Живые души

(литсериал)

                                                                                                      

                                                                         

 

Примечание. 

 

В этом повествовании вам встретится непонятное определение «Главпид» Оно возникло вот по какому поводу. В кино сериалах используются эпизоды, а в литературе главы, исходя из этого, автор позволил себе соединить эти два слова вместе. Глав - глава. Пид – Эпизод.

Получается «Главпид»

Был еще вариант Эпиглав.

Эпизод – Глава.

Поскольку «Главпид» звучит более монументально, то автор остановился на варианте «Главпид» И так кому интересно ознакомиться с этим произведением – последуем по его  «Главпидам» .  

 

                                                               Главпид 1

В необычайно холодный, несвойственный жаркой поре года, что стояла на дворе, вечер в столичном аэропорту закончилась посадка на авиалайнер.  Как только был убран трап. Авиадиспетчер отдал команду экипажу авиалайнера:

- Взлет разрешаю.

Командир экипажа снял темно-синюю с золотой кокардой фуражку и ответил:

- Понял.

Прервав связь с диспетчерской, он сказал членам своего экипажа:

- Поехали.

Новейший, можно сказать, что последнее слово в авиастроении, светло-голубой лайнер компании Blue Line медленно покатил, чуть пошатывая своими мощными крылами, к взлетной полосе. Вот он миновал ярко горящее люминесцентными огнями здание, в котором (точно рыбы в аквариуме магазина «Океан») двигались ожидающие своих рейсов пассажиры, аэровокзала.

Самолет проехал вдоль ангаров, из которых торчали  крестообразные хвосты огромных летательных аппаратов и курсировали фургоны с надписью «Огнеопасно»

Возле одного из ангаров стояли два грузчика. Один из них, тот, что курил папиросу, сказал:

 

- Ну и махина! Как думаешь, взлетит такая дура? Все-таки новый самолет. Первый говорят, рейс выполняет.

- Влетит. Взлетит. – Заверил, жуя бутерброд, напарник. - Куда она денется! Если бы это была наша машина, то вряд - ли бы, а заграничная взлетит.

- Вот не понимаю, я тебя Гриня. Вот не понимаю и все тут! – Закипятился тот, что курил папиросу. – Вот на вид ты стопроцентно наш человек, а внутренности у тебя какие-то не наши! Не наши и все тут!

- Это ты о чем?

 - Да все о том, об этом самом! Не наш ты человек, говорю, потому что все- то ты наше хаешь, а – заграничное хвалишь!  Тебя послушать, так можно подумать, что они свои самолеты из металла, собирают, а мы свои из гавна лепим! А у них, между прочим, вся авиация нашими эмигрантами сделанная. Акерман, например, разработал профиль и форму крыла для знаменитой "летающей крепости" "Боинг" В-29

Ботезат Георгий Александрович - построил первый американский вертолёт. Михаил Ватрер, Захарченко Константин Львович и список этот можно продолжать до бесконечности, а Ислямов Илья Исаакович вообще проектировал баллистические ракеты "Сатурн", "Паларис" и "Першинг".

Если бы кто из иностранных специалистов услышал, как жонглируют именами и техническими терминами простой грузчик, которого, между нами говоря, час тому назад чуть не уволили за пьянку на рабочем месте со службы, то непременно  подумал бы следующее:

- Если у них такие грузчики! То будущее, действительно за этой страной! Категорически за ней!   

- Я не хвалю. – Ответил, не прекращая жевать бутерброд, грузчик Гриня.  – А только, как говориться, констатирую факт.

Посуди сам, сколько у нас аварий с нашими самолетами и сколько с иностранными?

Курящий грузчик почесал затылок и ответил: 

- Ну, тут ты пожалуй прав. Но все равно, какой- то ты не наш человек.

- Да, наш я, Валя. Наш!  Но наш - критического склада ума и характера.

- Эй, харе, болтать. – Крикнул грузчикам из ангара их непосредственный, человек пожилых лет с не выветривающимся запахом алкоголя, начальник. – Давай работать!   

- Идем. Идем. – Отозвался грузчик Валя и бросил окурок в бочку с водой.

Самолет тем временем сделал, как говорят французы, demi-cercle и выехал на взлетную полосу. Его мощные фары осветили блестящую от дождя бетонную ленту. По бокам полосы мерно горели ультрамариновые лампы. Все - походило на кадр из фантастического фильма.  

Командир авиалайнера щелкнул тумблером. Натужно загудели моторы. Аэроплан чуть дернулся и резво, точно хорошо тренированный (кандидат на олимпийское золото) спортсмен, побежал, да что там побежал, помчался сломя голову,  по взлетной полосе. Слева по борту замелькали: огни аэровокзала, огоньки ангаров и бензостанций. Справа побежали: деревья, кустарники, близлежащего леса, а также радио будка, высокая антенна, мигающий красной лампочкой маяк.

Разбег происходил, что называется, без сучка и задоринки. Неожиданно, ох и не рекомендовано авторам, употреблять, сбивающее ритм повествование, слова – как-то. Неожиданно

Вдруг

Внезапно

Как  гром с неба

Как обухом по голове и т.д. и т.п.

Но что поделать, когда именно неожиданно командир авиалайнера увидел на взлетной полосе, какой- то довольно крупный предмет. Предмет, который еще несколько мгновений назад, можно поклясться головой, не было видно на полосе, и неожиданно  выскочивший, как  черт из табакерки и улегшийся прямо на пути следования новейшего авиалайнера компании Blue Line. 

Неизвестно был ли это кусок бетонной балки, или бревно, или  металлическая шпала, или Бог его знает, что такое! Дрянь какая-то, одним словом. Какая именно командир авиалайнера не рассмотрел. Во-первых, на такой скорости черта лысого и того не рассмотришь. Во- вторых. Во-вторых, и, в-третьих, и, в-четвертых, если хотите, не думал командир авиалайнера средних лет, плотный человек по имени Вильям Брюмер о том, что лежит у него на пути. В эти мгновения он втиснулся в кресло, как будто хотел слиться с ним в единое целое и монотонно повторял нецензурное слово Fuck. Fuck. Когда мистеру Брюгеру уже казалось, что пришел его последний час и никакое кресло уже не поможет. Да и как оно может помочь!?  Ну, допустим, превратился мистер Брюмер, каким – то чудесным способом  в кресло. Превратился в сидение, спинку, подлокотники, обшивку, поролон, которым оно набито, пружины, что скрипят под командирским задом. Ну, стал он стопроцентным креслом. Нет больше командира корабля. Но разве кресло это панацея от смерти? Нет - не стопроцентная это страховка!  Потому как во время пожара, который вот-вот должен был объять новейший лайнер, вполне может, что называется, дотла, до пружин, а при хорошей температуре и пружины расплавятся, сгорит к чертовой бабушке кресло, в которое фантастическим образом превратился мистер Брюмер. А нет кресла и нет Вильяма Брюмера!

И вот  когда мистеру Брюмеру, казалось, что самолет вот-вот подскочит на той дряни, что лежала на полосе, завалится на бок и пойдет юзом, взрыхляя правым крылом, сырую землю, а там уж и до взрыва всего ничего. Когда уже проявился, или нарисовала его разыгравшаяся фантазия командира экипажа, за лобовым стеклом лайнера огненный ангел смерти, авиалайнер вдруг каким-то чудесным образом подскочил, оторвался от земли и пошел, пожирая своими фюзеляжами, турбинами и еще, Бог его знает, чем мокрый вечерний воздух к серым низким облакам. Когда аэроплан миновал облака и вылетел на освещенный заходящим солнцем безбрежный голубой океан, командир экипажа вытер вспотевший лоб салфеткой и сказал:

- Ух, ты! Проскочили!

- Да, пронесло! – Облегченно вздохнув второй пилот невысокий плотный человек по имени Алберт Пази.

- А я, джентльмены чуть не наделал…

Сказал, смущенно хихикнув, бортмеханик.

Его перебил радист:

- Не нужно этих натуралистических подробностей.

- Ок. 

- Ничего страшного и не пристойного в том, что наш бортмеханик чуть было не…. Я не вижу. Я вот, например, господа, от страха даже захотел стать… 

Командир экипажа постучал рукой по подлокотнику. И стал рассказывать членам экипажам о том, как в тревожные мгновения хотел он стать креслом.

Но об этом уже было написано выше.

Мистер Брюмер закончил свой рассказ и поинтересовался:

-  Господа, может мне кто-нибудь из вас объяснить, что за дрянь лежала на взлетной полосе? Которая, понимаешь ты, чуть не отправила всех нас к чертовой бабушке! Как она там вообще оказалась?

- Да, что вы хотите, мистер Брюмер. – Сказал, усмехнувшись, бортмеханик, который уже был, упомянут выше,  экипажа - молодой суетливый человек по имени Джек и фамилии Свенсон. – Я в эту страну уже не первый раз летаю. У них тут ни дорог, ни взлетных полос человеческих! Бардак одним словом!

Мистер Брюмер взял в руки чашечку кофе, что подала ему стюардесса, и сказал:

- Что же вы мне раньше об этом не сказали. Я бы сюда никогда бы не полетел.

- А вы что первый раз здесь? – Недоуменно спросил механик. – Я думал, что вы уже здесь не раз бывали и как говорит местный народ, собаку на этом деле съели. А иначе как же мы взлетели?

- Я не кореец, мистер Свенсон. – Недовольно буркнул командир экипажа.  – И собак не ем.

Механик смущенно улыбнулся и виноватым голосом, произнес:

- Простите, мистер Брюмер. Я не хотел вас обидеть.

- Да, я не обиделся. – Успокоил механика, командир экипажа. – Но вот трухнул изрядно! Тут, господа, без вмешательства высших сил не обошлось.

- Что вы, имеете в виду, кап?

- Я говорю, что мы взлетели только благодаря Богу. Иначе я объяснить наш взлет не могу. По всем показателям: скорости, размеров дряни мы непременно должны были перевернуться и сгореть. Но мы летим, господа, летим! 

Мистер Брюмер сделал еще один глоток бодрящего экспрессо и продолжил:

- Но это же надо! Это же какой нужно иметь, господа, ум и фантазию…

отправить совершенно новую машину на неподготовленную полосу. Это же надо до такого додуматься. Это же, сколько бы они заплатили компенсации!

- Да, ничего бы они не платили. – Сказал борт механик. – На эту страну не распространяются законы цивилизованного мира. 

- Да-а-а-а. - Протянул мистер Брюмер и замолчал. Он еще раз прошелся салфеткой по своему все еще потному  лбу и обратился к радиомеханику:

- Сообщите об этом объекте на землю, мистер Кильсон.

- Непременно, сэр. – Заверил командира высокий поджарый человек с огромными наушниками на голове по имени Пол, и уже упомянутой фамилией,  Кильсон.

Он взял в руки огромный микрофон и быстро, слегка шепелявя,  заговорил в него.   

- Шестнадцатый. Шестнадцатый. Ответьте сто двадцать восьмому.

Через некоторое время в салоне раздались шумы и треск, а за ним глуховатый мужской голос:

- Шестнадцатый слушает. Шестнадцатый слушает. Говорите.

- Послушайте, сэр. – Сказал радиомеханик. – Что это у вас за черт знает, что такое валяется на взлетной полосе. У нас из- за этого чуть не случилась авария.

Диспетчер замолчал. В кабине слышны были только треск и шум.

- Шестнадцатый. Шестнадцатый, ответьте.

-Отвечаю. – Сказал невидимый глуховатый голос. - Вот же они собаки. Вот псы. Ну, ничего.  Я их…

- Какие собаки?  - Перебив диспетчера, поинтересовался радиомеханик. – Собаки тут, сэр, не причем. Там, что-то другое лежало. То ли бревно, то ли какая – то рельса…

- Да, собаки, - в свою очередь, прервав радиста, авиадиспетчер, - это наши аэропортовские  рабочие. Они сегодня там чего-то чинили и видно по пьяной лавочке, какую – то деталь забыли. Сейчас выясним и уберем. Спасибо, что предупредили.

- Пожалуйста. – Ответил радиомеханик и виновато улыбнулся. – И будьте внимательней. Мы же, в конце – концов, перевозим людей.

- Да я все понимаю…. Голос пропал в шумах и треске радиопомех.

Авиалайнер, тем временем, закончил свой подъем и штурман отрапортовал командиру:  

- Разрешите доложить, сэр. Машина вышла на рабочий курс. Какие будут приказания, сэр? 

- Расслабиться, вот мои приказания. - Сказал мистер Брюмер и дружески  улыбнулся.

Он  встал с кресла, сделал несколько приседаний. Посмотрел в окно на заходящее солнце, в сторону которого спешил, управляем им лайнер.

Больше, за более чем восьми часовой полет, с авиалайнером ничего существенного не произошло. Ну, не считая того, что он несколько раз попал он в турбулентность, что где-то далеко в недосягаемости для самолета компании Blue Line, блистали молнии, но это все рабочие моменты. Все моменты незначительные и не достойные упоминания.

В салоне тоже все было спокойно. В норме, как говориться. Пассажиры, кто спал, кто читал, кто смотрел телевизор. Все оживлялись и просыпались, только тогда, когда в проходах появлялись тачки с едой и приятные во всех отношениях стюардессы, начинали  разносить еду и напитки. Дамы налегали на еду. Мужчины на напитки. Когда с едой и напитками заканчивали, то приходило время хлопанья туалетных дверей и оживленных разговоров, флиртов, одним словом, все как обычно. 

Наконец, тоже сбивающее ритм повествования слово, но и без него, как бы и никуда. Короче, наконец, полководец авиалайнера взглянул на часы и отдал команду бригадиру стюардесс пожилой, но живой и бойкой, миссис Мари Нейрон.

- Миссис Нейрон, дайте пассажирам команду пристегнуть ремни. Мы идем на посадку.

- Слушаюсь, сэр! – Сказала миссис Нейрон и вышла из кабины.

Она взяла в руки микрофон и заговорила.

- Уважаемые пассажиры, минуточку внимания

На самом деле миссис Нейрон сказала не так, а вот как:

- Внимание. Внимание. Дорогие пассажиры, наш самолет идет на посадку. Поэтому мы настоятельно просим вас пристегнуть ремни безопасности.

Пассажиры кто пристегнулся. Кто только сделал вид, что пристегнулся. Кто-то вообще не услышал просьбы, потому что спал, что называется, без задних ног. Вскоре шум моторов стал тише и самолет, слегка вздрагивая и покачивая крылами, стал снижаться. В иллюминаторе показались огни большого, можно даже сказать, огромного колоссального  города…

                                                        Главпид - 2  

         В городе Рояльвиль, а это был именно тот город, на который сейчас смотрели в иллюминаторы пассажиры авиалайнера,  всю ночь шел проливной дождь. Да, что там дождь настоящий шторм трепал всю ночь город Роялвиль!

Авиадиспетчерская служба даже прекратила взлет и посадку самолетов, но под утро шторм успокоился. Облака разошлись. Ветер стих. На небе проступили яркие звезды. Наступающий день, как обычно бывает после шторма, обещал стать жарким и солнечным.

Поступила команда  к приему рейсов. Первым посадку запросил  авиалайнер под номером 128. Его радиомеханик уже знакомый нам высокий человек в огромных наушниках, а точнее, Пол Кильсон, сказал, обращаясь к авиадиспетчеру:

- Первый. Первый. Сто двадцать восьмой просит посадку.  

Авиадиспетчер пожилой человек усталого вида, зевнув, сказал:

- Сто двадцать восьмой.  Сто двадцать восьмой.  Посадку разрешаю. Приземлитесь на пятой полосе. Будьте предельно внимательны. Полоса все еще… всю ночь бушевала буря…  мокрая и оттого неустойчивая. Вы первый кто будет садиться за эту ночь. Мы только – только заработали в нормальном режиме.

- Ок. – Ответили с борта рейса сто двадцать восемь.

Авиадиспетчер взглянул на небо и увидел разрезающий тьму своими мощными прожекторами самолет. 

Он медленно приближался к взлетно-посадочной полосе.

Пожилой авиадиспетчер смотрел на него в непросохшее от дождя окно диспетчерской будки и чуть постукивал, на удачу, пальцами по деревянной поверхности стола.  Самолет приблизился к земле. Чуть коснулся  колесами полосы. Подпрыгнул. Вновь встал на колеса, раздался скрип тормозов. Его качнуло в сторону и стало тащить к кромке посадочной полосы.

Авиадиспетчер отчаянно забарабанил пальцами по столу.

В авиабудке рейса 128 его командир вновь врос в свое командирское кресло и стал монотонно повторять нецензурное слово Fuck.Fuck.

Мистер Брюмер вновь захотел стать креслом, но, вспомнив, что и кресло может сгореть,  взялся, хоть и был атеистом, бормотать придуманную им молитву. Однако же это все было напрасно. Почему? Да потому что два чуда в промежутке восьми – девяти часов произойти решительно, как об этом не проси, не могут. Не могут и все тут! Не могут, разумеется, нет, но произошли!  Авиалайнер, как будто услышал и стук авиадиспетчера по деревянной крышке стола, и бессвязную молитву командира, но только он, качнувшись, выровнялся, встал, что называется, на ноги  и уверенно побежал по мокрому бетону.

- Ох. – Выдохнул диспетчер и отошел от окна.

- Fuck. – Мистер Брюмер вновь сменил молитву на нецензурное слово и облегченно вздохнул.  

Авиалайнер заскрипел тормозами. Сменил стремительный бег, если можно так сказать, касательно летательного аппарата, на шаг и неспешно покатил к терминалу.

Раздались бурные аплодисменты пассажиров. 

Когда огромная уставшая от перелета машина остановилась. Миссис Нейрон  взяла в руки микрофон, и объявила, может быть и не совсем так и скорей всего, что не так, как написал автор, но что-то в таком роде: 

- Дорогие пассажиры. Наш самолет успешно приземлился  в Роялвиле. Экипаж благодарит пассажиров за понимание. Всего вам доброго и ждем вас вновь на борту нашего авиалайнера компании Blue Line.   

 

                                                  Главпид – 3 

Пассажиры покинули салон и устремились к будкам с надписью «Таможенный контроль»

 Один из пассажиров, взглянув на работников таможни, тотчас же окрестил их, и надо сказать, довольно точно - «псами» 

Их грозные лица и стеклянные будки, в которых они сидели, делали их похожими на сторожевых псов.  Женщины таможенницы  смахивали на  «Овчарок»

Мужчины таможенники походили на «Доберманов» 

Возможно, выйдя из своих будок, они становились приветливыми добрыми людьми. У многих из них, очевидно, были семьи любимые жены и дети, но представить их добрыми, чуткими, нежными не представлялось допустимым. Казалось, что и дома они живут в стеклянной будке, и настороженно поглядывают на своих домашних, подозревая в них  нарушителей.  

Последними из пассажиров рейса N128 к окошечку таможенника, со злым лицом и белыми резцами гулаговского пса, подошел средних лет респектабельного вида (светлый костюм, кожаные туфли, солидный кейс) человек. У него было крупное породистое лицо с большим чуть выкупным лбом. Художественный подбородок его украшала тонкая бородка клинышком. Между орлиным носом и мясистыми губами топорщились слегка закрученные щегольские усики. Глаза у человека были большущие и чуть вылезающие, если позволительно будет сказать, из орбит. Огромные эти сверкающие умом, хитростью и еще чем-то непонятным васильковые глаза делали его, как бы, что называется, субъектом чуточку «не в себе»

Но на самом деле приезжий был еще как в себе.

Подойдя к таможенному окошечку, он протянул свой паспорт.

Работник аэропорта сканировал приезжего, до самых затаенных потрохов, взглядом. Взял в руки документ визитера. Вопросительно прочитал вслух фамилию:

- Крашевский?

- Именно так. – Мило улыбнулся служащему приезжий и уточнил. – Профессор генетик Крашевский Артур Карлович.

Имя Артур и отчество Карлович наводит на некие немецко-английские корни приезжего. Хотя на самом деле ничего немецко-английского в его крови не наблюдалось. Откуда взялось у Крашевского имя Артур доподлинно неизвестно. Возможно, это, каким то образом,  связанно с рыцарями круглого стола. Может статься! Ибо отец Крашевского увлекался, как всякий юноша, исторической литературой. Отца же Артура Крашевского в свое время назвали в честь основателя коммунистического движения Карла Маркса.

Из окошечка донеслось:

- Цель вашего визита, профессор?

- Научная конференция. – Ответил Артур Карлович. – Вот документы. Вот адрес гостиницы с забронированным для меня и моих коллег (профессор указал на молодую пару с ребенком лет пяти – семи) номером.

Таможенник быстрым взглядом осмотрел бумаги и, протянув их владельцу, сказал:

- Добро пожаловать в Роялвиль, профессор.

- Благодарю вас, мсье. – Приветливо улыбнулся Крашевский.

Хотя в Роялвиле в обиходе был термин не мсье, а мистер.

Профессор спрятал в карман свой паспорт. Подхватил  кейс. 

- Ваши документы. - Обратился таможенник к молодому человеку, которого профессор Крашевский назвал «коллегой»

- Mon cher мonsieur. – Сказал таможеннику профессор. – Я же вам сказал, что этот молодой человек, дама и их ребенок со мной. Это мои коллеги.

- Я сам разберусь. – Недобро зыркнул на профессора таможенник. – Проходите.

Ваши документы!? 

Молодой, что называется научной внешности,  лет тридцати пяти человек в темном строгом костюме, вытащил свой паспорт и, протянув его таможеннику, поправил свои  пляжные темные очки. Их необычайно черные стекла делали его похожим на слепца. Было заметно, что очки эти попали к молодому человеку недавно и страшно ему мешали, ибо он постоянно поправлял их на своем лице.

Мужские солнцезащитные очки – важный элемент внешнего образа. Безусловно, они (очки) должны быть модными, а таковыми и являлись. Возможно? Нет, не возможно, а именно по этой причине молодой человек и носил их.  Однако же, они решительно не шли к его типу лица. 

В науке, которую представлял только что прошедший паспортный контроль респектабельный профессор и его молодой  коллега в темных очках - различают  7 типов лиц: квадрат, овал, круг, ромб, прямоугольник, треугольник и перевернутый треугольник. Вероятно, так оно и есть, не станем спорить, но лицо молодого визитера не подходило ни под один из названных типов, а относилось к какой – то восьмой (неизвестной науке) разновидности, описать которую, категорически, не представляется возможным. Одним словом очки Александру Васильевичу Голику, а именно так звали молодого человека, не подходили. Молодой человек нервно коснулся дужки очков и виноватым голосом поинтересовался у таможенника:

- Я могу пройти?

- Снимите ваши очки. – Потребовал таможенник.

Молодой человек послушно снял их и положил их боковой карман пиджака.

- Цель вашего визита?

Александр Васильевич вернул очки на переносицу и ответил:

- Я приехал на научную конференцию по вопросам генетики. Я ассистент профессора Крашевского, который только что прошел контроль.   

Работник  аэропорта оторвал свой взгляд от иноземного паспорта и задал неуместный на первый взгляд вопрос: 

- Зачем вы надели очки?

- Не понимаю?

- Я спрашиваю. Зачем вы надели очки?

 - Сейчас или вообще? - Уточнил А.В. Голик.

- Сейчас!

- А разве я не имею на это право?

- В данный момент нет. Я должен сверить ваше лицо с фотографией, а очки мне мешают.

- В этом смысле. – Виновато улыбнулся ассистент профессора. – Разумеется, я верну их на место.

Молодой человек нервно рванул дужки, и очки вновь оказались в кармане. Таможенник устремил свой взгляд на ассистента     

- Отойдите чуть подальше от окошка! 

Александр Васильевич покорно выполнил команду.

- Так. – Работник таможни взглянул на фото в паспорте, затем сличил ее с лицом визитера и сказал. – Ок!

Он шлепнул печать на страницу паспорта и произнес:

- Добро пожаловать в Роялвиль.

- Благодарю вас.

Ассистент толкнул тележку с огромными чемоданами и вскоре оказался в зале, где его ожидал профессор.

Артур Карлович встретил его гневным начальственным взглядом и поинтересовался:

- Александр, зачем вы напялили на себя эти очки!?

- А почему нет, Артур Карлович.

- Потому, мой дорогой коллега, что они идут вам ровно столько же, сколько корове седло. Немедленно снимите их! И без моего разрешения не тащите их больше на свое лицо. Оно у вас и без того довольно выразительное.

Это была святая правда. Лицо у ассистента было выразительным и весьма приятным. Но каким точно сказать невозможно. Потому что, взглянув на ассистента, вы уже через минуту вряд - ли смогли бы точно описать его. Ибо было в нем  нечто ускользающее. 

 – Хорошо. – Согласно кивнул Александр Васильевич. – Хорошо, профессор.

 Он снял очки. Аккуратно протер стекла. Положил их в дорогой футляр. 

- Дайте-ка его сюда!  – Потребовал А.К. Крашевский.

Ассистент Голик кротко протянул футляр своему руководителю. Профессор открыл свой кейс и бросил в него футляр:

- Отныне будете надевать их, только тогда, когда я скажу!  

- Слушаюсь, профессор!

- Это черт знает, что такое! – Продолжил, не смотря на извинительный вид ассистента,  свое наставление профессор. - Я же просил ваш, Саша, никакой самодеятельности, а делать только то, что я вам скажу. Нет, вы все равно делаете по-своему! Вы, что хотите все испортить!?

- Ни в коем случае! Ни в коем разе! Что вы профессор! – Горячо заверил профессора ассистент. – Мое первое правило – не навредить вам!

- Золотые слова! Золотые посулы, да вот только они почему-то вами не всегда выполняются!?

- Простите, Артур Карлович, больше не повториться!

- Хотелось бы, мой дорогой друг, хотелось бы…

 

Пока профессор отчитывает своего ассистента, давайте пройдем к окошечку таможенного контроля и посмотрим, что происходит с третьим и четвертым ассистентами профессора Крашевского.  А происходит там следующее:

- Ваш паспорт? – Потребовал (у дамы) бросив в нее тренированный взгляд, работник аэропорта.

- Пожалуйста. – Дама протянула свой документ.

Таможенник открыл его, взглянул на фото, вопросительным тоном прочел:

- Вероника Львовна Берковская?

- Именно так.   – Приятным тихим голосом ответила дама.

- Отойдите чуть подальше. – Потребовал таможенник.

Зачем ему это понадобилось неизвестно. Для того чтобы сличить лицо с фотографии не нужно смотреть на женские ноги. А надобно вам заметить, что там было на что посмотреть. Я так полагаю, что таможенник обратил на них внимание, как только Вероника Львовна оказалась в зале таможенного контроля. 

Ибо ноги у Вероники Львовна не ноги, а произведение искусств! Существуй в мире  музей женских ног, то ноги В. Л. Берковской стали бы, несомненно, его лучшим экспонатом.

Вроде Джоконды. Под стать ровным, длинным, стройным ногам было и мягкое место Вероники Львовны. Не место, а сплошное загляденье. Не большое, но и  не маленькое, что называется, в самый раз или, иначе говоря, тютелька в тютельку. Кроме того, оно у Вероники Львовны чуть-чуть, как у молодых африканок, хотя у В. А. Берковской в жилах нет и намека на африканскую кровь, вздернуто. Ну, вроде как нос у зазнавшегося школяра. 

Волосы  у Вероники Львовны имеют цвет парного молока с небольшой примесью кофе и зрелой пшеницы. 

На вид ей можно дать лет тридцать. Плюс минус год в одну и другую сторону. 

По строгой деловой (очки, пиджак, юбка, туфли) одежде ее можно принять за научного работника.

Вероника Львовна производит впечатление приятной, можно даже сказать, красивой,  яркой, запоминающейся женщиной.  Но вот какая странная штука. В.Л. Берковская, как и ее муж А. В. Голик совершенно незапоминающаяся личность. В том смысле, что стоит вам отойти от нее, как вы уже не сможете ее толком описать.   

- Цель вашего приезда в Роялвиль? – Поинтересовался работник аэропорта.

- Научная командировка. Я ассистент профессора Крашевского. Он только что прошел контроль, и супруга Александра Голика он тоже только что стоял перед вами?

- Снимите?

- Что?

- Шляпку.

Ах, вот еще о какой детали туалета Вероники Львовны забыли мы упомянуть - об украшенной полевыми цветами и колосьями шляпке – этом аксессуаре галантного, никак не вяжущегося  с нашим временем, века.

На ассистентке профессора была надета не просто шляпка, а шляпка, которую она называла «Памела» по имени  героини своего любимого английского писателя Сэмюэла Ричардсона.

- Зачем?

- Мне нужно сверить ваше лицо на паспорте.

- Пожалуйста.

Вероника Львовна сняла шляпку. Таможенник взглянул на фото. Закрыл паспорт и, указав на ребенка, поинтересовался:

- Кто это?  

- Это мой сын Джордж. – Ответила ассистентка профессора, возвращая шляпку на место.

-Поднимите его. – Отдал распоряжение работник таможенной службы.

Вероника Львовна  послушно подняла ребенка  - это был  упитанный, непохожий  ни на папу, ни на маму, а  напоминающего приятную детскую игрушку Вини – Пух, мальчик.

- Тебя как зовут? – Поинтересовался у ребенка работник аэропорта.         

- Он не понимает. – Ответила за мальчика В. Л. Берковская.

- Ок! – Впервые за этот день, видимо Вероника Львовна своей красотой, может шляпкой? задела живые струны таможенной души, улыбнулся работник. – Добро пожаловать в Роялвиль.

Дама взяла сына за руку и сказала:

- Пойдем, Жорж.

 Мальчик подхватил свой небольшой рюкзачок, протянул матери пухлую ручонку  и они вышли в зал.

-Вероника, - набросился на ассистентку, профессор, - это Бог знает, что такое! Зачем вы напялили на себя эту дурацкую шляпку. Сколько раз я вас просил! Дайте ее немедленно сюда!

Ассистентка покорно протянула шляпку профессору и виноватым голосом произнесла:  

- Простите, Артур Карлович.

- Ну, что вы, в самом деле, как дети, друзья мой! – Пробежавшись недовольным взглядом по ассистентам, сказал Крашевский. – Один очки напяливает. Другая шляпку. Я же просил ни какой самодеятельности!

- Простите, Артур Карлович. - В унисон произнесли ассистенты.

Артур Карлович пристальным холодным, можно даже сказать, демоническим взглядом обвел своих ассистентов и морозным голосом сказал:  

- Хорошо, прощаю. Пошли к воротам. Только прошу не отставать. И не дай Бог потеряться. Нам это ни к чему!  

 Крашевский широким спортивным шагом направился к выходу. За ним чуть-чуть позади него последовала его свита.

 

                                                           Главпид – 4    

На платформе аэровокзала, куда вышел профессор со своими коллегами, стоял плечистый боксерского  (кривоватые ноги, мощная грудь, сплющенный нос, мутный взгляд бесцветных глаз) вида молодой человек. Своими  мощными, можно сказать, пудовыми кулаками он сжимал хрупкую табличку с надписью «Профессор А. К. Крашевский»

- Нам туда. – Сказал коллегам профессор. И решительным шагом направился к человеку с табличкой в руках. Подойдя к нему, Артур Карлович представился:

- Я Крашевский. Профессор, которого вы ожидаете.

Молодой человек цепким боксерским, как будто ища слабые места, взглядом скользнул  по профессорской фигуре. Вид Артура Карловича, судя по его оттаявшему выражению лица, удовлетворил молодого человека. Но как человек служивый, и не раз, как видно, битый за промахи в своей работе, он вновь придал своему лицу сталь и холод и старорежимным (неуместным для наших дней) штилем произнес:

- Извольте предъявить  документ, господин профессор.

А. К. Крашевский широко улыбнулся, достал из кармана паспорт и, протянув его молодому человеку, сказал:

- Извольте.

Молодой человек, по-мальчишечьи, не смотря на свой грозный вид, зажал плакат с фамилией между ног и стал тщательно, будто пытаясь отыскать в нем некий подлог, листать профессорский документ.  Закончив, он вернул его профессору и представился, протягивая руку:

-  Работник консульства. Михаил Анатольевич Белобродский. Можно просто Миша или по-здешнему Майкл.  

Артур Карлович с боязнью протянул свою ладонь. Однако Мишина рука на удивление, не смотря на свой угрожающий размер, оказалась мягкой и вялой, как у

( климактерического возраста)  женщины.   

 Работник посольства, освободив руку, указал ею на дверь машины:

-  Прошу вас, профессор!

Артур Карлович вопросительно посмотрел на автомобиль:

- Но со мной еще трое сотрудников. Вы в курсе?

- Не волнуйтесь профессор, машина рассчитана на восемь человек. Одним словом – место хватит всем!  

На что А. К. Крашевский, подхватив свой кейс, сказал:

- Ну, что ж тогда все в порядке.

И обернувшись к своим коллегам, произнес:

- За мной, друзья мои!

Миша, подойдя к машине, открыл заднюю дверь и аккуратно сложил багаж визитеров. Покончив с вещами, он распахнул дверь и помог профессору влезть в пахнущий новенькой кожей, краской, пластмассой салон автомобиля. Затем водитель протянул руку помощи профессорской свите.

- Мальчику сколько лет? – Поинтересовался Миша у Вероники Львовны. – Если меньше пяти, то нужно специальное, а у меня, его, к сожалению, нет, кресло.

В противном случае с соприкосновением с работниками полиции мы будем иметь с вами, не смотря даже на наш дипломатический номер. - Миша перешел на местный язык. – Big problems!  А здесь не у нас. Просто так не отмажешься.  

- Мы в курсе. – Улыбнулся профессор. – Поэтому все учли. Мальчику семь лет.

- А ну тогда другое дело. Тогда можно ехать!

Работник консульства залез в салон. Включил зажигание. Из динамиков грянула бодрая  музыка. Михаил Анатольевич ультимативно поинтересовался: 

- Так, все пристегнулись?

- Все! - Ответил за всех профессор Крашевский.

- Ну, тогда можно ехать.

 М. А. Белобородский, надавил на газ. Машина тронулась, но, не проехав и нескольких минут, вновь остановилась. За окном машины профессор Крашевский увидел ярко освященную будку с надписью «Exit».

Из нее вышел черный карбункул, но не в смысле остро гнойно-некротическое воспаление кожи, а черный как уголь высокий человек и резким вопросительным тоном потребовал:

- Your papers please!?

М. А. Белобродский молча предъявил карбункулу пластмассовую голубую карточку. Черный субъект обошел машину. Заглянул вовнутрь. Затем нагнулся и стал шарить рукой под днищем автомобиля.

- Excuse me, sir. – Недовольным тоном отреагировал на действия карбункула Миша.

 – But this is a diplomatic car!

На что черный охранник ответил:

- I know sir, but I have a right to inspect all cars.

A terrorist is hiding at the airport.

 - That's another matter. - Примирительно улыбнулся Миша. - Of course. Check our car.

Охранник в свою очередь тоже изобразил на своем суровом лице некое подобие улыбки и сказал:

- All right. You can go through.

 .

 Черный карбункул вернулся в свою ярко освещенную будку. Нажал в ней какую- то кнопку. Ворота бесшумно разъехались.

- Бай! – Крикнул охраннику из окна консульский работник.

Миновав ворота, автомобиль выехал на узкую асфальтированную дорогу, а с нее на бетонную скоростную автостраду. В этот ранний час скоростная дорога была еще практически, так изредка пролетали одинокие машины, пустой. Но чем ближе к городу, тем все больше становилась машин, а когда миниван въезжал в деловую часть Роялвиля, то он и вовсе попал в пробку. На очередном светофоре Мишино авто  нырнуло в небольшую улочку и вскоре въехало в (разрешенную только для дипломатических машин) старую часть города.

Когда-то здесь бурлила жизнь, да, что там бурлила - била ключом. Сновали извозчики, громыхали по мощенной камнем мостовой тяжеловесные лошади, курсировал большой железнодорожный, груженный колониальными товарами, состав. На берегу реки, точнее, на берегу огромного  залива носящего романтическое имя «Райская капля» - стоял речной вокзал. Элегантное, похожее на аристократического денди здание. По его лестницам и коридорам, что  день, да и ночь тоже, бегали работники в синей униформе. На его дубовых лавках чинно сидела ожидающая своего рейса публика, а в дорогих ресторанах, потягивая джин с содовой и пуская из трубок, что называется, «дым столбом» сидели акулы бизнеса.  Сегодня же в его коридорах, кабинетах, кассах и камерах хранения расположились многочисленные, торгующие сувенирами и туристическими безделушками, магазинчики.

Рядом с речным (только на другой стороне улицы) стояло величественное трехэтажное здании Викторианской эпохи - железнодорожный вокзал. Но и в нем, увы, как и  в речном вокзале, давно уже  не продавали (в связи с ликвидаций железнодорожных рельсов и рейсов) билеты в различные направления. Давным-давно уже перестали носиться по его залу многочисленные носильщики. Исчезли кассиры, контролеры и машинисты. Теперь в здании вокзала  функционировал блошиный рынок.

 

Машина, проехав мимо былых гигантов государственной мощи, направилась к старинному зданию на фасаде, которого виднелась огромная надпись «Hotel King George»

 Миниван остановился. Визитеры (во главе с консульским работником) вышли из машины. Взяли в руки свой багаж и направились к гостиничным дверям.

- Добрый день. - Встретил их импозантный человек в красном камзоле и черном цилиндре на голове.

- У нас забронирован номер в этой гостинице. – Сказал дормену консульский работник и протянул ему бумагу. – Вот бронь.

Дормен взглянул на бумагу. Подобострастно шаркнул ногой и широко распахнул перед постояльцами дверь. Холл гостиницы встретил гостей хрустальными  люстрами, дорогой мебелью и  ворсистыми коврами. Пахло богатством. 

Профессор с удовольствием вздохнул этот пьянящий запах жизненного шика и проследовал за Мишей к регистрационной стойке. Здесь его встретила миловидная регистраторша.

Артур Карлович улыбнулся, поздоровался:

- Hello, madam.

- Hello sir. – Ответила дама и поинтересовалась.  – Цель вашего приезда, мистер Крашевский – научная конференция?

- Так, точно. - Ответил за профессора Михаил Анатольевич.

Артур Карлович укоризненно взглянул на консульского работника.

Михаил Анатольевич виновато улыбнулся и ответил:

 – Так нужно, профессор.

- Для участников конференции отведен третий этаж. Ваш номер 336, профессор.

- Люкс? – Поинтересовался Крашевский. 

- Ну, разумеется. – Вместо регистраторши заверил Крашевского посольский работник.

- А для моих коллег? – Спросил у работницы гостиницы Артур Карлович.

- Семейный номер.  – Вновь не оставил шанса служащей Михаил Анатольевич.

-   Миша! – Недовольно воскликнул Крашевский. – Ну, так же нельзя. Вы же, в конце - концов, взрослый человек, а лезете со своими комментариями, простите за грубость, как мальчишка!

Михаил Анатольевич улыбнулся, потешно (издав звук, напоминающий лопнувшего   шарика) шлепнул губами и сказал:

- Простите, профессор, но так нужно. Поскольку я отвечаю перед консулом, а шире перед правительством и, следовательно, перед страной, за каждый ваш шаг! У меня строгая инструкция! Если не дай Бог с вами, что нибудь случится, то с меня же семь шкур спустят! 

- Ну, хорошо. – Махнул рукой Артур Карлович. – Бог с вами действуйте, как вам велят ваши инструкции.

Как только все бумаги были заполнены и в руках у профессора, и его коллег появились ключи от номеров, то тут же перед ними возник пожилых лет шустрый малый с золотой тележкой и воскликнул.

- Прошу, вас сэр!

Не успел профессор открыть и рта, как уж его кейс оказался на платформе.

Артур Карлович хотел что-то, возможно, даже гневное сказать в адрес гостиничного возницы, но махнул рукой и направился к лифту.

                                                              Главпид 5   

 

Прошла неделя, как профессор Крашевский жил в городе Роялвиль. За эту неделю Артур Карлович выступил с научным докладом, принял участие в пленарном заседании, посетил со своими коллегами, лаборатории местного университета. Насчет заседания и посещения университетских лабораторий нам сообщить читателю нечего, а вот доклад, тут уж можно поклясться головой, произвел на зарубежных коллег неизгладимое впечатление. Можно сказать – фурор! От профессора Крашевского ждали многого, но такого величественного, да что там величественного, такого гигантизма не ожидал никто. Доклад профессора был настоящей революцией в представленной им области науки!  

- Да. – Задумчиво растягивая «А» сказал, по окончанию выступления А.К. Крашевского, профессор Форстер.  Вообще-то он растягивал Yes. И выходило точно ест – ест-ест.  

–  Да-а-а-а, что не говорите коллеги, а это величина. Это мозг так мозг. Таких на нашей грешной земле не много наберется.

Профессор Форстер почесал свою макушку. Явно намекая, что к избранным мозгам  земли, относится и его спрятанный под лысой головной коробкой интеллект.   

- Абсолютно с вами согласен коллега.– Поддержал его профессор Ирвинг. - Не иссякает идеями  профессор Крашевский. Не иссякает!

– Ходят слухи, что он изготовил настоящую генетическую бомбу.  – Восхищенно произнес профессор Бельведер. – Что-то в области политенной хромосомной генетики. Сцепленное наследование и кроссинговер, политенные хромосомы…

 Дальше, как говориться, просто  некуда!

- Да-а-а-а. Точнее «ест, ест, ест» Подвел итог научного разговора профессор Форстер…

 

Видимо ошеломительный успех отечественной науки (в лице её ведущего представителя Артура Карловича Крашевского) подвиг консульский отдел закатить  в его честь скромный банкет.

В пятницу на излете рабочей недели точнее к семи часам вечера консульскую автомобильную стоянку стали заполнять фешенебельные авто. Выйдя из автомобиля, гости направлялись к широко распахнутым дверям (откуда неслись чарующие звуки музыки и запах яств)  консульства. У дверей гостей встречали девушки в национальных костюмах с блинами и паюсной икрой на расписных палехских подносах.

А  юноши в косоворотках и хромовых сапогах держали подносы с наполненными до краев  рюмками с холодной «Посольской» водкой.

 Оркестр народных инструментов под управлением косматого дирижера в толстовке и лаптях жарил «барыню» и неуместного «гопака»

Когда гость, отплясав коленце, выпивал рюмку и закусывал ее блином, то его тут же подхватывал хоровод симпатичных девушек и под звуки «Малинки – калинки»  визитер оказывался в огромной зале. Осторожно ставил он (точно на лед) на начищенный до блеска паркет свои ноги. Некоторое время смотрел на собственное отражение. Удовлетворенный видением, поднимал он свой восхищенный взор и встречался с величественными  колоннадами, горящими золотом балконами, красного дерева   лестницами. Потом задирал вверх свою вскруженную водкой, икрой, и видами голову к потолку и встречался с гордостью консульства - лепным, расписанным известным художником на манер ночного неба, потолком. С него подобно пещерным сталактитам свисали ярко горячие восковыми (десять долларов за шутку) свечами, а не банальным электричеством хрустальные  люстры. 

На одном из балконов трогательно играл небольшой струнный оркестр. Его сменяло расположившее на соседнем балконе виртуозное джазовое трио. На центральном балконе дожидался своего часа большой эстрадно-симфонический оркестр. Вслед за обедом должны были грянуть вальсы, самбы, ча-ча, одним словом, танцы. Миновав танцевальную залу, гости попадали в банкетный зал, где их ждал шведский стол с изысками национальной кухни и  напитками и, прежде всего с водками, коих на столе стояло не мене пятидесяти сортов.

Московская особая
Русская
Столичная
Пшеничная
Лимонная
Крепкая (56°)
Горилка
Перцовка
Зубровка
Экстра
Посольская
Золотое кольцо
Кубанская
Сибирская (45°)
Юбилейная (45°)
Старка
Петровская
Водка особая
Охотничья (56°)

Их публике предлагал красномордый с синими прожилками и игривой улыбочкой на устах субъект.

Если вдруг кто-то из гостей, говорил субъекту, - «Что вы! Я не могу выпить столько чистой водки» А надобно сказать, что местный люд пьет водку, изрядно размешав ее соком. Одним словом, если кто-то из гостей отказывался пить, то красно- синий гражданин  пускался в разъяснения касательно водочного употребления: 

- Надобно знать господа, чем закусывать и тогда можно хоть и бочку выпить. Потому что закуска это первое дело!

И сине – красный товарищ указывал на стенд с тарелками, тарелочками,  вазами, вазочками, салатницами и прочей из хрусталя, серебра и золота  утварью:

- Вот, пожалуйте, семужка  живопросольная, морской волной доставленная, с лимончиком. А вот извольте тихоокеанская селедочка с лучком. Вот вам икра со свежим огурчиком.  Но лучше нет, господа, душенных белых грибочков с нарезным телячьим языком…

Но уж если гость и в этом случае отказывался, то розоволицый мужичок направлял его к стройным рядам  винных бутылок.

Чего тут только не было! И величественные  Бордо и грациозные Шабли. Водились тут и игривая Мадам Клико, и шаловливый Дон Периньон.

Но если и это не устраивало, то гостю указывали на строгие линии  царственных коньяков Хеннесси, Курвуазье и разнообразные бутылки джинов, виски и ромов с текилами.

А уж если гость был абсолютным трезвенником, то пожалуйте квас, лимонад, напиток «Байкал» ну или уж в самом худшем случае Coca- Cola

Между нами говоря, сине – красный субъект, что командовал водочно - закусочным изобилием кока-колу иначе как «отравой» и не называл.  И с этим с ним, пожалуй, можно согласиться. Механик консульского гаража, например, применял ее для отвертывания, не подающихся ни ключу, ни автогену, заржавевших гаек. 

Взяв понравившуюся закуску и напиток, гость направлялся к кокетливому, коих в зале было разбросанно великое, что сугробов зимой, множество, застеленному белоснежной скатертью столику, на котором лежали столовые чистого серебра приборы и хрустальные вазы, со свежими, только что с гряды, красными розами.

 

                                                   Главпид - 6

Но мы немножко забежали вперед, ибо прежде, чем выбрать блюдо и присесть  с ним к столу гость встречался с консулом и стоящим по правую от него руку Артуром Карловичем Крашевским.  Одет профессор был… 

Начнем, пожалуй, с самых главных аксессуаров мужского туалета - часы и ботинки.

В этой иерархии ботинки занимают первую строку.

Профессор Крашевский был в этот вечер в туфлях фирмы «John Lobb» ручной работы.

О цене туфлей и прочая, говорить не будем, некорректное это дело заглядывать в чужой карман, но бегло скажем, цена их была немалой.

 Левую профессорскую руку теснил серебристый браслет известной швейцарской часовой марки «Breguet» тоже не по цене китайского ширпотреба.

К обуви и часам прилагался вечерний костюм фирмы «Brioni»

Точно такой же носил агент 007 в исполнении актера Пирса Броснана.

Белая сорочка фирмы «Eton» с платиновыми запонками и завершала туалет глянцевая бабочка из чистого шелка престижной марки Hermes

Консул Виктор Тимофеевич Поцелуйников высокий представительный мужчина с несколько вороватым, если так можно сказать, взглядом представлял гостям научную величину - профессора Крашевского.

Первым консул представил, разумеется, мэра города Роялвиль мистера Питера Бекона и  начальника Роялвильской полиции мистера Ника Сэндвича.

Мистер Бекон приятного вида человек был немножечко низковат, чуточку кривоват и имел выразительное, которое он периодически поглаживал пузо. 

   Этой деталью своего тела, то есть пузом, мэр явно не вписывался в образ человека ведущего здоровый образ жизни человека. Пузо (с одной стороны) несколько мешало мэру, и двигаться, и делать политическую карьеру, но с другой подчеркивало его принадлежность к вымирающему понятию  «настоящий мужик» или по-здешнему «Real man» Таких в городе, коим руководил мистер Бекон почти не осталось. Как говориться, раз два, и обчелся или «кот наплакал»

Мистер Сэндвич, как и мистер Бекон (зря что - ли старинные друзья и свояки)  был тоже слегка коротковат, грузноват и имел даже более солидное, чем у мэра города, пузо. Под руку мэр держал невысокую похожую на сдобную булочку даму.

Супруга мэра Глория Бекон своей упитанностью и краснотой щек, которые так и хотелось ухватить и как у младенца потрепать, приговаривая «гуси, гуси га - га есть хотите? да, да, да!» также как и ее супруг отрицала местный здоровый образ жизни. Под коим в Роялвиле подразумевали: бледность, худобу и вегетарианскую кухню. Пухлые красные щеки миссис свидетельствовали о том, что морковной шарлотке мэриха противопоставляет тулузкую колбасу с сыром.  

Мистер Бекон протянул Артуру Карловичу свою несколько влажноватую руку:     

- Очень приятно, профессор. Очень приятно. Много о вас наслышан. Кстати, у нас завтра в мэрии фуршет. Деньги от сбора, которого пойдут на помощь бездомным. Цена сто пятьдесят долларов. Ждем вас профессор.

- Непременно буду. – Заверил его Крашевский. 

 -А теперь, профессор, разрешите  вам представить нашего начальника полиции мистера Сэндвича.

Начальник полиции улыбнулся, точно оскалился, и протянул Артуру Карловичу (похожую на медвежью лапу) волосатую руку.  

Артур Карлович с опаской сунул в нее свои аристократически пальцы. И не напрасно. Ой, не напрасно боялся А.К. Крашевский руки нового знакомого. Начальник полиции так сжал профессорскую руку, что у того в глазах заплясали, что называется, зеленные чертики, и тут же протянул руку консулу.

Виктор Тимофеевич (ясное дело уже знакомый с мертвой хваткой начальника полиции)  руки не подал, а, указав пальцем на ряды с горячими и прочими закусками, сказал:

- Прошу вас, господа, отобедать! 

- Вот уж, в каких только консульствах-посольствах я не была, - вступила в разговор  мэриха, -  но такого шикарного угощения как в вашем не встречала.

-  Ma chèvre. – Нежно оборвал (потому что если ее не остановить, то она пойдет чесать языком так, что в итоге наговорит на  дипломатический скандал, что, между нами говоря, уже неоднократно случалось) супругу мистер Бекон.

 

 – Я полагаю, что нам лучше не говорить, а пройти непосредственно к закускам.

- Правильно, - сказал на это замечание консул, - пора отведать, что нам Бог послал! -

 

А на консульский обед Бог к холодным, жарким, острым, соленным, малосольным, закускам, послал еще и горячие блюда. Их перечислять и часа не хватит, поэтому назовем только самые простенькие.

1.  Пельмени мясные с  выразительно - аппетитным названием «Были да сплыли»

2.Молочная телятина с обжаренными лисичками и молодым картофелем в сметане.

3. Голень ягненка с пшеничной кашей.

4. Говядина по Строгановски.

5. Котлеты по-киевски…

 

Однако же большинство блюд имели несколько экзальтированные названия, например:

 1.Ушки Грибной Мыс.

2. Медальон Куринный.

3.Филе стрелецкое.

4.Медвежья лапа 

4.Шашлык премьер

                                                        Главпид -7

За мэром и начальником полиции к консулу, подошел одетый в какой-то легкомысленный костюмчик невыразительный мужчина. Он  шаркнул ногой облаченной вроде бы в кеды, то ли кроссовки, а может еще, Бог его знает, в какие беговые сандалии и представился:

-Ричард Дик.

Консул дружески улыбнулся новому гостю и с восторгом в голосе произнес: 

- Рад! Рад! Рад видеть вас у нас…

 Разрешите вам представить, профессор, мистер Ричард Дик. Руководитель…

 Консул задумался, а думал он вот о чем.

«Черт подери! Как же мне его не обидев – то  назвать? Все время у меня вылетает из головы его должность. То ли руководитель, то ли председатель…»

Наконец, не имея более возможности молчать, консул продолжил, но уже вслух:

- Мистер Дик занимает в Роялвиле должность. Должность…

Консул снова взял паузу, но тут же придумал, на то он и консул! весьма ловкий дипломатический ход:

- Но об этом пусть вам скажет, уважаемый профессор, сам мистер Дик!

- Председатель общественного движения «Секция гордости» - Назвал свою должность, мистер Дик.

- Пардон?  – Переспросил профессор.

- Движения сексуальных меньшинств города.

- Ах, вот оно что! Очень рад! – Радостно воскликнул, точно давно хотел познакомиться, а то и вовсе примкнуть к движению сексуальных меньшинств, профессор Крашевский. 

- Я тоже очень и очень рад. – Заверил Артура Карловича, мистер Дик. 

– Надеюсь, профессор, увидеть вас в нашей организации.

Председатель протянул Крашевскому свою визитку и направился к стенду с легкими винами.

За представителем секс меньшинств к консулу подплыла, если позволено будет так сказать, акула бизнеса. 

- Разрешите представить вам, профессор, гордость нашей эмиграции успешного предпринимателя Федора Ильича Давидушкина.

- Очень приятно. – Артур Карлович протянул гостю  руку.

- Мне тоже. - Федор  Ильич утопил аристократическую ладонь Крашевского в своей предпринимательской лапе. – Очень рад знакомству.

Крашевский осторожно вытащил свою ладонь, не преминув заметить на пальце Федора  Ильича наколку в виде перстня.

«Это как-то связанно с тюрьмой - Подумал Крашевский»

Артур Карлович не ошибся, наколка  действительно говорила о тюремном сроке, что пришлось в свое время тянуть предпринимателю. Но если бы на нее взглянул знающий толк в наколках, то он бы пояснил А.К. Крашевскому, что «перстень» говорит следующее.

«Не подам руки ментам»

Что как-то не очень отвечало действиям Федора Ильича, а именно он сердечно потряс (хотя консул в свое время служил в МВД- КГБ и до сих пор носил полковничье звание) руку Виктору Тимофеевичу Поцелуйникову.  

Затем консул представил Артуру Карловичу редактора - издателя нечто кудряво-бородатое по имени Лев и фамилии Рек.  

После «очень рад» Лев Ефимович в ультимативной форме потребовал от Артура Карловича:

- Так профессор с вас интервью и не увиливайте! Завтра в десять утра у меня в офисе!

Речь Льва Ефимовича напоминала треск немецкого автомата Шмайсер.

После Льва Ефимовича профессору был явлен человек в черном платье с крестом на груди

- Батюшка Леонид. - Отрекомендовал его консул

Батюшка Леонид погладил свою, не вязавшуюся с его саном, инженерскую бородку, затем  седую кудлатую (больше напоминающую писательскую, чем священническую) голову и уж потом сочным баритоном произнес:

- Храни вас Господь.

Как только Батюшка Леонид отошел консул доверительно сообщил:

- Батюшка Леонид полиглот и бабник! Причем местных дам, жалует более чем соотечественниц.

Виктор Тимофеевич помолчав, и с неодобрительным тоном добавил:

- Легкого поведенья.    

И это было святой правдой, ибо батюшка Леонид в это самое время стоял как раз перед бутылками с шампанским и, налегая на Мадам Клико, весело болтал на испанском языке  с вызывающе раскрашенной дамочкой.

За святым  отцом перед очами Артура Карловича явился человек заурядной внешности и (судя по его косноязычной речи и предпочтенью перед глаголами и существительными каких-то коровьих междометий му, мгу, угу) и таких же способностей. Консул назвал его  странным именем Ластик. Точнее он сказал так:

- Разрешите, профессор, представить вам нашего Ластика Наумовича Заливайко. Владельца самого большого магазина отечественных продуктов. И, кроме того большого  мастака по засолке и копчению. Такая вкуснотища…

 Консул задумался над термином, каким можно обозначить вкусноту продуктов Ластика Наумовича и, наконец, выдал:

- Просто таки ум отъесть и гвоздок обсосать! У нас на банкете есть специальный стенд с продукцией Ластика Наумовича.

- Не примените заглянуть, профессор. Очень будем рады, так сказать, лицезреть! – Видимо заготовленной (потому что живой речи она также как и ее супруг предпочитала междометия) и отрепетированной дома  фразой, пригласила супруга Ластика Наумовича, посетить Артура Карловича их магазин.  

Звали супругу Ластика Наумовича так заковыристо и многосложно, что профессор даже не запомнил и первых трех букв, а переспрашивать было как-то неудобно.  Вид (супруга Ластика Наумовича) имела такой же заковыристый и оттого неподвластный описанию обычными словами, а только междометиям. Лучше всего к описанию ее внешности подойдет междометие.

Нымда   

- Мгу – му -у. – Подтвердил приглашение хозяин магазина и направился к стойке, на которой были представлены  соления и копчения фирмы Заливайко. 

Не успела чета «коптильщиков» отойти, как уж возле профессора остановилась, мято- бородатая личность с вульгарно накрашенной дамой солидного, мягко говоря, возраста.

- Известный писатель. Обладатель звания «Золотой Паркер Дальнего Зарубежья» Семен (хотя на самом деле консул назвал его на местный лад Сэм) Сэм Маргун и его супруга Эсфирь.

- Очень рад знакомствО. - Сказал писатель, выделяя (неуместное в данном случае) окончание О. – «Золотой паркер дальзаруба» вульгарно икнул и отошел со своей женой, которую он называл то  Эсфирькой, то Машеркой, имея в виду, по-видимому, французское определение  машер, что значит моя дорогая,  к водочному стенду. Однако же водку пить не стал, а вытащил из кармана фляжку (собственного изготовления) с самогоном, одним глотком осушил ее  и тотчас же затеял (со своим вечным оппонентом бывшим кинорежиссером Борисом Лацкером ) спор на излюбленную тему - «Есть ли в Роялвиле культура»

После двух десятков фраз в разговоре стали мелькать слова fuck, ass, что называется соленые словца, ну, уж, а за ними, как водиться, и отборная матерщина.  

Тут уж в диспут вмешался представитель службы безопасности и вытолкал спорящих деятелей культуры на улицу. Все, как обычно, закончилось дракой и провождением спорящих в Роялвильский околоток.

Не считая этой культурологической сцепки, которую можно назвать и культурологическим недоразумением, все прошло, что называется без сучка и задоринки и уставшие от еды, выпивки и танцев гости часам к трем утра разошлись по домам.  В пятом часу утра измученный профессор Крашевский  отправился на консульской машине  в свой гостиничный номер. 

                                                        Главпид -8   

… профессору снилась огромная, наполненная до краев солеными огурцами, дубовая бочка.

 Артур Карлович хорошо осознавал, что это  только сон, но к чему этот сон – не понимал. Может к беременности? Ведь беременные женщины любят соленые огурцы.

И тут же сам себе ответил. Но причем тут я?

Тогда пришла мысль, что огурцы как-то связанны с похмельем.

Но и это не вытанцовывалось. Поскольку на банкете Артур Карлович выпил совсем ничего. И тут профессор  вспомнил, что встреча на дороге бабы с полным ведром, это всегда к финансовой удаче. А чем собственно бочка отличается от ведра?

Дать ответ на этот вопрос профессору помешал оглушительный  звон мобильного телефона.

 Крашевский открыл правый глаз. Прислушался. Телефон гудел в кармане брюк, что висели на спинке элегантного кресла.  

«Это еще что за фокусы! Кто это может звонить? – Открывая левый глаз, подумал Крашевский. – Я свой телефонный номер никому здесь не давал. Интересно, если не сказать больше, а может быть – кто-то  ошибся номером? Или не правильно сработали реле на телефонной станции?»

Профессор вновь закрыл глаза в надежде, что звонки вот-вот  прекратятся и можно будет еще часок другой соснуть.

Артур Карлович хоть человек и деловито – активный, но подушку при случае, лишний часок, придушит  с превеликим удовольствием!  Но звонки, как не говорил себе Крашевский «все это последний», не прекращались.

- Кто же это у нас такой настырный. - Открывая оба глаза разом, недовольно проворчал Крашевский. – Кто это такой упрямый черт бы его подрал совсем! Уперся, понимаешь, как баран в новые ворота!  Дрынь- дрынь. Как будто у него других дел нет, как обрывать чужую линию!  Вот чтоб тебя… 

Профессор отбросил шелковое нагретое его волосатым телом одеяло.  Спустил ноги с кровати. Некоторое время шарил правой ногой, пытаясь отыскать под ней тапочки. Наконец, они  были найдены и тщательно (на предмет неприятного запаха) обнюханы и уж, затем надеты на сухие, как земля после длительной засухи, профессорские ступни.

И все это время Артур Карлович надеялся, что звонки прекратятся. Однако телефон и не думал замолкать, а даже напротив вроде вошедшего в раж и голос оперного певца выводил такие пассажи и трели, что хоть святых выноси!

Надев тапочки, Артур Карлович направился к телефонному аппарату. По дороге он, между нами говоря, грязно (да так, что рука не поднимается их написать, не смотри, что профессор – мировая величина выражался, как последний бескультурник) на дорогой гостиничный ковер. Подойдя к креслу, он вытащил из кармана охрипший от звона аппарат и нажал на кнопку, но вместо того чтобы сказать в трубку «Алло я вас слушаю или  Крашевский у аппарата» Артур Карлович произнес нейтральное, как вчерашний специалист по засолке Л.Н. Ластик, междометие  «мрда»

Не успел Крашевский произнести последнее «а», как из  трубки раздалась человеческая, но, однако более напоминающая автоматную очередь, речь.

- Др-ро-рррогой прр-р-рофессор! Уважаемый Артттуррр Каррррлович! Я уж и трубку хотел вешать, а вы тут! Хотя вы вовсе и не тут, а должны бы были уже, и быть трутут!

«Боже, что это! Кто это? – Подумал, болезненно морща лоб, Крашевский. – Где я уже слышал это противный голос?  И потом где я должен быть? А главное, зачем я там должен быть?» Так и не ответив на эти и другие вопросы, Артур Карлович осторожно поинтересовался:

- Простите, с кем, так сказать,  имею честь…

И вновь не успел он еще произнести мягкий знак, как его уже перебила автоматная очередь.

- Как же прррофессор Трак - так. Так. Так. Тратак же вчеррра. На банкеттте в посольстве. Вы обещали быть в десять у  меня в ррредакции. Разве забыли! Вот так! Так. Тттррртак. Так! 

Тут только профессор вспомнил о редакторе Льве Ефимовиче Реке.

Он, чтобы не травмировать свое ухо трещащим голосом Льва Ефимовича, решил не выяснять, как к редактору попал конфиденциальный номер, а быстро отказаться и вновь залечь спать: 

- Простите, но сегодня я никак не могу. Ну, просто никак.

Опять Артур Карлович не произнес последнее «К» как уж из трубки полилась звонкая трескотня: 

-  Так. Так. Трактактак. Ни каких не могу,  профессор, не перррнематтся. Я уже все приготовил для интервью! Соления, копчения, свежие овощи, мясо на барбекю, водка от Смирнофф в холодильнике дожидается, а вы говорите, нет. Да, профессор! Да и только да! Даю вам час, а там уж не обессудьте! Ха- ха!  

И не дожидаясь ответа, Лев Ефимович звонко рассмеялся и оборвал разговор. 

Уху стало легче, но спать окончательно расхотелось: 

- Черт его знает что такое! – Просовывая руки в шелковый халат, недовольно заворчал Крашевский. – Ну, разве же можно так бесцеремонно вторгаться в личную жизнь. Звонит по конфиденциальному номеру, черт его знает как раздобытому, а еще редактор – рупор, так сказать, интеллектуализма. Светоч можно сказать культуры, а будит без всякого спросу человека ни свет ни заря! Не пойду я к нему к этому Шмайстеру, прости Господи! Спать не лягу, а к нему не пойду! Пусть там у него все стухнет, и водка замерзнет, а я не пойду. Будет знать, как будить почем зря солидных людей! Свинопас такой! 

Артур Карлович бросил трубку на кровать. Запахнул халат и отправился в ванную. Там он взял с полки зубную щетку и пятьдесят два раза ровно столько, сколько и прожитых лет провел ею по своим крепким, белейшего цвета, зубам.  Покончив с ними, профессор достал свой фирменный бритвенный станок, намылил помазком щеки и принялся самым категорическим образом лишать свой волевой подбородок и упитанные щеки, разумеется, не трогая бородки и усиков, рудиментарной растительности. Покончив с бритьем, Артур Карлович ополоснул лицо, вытер его чистым полотенцем и, уставившись все еще сонными глазами в зеркало, взялся самым тщательнейшим образом изучать личное отражение, приговаривая и слегка, позволим себе сказать, прицыкивая:

- Цик - цик. Под левым глазом цик морщинки пошли. Под правым мешочек. На кончике носика жировичок завелся. Складочка, складочка цик-цик на лбу прижилась. Запустили вы себя, профессор, запустили…

Артур Карлович взял в руки стеклянную баночку, что стояла на туалетном столике.

Открыл ее. Понюхал. Потом осторожно указательным пальцем вытащил из нее золотистого цвета крем.

 

Ох, и подрались бы читательницы за этот «литсериала» крем! Ой, подрались бы!

Да так, что и читать его было бы решительно некому! некому.

Прошелся этим кремом по лицу и все морщинки тотчас же исчезли! А с ними в миг исчезли с профессорского чела все рытвинки и бородки, а заодно и бородавочки.  Покончив с кремом, профессор достал флакончик с голубоватой жидкостью, вылил ее себе на руку и принялся безбожно хлестать себя по щекам. Покончив со щеками, он намазал жидкостью свой огромный профессорский лоб, и в финале слегка пощелкал себя по носу.

- Ну, вот сейчас совсем другое дело! – Взглянув на отражение, улыбнулся профессор. – Это же совсем другой человек.

 

Крашевский вышел из ванной и, не зная, чем себя занять стал бесцельно, заглядывая в шкафы, тумбочки, кресла, антресоли, холодильник и даже зачем-то под кровать, слоняться по гостиничному номеру. Осмотрев номер, он, как будто ожидая увидеть нечто необычное, выглянул в коридор. Однако же не обнаружив там не только что-то сногсшибательное, но даже и мало-мальски интересное с унылым вздохом закрыл дверь. Артур Карлович поинтересовался, глядя на настенные часы:

- Что же вам делать, профессор, время то еще только девять тридцать! Чем вам себя занять?  Работой вот чем! Сядьте-ка вы, Артур Карлович, и поработайте!

Отдал себе приказ Крашевский и тут же взялся его выполнять. 

Он достал из чемодана  ноутбук. Открыл файл с незаконченной научной статьей и принялся выбивать буквы, слова, предложения и даже какие-то формулы, но дело не спорилось. Статья не шла! Формулы безбожно врали! Вместо мыслей о генетическом коде, профессор думал о шашлыке, который он несколько минут тому назад категорически отверг.

 - Почему собственно не поехать? – Сказал профессор, отодвигая ноутбук. - Утро  все одно пропало! Мэр примет меня только в понедельник. Чего сидеть здесь до понедельника, когда уже там у него, как сказал Шмайстер. И стол накрыт и соления, и копчения на нем меня дожидаются, а я бы сейчас не отказался от балычка, да от рыжиков с рюмкой водочки! Ах ты, Господи аж в животе заурчало. Нет, все-таки, пожалуй, поеду!    

 

А. К. Крашевский взял в руки мобильный телефон нажал на кнопку и когда из трубки донесся приятный голос Александра Васильевича, сказал:

- Саша, спуститесь вниз и возьмите на свое имя машину на прокат.  

- Слушаюсь, Артур Карлович. - По- военному отчеканил ассистент.

Светоч отечественной науки  положил трубку на стол и вышел на предмет, что за погода стоит на дворе,  на балкон. С него открывался чудесный вид на речной залив и тенистый городской парк. Артур Карлович взглянул на термометр, что как мезуза в еврейском доме, висел на косяке балкона, но и без термометра было понятно, что не только утро, но и весь долгий летний день обещает быть солнечным и жарким. Профессор вернулся в номер. Открыл платяной, в котором была развешана его одежда, шкаф.

Он пересмотрел и перетрогал и даже, вот уж неизгладимая привычка Артура Карловича, перенюхал  множество брюк, теннисок, носков, носовых платков, летних шляп и солнечных очков пока не остановился на светлых фирмы Perren , брюках.

Красноватой, гармонирующей с его голубыми глазами,  тенниске «Polo»

Светло коричневых с приятной для тела внутренней отделкой из кожи сандалиях от «HUSH PUPPIES» и солнцезащитных очках  «Tom Ford Connor»

 

Перед выходом из номера Артур Карлович критически осмотрел себя в зеркале и не найдя излишних изъянов ни в одежде, ни во внешности, закрыл дверь и спустился в фойе.

Здесь его уже ожидал Александр Васильевич Голик. Вместе они вышли на улицу, где же меж ними завязалась оживленная перепалка.

- Саша, что это такое!? – Гневно спросил Артур Карлович, взглянув на арендованный ассистентом автомобиль.

- Как что? То, что вы просили! 

- Разве я это просил?

- А что?

- Я просил машину.

- А это? 

- «Hyundai» вы называете машиной!? - Возмущенно, выпучив на ассистента свои приятно васильковые глаза, воскликнул профессор. – Вы, прекрасно знающий, что машинами я считаю только BMW, Mercedes, Lexus, ну на худой конец, Cadillac.

- Артур Карлович, но это все, что у них было в наличии и потом это же «Hyundai Equus»

Машина представительского класса девять подушек безопасности, включая защиту коленей водителя. Система стабилизации, антиблокировочная система тормозов!  Двухзонный климат-контроль. Поворотные ксеноновые фары. MP3-аудиосистема с 17 динамиками и шестидисковым чейнджером. Пневматическая подвеска, способная  снижать крены кузова в поворотах, и амортизаторами с настраиваемой по желанию водителя жесткостью.

Восьмицилиндровый бензиновый двигатель с объемом 4,6 литра и мощностью 373 лошадиные силы. Шестиступенчатая автоматическая коробка передач… и это, по-вашему, не машина! Да она не уступит и Mercedes.

Артур Карлович усмехаясь, осмотрел машину. Влез в салон. Попрыгал мягким местом на  холодящих ягодицы кожаных сидениях.

Профессор остался доволен машиной, хотя и пробурчал недовольно:

- Тоже мне шестидисковый чейнджер.

- Ну, так едем? – Поинтересовался Александр Васильевич, - Или мне идти на другую стоянку… искать Mercedes?

- Куда вы пойдете, Саша. Пока дойдете. Пока оформите. Пока сюда приедете, а меня уже ждут.

- Значит едем?

- Да уж разумеется!

Ассистент занял водительское место. Включил зажигание. В салоне зазвучал Soft Jazz.

А.В. Голик вопросительно посмотрел, в зеркало заднего вида, на профессора.

- Оставьте. – Ответил на немой вопрос Артур Карлович. – Пусть нервы слегка отдохнут, а то вы их мне взбудоражили… вашей этой машиной.

- Так я могу остановиться и заменить машину…

- Да, езжайте уже! Езжайте. – Незлобно проворчал Крашевский. – Езжайте…

- А куда ехать то, Артур Карлович?

- Вот адрес. – Профессор протянул ассистенту визитку.

Александр Васильевич внес адрес в круиз контроль и нажал на газ. Машина, издавая слабые писки, которые сигнализировали о нужном повороте, помчалась к офису редактора – издателя Л.Е. Река.

Профессор достал из кармана футляр и, протягивая его ассистенту, сказал:

- Саша, наденьте ваши очки. Сегодня можно…. солнечно!

Ассистент с радостью водрузил себе на переносицу очки и, подпевая исполнителю, что точно диковинная птица, щебетал из многочисленных колонок автомобиля, поехал по залитой солнцем дороге.

Профессор, укачиваемый пневматической подвеской и специализированными  арматизаторами, задремал и открыл глаза только когда ассистент безуспешно толкнув его несколько раз в плечо, прокричал ему на ухо:

- Профессор! Артур Карлович, проснитесь. Мы, кажется, приехали.

                                                Главпид -9          

Профессор открыл глаза и не сразу понял, кто перед ним стоит и главное кто так громко кричит ему в правое (уже травмированное редакторской стрекотней) ухо.

- Артур Карлович. Артур Карлович.

Крашевский тряхнул головой, сбрасывая с себя, таким образом,  автомобильную дрему, а уж придя в себя, окончательно набросился на ассистента:

- Ну, что это, право, такое, Саша! Это черт знает что! Утром Шмайстер ухо травмировал, а  теперь вы. Что вы кричите как на пожар, Саша!  Что случилось?

- Простите, Артур Карлович, но мы приехали. Я вас немножко толкнул в плечо, но вы не проснулись. Вот я легонько и крикнул.

- Хороша легонька! Вы так крикнули, дорогой мой, что у меня до сих пор в ушах шум стоит…

- Простите, Артур Карлович, простите.

- Довольно извиняться. Помогите мне лучше выйти из машины.

Профессор хоть и спортивного вида человек, но начальственную марку держать любит. Он и в машину с помощью ассистента, и из машины, да, что машина, Артур Карлович (будь с ним рядом Александр Васильевич) не нажмет тебе и на кнопку лифта.

Профессор выбрался из салона и увидел перед собой емкий каменный дом с островерхой крышей и фигурными решетками на окнах. Перед домом лежал аккуратно подстриженный газон. Несколько невысоких деревец и кустарников. Неширокая, бетонная дорожка, вела к стеклянным дверям, которую сторожили два, гипсовых льва. На крепких дверях висел золотой квадрат с третьим львом, точнее сказать, надписью.

« Leo Reek Сhief – Editor»

Артур Карлович указал ассистенту на звонок. Александр Васильевич еще не успел и поднять руки, чтобы выполнить распоряжение шефа, как дверь широко распахнулась, и на пороге затеялся сам «Сhief – Editor» Лев Ефимович Рек и застрочил как автомат:

- Прррррофессор. Дорррогой.   Вы. Наконец-ттттто…. Прошу.

Артур Карлович дружески улыбнулся и мрачно подумал «пропали уши» и еще о том, что зря приехал к этому, как он его в сердцах назвал, стрекочу. Лучше было бы вернуться, но, во-первых, он же преступил порог редакторского дома, а во-вторых, дом издавал такие аппетитные запахи, что было бы крайне глупо развернуться и уехать в пустой гостиничный номер.

Редактор развернулся и побежал в дом с трескучими возгласами:

- Рита – та-та. Рито-то- то-чка! Посмотттттри кто к нам приехал 

- Бог с ним, - негромко, как бы даже и про себя сказал профессор, входя в дом, - так и быть ради этих приятных запахов потерплю этого стрекоча. 

- Что вы сказали? – Поинтересовался ассистент. – Какого стрекоча? 

- Я сказал, Саша, чтобы вы подождали меня в машине.

- Слушаюсь, профессор. – Александр Васильевич развернулся и пошел к арендованному «Hyundai Equus»   

Артур Карлович тем временем вошел в броско, как его обычно обустраивают  служащие с нескромным годовым  доходом, обставленный зал. 

Посреди него стоял небольшой, а под ним ворсистый  (верблюжьей шерсти)  ковер, стеклянный столик. На нем итальянского стекла ваза с красно – белыми розами. Над ним висела, точно застывший дождь, хрустальная лампа от известной чешской фирмы Preciosa. Возле столика  кресло и диван, обитые тканью, что называться, теплых тонов. На тумбочке из материала, который можно определить термином под орех, стоял большой плазменный телевизор.

У стены под то же орех, мини бар со стойкой и двумя высокими (обитыми холодного цвета тканью) стульями.  Широкое окно залы выходило на террасу, на которой дымился мангал, и раздавалась трескотня шефа- редактора Льва Река.

- … прошу вас, профессор, сюда! Проходите. Будьте как дома.

Крашевский вышел на террасу, с которой открывался вид на небольшой, бэк ярд или по-русски задний дворик, с такой же, как и перед домом, аккуратно подстриженной лужайкой. Выход с террасы вел к  небольшому бассейну с какой-то неестественно голубой водой. Цементные берега окружали кустарники, в которых угадывались крыжовник, красная смородина, малина...

Редактор - издатель наметанным глазом уловил интерес Крашевского к кустарникам и громко провозгласил:

- А это моя Ритушка, посадила!

Редактор и его жена называли друг - дружку  только ласкательно – уменьшительно Левушка, Ритулечка, Левусик, Ритусик и прочие комбинации, этих довольно незатейливых имен.

- Так сказать лекарство от ностальгии. Специально с Родины заказывали. Здесь вы таких сортов днем с огнем не сыщите! Кстати, познакомьтесь, профессор, моя супруга и муза в одном флаконе Рита, Риточка, Ритулечка.

Лев Ефимович обнял миловидную, дымящую ментоловой сигаретой, не молодых и не старых, а в самый раз лет, пышнотелую дамочку.

- Прошу, Ритуша, любить и жаловать! - Лев Ефимович чуть подтолкнул супругу к профессору. – Маяк. Высокопарно, но точно, выражаясь. Отечественной науки. Артур Карлович Крашевский.

- Очень приятно. – Таким же пышным, как и тело, голосом сказала жена редактора-издателя и добавила. – Левушка уже вам сказал – Рита. Оно и впрямь, профессор…

- Давайте, - приятно улыбаясь, остановил Риту Крашевский, - без званий и регалий, а по-простому Артур.

- Нет! – Решительно возразила редакторская жена. – Тогда уж Артур Карлович иначе не соглашусь.

- Хорошо, - не снимая улыбки, согласился Крашевский, – пусть себе будет Артур Карлович. Какой чудный запах истощает ваша сигарета. Занюхаться можно. И это не смотря на предупреждения врачей, что курение опасно для здоровья:)))))

- Да нюхайте на здоровье, профессор и не слушайте вы никаких врачей. Они такого иной раз наговорят, что лучше и, не живя, умереть! А может, сами хотите сигаретку? Прошу.

- Нет, нет, благодарю вас. Курить я как-то не привык, но запах хорошего табака просто-таки обожаю! Так значит, - профессор перевел разговор в иное русло, - вы сами все посадили?  

- Разумеется, Артур Карлович. Разумеется!  Левусик совершенно прав. Здесь ведь не сажают  ни кустарников, ни фруктовых деревьев, ни помидор с огурцами. А у нас с Левушкой и смородина, и малина, и фруктовые деревья и огурцы с собственной гряды…

Не закончив рассказа, Рита крепко схватила профессора за руку и потащила к южной стене дома, где Артур Карлович и впрямь увидел небольшой огород с грядами помидор, огурцов, душистым и острым перцем, репчатым луком, укропом, тмином, салатом, мятой и полынью, как пояснила Ритулечка,  к чаю.

Да еще Бог его знает с чем, тем, что выросло само по себе и если имело прозвание, то известное только в узко научных кругах.

- Я их только естественным удобрением поливаю…  никакой- то там химии. Ну–ка, вот попробуйте, Артур Карлович. – Рита сорвала с гряды огурец и ткнула его  Артуру Карловичу прямо в рот. 

 Профессор, как человек привыкший употреблять овощи только в чистом виде, виновато улыбнулся:

- Я, знаете - ли, мадам, уже завтракал…  некоторым образом. Так, что прошу великодушно извинить…

Но тут на выручку профессору явился шеф – редактор.

- Риттттточка. – Выдал он свою коронную очередь. – Риттттулечка. Ну, что ты. Право слово, перебиваешь, Артуру Карловичу, аппетит. Он ведь сейчас накушается  твоих помидоров – огурцов и тогда за столом не станет, их есть. А у нас ведь на столе и огурцы, и помидоры, и молодая картошечка с петрушечкой, и водочка тминная холодненькая. Так, что вы, дорогие мои, заканчивайте ваши ботанические экскурсии и к столу, к столу, к столу!

Профессор вернулся на террасу, где его уже дожидались.

1.Накрытый белой скатертью стол.

2.Фарфоровый сервиз.

3.Стеклянные бокалы для вина.

4 Хрустальные рюмки для водки.

5. Огромная салатница, в которой лежали крупно нарезанные и сдобренные жирной сметаной: огурцы, помидоры, перец и  крупный репчатый  лук. 

6. Элегантное блюдо с малосоленой, посыпанной свежим луком, селедкой.

7. Пузатая тарелка с солеными груздями.

8. Фарфоровое блюдо с селедкой под шубой.

8. Плетеная корзинка со свежим черным хлебом.

- Своего изготовления. – Подвигая к Артуру Карловичу  корзинку с хлебом, сказала Риточка. – Но сначала окрошка!

Супруга шефа – редактор проворно ускользнула с террасы и вернулась на нее с огромной кастрюлей: 

- А вот и она!

И тут же профессору в тарелку было налито два огромных черпака, пахнущей Риточкиным огородом окрошки и влито полбанки свежайшей сметаны.

Артур Карлович подтолкнул шефу – редактору  бокал для вина.

- Что вы, профессор! Что вы мой, дорогой Артур Карлович! Окрошку только под водочку. Только под нее!

На что А.К. Крашевский робко возразил:

- Простите, но я как-то вчера знаете… 

несколько перебрал водочки. Поэтому сегодня хотелось бы ограничиться вином.

Шеф - редактор подвинул к себе профессорскую рюмку и сказал: 

- Как говорил герой одного известного романа. Следуйте  старому мудрому

правилу, - лечить подобное  подобным.

За окрошкой последовала молодая картошка с лисичками и жаренными на мангале ребрышками.

За ней гречневая каша с бараньими котлетами.

Фаршмак. Фаршированная рыба. И прочий вздор, как называл подаваемые блюда шеф – редактор. 

 Меж блюдами редактор, ковыряя зубочисткой во рту, задавал профессору вопросы о его научной деятельности, а Артур Карлович невпопад,  сытно при этом, икая,  на них отвечал.  Изредка Лев Ефимович щелкал на кнопку «Stop» небольшого магнитофончика и говорил, поднимая рюмку:

- За науку, профессор.

- Ваше здоровье. – Опрокидывая содержимое рюмки, отвечал Артур Карлович.

Незаметно со стола исчезли, окрошка, салат, селедка, картошка, ребрышки, вино и водка.

Риточка застелила новую скатерть и громко объявила несколько на французский манер:

- А сейчас дэсэр. Что значило ни что иное, как десерт.

 

И тотчас же на стол явился  киевский торт, яблочное, из собственного сада, варенье, электрический самовар, чай черный, зеленый, мятный и с полынью из собственного огородика, турочка с кофе, изящный горшочек со сливками, конфеты, а также рябиновая настойка, вишневый ликер все, как было объявлено, собственного производства.

- Ну, вы тут чаевничайте, дорогие мужчины, а я пошла, мыть посуду.

Лев Ефимович сытно погладив свой живот, сказал:

- Да, пожалуй, ступай, Ритуша, дай я тебя поцелую, - Последовал смачный поцелуй в раскрасневшуюся от беготни и выпитого вина щеку. - За чудесный обед, а мы тут с Артуром Карловичем побеседуем.

Профессор поднялся со стула и, поцеловав Риточке пальцы, сказал:

- Ваш обед был просто Божественным, Рита… простите, что без отчества.

- Да, какое там отчество. – Махнула на профессора расписным полотенцем жена шефа – редактора. – Какое там отчество. У нас здесь отчества не приняты. Все миссис, да мистеры.

- Ну, может оно и правильно у них ведь имена не для отечеств. – Улыбнулся Крашевский.

На что Риточка возразила:

- У вас ведь тоже не совсем русское имя и отчество, а ничего… произноситься. Артур Карлович очень красиво, на мой взгляд. Правда, Левусик?

Редактор – издатель так отяжелел, что уже давно не только перестал стрекотать, но и даже говорить. Поэтому он только согласно кивнул и сытно икнул. 

 – Да Бог с ними с отчествами, Риточка! – Сказал профессор. - Я ведь не о них хочу говорить, а вашем замечательном обеде. Честное слово не обед, а произведение искусств. Кулинарная Джаконда – не меньше! Я получил истинное удовольствие. Даже посольский обед намного уступает вашему угощению.

- Посольский обед!? Разве ж у них там, в посольстве кормят?! Прости Господи там, а не еда!  Я несколько раз с Левушкой была на приемах в этом самом посольстве – это же невозможно кушать, пестициды, биомасса тьфу – ты сплошная химия, а у меня все натуральное. Все свежее. Все, как говориться, со своей гряды. Не консерванты, как у них, а сплошные витамины. Ведь так, Артур Карлович?

На что профессор ответил: 

- Разумеется, так, дорогая Риточка! Я  столько витаминов, как сегодня, никогда в жизни  не употреблял! Я сегодня, дорогая моя, не профессор Крашевский, а сплошной витамин Вы, уважаемый Лев Ефимович, так и назовите вашу статью «Интервью с витамином»

Профессор рассмеялся.

Риточка покинула террасу.

Мужчины взялись за наливочки и ликерчики. 

 

                                                  Главпид - 10

- Вы неплохо живете, Лев Ефимович, газета значит кормит? – Поинтересовался Крашевский, после небольшой паузы.

То ли от сытного обеда, то ли от коньячка речь Льва Ефимовича успокоилась и уже не напоминала автоматную трескотню, а, напротив, лилась плавно и даже несколько усыпляющее.   

- Да, какое там кормит, Артур Карлович. Одна головная боль. Газета ведь существуют только за счет рекламы, а ее дают неохотно, а если и дают, то потом не хотят за нее платить.

Ходишь за своими же деньгами с протянутой рукой, как какой - нибудь попрошайка за милостыней. Другой раз  хочется, нанять вышибалу, но здесь, увы, не Родина.  Поэтому у меня деньги вложены в несколько бизнесов. В ресторан. В строительную компанию. Коптильную фабрику. В недвижимость, разумеется. Ну, и кое-что крутиться на бирже. А с газеты сущие копейки и с них еще дизайнеру нужно платить и немало! 

- Почему же не переходите на местную читающую публику? Я имею в виду, не выпускаете газету на местном языке?  

-Что вы, профессор. Бог с вами. Местные рекламодатели еще хуже. Они же  в отличие от наших законы знаю! И потом местных читателей в газете интересуют только скидки на товары, а не материал. Бездуховность жуткая! Просто ноль. 

- А журналистам много платите?

- Ну, что вы, профессор, если бы я еще и журналистам платил, то вообще бы вылетел в трубу!

- Где же вы берете материал для газеты?

- Боже мой, Артур Карлович, вы как будто с луны упали. Во-первых, сегодня у нас есть Интернет, а во-вторых, писатели это же те же наркоманы им написать статью, рассказ, очерк, это как уколоться. Он тебе не только бесплатно напишет. Он еще и денег даст лишь бы увидеть свое имя в газете. Я уже начал практиковать. Откликаются. Может быть не так  живо, как хотелось бы, ну да лиха беда начало! Да, потом я и сам пишу и неплохо, но как-то известным писателем  не стал. Мог бы выпустить книгу и за свой счет, но книга за свой счет это вроде как проституция от любви к сексу.

Лев Ефимович улыбнулся своей шутке. Пригубил кофе и  впал в состояние, которые некоторые литературные критики именуют, поэтическим подъемом и принялся рассказывать ностальгического характера историю из своей жизни: 

-Я как-то теплым весенним деньком сидел с Ритулечкой на террасе кафе, что расположено на городском рынке. Рядом с нами присела молодая пара. У вьюноши был маленький скрипичный футляр, а у девушки, напротив, огромный контрабасный футляр. Он был высокий нескладный. Она невысокая серая мышь. Они о чем – то негромко беседовали. Вскоре мы с Ритулечкой встали и ушли. И я вот, что тогда подумал.  Пройдет много лет. Он или она состарятся, став за минувшие годы, великими музыкантами. Вдвоем они не могут стать великими музыкантами. Кто из них неизвестно, скажем, чтобы не прослыть женоненавистником, она  станет выдающейся виолончелисткой. Нет, все-таки не так. Женщина не может быть великим музыкантом. Не может и все тут. Такова природа. Значит, он станет великим скрипачом. И вот напишет он мемуары. В которых он расскажет про весенний день. День, когда он сидел вместе, назовем ее Лаурой, на террасе небольшого кафе. Напишет, что он был молод, красив, плечист, а Лаура молода, весела и изящна. В общем, романтическую блажь. А рядом с нами, напишет он, сидела элегантная уже немолодая пара.

 

Мы действительно в тот день были с Ритулечкой отменно элегантны.

Я, знаете - ли, профессор люблю красиво и модно одеваться, особенно, когда выхожу, куда нибудь на люди. Это у меня с детства. Я всегда ходил, подчеркнуто элегантно. От того уже лет в пятнадцать обзавелся кличкой интеллигент.

 

Лев Ефимович сделал паузу и стал наливать себе в рюмку вишневую настойку, а профессор подумал – «Да, брат, любишь ты напустить на себя излишнего туману.

Услышал, поди, где нибудь эту историю. Или какой нибудь мечтающий о славе беллетрист прислал. Потому что сам ты вряд - ли такое придумаешь. Поскольку лицо у тебя  не сочинителя, а в лучшем случае обманщика, да и то мелкого. И про бездуховность не тебе говорить. У тебя если внутри  что-то сидит так только  душонка, но никак не душа»

Шеф – редактор выпил, поставил рюмку:

- Да, но вернемся к мемуарам скрипача. И вот значит, напишет он, что мужчина, то есть ваш покорный слуга,  грациозно пил кофе экспрессо, от которого скажет мемуарист, у меня бы выскочило сердце. А дама красочно затягивалась ароматной, источающей запах ментола, сигаретой.

И никто из читателей. Понимаете, Артур Карлович, никто! Не будет знать, что он этот выдающийся скрипач, сидел рядом с не менее талантливым,  но так и не ставшим известным писателем.  Обидно. Ну, да Бог с ней с обидой. У меня ведь дети две девочки девчушечки. Одна в университете. Другая в колледже и в престижных, да еще и  заграницей. Это, ведь каких денег, профессор, стоит! Не деньг даже, а деньжищ! Но ничего кручусь. Мне бы еще дизайнера бесплатного, а то он скволыжник такой! за каждую копейку со мной спорит, как какая нибудь простите не за столом сказано, развратная баба, и тогда бы жизнь моя, Артур Карлович вообще стала текущей молоком и медом рекой!

 

Вот уж действительно загадка из загадок этот  русский (хотя Крашевский и не совсем русский, но прожить всю жизнь в России, как не набраться в ней русскости?) человек. Даст он себе, положим, слово, как дал его, собираясь к редактору, А.К. Крашевский, а сказал он, глядя на себя в гостиничное зеркало, следующее:

- Вот ей Богу! Не сойти мне с этого места! Даю слово, что с редактором, да и вообще с соотечественниками о приватном деле говорить не буду! Потому как нашему человеку скажи только «А», так он тебе насочиняет такого, что и алфавита не хватит! Вот клянусь, что о своем деле буду говорить только с иностранцами. Для этого я собственно сюда и приехал. Вот разрази меня гром! Клянусь, Господом Богом не скажу!

И русский человек, как Артур Карлович, клятву заверит сильным ударом в грудь, мол, вот тебе крест.

Но, сытно отобедав и крепко заложив за воротник, разомлеет русский человек и  легко пойдет (на страшный грех) клятвоотступничество. Так разболтается, так разговориться, так разтрезвониться, да еще Бог его знает, с какой стати, напридумает такого, чего иной сочинитель и, наевшись галлюциногенных грибов, не нафантазирует.    

Так вот, когда редактор закончил свой рассказ Артур Карлович понимающе вздохнул, вытащил из вазы конфету «Мишка на Севере», развернул ее, но есть не стал, а сказал, что называется, и даже, кажется, вытер при этом салфеткой краткую слезу, елейным голосом:

- О, как я вас, понимаю, Лев Ефимович. Как понимаю. Иной раз думаешь, и жизнь вроде удалась, и звания, и уважение в обществе имею, а вот чего-то не хватает. Чего-то недостает, но чего – этого, увы, не знаешь.  Вот такая загадка – человек. Все ему чего-то да маловато. И я не исключение. Хотя с другой стороны я ведь много чего могу.  Я даже летать могу! Да, да, Лев Ефимович, не смотрите на меня такими удивленными глазами. Я, дорогой мой, такое могу, до чего даже и фантасты еще не додумались.

- И чего же вы такого, - сытно икнув, поинтересовался Лев Ефимович, - интересного удумали?

Артур Карлович на минуту задумался, потом рванул, точно кольцо на парашюте, пуговицу на своей элегантной сорочке, встал, точно вывалился из самолета, со стула и, зашагав по террасе, стал взволнованным голосом говорить. 

- Вы, уважаемый Лев Ефимович, только что изволили говорить о вашем скволыжнике дизайнере. Желали бы его заменить и так далее. Хотели? Жаловались?

Редактор – издатель не ответил, а кивнул.

На что профессор заявил:

- Так я могу продать вам изделие, которое заменит вам вашего дизайнера и, кроме того, не будет брать с вас за свою работу ни копейки!

- Какое изделие…

- Аrte aliquis.

- Это еще что такое?

- Человек искусственный, но в тоже время как бы и человек настоящий.

- Что значит как бы?

- Ну, зачем вам знать эти тонкости, уважаемый Лев Ефимович! Вы все равно их не поймете. Этого даже не понимают ученые, работающие в этой области. 

Л.Е. Рек встал, прошелся по террасе, собирая, так сказать, мысли воедино. Наконец, кажется, это ему удалось, потому что он заговорил:

- А можно на него взглянуть, так сказать, увидеть товар лицом.

- Разумеется. – Приветливо улыбнулся редактору маяк науки. – Только я должен с вашего, разумеется, позволения пригласить на террасу моего ассистента?

- Без проблем.  

Артур Карлович достал из кармана телефон:

- Александр Васильевич, будьте любезны поднимитесь к нам на террасу.

Нажал на кнопку «End» профессор обратился к хозяину дома:

- Будьте добры прикажите вашей жене открыть моему ассистенту дверь.

- Ритусик, - крикнул Лев Ефимович

- Да, Левусик.

- Открой. Пожалуйста, дверь ассистенту Альберта Карловича и проведи его к нам. 

 

 

                                                            Главпид -11         

Не прошло и пяти минут, как на террасу взошел ассистент профессора Крашевского.

- Присаживайтесь, Саша. – Произнес Артур Карлович и только потом взглянул на хозяина стола виноватым взглядом, добавил. - Впрочем, я здесь не хозяин и приглашать к столу, так сказать, не волен. 

- Волен! Волен! – Заверил светоча отечественной науки Лев Ефимович. – Разумеется, волен. Присаживайтесь молодой человек. Пейте. Закусывайте. Одним словом чувствуйте себя как дома.

- Благодарю. 

А.В. Голик поклонился, шаркнул ногой и присел на стул.

- Снимите очки, Саша. – Попросил ассистента маяк науки. 

- Но вы же мне их сами выдали, профессор?

- Выдал, потому что было солнечно, а здесь на террасе они неуместны.

Артур Карлович протянул руку. Ассистент молча снял очки и отдал их шефу.

- Вот, - сказал профессор, положив очки на стол, - это и есть мое изделие, так сказать,  человек искусственный.

Редактор-издатель недоуменно взглянул на А. В. Голика.

Хитро улыбнулся, уморительно погрозил, Артуру Карловичу пальцем:

- Шутить изволит, профессор. Какой же это человек искусственный.

Это же ваш ассистент. Я видел его с вами на приеме. У него даже, кажется, есть жена и тоже ваша ассистентка. А вы мне про артеаликуса толкуете.

Профессор приятно улыбнулся и ответил:

- Для всех это, разумеется, мой ассистент, а вот для вероятных покупателей – это и есть Аrte aliquis.

Лев Ефимович подошел к ассистенту и попросил:

- Вы позволите ощупать вас молодой человек?

- Разумеется. – Ответил А.В. Голик. – Щупайте! Трогайте - сколько вам будет угодно.

Редактор- издатель дотронулся  до руки ассистента, ущипнул его слегка за бок, провел рукой по его волосам и сказал, качая головой:

- Профессор, вы меня разыгрываете! Я вам не верю – это самый что ни на есть живой человек!

Артур Карлович улыбнулся и произнес:

- Можете ему даже порезать руку и увидите, что из нее пойдет кровь. Возьмите.

Профессор протянул хозяину острый швейцарский нож.

Лев Ефимович категорически отказался. Тогда нож в руки взял ассистент профессора и бесстрашно провел лезвием по пальцу. Из раны тотчас же потекла кровь.

- Риточка, Ритуся, Ритулечка. – Испуганно закричал шеф- редактор. – Неси скорее бинт. Ассистент профессора порезал руку.

- Успокойтесь, любезный Лев Ефимович, успокойтесь не нужно никакого бинта.

Смотрите сюда.

Профессор вытащил из кармана телефон. Набрал на нем цифры и кровь немедленно прекратились. И вообще Александр Васильевич застыл, точно умер. В эти минуты он походил не на человека, а на манекен.

- Вот сейчас. - Сказал Артур Карлович. - Вы можете его бить, резать, кусать, ломать, одним словом, делать с ним, что вам заблагорассудится. Сейчас он не живой, а вот так.

Профессор набрал на телефоне цифры. Александр Васильевич вновь покраснел, заморгал ресницами и раскрыл глаза.

- С помощью телефона вы можете менять его параметры. То есть набираете код, и живое  превращается в мертвое и обратно. В живом состояние вы можете общаться с ним как с человеком и требовать от него выполнение любой работы. В нем заложены энциклопедические знания, десять наиболее распространенных на земле языков и более сотни профессий.  Если те языки и профессии, которые вам необходимы для вашей деятельности, он вдруг не знает, то после вашей команды он учит самостоятельно. На освоение новой профессии и вида знания или иностранного языка  у него уйдет от нескольких часов до недели максимум. Вам нужно написать статью? Пожалуйста, даете изделию тему, и оно незамедлительно пишет. Нужна дизайнерская работа и это не проблема. Нужен бухгалтерский отчет и оно, без скандалов и требований со своей стороны, сделает для вас это с превеликим удовольствием.  

- Интересно. - Покачал головой редактор – издатель. – Интересно, а оно может  что-либо продемонстрировать?

- Что именно?

- Ну, там статью написать или…

- Дорогой мой, оно вам не то, что статью напишет. Оно вам роман настрочит, а вы свое имя подставите и литературную премию отгребете. У вас есть Лот Топ?  

- Конечно.

- Ну, так несите его сюда.

Редактор – издатель не заставил просить себя дважды. Он скрылся в комнатах и вскоре вернулся с Лот Топом последней модели.

- Хорошая машина. – Похвалил,  компьютер Александр Васильевич и поинтересовался. – Так, чего изволите, Лев Ефимович?

- Можете дать мне политический обзор на минувшую неделю?

- У вас в стране, Лев Ефимович?

- Берите шире. - Попросил редактор – издатель. – В мире.

- Без проблем.

Александр Васильевич подвинул к себе компьютер и так пошел выбивать своими пальцами по клавиатуре, что разглядеть их было практически невозможно.

- Не прошло и пяти минут, как обзор был готов. Лев Ефимович с крайне критическим настроением взялся читать, но придраться, как этого не хотелось шефу-редактору, было решительно не к чему. Хоть сейчас же ставь под обзором, хотя услужливое изделие его уже и проставило, свое имя и сдавай в набор.

- Хорошо.  – Почесав  бородку, сказал редактор – издатель. – А, скажем, можете набросать рекламный эскиз?

- На какую тему?

Лев Ефимович вспомнили, что у него сейчас лежит заказ от одной риэлтерской фирмы, и сказал:

- На тему продажи недвижимости?

Александр Васильевич покорно приник к монитору и через пять минут эскиз, да что там эскиз, но и слоган «Нас рекомендуют родным и близким людям» был предоставлен заказчику.

Редактор – издатель удивленно заморгал ресницами.

- Ну, как я вас заинтриговал, многоуважаемый Лев Ефимович? – Поинтересовался, лукаво щуря глаза, профессор Крашевский. 

- Да, есть не много.

- Так покупайте.

- Хм. - Ответил на это шеф редактор.

- Ах, да! Вы хотите знать цену. Не так ли?

Лев Ефимович кивнул.

- Сто пятьдесят тысяч, любезный Лев Ефимович.

- Чего сто пятьдесят тысяч?  

- Долларов, разумеется.

 Лев Ефимович подпрыгнул и надобно сказать, довольно высоко, а, опустившись на деревянный настил террасы, затрещал, но уже не как шмайстер, а как немецкий  скоростной пулемет MG-42.

- Да, да, да, да вы, что, прррррофсссссоррррр. Сттттто ттттыячччччч! Бросаться такими суммами! Вы с ума сошли! Какой-то манекен за сто пятьдесят ттттысчччч преддддлагатттте! Такие в секс шопе от силы сто долларов стоят! Нет, нет, нет, это не реальная цена! Не реальная! - Редактор схватился за сердце и упал на стул. – Сто пятьдесят тысяч. Господи святы. С ума сойти!

- Успокойтесь, Лев Ефимович. Успокойтесь. – Коснулся руки редактора-издателя Артур Карлович. – Не хотите не нужно. Я ведь не неволю, а насчет секс шоповского манекена вы малость хватили. Потому что там самый захудалый экспонат стоит не менее трех тысяч, а в нем кроме силикона и резины ничего нет. А здесь и кости, и кровь, и кожа, и мозги…

 и  сколько же я по – вашему, должен за него просить? 

- Ну, я не знаю?

- Не знает, так не знаете. Большое спасибо. Все было вкусно. Можно сказать на высшем уровне. Ну, а нам с Александром Васильевичем пора. – Профессор встал. Протянул ассистенту руку и сказал с отдышкой. – Саша, проводите меня до машины.

- Погодите. – Лев Ефимович вновь усадил Крашевского в кресло. – А это никакая нибудь хитрая засада?

- Какая засада? Что значит засада? – Удивленно, заморгал ресницами профессор. – Может вы имели в виду рассада? Но я, мой дорогой, не занимаюсь вопросами сельского хозяйства.

- Я знаю профессор. Засада это в том смысле, что ваше изделие какой нибудь хитрый ход. Его купишь, а оно через день сбежит?

- Да, вы что! – Крашевский возмущенно ударил кулаком по столу.

Испуганно задрожали рюмки. Блюдо с селедкой под шубой драматически зависло над бездной.

На террасу с испуганным лицом выскочила Риточка. Лев Ефимович махнул на нее рукой.   Риточка понимающе кивнула и устранилась назад в кухню.

– За кого вы меня принимаете, любезный? За разводящего лохов пахана!  Вы забываетесь, мой дорогой Лев Ефимович! Я от вас такого не ожидал. Все что угодно, но только не этого.  Прощайте, дорогой мой, но руки на прощание я вам не подам. И интервью я аннулирую. Не дай Бог, вы опубликуете его без моего ведома. Я вас по миру пущу!

Лев Ефимович в своей жизни видал всяких грозных типов и слышал множество угроз - от кастрации до четвертования – в свой адрес, но при этом у него не дрожали не то, что поджилки, но даже и бровь, а тут бесстрашный редактор-издатель трухнул и не на шутку. Хотя бояться то, в общем – то было нечего. Не будет в газете интервью. Подумаешь, будет, не будет какая разница. Главное чтобы была реклама. А вот как раз рекламу - то «маяк науки» и не давал. Так что, как говориться вот вам Бог, а вот порог! Но вместо этого Лев Ефимович крепко схватил профессора за руку. Затряс ее и застрочил извинительную речь.

- Чтттто вы! Чттто вы, прррофесссорррр. Я вовсе не тттттттооооо хотел сказатттттттьь.

Конечно же, лично вам я доверяю, но поймите и вы меня. Нужно же знатттть за чтттто оттадаешь свои деньги. Ведь правильно? Так, что садитесь, многоуважаемый Артур Карлович, мы с вами еще по чашечке ментолового чая выпьем и поговорим об этом вашем изделии.

Профессор что-то фыркнул недовольное, мол, черт тебя подери с твоим ментоловым чаем, но за стол сел.

- Покорнейше, прошу садиться - Обраться к ассистенту, сказал Лев Ефимович. – Прошу вас молодой человек.

Александр Васильевич  прежде, чем сесть за стол вопросительно взглянул на шефа. Профессор одобрительно кивнул головой.

- Давайте я вам свежего чайку, профессор, организую. И не дожидаясь разрешения, редактор-издатель подтянул к себе профессорскую чашку. 

Артур Карлович отхлебнул чаю и уже глубокомысленным голосом сказал:

- Хорошо я поставлю вопрос по-другому. Сколько бы вы дали, положа руку на сердце, за мое изделие, Лев Ефимович?    

-  Я бы, как бы это сказать… - Ушел от прямого вопроса хозяин.

Артур Карлович взялся приводить весомые аргументы.

- Многоуважаемый Лев Ефимович, у вас в зале стоит 3D телевизор, ценой, как минимум, семь тысяч долларов. Семь тысяч, а вы его, я полагаю, и не смотрите даже. Потому что дела – правильно? Потому как все в бегах, разъездах…

 Дизайнер в год вам обходиться, я думаю, двадцать тысяч, минимум, а вы его держите! И про бесплатных журналистов вы мне не рассказывайте сказок. Может быть, о бабушке с дедушкой кто-то и напишет вам бесплатно, но политический обзор вам, режьте меня на американский флаг - не поверю, никто бесплатно писать не станет. Мой же будет работать за просто так. И в газете, и в коптильном бизнесе, да и спуску на бирже не даст. Да,  вы за год его окупите, и будете себе телевизор глядеть. Потому что появится свободное время. 

- Да, но на телевизор, - после недолгого молчания, привел свой аргумент шеф- редактор, - была весомая скидка, а дизайнера всегда можно, как бы это мягче выразиться, немножко провести. Что тоже является формой скидки.

Профессор, выбив по столу своими пальцами нервную дробь, произнес: 

- Я понял. Хорошо, если возьмете два изделия то тысяч пять я, пожалуй, сброшу.

- А на что мне два, профессор? Впрочем, одну минуточку.

Лев Ефимович выскочил с террасы и быстрым шагом направился  к себе в кабинет. Не сильно нажал рукой на стену. Она слегка отъехала в сторону. Появился сейф из нержавеющей стали. Лев Ефимович набрал на цифровом табло код. Щелкнул замок, двери бесшумно раскрылась.

В сейфе хранилось несколько жиденьких папок, парочка пожелтевших конвертов, а остальное всяческих форм и конфигураций коробочки, футлярчики, мешочки, а в них изумрудное колье, бриллиантовые колечки,  рассыпные редкие драгоценные  камушки и завершала это приятное зрелище высокая стопка крупных дензнаков – мелочевка, по образному выражению  редактора – издателя.

Лев Ефимович быстро пересчитал купюры. Закрыл дверь сейфа и вышел на террасу.

- Уважаемый профессор, у меня только сто сорок пять тысяч, но наличными. Давайте сто сорок пять и по рукам!

- Нет, Лев Ефимович, сто пятьдесят тысяч это фиксированная цена на одно изделие. И меньше хотел бы, но не могу. И потом я не беру наличными только банковским платежом.

Вы платите, деньги я присылаю вам изделие.

- Погодите. – Заморгал ресницами редактор- издатель. – Это что ж получается, что я его не сразу получу. Ну, я имею в виду изделие?

- Разумеется не сразу.  - Ответил профессор,

- А вот он? Как же он?!

- Кто?

- Ну, как бы ваш ассистент. Вы же его вроде продаете?

-  Нет, я его не продаю. Александр Васильевич – мой образец. Согласитесь, дорогой Лев Ефимович, не стану же я возить по миру массу продажных экспонатов. Правильно – нет.  Если покупателю понравиться образец он заказывает у меня интересующие его параметры и после оплаты изделие или изделия приезжают к владельцу.

- А если оно не приедет?

- Дорогой мой, вы снова мне не доверяете. Ну, знаете - это уже переходит всякие границы. Я, пожалуй, все-таки пойду. 

- Профессор, но согласитесь…

- Я понимаю, ваше беспокойство и если вы дадите мне закончить, то я вам объясню процедуру покупки. Можно мне продолжить?

Лев Ефимович кивнул.

- Так вот. Мы составляем купчую. Я возвращаюсь домой и отправляю интересующее вас изделие. Оно приезжает. Вы переводите деньги на мой счет. Я звоню изделию, и оно передает вам пульт управления. Но не пытайтесь отобрать его у изделия силой. Оно прекрасно владеет приемами рукопашного боя и всеми видами боевого оружие. Вот так – то, мой дорогой! А вы говорите, что я беру за него непомерную плату?

Согласитесь за такого бойца и, как выражаются наши бандюки, и лимон не бабки?  

Редактор – издатель вместо ответа нервно дернул скулой. 

- Так вот. Получив от изделия пульт управления, вы вводите в него код, и с этой минуты изделие слушается только вас. Если вас это устраивает, то мы тотчас же составляем купчую!? Вот бумага.

Профессор протянул голубой, лощенный официальный (с гербом и львом на титульной стороне)  лист Льву Ефимовичу.

Редактор – издатель прочел содержание листа и поинтересовался: 

- Вот здесь прописано, что в случае если я откажусь от изделия после заключения договора, то должен буду уплатить двадцать пять процентов от стоимости изделия.  Почему это?

- Неустойка, мой дорогой. Неустойка! А как же. Ведь я, уважаемый Лев Ефимович,  привезя изделия сюда, я некоторым образом понес финансовые потери. Паспорта им нужно было выправить? Нужно, а это деньги. Визу поставить нужно? Нужно, а, следовательно – это еще расходы.   

Билеты на самолет купить…

- Но вы же только что сказали, - перебил профессор хозяин дома, - что умеете летать?

Профессор весело расхохотался и ответил:

- Умею, дорогой Лев Ефимович, но не до такой же степени.  Увы, не да такой, а только как говорил прапорщик в одном борадатом анекдоте нiзенько, нiзенько…

 Ну, так, что мой любезный Лев Ефимович, будете подписывать бумагу?

Лев Ефимович не ответил, а встал из-за стола и, сложив руки за спиной (точно арестант на этапе) принялся ходить по террасе. В голове у Льва Ефимовича пульсировала только одна мысль даже не мысль, а цифра - сто пятьдесят.

Сто пятьдесят тысяч долларов с одной стороны деньги, но если вдуматься, то не такие это и большие деньги. Все бизнесы Льва Ефимович приносили ему в год даже чуточку больше, чем сто пятьдесят тысяч. Но с другой стороны в районе, где жил Лев Ефимович за сто пятьдесят тысяч можно было купить, не ахти какой, но  дом.  Но с другой стороны дом это только убытки. Там подкрась, тут подбей, трубу прорвало, крыша потекла, а ремонт стоит просто сумасшедших денег. А здесь за сто пятьдесят тысяч покупаешь практически все в одном лице и работника, и автомат, и… Однако только закавыка профессор этот жулик, вжига и аферист не дает скидку на изделия, а как можно купить вещь не сбив хотя быть несколько процентов от запрашиваемой стоимости. Такой, в самом деле, прохвост, что как только Земля его носит.

Наконец, Лев Ефимович остановился и поинтересовался:

- А если он поломается или вот у нас недавно случай был, мост упал и прямо на проезжающую под ним машину. Всех всмятку! Боже правый, всех до единого. Представляете, Артур Карлович, вот только что в нем ехали люди, а через мгновение не люди, а яйца всмятку. Я вот, что хочу сказать, вдруг и оно – изделие   аварию попадет или того хуже стихийное бедствие. Пожары вот этим летом были, наводнения, даже помниться вулкан взорвался…

- Профессор вытер платком (допек таки его своими вопросами редактор – издатель) вспотевший лоб.

-Да, ничего с ним не будет. Оно ведь практически бессмертно. Оно само себя регенерирует. 

Лев Ефимович потеребил свои курчавые волосы и вновь задал резонный вопрос:

- А если, как вы говорите, оно бессмертное, так что же вы его так дешево продаете?

Артур Карлович вновь рассмеялся, да так что даже Риточка испуганно выглянула на террасу. Но, прочитав в глаза мужа «все в порядке, Риточка» скрылась на кухне.

Крашевский закончил смеяться, вытер салфеткой мокрые глаза:

- Ну, рассмешили вы меня любезный. Ну, рассмешили.

- Чем это?

- Да тем, - ответил маяк науки, - что вы чуть в обморок не упали от названной мной суммы в сто пятьдесят  тысяч, а назови я вам цифру  миллион долларов? Полагаю, что вас бы тотчас же, как говорят студенты моего вуза, где я иногда преподаю, хватил бы «Кондратий»

Конечно, за  изделие можно просить и более, чем сто пятьдесят тысяч но я как человек честный, посчитал его себестоимость и пришел к этой цифире. Если вы берете оптом, скажем, десять душ, то на каждую из них  выйдет скидка порядка одной тысячи долларов. Одним словом, берете больше – платите меньше. Ну, так как берете?

Лев Ефимович налил себе рюмку вишневой настойки. Осушил ее и, выдохнув, ответил:

- Пожалуй, я возьму  ваше изделие.  Только один вопрос, когда я его смогу получить.

- Я полагаю, - ответил А.К. Крашевский, -  в течение месяца или может быть даже и раньше. Я планирую пробыть здесь не более двух недель и как только вернусь на Родину, сразу его вышлю. 

- Это? - Поинтересовался редактор – издатель, указав на А.В. Голика.

Профессор улыбнулся:

- Хотите именно это?

- А что есть и другие? 

- Разумеется, есть всякие: чернявые, белявые, рыжие, высокие, маленькие….

- Нет, - перебил профессора хозяин дома и, указав на А.В. Голика, сказал – мне, пожалуйста, это. Я к нему уже несколько привык. Он мне определенно нравиться. 

Александр Васильевич встал и, схватив руку редактора – издателя крепко ее пожал.

- Благодарю вас, - сказал он прочувственным голосом, - дорогой Лев Ефимович. Можете быть уверенным, что я вас не подведу!

- Хорошо. - Согласился профессор. – Раз вы уже подружились, то вышлю вам именно его. Только смотрите за его очками.

- Какими очками? – Не понял Лев Ефимович.

- Видите – ли, дорогой Лев Ефимович, у каждого изделия, как и человека, есть свой, что называется, бздик. У Александра Васильевича это бздик напяливать себе на лицо по поводу и без оного солнечные очки.

Ассистент смущенным голосом произнес:

- Артур Карлович. Господин профессор….

- Ничего. - Дружески похлопав изделие по плечу, сказал Лев Ефимович. – Мы с Александром Васильевичем поладим. Правда, Александр Васильевич?

- Разумеется, Лев Ефимович, поладим.

- Ну, раз так то я ставлю свою подпись на вашей бумаге профессор.

И редактор – издатель оставил на бумаге изящный завиток, который означал инициала - Лев Ефимович Рек.  

- Вот и замечательно. - Обрадовано потер руки профессор. – Вот и ладненько - отличненько! 

На этом извольте откланяться, дорогой Лев Ефимович. Вот вам мой телефон. Впрочем, вы его и так знаете?

Крашевский погрозил шефу редактору пальцу.

- Сознаюсь грешен. – Положив руку на сердце, заявил редактор. – А кто не без греха, покажите мне такого человека? Нет таких.

Лев Ефимович вышел с террасы  в комнату.  За ним вышли профессор с ассистентом.

- Что уже уходите! – Воскликнула Риточка. – А я ведь пирог капустный в духовку  поставила.

- В другой раз, дорогая Рита. В другой раз. – Сложив руки на груди, воскликнул профессор Крашевский.

- А сегодня нам пора.  Спасибо вам огромное! Спасибо  за прекрасное угощение. Даже не знаю, что и выделить все было превосходно. Но вот, пожалуй, жюльен был чуточку пересолен.

- Вы тоже это заметили, Артур Карлович! – Воскликнула Риточка. – А что я тебе, Левушка, говорила. В жульен поклади соли четвертинку чайной ложечки, а ты мне. Нет, этого мало и бухнул пол чайной ложечки. И вот тебе результат!

- Каюсь, Артур Карлович, каюсь. Моя ошибка.

- Ну, это не страшная ошибка, Лев Ефимович. Был чрезвычайно рад с вами познакомиться. 

Профессор с ассистентом вышли на улицу. Лев Ефимович закрыл за ними дверь. О чем беседовал шеф – редактор мы скажем чуточку ниже, а вот Артур Карлович сказал, подойдя к машине, ассистенту следующее:

 

- Теперь у вас, Саша, новый хозяин служите ему верой и правдой. Не позорьте создателя вашего - Артура Карловича Крашевского.

Александр Васильевич положил руку на искусственное или какое оно там у него сердце и торжественно произнес.

- Клянусь, Артур Карлович. После этих слов Александр Васильевич распахнул перед профессором дверь и помог забраться ему в салон автомобиля.

- В гостиницу? – Поинтересовался А. В. Голик.

- В гостиницу, Саша, а куда же еще. Я, пожалуй, позволю себя послеобеденную фиесту!  

Машина тронулась. 

Лев Ефимович оставшись с женой, наедине, красочно описал свое чудесное приобретение.

Он рассказал и про кровь, и про кости, и невероятные способности удачного приобретения. 

Когда Лев Ефимович закончил свой рассказ, Риточка поинтересовалась:

- А сколько оно стоит, Левушка? 

Назвав цену, Левушка  получил такую взбучку, что два дня ходил в темных очках, которые забыл на столе Артур Карлович.

                                                     

 

                                                     Главпид -12

Кажется китайцы, а может японцы, хотя русские патриоты рвут воротники своих красных рубах, утверждая, что это сказал великий полководец А.В. Суворов.

Как бы там не было, а поговорка «Завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, а ужин отдай врагу» на слуху у многих ещё с детства. И это весьма точно замечание, ибо пик обмена веществ у человека приходится на утро и далее, с течением времени всё замедляется и замедляется. Именно из этих соображений и пошло общеизвестное правило здорового питания, которое гласит, что после 6 часов вечера есть нельзя и в постель следует ложиться, так сказать, налегке, то есть с незагруженным, как морской контейнер китайским ширпотребом, желудком.  Артур Карлович хоть и не ужинал, но Рековское  угощение профессорский желудок переваривал до самого утра. Отчего сон Артура Карловича был, мягко говоря, несколько неспокойным. Возможно,  виной тому было не Рековское угощение, а полная луна, что глядела, пока не скрылась за соседним зданием, на почивающее светило отечественной науки. Как бы там не было, но окажись в гостиничной спальне Артура Карловича кинокамера, а рядом с ней искусный кинооператор, то из этой кинозаписи в последующем можно было бы смонтировать преотличнейшую кинозарисовку. 

Ибо во сне профессор постоянно вздрагивал, ворочался, вскрикивал, взбрыкивался и несколько раз даже вскочил и стремительно, бормоча себе под нос, научные термины типа: аутусома, саузерен блоттинг, гомозигота, итероны  и какой-то не очень приличный  каллус, пробежал по комнате, вновь улегся на жесткий гостиничный матрас и умиротворенно засопел. Однако вскоре зашевелился, задергался, забормотал, засмеялся и снова затих. Потом вдруг неожиданно вскочил, уселся на кровати и стал вносить несуществующей авторучкой (шепча себе под нос - икс, икс –х яяк, икс четырнадцать игрек, зм, зм, карие голубые)  в несуществующую тетрадь генетические формулы. Покончив с формулами, Крашевский отбросил тетрадь, сказал «Эвристический алгоритм» сладко зевнул и, завалившись на бок, закатил такого храпака, что на хрустальной лампе, что висела в гостиничной зале, задрожали подвески.

С этой самой минуты оператор мог спокойно выносить из номера свою кинокамеру, потому что до самого утра, до той самой минуты, пока его не коснулся и не разбудил жаркий и вездесущий солнечный луч, профессор не вздрагивал, не подскакивал и даже не бормотал…

Когда Артур Карлович открыл глаза, то первое что он увидел, были вскарабкавшиеся
друг на друга часовые стрелки. Застуканные за этим пикантным делом, они
смущенно, как ему показалось, глядели на профессора. Вскоре, однако, большая
стрелка спрыгнула с маленькой показав, таким образом, время двенадцать часов
одна минуту пополудни.
Артур Карлович сладко зевнул, потянулся, спустил ноги с кровати и минут пять  тупо, то ли соображая, что это было сон или явь, а может просто медитировал, смотрел в паркетный пол. Затем резко поднял голову, затряс ее на манер мокрого пса.

 Снял со стула шелковый халат. Понюхал под мышками и на интимных местах. Задумался, но примирительно хмыкнув типа «ых-ма», надел его на свое еще крепкое, но уже тронутое временем, там складочка, здесь провисание, мужское тело. 

Облачившись в халат, профессор подцепил пальцем комнатный, что выглядывал из под кровати, тапочек.

 Он взмыл в воздух, где его и ухватил своей правой рукой Артур Карлович. Профессор   поднес его к своим ноздрям и несколько минут, словно пытающаяся взять след собака, обнюхивал это бесхитростный предмет домашнего быта.  Наконец профессорское лицо  обрело несколько плаксивое выражение. Вначале правый тапочек, а за ним и левый, мастерским броском, были отправлены в стоявшую в дальнем углу комнаты мусорную корзину. 

Босиком, но в халате дошел он до платяного шкафа, из которого достал запакованную в целлофановую обвертку новую пару тапочек. Сорвал целлофан. Обнюхал новую пару и, оставшись довольным запахом, надел их на ноги. Топнув, как бы подгоняя их под размер, ногой профессор направился в ванную комнату. Войдя в нее, он сбросил халат, шелковые трусы с гербом своего отечества, включил холодную воду, фукнул приблизительно вот так «Футы!» Встал под ледяные струи и запел бодрый марш. Вроде бы «мы рождены, чтоб сказку сделать былью», а может «нам нет преград на море и на суше», сказать, поскольку ревел кран, а Артур Карлович пел, что называется, вполголоса, доподлинно невозможно.

 

Выключив душ, профессор долго и тщательно вытирался чистым пахнущим свежестью и бодростью полотенцем. Закончив с туалетом, светило отечественной науки вышел на балкон, взглянул на термометр и поскольку он показывал 28 градусов в тени, то надел на себя брюки, но не те, что были на нем вчера, а джинсовые бриджи популярной марки «Zara». К ним тенниску известной марки Lacosta. На ноги мягкие сандалии без задников и отправился в город. Крашевский находился в Роялвиле больше недели, но город из – за вечных заседаний, выступлений, диспутов и прочая, так толком и не видел.  Выйдя из гостиницы, он направился, что называется, куда глаза глядят, вверх по улице, на которой стоял его  «Hotel King George»

Улица, по которой шел профессор, носила название «Rue de Soleil», что значит солнечная,  но была, оттого, что по обе её стороны росли широколистные клены,  приятно тенистой. Профессорские глаза радовала и архитектура, и чистота, и относительная пустынность улицы. Внимание привлекали и витрины модных магазинов, и экспонаты художественных галерей и террасы маленьких бистро. Улица эта так понравилась Крашевскому, что он даже решил следующее.

« А что? Вот обтяпаю свои дела. Получу хорошие деньги, да и куплю себе лофт на этой улице. Очень хорошая улица. Не улица, а песня»

И профессор замурлыкал себе под нос марш времен «коричневой чумы»  «Durch deutsches Land marschieren wir»

 Автор категорически против и этого марша, и коричневой чумы, но профессора как не проси, а просили и не раз, он все одно нет, нет, да и затянет этот марш, да еще и отчеканит строевой шаг. 

 Бог его знает! Нет скорее, черт его знает, отчего профессор пел этот марш!? Может быть оттого, что по линии своей прапрабабушки Алисы Генриховны Фонберг был он чистейших немецких кровей. Да, мы полагаем, что и с отцом у Артура Карловича хоть и неизвестно доподлинно его происхождение не все было, особенно со стороны русских патриотов, чисто. Да, что говорить, не зря Артуру Карловичу так нравились и так влекли к себе, маленькие немецкие, города.

 

Наблюдательный читатель после этих строк радостно воскликнет

«А вот и поймал я автора на невнимательности! Вначале своего повествования  он сообщил, что у его героя нет никаких немецко-английских корней, а тут на тебе и прабабушка немка и с папой не все ладно. Ай да автор! Ай да плут!»

Нет, помнит об этом автор. Помнит, и сделал он это умышленно, потрафил, так сказать, внимательному читателю. 

 

В тихих спокойных думах и приятных мелодиях, в которых уже не прослушивались  коричневые марши, а все больше отечественные шлягеры, Артур Карлович прошел несколько кварталов.

Возможно, прошел бы и еще несколько, но его вдруг обуяла страшная, как будто он шел не по тенистой улице, а по раскаленной пустыне, жажда.

Профессор остановился, осмотрелся на предмет – «где бы выпить стаканчик минеральной воды?», а что было осматриваться! На первом этаже всякого  уличного  здания располагалось то кафе, то ресторанчик, то бар, то бистро, то еще,  какая – нибудь торгующая сувенирным вздором точка.

А.К. Крашевский выбрал заведение на обратной стороне улице. В открытых настежь  окнах его романтически покачивались оконные занавески, а на деревянном  подоконнике стояли горшки с красной геранью. Ресторанчик издавал такие приятные запахи, что у Артура Карловича кроме жажды разыгрался еще и аппетит.

Профессор отворил  дверь и вошел в прохладный  сумеречный зал.  

 

                                                              Главпид -13    

Молодая приятной наружности официантка, что встретила Артура Карловича, поинтересовалась у гостя заведения на чистейшем русском языке:

- Где, вы желаете присесть, профессор, у окна или у стены? Зал свободный. Выбирайте место, какое вам по душе.

- А откуда вы меня знаете? – Удивленно спросил, Артур Карлович. – Я, например, первый раз вас вижу. Хотя нужно сказать, это чертовски приятно, когда тебя, старого хрыча,  узнает такая хорошенькая девушка!

- Да, я. Это… того… Меня Люда зовут. – Представилась официантка, накрывая на стол скатерть и кладя на нее нож, вилку, тарелку, бокалы, девушка, - Я, короче, в пятницу обсуживала банкет в консульстве и видела вас там. Хороший был банкет, но я блин на нем страшно устала. Смену закончила в четыре утра, а уже утром нужно было работать в загребке. 

- В каком загребке? – Поинтересовался Артур Карлович.

- Да вот в этом самом. В котором вы сейчас сидите. 

-  Насколько я понимаю, я сижу в ресторане!

- Ну, правильно в ресторане, а он называется «Загребок»

- Ах, вот оно что.  Милое название. Интересно - это производное от существительного погреб, от глагола загребать или ласкательно – уменьшительное названия города Загреба? 

- Этого я, профессор, не знаю. Мое дело клиентов обслуживать, а отчего и как называется - это меня не касается. 

- Правильно, Людочка, как говориться меньше знаешь – крепче спишь. Знаете, что дорогая моя, принесите-ка мне, пожалуйста, бутылочку минеральной воды. Страшно мучит жажда.

- Так что ж вы хотите. На улице сто пятнадцать градусов! Все нормальные люди на пляже лежат, а я тут парюсь! А что будете  кушать, профессор.

- Что-нибудь легонькое, Людочка.

- Завтрак у нас уже закончился, но я что-нибудь придумаю.

- Уж постарайтесь.

Девушка развернулась и понесла свой  аппетитный (который  хотелось схватить всей пятерней, а можно и двумя и долго, долго мять) зад в кухонное отделение. 

Артур же Карлович взялся, чтобы убить время, рассматривать «Загребок» 

Собственно рассматривать особо было нечего. Четыре стены. Постеры Кремля и

Зимнего дворца. Пара лаптей. Лошадиная  подкова. Малороссийский рушник.

Десяток столиков накрытых клеенкой в мелкие цветы. Типовые стулья.

Не найдя ничего занимательного Артур Карлович, в надежде увидеть на ней что-то интересное, слегка отодвинул занавеску и принялся смотреть на улицу.

Но и на ней ничего привлекающего внимания не происходило.

Не считать же интересным сидящего на другой стороне улицы бомжа, хватающего за щиколотки проходящих мимо мужчин и настоятельно требующего:

-Monsieur s'il vous plaît un dollar pour le café.

Если же это была дама, то тогда это звучало:

-Madame s'il vous plaît un dollar pour le café.

Если мимо проходила пара, то тогда человек начинал ныть:

-Monsiedam, monsiedam d'un dollar à un café s'il vous plaît.

Профессор, как человек не лишенный чувства милосердия, подумал.

«Нужно будет, выйдя из ресторана дать этому бедолаге несколько су на кофе»

 

В это самое время к столу подошла официантка Людмилочка.

Она поставила на стол поднос и принялась снимать с него бесчисленное количество тарелок, тарелочек, вазочек…

- И это вы называете легеньким, Людмилочка? – Обведя стол широким жестом, поинтересовался профессор.

– Конечно - это же все только закусочки.

- Что ж тогда, по-вашему, гарнир, если эта армада всего лишь закусочки?  Ну, хорошо. – Слегка коснувшись пухленькой ручки официантки, сказал, Крашевский. – Попробуем ваши закусочки.

Артур Карлович посмотрев на гастрономическое изобилие, подумал.

«Съем, пожалуй, только тарелочку салатика, да мисочку тушеных грибов»

Гость заведения подвинул к себе тарелку с салатом из одуванчиков, за ним как обещал, съел грибы и так  разошелся…

Когда профессор доедал последнюю тарелку  в зал вошел мужчина, что называется  в самом соку.  Высокий рост, сутулые плечи, слегка вьющиеся волосы и хамоватые повадки делали его похожим на человека творческой профессии, а длинные руки и цепкий алчный взгляд отправляли его в категорию торгашей.

- Добрый день. – Сказал низким голосом мужчина. – А я, значится, спрашиваю у своей официантки. Ты с кем это, Людка, в зале так мило беседуешь? А она мне с профессором, в честь которого в консульстве банкет давали. Я дело такое, в тот день не мог в консульство попасть, хотя меня и приглашали. У меня в заведении день рождения отмечали, а я мало того, что хозяин ресторана так еще и музыкант в нем по совместительству.

Длинноволосый человек протянул Артуру Карловичу руку и представился:

- Роман Басок. Хозяин этого заведения. Рад познакомиться с такой выдающейся личностью.

- Очень приятно. - Гость заведенья слегка приподнял со стула свой зад. - Профессор Артур Карлович Крашевский.

Роман Басок, очертив своими короткими пальцами конфигурацию стола, поинтересовался:

 - Как вам наше угощение, профессор, понравилось?

- О, да разумеется. Я с удовольствием все съел, а меж тем я большой гурман. Очень хорошая кухня.

- Да, но вы еще не пробовали наши эклеры. – И не дождавшись согласия, крикнул.

– Людка, принеси, профессору, в счет заведения эклеры. И скажи на кухне, чтобы заварили черного цейлонского чая?  

Хозяин еще не закончил свою речь, а профессор возразить, мотивируя отказ строгой диетой на мучное, как уж из кухни с подносом (на котором стояло огромное блюдо с нежно-розовыми эклерами  и бокастый истощающий тонкий аромат чайник) выскочила официантка.

- Свободна. – Приказал хозяин Загребка, как только она поставила поднос на стол. – Я сам обслужу профессора.

И немедленно принялся выполнять свое обещание.

- Кушайте, профессор, кушайте. – Говорил он, практически запихивая эклер в рот своему клиенту, хозяин заведения. – Кушайте на здоровье!

Артур Карлович, как человек нелишенный сентиментальностей, подумал.

« Ну, что ж съем, пожалуй, один два эклера. Потом два квартала лишних пройдусь. И чай я пью только зеленый. Ну, да Бог с ним. На халяву, как говориться, можно выпить и черного чая. Бойчей буду!»

Профессор покорно открыл рот и почувствовал, как свежайшее пирожное самым настоящим образом растаяло у него во рту.

- А теперь мы его чайком, чайком. – Поднося к профессорскому рту чашку с чаем, сказал хозяин «Загребка» - Вот, так. Вот, так.

Профессор почувствовал себя унесенным (когда его также кормила и поила его матушка) в свое беззаботное детство.

«Чего-то ему явно от меня нужно. – Думал профессор, проглатывая очередной эклер. – Запросто так он не стал бы меня поить, кормить, что называется, из рук. Знаю, я этих Басков! Они тебя за здорово живешь кормить не станут. По простоте душевной, ничего делать не будут. Это тебе не лапотники Иваны. Рот варежкой! Голова кочерыжкой! Эти каждой копейке цену знают! Эти без нужды языком трепать не станут. Так чего же ему от меня  интересно нужно?»

Озвученный ответ (на немой вопрос профессора) последовал практически  незамедлительно.  

- Послушайте, профессор, - Сказал Роман. - Уж, коль такое дело и вы сидите у меня в заведении, то не могли бы вы дать мне консультацию. Я давно до вас хотел добраться, да вот это день рождение, будь оно неладно, помешало!  У меня такое ё-мое в последнее время, профессор, не знаю, что и делать. Голос у меня садиться и главное хрипит. Я уж это самое дело думаю не онко…

Даже не хочу называть эту болезнь? В связи с этим, не могли бы вы меня, так сказать, освидетельствовать… ну, типа поставить диагноз.

Профессор даже поперхнулся очередным эклером и закашлялся

- Ничего, ничего, профессор! Дайте-ка я вас по спинке постучу.

И не дожидаясь отказа – разрешения, хозяин заведения принялся колотить Артура Карловича по спине.

Крашевский откашлялся и заявил самым решительным образом:

- Я милейший, Роман, не знаю вашего отчества. Профессор да, но не медицины, а генетики…

- Но профессор же. – Возразил Басок. – Потом генетика, как я знаю,  это как бы и почти  медицина…

- Да в генетике есть много разделов и медицина в том числе, но я занимаюсь не медицинской областью этой науки, а инженерно – биологической.

- Биология? Это же типа кровь, мозги… короче те же яйца, профессор, только в профиль.

- Басок улыбнулся своей шутке.- Так что вы в курсе. Посмотрите, профессор. 

- Но, чтобы определить вашу болезнь нужно сделать анализы, а без этого, что ж я могу сказать. Это дело…

- Да, хороший доктор и без всяких анализов определит.

- Согласен, но я то не доктор.

- Вы больше, чем доктор вы профессор!

«Вот же настырный, какой, - подумал Крашевский, - ему говорят, что я не Ерема, а Кузьма, а он все одно в огороде бузина, а в Киеве дядька… Ладно нужно соглашаться. Иначе он к яйцам еще Бог его знает, чего приплетет»

- Ну, хорошо. – Согласился  Крашевский, беря со стола чайную ложечку.  - Откройте рот. Так шире. Шире. А теперь скажите «А» Так. Так. Ну, что сказать, миндаленки ни к черту, но жить можно и даже оперировать не нужно. С ними хоть они и никуда, а еще сто лет можно прожить. Дальше у нас что? А дальше у нас позвоночники на задней стенке слегка расшатаны. Латеральные стеночки износились. Да, да! Но ничего, ничего – это не смертельно. Небно – язычная и небно – глоточная дужки прогнулись, но держать еще могут. Могут держать. И грушевидные карманы не в порядке. Но в целом вы, дорогой мой,  в полнейшей налаженности! Никаких отклонений я не вижу и уж тем паче, болезни, которую вы так боитесь называть, не обнаруживаю. Можно конечно сделать углубленные анализы, но поверьте, мне в этом нет необходимости. Так, что спите, как говориться, спокойно, дорогой товарищ!

- А отчего же я тогда хриплю, и петь становиться трудно?

- Возраст, дорогой мой, возраст. Куда от него денешься. Вам, милый мой, пора беречь горло-то, пора. Пора! Пора! В нашем, а мы ведь с вами, на мой взгляд, ровесники возрасте на первый план выходят уже не прелести жизни, а потенциал ее сохранения.

- А кто же петь-то будет?

- Наймите певца или замените живую музыку караоке - это сейчас модно.

- Да, нет. – Отмахнулся Басок. – У меня клиенты, а они к живой музыке привыкли.

Я тут на барабанах такой отрыв по вечерам даю, профессор – только отдыхай. А как же будет без отрыва? Без отрыва клиент разбежится. А их и так хрен да маленькая редька!  

- Ну, тогда значит нужно наминать нового певца.

- Да, ты что, Артур, - резко переходя, видимо допуск до своего горла дал хозяину такое право,  на ты воскликнул хозяин, - ты знаешь, сколько мне ему придется отстегивать? Ты, что, братан! Я и так всем плачу.  Официанткам плачу! Поварам плачу! Развозчикам плачу! А электричество поломалось. Знаешь, сколько электрик в час стоит? А труба лопнула – сантехник еще больше электрика берет. А ремонт? Строители столько слупят – мама не горюй! Ведомости бухгалтерские составить - опять же башляй.

Государству налоги опять же проплачиваю. Мэрии таксы такие башляю ого-го-го!  У нас же тут налогов больше, чем грязи в лесу! Пожарники придут – готовь нал. Медицинская служба – опять же кэшью берет. Ты, что думаешь, милый, тут тишь и благодать. Нет, брат, шалишь. Тут народец тоже бакшиш любит. А что. А почему нет! Всякий человек кушать хочет, и на курортах лежать желает.  Всем бабло гони, а где его взять? Клиентов, как говорит мой конкурент из польской крамы, НЕМА!

А у меня поверишь – нет, Артур, все свежак. Все «по мастер спорта международного класса» и телятинка, и курочка, и свининка и все прямо с биологической фермы, а не с той на которой скотину кормят твоим этим генетическим га…

 не за столом будет сказано. 

Профессор, было, собрался встать на защиту генетической науки, но Басок его оперативно перегнал:

-Да, да вы со своей наукой все что можно и не можно уже обо…

Профессор встал из- за стола.

- Ну, ладно, ладно. Не буду. Кушай, давай, Артур. Я короче не про науку, я про клиентов.

 А я так тебе скажу, Артур, сейчас на букву «Д» идет клиет.

- Это как понимать?

- А так и понимай, Артюша, дрэк сейчас, а не клиент. Точно тебе говорю! И работники на туже букву и еще на Х и Г! Ворье и умники. Точно тебе говорю! Железно! Зарплату давай тысячами, а работы от них и на копейку, если не накричишь, не дождешься. Все сам! Все сам! А если нет, то по миру пустят! Конкретно пустят, Артюша, конкретно! 

 - Так чего дожидаться, когда пустят, возьмите да и закройте заведение. – Посоветовал профессор.

- Закрой!? Ну, ты даешь, родной! Да ты знаешь, сколько я в этот «Загребок» бабла втюхал. Мешки, Артур, мешки бабла положил.  Нет, брат, я хоть и жалуюсь, но скажу тебе так, копейку другую я тут имею. А папа мой покойный говорил. Ты, Рома, всякую копейку береги. Лежит на полу цент, а ты  не проходи. Ты нагнись, подними, не развалишься. И я нагибаюсь, Артурчик, нагибаюсь. Спина болит, а гнусь. Слышь, ты мне потом уж и спину погляди. Ноет чего-то спина- то. Ну, так вот я что хочу сказать. Надо гнуться, нагибаться, потому что, если не ты согнешься. Так тебя нагнут! Пригнут, сядут и поскачут, и будешь скакать - вести, как миленький! Но в целом ничего. Я тут новый бизнес план разработал. Всех своих работничков на хрен выгоню, китайцев возьму, тут их целый пароход недавно подогнали. Они у меня за три копейки будут работать, да еще и пятки мои целовать. А они знаешь, какие работники! Ого-го ! 

Хозяин «Загребка» продолжал говорить, строить какие-то планы, которые он осуществит с трудолюбивыми китайцами, а профессор подумал.

 «Как это у нас говориться. Сказав «А» уж будь добр говори и  «Б»  Или как, там еще потеряв голову, не горюй по буйной шевелюре. Пожалуй, скажу я ему о своих изделиях. Он хоть и рассказывает о своей бедности, но, нагибаясь, сгибаясь за каждым центом, я думаю, собрал их великие тысячи. Ресторан на этой улице меньше, чем за пол миллиона на продажу  не поставишь. Дохода, надо думать, у тебя в месяц тысяч двадцать, а то и более в год – выходит. Двести тысяч с хвостиком долларов. Совсем неплохо»

 

- У вас только это заведение или еще что- нибудь? - Осторожно поинтересовался профессор, вспомнив о побочных бизнесах редактора-издателя.

- Конечно, а как же!  – Подтвердил профессорскую догадку хозяин заведенья. – Да, если бы я только ресторан имел, то чем бы я детей кормить стал, а у меня их четверо!? Нет, Артурчик, у меня и в строительном бизнесе кое-что крутиться, и на рынке недвижимости, и в банке на льготном счету копейка – другая лежит. Опять же на бирже помелочевке играю. Крутимся, брат. Я вот китайцев на кухню возьму, и уж тогда ваще все пучком пойдет! Не жисть, а сплошной крендибобель!

«Ну, что ж придется мне говорить свой алфавит. – Решил профессор. - Ведь все одно рано или поздно до него это дойдет. От такого жучка - басовичка ничего мимо не пройдет»

- А зачем вам китайцы, Роман. Я могу предложить вам гораздо лучший вариант. Хотите послушать?

 

Роман Басок внимательнейшим образом просканировал собеседника и ответил:

- Ну, валяй, Артуртюша, послушаем.   

- Скажите, Роман, вам сколько, минимум работников нужно для работы на кухне? – Начала с вопроса Артур Карлович. - Два, три, пять… сколько? 

- Да чего тут думать! Три человека нужно. Китайцев двое.

- Замечательно, я могу предложить вам работников, в отличие от китайцев, которые с вас хоть и копейки, но возьмут, не станут брать ни цента.  

- А чем же - едой что – ли?

- Нет, не едой.

- Интересно, а чем же тогда? Нефтянкой?

- Разве вы занимаетесь нефтью?

- Нет, а хотел бы. Нефтянка знаешь, какой процент дает. Я, было, хотел подступиться к бензозаправке, ну типа купить, но там же макаронники заправляют. Только своим итальяшкам и продают, а я ж не свой. Попробуй без них ее купи, можно конечно, так сгоришь вместе с заправкой. Мне это нужно, я тебя спрашиваю?    

- О чем разговор, Роман, разумеется, не нужно! 

Мужчины помолчали. Первым заговорил Басок.

- Вот ты, Артемыч.

Артур Карлович хотел поправить хозяина заведения, что он не Артемыч, а Карлович, и зовут его не Артем, а Артур, но  решил оставить все как есть.

 - Денег, как ты говоришь им платить не нужно, продуктами они тоже пренебрегают, а чем же они тогда питаются. Воздухом что - ли?

Профессор таинственно улыбнулся и ответил: 

- Вроде того. Они, потребляя энергию…

Впрочем, зачем  вам знать, чем они питаются. Этот процесс не совсем понимают даже специалисты. Все, что вам следует знать, Роман, так это то, что изделия будут работать с высочайшей производительностью, мастерством, аккуратностью, крайней вежливостью обращения с клиентами и даром. Вот так, а вы занимайтесь себе музицированием.

 - Да, что ж это за люди такие, что не едят и работают даром. Инопланетяне что - ли?

- Нет. – Ответил профессор. - Не  инопланетяне, а  Аrte aliquis…

- А это еще что за хрень? – Поспешил с вопросом Басок.

- Человек искусственный. 

- А… Типа робот?

- Ну, можно и так назвать.

Басок хмыкнул и пошел строчить не хуже редактора – издателя.

- Да, ну, Артемыч, на хрена мне роботы? Я даже у себя посудомоечную машину  не ставлю. А зачем она нужна, когда вон, сколько людей по городу бегает и студенты, и нелегалы…

Опять же китайцев целый пароход подогнали, а они лучше всяких роботов маньдячат.

- Погодите, погодите, дорогой мой. – Остановил профессор хозяина заведения. – Да, вы поймите, что китайцы и прочие студенты хотят денег. Потом им нужны выходные, а моим изделиям они не нужны. Они могут работать по двадцать четыре часа в сутки.

-Как двадцать четыре? Когда ж они спят?

- Они не спят.

- А что ж они делают? 

- Они отключаются. 

- Как это… не понял?

- Вот вы выключаете свет, когда уходите из ресторана?

- Выключаю.

- Так же и их будете выключать.

- Не, ты это что…  серьезно?

- Более чем.

Хозяин заведения задумался, что-то явно соображая, наконец, осторожно поинтересовался:

-И сколько ж ты, Артемыч, хочешь… за своих этих роботов? 

- Каждое изделие стоит сто пятьдесят тысяч, всякое последующее на полпроцента ниже начальной стоимости.

От названной профессором цены лицо хозяина «Загребка» приняло выражение человека, свадебной туфлей наступившего в свежую коровью лепешку. С этим выражением он несколько минут неподвижно, точно ему в макушку забили огромный гвоздь, сидел на стуле. Наконец он пришел в себя. Резко вскочил. Толкнул, как лягнул, задней ногой стул, который завалился на бок и звонким, напрочь лишенным былой хрипоты, голосом затараторил.    

А поскольку в возбужденном состоянии Роман Басок  слегка грассировал, то речь его напоминала доклад вождя мировой революции В.И. Ленина.

- Ну, ты, Агтемыч, даешь, даоГой. Сто пятьдесят тысяч. Да, я и денег таких в жизни не видел. Сто пятьдесят тысяч. Этот же нужно до такого додуматься? За Гобота пГасить сто пятьдесят тысяч. Я даже моечную машину не покупаю, а она стоит меньше тысячи.

Нет, извини, Агтемыч, но твое это изделие только идиот  или  хозяин массажного кабинета - Марек Булкин.  Он знаешь, сколько рубит в день на своих девочках. Мне и в месяц столько не поднять! Не, Агтемыч,  я не идиот.  Сто пятьдесят тысяч - это очень доГого!

- Как же дорого!  - Вступил в разговор А.К. Крашевский. - Вы, что! Милый мой! Да, посчитайте-ка, сколько вы платите своим работникам в год. Плюс: электрикам, сантехникам, бухгалтерам, а ведь все это теперь будет делать изделие. Ве...  

- Когда он это будет делать, - перебил Артура Карловича хозяин «Загребка» - он же на кухне работать должен?

- Ночью, дорогой мой, ночью. Ему ведь в отличие от настоящих людей сон не требуется. Кроме того. - Профессор хитро подмигнул. - Захотелось, скажем, вам Роман пойти налево. Ну, чуточку изменить жене. Так ходить никуда не нужно. Изделие всегда готово предоставить вам секс услуги. Официантка на вас за это в суд подаст, а изделие проведет с вами ночь с искренней к вам благодарностью.

- Да, я же не по этой части.

- В смысле.

-Изделие. Получается оно вроде как мужик?

Профессор улыбнулся:

- Так купите она, то есть женщину. Вам ведь нужны бесплатные официантки.  Вот так-то Роман! А теперь вычтите из полученной вами суммы стоимость моего изделия и получите чистый профит!

 

Хозяин замолчал. На  лбу его надулись вены. Было видно, что он пытается вычислить свой профит, но поскольку в школе имел он по математике явно не отлично – с одной стороны, а с другой  чувствовалось, что не он здесь хозяин, то результат у него явно не выходил.  

- Посидите пока тут, Артемыч, а я пойду, немного пошушукаюсь с женкой. 

Роман вышел. Профессор достал из кармана телефон. Набрал номер и приказал, снявшему на другом конце трубку:

- Саша, немедленно приходите по адресу  «Rue de Soleil» 6142…

Нет, машину брать не нужно это недалеко. Минут пятнадцать ходьбы вниз по улице, на которой стоит наш отель. Да, и прихватите с собой договор.

Артур Карлович выключил телефон и обратился к официантке:

- Людмилочка,  будьте добры принесите мне еще одну бутылочку минеральной воды.

Людмила порылась в холодильнике и ответила:

- Извините, профессор, Ессентуки закончились, есть только Боржоми?

- Отлично! Давайте Боржоми.  

Артур Карлович налил себе стакан. Подвинул газету. Зашуршали страницы. Крашевский  погрузился в чтение, которое нарушил голос профессорского ассистента.  

- Артур Карлович, а вот и я. Что прикажите?

- А пришли, Саша, быстро вы. Присаживайтесь. Вот. – Профессор подвинул к ассистенту тарелку. - Кушайте эклеры и пейте чай. Людмила, принесите, пожалуйста, свежего чая. 

- Не нужно, - остановил официантку ассистент, - в такую жару холодный чай даже лучше!

- Нет, нет. Я принесу. Мне не трудно!

Официантка скрылась на кухне. 

Александр Васильевич придвинул к себе тарелку и с аппетитом  принялся, есть эклеры, запивая их холодным чаем. За этим занятием его и застала (вышедшая из кухни)  безвестных лет, с костяными счетами под мышкой, дама.

                                          Главпид 14 

Дама (коровьи глаза,  нос пятачком, мясистые губы, жидкие, как у старухи процентщицы из романа Достоевского, волосы, тяжелая походка)  положила на стол счеты. Присела на стул, который от ее тяжести болезненно крякнул. Рядом с ней встал весь какой-то съеженный, скукуреженный, напоминающий более нашкодившего китайца, чем хозяина ресторана «Загреброк»  Роман Басок.

– Это, Фира, профессор Артемыч - значит. А это Артемыч, моя супруга.   

- Добрый день. – Поздоровалась женщина зычным голосом. - Фира. Хозяйка этого заведения. Слушаю вас, профессор?

Крашевский, прочищая, для будущего обстоятельного разговора, горло кашлянул и стал рассказывать Фире о своих изделиях, о которых читатель уже наслышан.

- А вот это. – Профессор указал на жующего очередной эклер Александра Васильевича. – Так сказать, действующий образец.

- Как образец, Артемыч? – Удивился Роман. – Людка мне сейчас на кухне сказала, что к тебе твой ассистент пришел. Она его вместе с тобой на банкете видела.

- Ну, да. Для всех, разумеется, это мой ассистент. Не стану же я его, согласитесь, где, не попадя называть изделием, а для возможных покупателей это изделие.

- Ну, хорошо, изделие, - Согласилась (переходя непонятно с чего на ты) хозяйка, внося существенное замечание. - Но ты же говорил, Роману, что оно не спит и не ест, а оно вона как уписывает мои эклеры! Прямо таки за обе щеки!

Профессор хотел, было оспорить обращение «ты», но не стал этого делать, а принялся уточнять.

- Мадам, это все, потому что оно включено в человеческий режим.

- Не поняла?

- Я объясню. У моего изделия есть два режима работы человеческий и автоматический.

Человеческий режим – это когда, скажем, нужно вам с ним пойти куда – то в гости. В гостях же принято есть, пить. А ваш ассистент не делает ни того, ни другого. Тут уж непременно начнутся расспросы, почему он не пьет, не ест. Вам это надо?

- А куда мне его водить, когда он на кухне должен работать? – Вопросом ответила Фира. 

 - Тогда вы переключаете его в режим автомата. Вот и вся недолга. 

Профессор набрал на телефоне цифры и Александр Васильевич тотчас же прекратил жевать.   

 

- Ага. Ладно – Кивнула Фира. – Ну, а по кухонной части он что умеет?

- Пойдемте на кухню, - предложил профессор, - там он вам покажет свои умения и навыки.

- Ну, пойдем.

Фира встала со стула. Профессор с ассистентом последовали за ней и вскоре оказались в маленьком, тесном и как писали в старинных романах, подслеповатом помещение.

Кухонный пол...

Впрочем, не будем подробно описывать кухню ресторана «Загребок», а лучше последуем совету, «если хотите обедать в ресторане, не заглядывайте на его кухню»

- Ну, показывай, голубь. – Подвигая к Александру Васильевичу ножи, кастрюлю, садки и прочая, сказала хозяйка.

Александр Васильевич аккуратно опоясался передником. Взял в руки нож. Чуть тронул лезвие. Неудовлетворенно хмыкнул. Несколько раз провел им по точильному камню и, оставшись довольным, принялся так стремительно резать огурцы, капусту, морковку, сельдерей и прочие дары «полей и огородов», что не было видно ножевого лезвия.  Покончив с резкой, он взял в руки сочный помидор и  вырезал из него  великолепную розу, которую, изящно склонив голову, преподнес хозяйке заведения.

Затем он приготовил из наструганных овощей салаты, которых Фира не то, что пробовала (орекьете вонголе, фин де клер, киприана, мадам Баттерфляй) но даже и не слыхивала. Вслед за салатами Александр Васильевич состряпал вьетнамский куриный бульон. Суп из спаржи. Суп с фрикадельками и суп (название которого так и не повторили хозяева заведения) Коурма Бозбаш. Вторые блюда включали в себя: цыпленка табака, запеканку из цветной капусты, брокули с грецким орехом, говядину по - бургундски. 

- Ну, а наши русские блюда он знает. Поинтересовалась у профессора Фира.

- Фира, почему вы обращаетесь ко мне. Спросите это непосредственно у него.

– Ответил профессор, указывая на своего ассистента.

- Ну, а русское, ты, Санек умеешь: ну типа племени там, чебуреки, манты?

- Но это все не русские блюда, мадам.  Исконно русские блюда это.

И Александр Васильевич принялся перечислять блюда русской кухни от названия, которых у хозяйки повысилось давление, а члены ее охватило легкое тремоло. 

Покончив с названиями блюд,  Александр Васильевич взял в руки чайник и заварил такой чай, от запаха которого у Фиры тотчас же нормализовалось давления, а после первого глотка  прошло и тремоло.

Профессор с хозяевами вернулись в зал. Фира уселась на стул, который при этом, как-то, если здесь вообще допустимо то, что в английской грамматике называется «Suppositional Mood», обреченно заскрипел. Ткнула указующим перстом на кухню, в которой все еще оставался Александр Васильевич. Поинтересовалась: 

- Ну, и сколько ж ты, Артемыч, хочешь за свое это изделие?

Профессор, не оспаривая своего отчества, негромко произнес: 

- Сто пятьдесят тысяч долларов US, мадам, но это за…

Профессор не успел закончить начатой речи. Поскольку хозяйка ресторана подскочила, и как показалось Артуру Карловичу, нарушив законы гравитации, зависла в воздухе. Повисела немного и всем своим более чем  нескромным задом  рухнула на стул. Ножки его крякнули и разлетелись в разные концы заведения.  Спинка приземлилась на музыкальной эстраде. Ножки замерли у входа в заведение.

Хозяйка всем свои добротным телом упала, задрав при этом ноги, явив  присутствующим интимно розовую деталь женского туалета, на дощатый пол «Загребка» Тут же ей на помощь бросился супруг, за ним официантка Людмила, а за официанткой, выскочивший из кухни Александр Васильевич и черт его знает, откуда взявшаяся, уголовного вида личность…

 Профессор щупал пульс. Александр Васильевич норовил сделать Фире искусственное дыхание, которое в медицине именуется «рот в рот»

Супруг прыскал на супругу водой. Официантка махала платком. Уголовная личность, объясняя всем, что в ней лежит лекарство, рылась в хозяйской сумочке.  

Наконец, общими стараниями, присутствующими удалось вернуть Фиру  к жизни.       

- Побойтесь Бога, профессор! – Окончательно придя в себя, заговорила восклицаниями Фира. – Да вы что! Это даже трудно произнести, а не то, что вытащить из кармана! Да я даже и не знаю, как  они выглядят эти сто пятьдесят тысяч! Это ж, наверное, такая куча, что ее разложить не хватит и этого стола!

Наконец хозяйка замолчал. 

«Да, - подумал профессор, - борьба за цену тут будет жесткой, если не сказать жестокой. Мне оно нужно? Нет, пожалуй, пойду»

Артур Карлович поднялся со стула и сказал:

- Простите за беспокойство, мадам, но мне, к сожалению пора.

Хозяйка сильно потянула профессора за руку, отчего он вновь оказался сидящим на стуле, и сказала: 

- Ты давай, Артемыч, не горячись, а называй разумную цену. За разумную цену,  я у тебя трех Саньков, пожалуй, куплю.

Артур Карлович как можно спокойней, хотя в душе у него клокотал вулкан, ответил:

- Мадам, простите, но это  фиксированная цена. За меньшую цену, как себе хотите,  я не уступлю.

- Ну, как знаешь, Артемыч. Я, было, хотела к твоей кукле подступиться.

- К двум куклам. – Поспешил уточнить Роман. – Мы бы и женщину взяли официанткой.

- Молчи!  – Резко перебила Романа супруга. – Что бы ты с ней шашни водил. Знаю, я тебя кобеля.

И уже  к профессору.

 - Хотела я у тебя, Артемыч, купить, да видно придется покупать у другого профессора. Он к нам третьего дня приходил, предлагал  свои игрушки по десять тысяч за штуку. Ну, что куплю у него. Оно конечно, слов нет, твои получше будут, но и те тоже хороши.  

« Вот пройдоха подметки рвет прямо на ходу. Профессора, какого – то придумала» 

 Подумал Крашевский, а слух сказал: 

- Ну, что ж вам крупно повезло, мадам. Десять тысяч за штуку даже я бы взял. Ей Богу! На этом разрешите откланяться. Спасибо за угощение. Люда, - принесите мне, пожалуйста, счет. 

- Да, ты погоди, Артемыч, сядь. – Хозяйка вновь усадила гостя за стол. – Ну, хорошо возьму я их у тебя, а ежели они поломаются. Или там обожгуться на кухне горячим маслом. А? Кто их чинить- лечить станет?

- А зачем их чинить - лечить? Они сами себя чинят! Точнее регенерируют.  Допустим ожог он кожу, так она у него после определенной программы… он знает, как ее  включить… замениться новой…

- Не верю. – Оборвал Крашевского Роман. – Не верю!

- Почему? - Осведомился профессор.

- Да потому что такие роботы, которые: не едят, не спят, не просят денег, да еще и   саморемотируются не могут, стоить сто пятьдесят тысяч!

- А сколько же по- вашему они должны стоять?

-   Миллион!

Профессор громко рассмеялся:

- Дорогой мой, вы от цены в сто пятьдесят тысяч чуть рассудка не лишились, а назови я вам цифру миллион. Вы представляете, что с вами было бы… даже трудно представить.

- Что ты несешь! Что ты мелешь! – Набросилась на супруга Фира. – Какой миллион! Миллионщик тоже мне нашелся.

- Фира, да я так. – Стал оправдываться Роман. – Чисто теоретически. Не ест, не спит, не ворует. Такому и человеку цены нет, а тут вещь.

- Вот именно, что вещь. Всякая вещь гарантию имеет, а тут ничего. Только одни слова. Не есть, не спит, а если она завтра и есть начнет, и спать и еще чего. Тогда к кому мне обращаться. А? Где искать профессора, а может он вовсе и не профессор!?

Трудно передать, что сделалось в эту минут с профессором Крашевским. Он побледнел и покраснел одновременно. Затрясся и замер. И так стукнул кулаком по столу, что у того даже слегка согнулись ножки.    

-Я не позволю, разговаривать со мной в подобном тоне!  Ишь вы мне! Я вам, что… Я вам кто… Китаец с нелегального парохода! Уличный бродяга! Это вы мне прекратите. Ибо я вас в с вашим «Загребком» враз в пыль сотру! И еще! Прошу запомнить раз и навсегда. Я вам не Артемыч! Понятно?

От этого громкого вопроса Фира вскочила со стула, а ее муж принял стойку смирно.

- Артемычи, - продолжил свою гневную речь профессор, - и прочие на базарах стоят, а я человек уважаемый, дипломированный, почетный член множества академий наук. Я не потерплю панибратского к себе отношения. Я с вами, что в бирюльки сюда играть пришел? Нет, дорогие мои, я разговариваю с вами о вещах архиважных и эксклюзивных. И не нужно мне тут рассказывать сказки, о каких- то профессорах, которые предлагали вам точно такие же изделия как у меня. Ибо такие, как вы выражаетесь куклы – роботы в мире только у меня и есть! И неизвестно, когда еще кто- нибудь сделает не то, что, таких же точно как у меня, а даже что-либо подобное.

Потому что а) сами не додумаются. в) секрет изготовления моих изделий храниться строже, чем секрет Coca – Cola. Вот так-то. Значит так или мы разговариваем серьезно, или я немедленно покидаю ваше заведение!?  

Артур Карлович замолчал. 

- Можно присесть, профессор?  – Осторожно поинтересовалась Фира.

- Конечно, садитесь. Вы же здесь хозяйка.

- Благодарю вас.

Как только супруга села  Роман тотчас же принял стойку вольно. 

Фира указав профессору на счеты, поинтересовалась:

- Вы позволите, Артур Яковлевич?

Профессор дернул бровью. Ответил:

- Разумеется.

Фира плюнула на пальцы и ловко (даже всемогущий Александр Васильевич загляделся) защелкала костяшками, приговаривая:

- Так сюда три, отсюда четыре. Здесь пятнадцать оттуда сорок пять. Минус скидка один процент и того…

Фира сдвинула костяшки в одну сторону и сказала:

- Хорошо, профессор, я беру ваше изделие.

«Смотри-ка ты. - Подумал Артур Карлович. – А ведь всего, каких- то пять минут назад била себя кулаком в грудь, уверяя, что в жизни не видела таких денег»

- За сто тридцать тысяч, но кэшью. 

- Нет, мадам, я продаю свои изделия только по безналичному расчету.

- Но это же кэш. С нее не нужно платить налоги. Так что...

- Нет, мадам, я не беру кэшью. У меня фирма, а не какая-то лавочка. Так что оставим этот разговор.

- Как хотите, профессор. Куда переводить деньги?

- Нет, мадам, вначале мы с вами подпишем  контракт. Я вернусь на Родину. Вы перечислите деньги. Я вышлю вам изделие.

Слова не опишут, что сделалось с Фирой после профессорского заявления. Достаточно  сказать, что она вновь перешла на ты и уже никакие окрики профессора, который впрочем, уже её и не останавливал, не могли исправить этого положение.

- Ты, что, Артемыч, за дуру меня держишь со всем!? А ну - как пошел отсюда. Пошел, пошел подобру- поздорову. Пока я Аркашу не позвала.

После имени Аркаша из кухни выглянула уголовного вида личность.

- Шото не то, Фира Марковна?

- Все то, Аркаша. Все то. Давай топай отсюда, профессор. Пошел, пошел.

Хозяйка махнула рукой в сторону двери. 

Профессор бы ушел, да жаль было губить уже почти совершенную сделку.

- Да погодите вы, мадам, погодите. Успокойтесь. Позвольте вам объяснить. У меня собственная биолого-инженерная корпорация. Так, что мне все эти шахеры – махеры ни к чему.  Дело в том, что я привез только образец. - Профессор указал на Александра Васильевича. – Согласитесь, не стану же я возить с собой толпу изделий?! Я и на этого-то с трудом  выбил визы и документы. Я только заключаю контракты. Вы подписываете бумаги, я возвращаюсь домой и отсылаю вам ваше изделие. Вы переводите деньги на мой счет. Я говорю изделию код. Оно его вводит и с этой минуты оно ваше. Вот и все дела. И никакого подвоха. Согласны, подписываем. Не согласны, я пошел. Кстати, редактор местной газеты вчера заключил со мной сделку.

- Левка что - ли? – Поинтересовался Роман Басок.

- Да, Лев Ефимович Рек.

- И сколько же он их у тебя купил? – Поспешила с вопросом хозяйка заведения.

- Вообще-то это коммерческая тайна, но так и быть вам скажу. Одно изделие.

- Фира, ну ж коль Левка подписал, то значит и мы можем. Левка-то  туфту не подпишет. 

Фира задумчиво пощелкала костяшками счет, и сказал:

- Ладно, Артемыч, давай свою бумагу.

- Саша, - обратился профессор к ассистенту, - дайте-ка сюда договор.

Александр Васильевич вытащил из кармана лист бумаги. 

Профессор взял ее в руки и передал хозяйке ресторана «Загребок»

- Ознакомьтесь, Фирочка, и поставьте вашу подпись.

 

Фира долго, проговаривая каждую букву, читала документ. Закончив чтение, она попросила:

- Слышь, Артемыч,  ты это… того… ты мне Санька пришли, а никакого нибудь там… я к этому бойкому и проворному привыкла.

- Фира! – Воскликнул супруг.

- Что Фира, что Фира. У тебя у кобеля одно на уме. На что он мне, да  у него, поди… ведь не  пьет ничего…   и эта штука ни к чему. А, профессор, работает у него хреновина – то?  

Крашевский усмехнулся и ответил:

- Если нужно, мадам, то и заработает. Но, Санька, как вы его называете, я уж, увы,  продал редактору Реку.

- Во тебе на! – Воскликнула дама. – Везде это «рек – пошмек» поспеет первым. А ты знаешь чего, атеЦ, ты Реку, какого другого подошли, а мне Санька оставь…

- Нет. – Тоном, не терпящим возражения, сказал Крашевский. – Не могу. У нас уже и бумаги с ним подписаны, да и Александр Васильевич ему клятву верности принес.

- Гляди ты! – Уставилась на ассистента Фира. - И нам принесет… клятву эту самую?

- Конечно!

- А какой он будет новый-то работник… наверно, рябой какой, али не такой справный, как Санек?  Ты уж, атеЦ, подошли мне хорошого, а то ведь, я не гляди, что женщина больная и слабая. Уж не обессудь…

- Да, что вы Фирочка, разве я стану вас обманывать. Это, матушка, не в моих интересах. А ежели вы желаете точно такого, как Санек, то мне не трудно сделать его копию. Для вас, Фирочка, хоть звезду с неба.

- Ну, смотри, Артемыч, не подведи. Не обмани слабую женщину. – Сказала Фира, вставая со стула, и так пожала профессору руку, что у того еще долго в глазах плавали черные круги. 

Уже на выходе из ресторана Артур Карлович поманил пальцем Романа Баска.

- Послушайте-ка, Роман, вы тут давеча говорили о некоем господине Булкине. Не подскажите, как мне его найти?

- Да, ты, что Артемыч, если ты думаешь Мареку своих роботов подогнать, то я так тебе скажу. Конкретный облом  ждет тебя там, отец. Он, ну Марек Булкин, прикинь в церковь ходит. Йеговым тут заделался! Да, за ним такие, брат, грехи, что его никакой Йегов не спасет! Да, он туда не за молитвами ходит. Он туда ходит за молоком.

Роман замолчал, специально выдерживая паузу.

Но выдержать ее до конца ему помешал Артур Карлович.

- За каким молоком. Почему за молоком?

- За таким, Артемыч, которое в маленьких таких пластмассовых бочечках. Короче ходит он в эту церковь, потому что там стоит кофейный аппарат. За кофе, конечно, деньги нужно платить, а молоко к нему бесплатно. Вот за этим бесплатным молоком и сахаром он и ходит. А теперь прикинь, выложит такой человек сто пятьдесят тысяч за твоих куколок? Нет!  Хотя у него этих сто пятьдесят тысяч вагон и маленькая тележка!  Миллионер. Да, я так думаю, что уже и биллионер это наш Марек Булкин.

- Ну, а вы на всякий случай черкните мне его адресок?

- Да, зачем же чиркать. Я тебе его визитку дам.

Роман достал свой лопатник, порылся в нем и вытащил голубую карточку, на которой Крашевский прочел «Massage Saloon Mark» 

Профессор вложил карточку в кармашек сорочки и вышел из ресторана «Загребок» Как и обещал себе, перешел на другую сторону улицы. Бросил бомжу в его мятую кепку десятидолларовую купюру и сказал, обращаясь к ассистенту:

- Пойдемте - ка в гостиницу, Саша, устроим себе послеобеденную фиесту. А ближе к вечеру наведаемся к господину Булкину.  

 

                                               Главпид -15 

Профессор перешел на тенистую сторону улицы и как только он оказался под  развесистыми кленами, его ассистент поинтересовался:

- Мне поймать ли нам такси, Артур Карлович?

- Не нужно такси, Саша. Лучше пройдемся пешком. Так хорошо идти под тенью кленов вековых. 

- А что это вы, профессор, стихами?

- Настроение располагает, мой дорогой Александр Васильевич. – Улыбнулся профессор.

- Такой чудесный день.  Великолепная тенистая улица. Вековые деревья, Саша. А воздух. Какой воздух! Вы вдохните-ка эту атмосферу, уважаемый  Александр Васильевич! Почувствуйте, как упоительно пахнет теплым камнем и зеленью. Чувствуете?

Ассистент заглотнул воздух, подержал его в раздутых щеках, выдохнул, сказал:

- Бензин, Артур Карлович, бензин!

Ассистент еще раз вдохнул, выдохнул  и вывел замысловатую химическую формулу. В ней присутствовали: окись натрия,  серно – углекислый газ с примесями такой дряни, о  которой в приличном обществе и говорить-то не следует.     

- От этого воздуха и общения с Баском. Этим вором, мошенником меня, профессор, тянет не на стихи, а на  уничтожение заложенной во мне программы существования!

От этих слов профессор даже, что называется, споткнулся на ровном месте. И если бы не ловкий Александр Васильевич, то Артур Карлович непременно шлепнулся бы на

( устланную причудливыми тенями) мостовую. Удариться, возможно, и не ударился бы, но вот в лужицу, что осталась на тротуаре после обильных дождей, что накануне лили в Роялвиле, плюхнулся бы всенепременно.

Для профессора же упасть в лужу, и после этого идти по городу грязным было неприемлемо. Да, что там неприемлемо – смерти подобно! Лучше уж открытый перелом конечности, или уж прости Господь смерть, чем заявиться в отель в нечистой тенниске и испачканных брюках.  Профессор перевел дух, утвердился на ногах и принялся гневно восклицать:    

- Что вы такое говорите, Саша! Что вы себе позволяете, мой дорогой! Никогда! Слышите, никогда! Ни в жизнь, Саша, не бросайтесь подобными терминами. Для вас акция по отключению программы существования - как для меня акт самоубийства! А это, милый мой, страшный грех!

Ассистент слегка отряхнул профессора. Поправил воротничок его сорочки и сказал: 

- Я понимаю, профессор. Я все понимаю, но как себе хотите, не завидую я тому изделию, что попадет в ресторан «Загребок» Вот уж люди так люди!

Профессор достал из кармана тюбик с чудодейственной мазью. Выдавил мазь на руку и принялся втирать ее себе в щеки, лоб, подбородок, а в финале щелкнул себя несколько раз по носу. Вернул тюбик карман. Достал кошелек, а из него вытащил зеркальце. Посмотрел  в него. По всей видимости, отражение понравилось Артуру Карловичу, ибо он довольно хмыкнул и ласковым голосом сказал ассистенту:    

- Да ерунда, Саша, ерунда. Они люди как люди. Переиначивая высказывание литературного героя, скажем так, эмиграция, несколько,  подпортила их. Но, что делать мой дорогой. Такова диалектика жизни. На чужбине на первый план выходят корыстные частности, а не гуманитарное целое.

Профессор замолчал и принялся (сильно втягивая в себя, а потом с шумом выдыхая обратно)  делать дыхательную гимнастику.  

Артур Карлович, набрав в очередной раз воздух, неожиданно замер. Внимание его привлекла молодая особа лет тридцати, критического возраста, как называл его профессор, потому что никогда не знакомился с женщинами старше отметки 30.

Когда молодая особа, симпатично цокая каблучками, сокрыла свой аппетитный зад за поворотом. Артур Карлович осведомился у ассистента:

- А что, Саша, может, догоним красавицу? Познакомимся. Отлично проведем вечер.

Ассистент кисло улыбнулся и ответил:

- Вечер у вас занят, профессор. Вы же собрались идти к господину Булкину. 

- Ах, да – точно. Ну, ладно в другой раз! Впрочем, вам ведь женщины и ни к чему, Саша.

В том смысле, что… ну вы понимаете, о чем я. 

Жаль, Александр Васильевич,  что вы лишены этой тяги к интересному полу. Грустно, что привлекательная женская попка оставляет вас равнодушным. Женская попа, Саша, скажу я вам, это не початое поле мужской фантазии. На этом поле таяться и замечательные стихи, и гениальные научные открытия! Ну, да ничего, мой друг, я сейчас работаю над этой проблемой. Очень скоро, Саша, вы и прочие мои изделия будете наделены тягой к интересному полу. О, какой мир тогда откроется перед вами, Саша! О, какой мир! Я вам даже завидую. Потому что мной он уже открыт, а вас мой дорогой ждет настоящее чудо. Поверьте на слово вашему создателю Артур Карловичу Крашевскому.  А впрочем, может быть это лишнее. Да, мой друг, сексуальная тяга это лишнее. Это наказание, если хотите.

Ведь когда-то  люди, не обремененные сексуальными страстями, от которых в итоге только разочарования, мирно и беззаботно жили себе в райском саду, постигая своего творца.

Вот и вы, Саша, живете себе тихо мирно и постигайте меня  - своего творца!

Ассистент виновато кашлянул и заявил:

- Конечно, Артур Карлович, вы правы! Это огромное счастье постигать творца. Хотя нужно вам сознаться, профессор, что я лучше себя чувствую в режиме автомат.

Артур Карлович с интересом взглянул на ассистента:

- Я вас понимаю, Саша! О, как я вас понимаю!  Лучше бы Господь создал меня в режиме аппарата, а не в человеческом облике!  Человек, возможно, и звучит гордо, но присмотришься, и выходит  дрянь – дрянью. Спрашивается – стоило из- за этой дряни городить бескрайний огород мироздания? Не стоило, Саша, решительно, не стоило!

Ассистент кончиком пальца сбил с плеча Артура Карловича сухой листик:

- Согласен, профессор, не стоило! Художественно это, возможно, и  интересно, но с точки зрения здравого смысла, конечно, человекообразные роботы в кухне - не оправданы.
Не…

Профессор вопросом перебил ассистента:

- Вы это о чем, Саша?

- А о том, зачем на кухне нужна человекообразность? Для секс – услуг, да нужна. И то, что вы собираетесь идти к Булкину – это вы абсолютно правы. Ну, еще там стюардесса, какая. Кстати, обратитесь в частные авиационные компании.  Но чтобы жарить бифштексы - зачем вообще нужно придавать изделию человеческий облик? Этому Роману Баску, что не один хрен, как оно…  изделие…  выглядит? Какая ему разница железный – ли это трактор или манекен с кожей, глазами и сиськами!? Лишь бы бифштекс был вкусный. А на кухне как раз кожа только мешает - лучше керамика или термостойкий пластик.  

Профессор, вроде коня почувствовавшего волчью стаю, резко остановился и схватился за бок. Ассистент взглянул на профессора и участливо поинтересовался:

- Вам, не плохо - ли, Артур Карлович?

- Да мне плохо, Саша! Мне также плохо, как Создателю, заставшему свое творение за поеданием запретного плода! Да какое вы имеете право осуждать мои действия!   У вас, дорогой мой, есть только право их выполнять! А вы вместо этого устраиваете бунт на корабле. Я этого не потерплю! За подобные вещи я вас размонтирую и сотру все ваши программы.  Понятно вам, многоуважаемое изделие!? И потом откуда вы набрались этих гадких слов: сиськи, хрен… 

Ассистент виновато потупился и ответил:

- С волками жить по-волчьи выть.

- Что вы этим хотите сказать.

- То, что этим словам меня научил Аркаша, который работает в ресторане «Загребок»

- А этот уголовник! О, да этот научит. Никогда, Саша, не произносите этих мерзких слов. Впрочем, я из вас, когда вернемся в гостиницу, эти слова уберу. И потом если, старшие делают вам замечание, любезный Александр Васильевич, то у порядочных людей принято извиняться. Понятно вам?   

- Понятно. Простите меня, Артур Карлович. 

Крашевский молча прошел целый квартал и только уже на подходе к гостинице заговорил:

- Разумеется, вы правы, Саша.  Я это к тому, что такие высококлассные изделия не должны чистить картошку и лук на кухне эмигрантского ресторана. Они вообще должны заниматься чем-то сверх полезным. Ведь у вас такой потенциал!  Но с другой стороны нельзя терять не минуты, Саша. Я это  к тому говорю, что пока на вас есть возможность заработать приличные деньги их нужно заработать!  И какая мне разница, где вас будут использовать? Никакой! Мне мои сто пятьдесят тысяч отдай, а дальше хоть вешай вас или пытай! Вы станете меня упрекать в черствости? Согласен, но, не так - ли поступает и Создатель по отношению к своему творению? Да, точно также! Творение мучают, пытают, издеваются, унижают, в конце - концов, в  печах жгут, а Создателю хоть бы что…   

Ученый, Саша, как и служитель искусства, весьма циничный типу-с. Он тебе запросто и монстра, который мир уничтожит, создаст лишь бы только имя свое увековечить! Так что, дорогой мой, вас нужно как можно быстрей реализовывать по еще хорошей цене, ибо конкуренты, Саша, наступают на пятки. Завтра, дорогой мой, такое чудо как вы будет уже идти по цене современного персонального компьютера. Вот поэтому нужно спешить, Саша, нужно спешить!

С этим словами Артур Карлович вошел в гостиничный вестибюль. Александр Васильевич нажал на кнопку лифта. Профессор, выходя на своем этаже, сказал, ассистенту:

- Александр Васильевич возьмите на прокат машину. A propos, мой друг, можете снова взять… ваш этот «Hyundai Equus»

Нужно сказать, весьма неплохая машина.  Артур Карлович вышел из лифта и, крутя на пальце магнитную дверную карточку, и напевая марш времен коричневой чумы  «Durch deutsches Land marschieren wir» пошел к себе в номер.  

                                   

                                  Главпид – 16

В дверь кабинета, на которой висела золотистого цвета металлическая пластинка с длинным и мудреным названием «Руководитель отдела молекулярных основ генетики человека - Павел Александрович Златоуст» осторожно постучали:

- Можно к вам?

Павел Александрович человек лет пятидесяти в белом халате и такого же цвета шапочке на крупной голове, не отрывая взгляда от бумаг, ярким баритоном, да таким красивым, -

что ему бы позавидовал и ведущий солист Большого театра, произнес: 

- Да, прошу вас. 

Наступила короткая пауза. Было слышно, как заскрипел паркет под ногами визитера. Как он смущенно кашлянул и с персональным уточнением повторил свой вопрос:

- Простите, Павел Александрович, к вам можно? 

Павел Александрович оторвал глаза от бумаг и посмотрел на дверь

Такое лицо как у профессора Златоуста (толстовская борода, чеховские глаза, тургеневская  породистость)  хотел бы иметь, тут уж к гадалке не ходи, всякий начинающий литератор.

- Прошу. Прошу. – Профессор спрятал бумаги в ящик стола.

Снова послышался виноватый скрип паркета и сконфуженный кашель:

- Вы позволите?  

Павел Александрович сверкнул пронзительным взглядом, точно хотел прожечь входную дверь и испепелить стоящего за ней человека. 

- Да что же это такое черт вас подери! Что за китайские церемонии во вверенном мне отделе!

Оглушительно крикнул руководитель и даже схватил со стола, что бы запустить ею в излишне вежливого визитера, бронзовую голову Моцарта.

Вольфганг Амадей был любимым композитором хозяина кабинета. Даже в эти минуты в кабинете звучала музыка великого австрийца. 

П.А. Златоуст поднялся  из-за стола. Роста  он был высокого, телосложения мощного  львиной, решительной, походкой направился к двери. Широко распахнув, ее он увидел на пороге молодого (лет тридцати пяти) человека, если можно так сказать, научной внешности: бледное лицо, бородка клинышком, усы сеточкой, высокий лоб…  

Невыразительную тщедушную фигуру его обтягивал белый, как и у А.П. Златоуста, халат. На голове точно такая же, как руководителя молекулярного отдела генетики, белая шапочка. Глаза молодого человека скрывались темными стеклами очков, и поэтому назвать их цвет не представляется возможным.

 Необычайно иссиня - черные стекла очков, и опасливые движения  делали молодого человека похожим на слепца. Виталий Николаевич Шилов, а именно так звали молодого человека, коснулся дужки очков и виноватым голосом поинтересовался:

- Можно к вам, Павел Александрович? Я не помешал? Не обеспокоил?

Руководитель отдела молекулярных основ генетики болезненно сморщил лицо, точно увидел на пороге не человека, а ножную бормашину, которой его пугала в детстве покойница мама.

- Что ж это, право, такое, в самом деле! Что за ерундистика такая! Ну, что вы, Виталий, точно не родной! Заладили словно  попугай. Можно? Можно? Да, конечно же, можно. Вы ведь все-таки, на всякий случай, мой ассистент, и, стало быть, можете входить ко мне в кабинет без лишних полайтов и церемоний. И потом мы научная организация, а не Букингемский дворец.    

Лицо ассистента выразило степень крайнего неудобства. Он снял свою шапочку и вытер

( когда ассистент нервничал, то ужасно потел, отчего от него всегда пахло, уж простите, козлом) вспотевший лоб.  

- Я, Павел Александрович….  Я же знаю, что вы не любите, когда вас беспокоят.

 И не только ваши ассистенты, но даже и  руководство института.  

- Да не люблю! Не люблю, когда дверь по-хамски вышибают ногой ибо у нас некоторые именно так и понимают наступившую демократию, но и к лишним аристократическим  выкрутасам тоже, знаете - ли, не питаю нежных чувств. Все должно быть в меру. Как в музыке Моцарта.

А. П. Златоуст чуть убавил громкость на проигрывателе.  

- Вот поэтому, - заговорил ассистент, - во избежание недоразумений я прибег, так сказать, может быть, к излишней…

 уж вы меня простите, но необходимой мере вежливости. Простите великодушно. Ради Бога, Павел Александрович…

- Нет! Ну, вы посмотрите на него! - Руководитель болезненно, точно раскусил головку черного перца, сморщился и опустился в кресло. – Вы только посмотрите на этого типуса!? 

Я же вам сказал, прекратите эти ваши дурацкие…  Великодушно... Простите ради Бога… Что это, в самом деле, за финтифлюшки такие вы здесь передо мной ломаете? Вы еще назовите меня вашим благородием и рухните передо мной на колени. Ну-ка быстро прекратите и переходите к нормальному языку.

- Хорошо. - Улыбнулся молодой человек. – Перехожу. 

- Ну, вот и отлично. Давайте-ка, садитесь  и рассказывайте…

Молодой человек поспешил отказаться:

- Нет, нет спасибо, Павел Александрович,  я постою.

- А я говорю, садитесь!!!

- Хорошо. – Согласился Виталий Николаевич и осторожно присел на стул.

В кабинете повисла гармонирующая с музыкой пауза.

 - Па- па- па-па- па. Папапа – па. – папагено.  – Повторил ассистент вместе с исполнителями, что пели из динамиков дорогих акустических колонок, и уточнил. – У  Павла Александровича, как обычно Моцарт!

- Да, вы правы Амадеус – Кивнул  хозяин кабинета и пояснил. – Волшебная флейта.

Ассистент вновь вытер свой мокрый лоб и высказал мнение критического характера: 

- А я, знаете - ли, я не люблю оперы Моцарта. Как симфониста – да, но как оперника нет.

- Оперник. – Недовольно хмыкнул хозяин кабинета. – Слово то, какое нашли! Вы его еще оперуполномоченным назовите.  Кстати, мой дорогой ассистент, рекомендую вам Моцартовскую  "Сонату для двух фортепиано"  Она отличнейшим образом  способствует улучшению зрения! Вот бы еще найти средство от вашего потения…  

 Павел Александрович вытащил из стола освежитель воздуха и, обрызгав им кабинет, продолжил:

  - Впрочем, мы заговорились, что не свойственно трезвым русским людям.  Я вас, между прочим, заждался. Так нельзя, мой дорогой. Вот тот же Моцарт, например оперу «Женитьба Фигаро» написал за сорок два дня. За сорок два дня сочинил блестящую, гениальнейшую вещь. Всего за шесть недель, а это согласитесь весьма короткий срок для создания полноценного и изумляющего своей гладкостью формы произведения. Вот, что значит немец. Ой, умеют… ой, умеют работать эти немцы! Не то, что наши оболтусы. То, что нужно закончить к обеду - хорошо, если закончат к ужину.

Ассистент резко поднялся со стула. Снял шапочку. Сунул ее в карман. Принял стойку смирно, и отчеканил:    

- Виноват! Простите! 

П.А. Златоуст подошел к ассистенту и точно психиатр перед пациентом пощелкал пальцами. 

- Алло, что за армейский тон, Виталий Николаевич? Мы же с вами не на плацу. Вольно, мой милый, вольно!

Молодой человек ослабил правую ногу. Снял очки, протер и без того вычищенные до дыр стекла, концом халата:  

- Но вы же сами попросили доложить, а докладывают только в армии. Вот поэтому я…

Руководитель махнул на ассистента рукой:

- Но нельзя же так прямолинейно воспринимать каждое мое слово. Так, что у вас случилось? Почему вы задержались с отгрузкой изделий?

Молодой человек с плаксивым выражением на лице принялся объяснять:

- Ей, ей, Павел Александрович, я не виноват.  Видит небо – нет на мне вины!  А если и есть, то ей Богу самая малость. Ждали упаковочные ящики. Мы бы могли использовать и наши, но для этих изделий, вы сами приказали, заказать специальные  ящики.

Хорошо, что их вообще привезли. Я подразумеваю ящики. Вы же знаете, как работают наши смежники. Да и как им еще работать? Они же на госслужбе. А у них знаете  как. У них как в армии день прошел и Бог с ним.

Хозяин кабинета недовольно взглянул на ассистента и сказал:

- Вы, что, дорогой мой, собрались читать мне курс ликбеза или устав караульной службы? Смежники. Госпредприятие. Вольно смирно. Часовой обязан бдительно охранять и стойко оборонять свой пост. Нести службу бодро, ни на что не отвлекаться, не выпускать из рук оружия и никому не отдавать его, включая лиц, которым он подчинен. Не нужно! С меня довольно и марксистко-ленинских университетов и воинских сборов. Сыт по горло! Вы лучше доложите, что с нашими изделиями? Где они черт вас всех подери!    

- Не извольте беспокоиться, Павел Александрович, они здесь. В целости и сохранности.

- Не вижу. - Обведя кабинет шутливым взглядом, сказал профессор П.А. Златоуст. – Не замечаю.

Ассистент уточнил:

- Они как бы не в кабинете, конечно, они  в приемной.  

- Ну, так завозите сюда. – Решительно приказал руководитель отдела.  - Нас давно уже ждут  заказчики, а они, как вам известно, люди серьезные. Между прочим,  дважды мне уже звонили. Где, да где? Когда, да когда? А где и когда я, увы, не знаю. Хотя и являюсь руководителем проекта.

- Да, они здесь, Павел Александрович! 

                                                                     Главпид – 17

Александр Васильевич выглянул за дверь и приказал:

- Толя, завозите.

В кабинет въехала операционная каталка, толкал ее средних лет: высокий и плечистый человек - институтский грузчик Анатолий Ковалевский.

- Стойте! – Приказал грузчику  Виталий Николаевич.

И обращаясь к хозяину кабинета, сказал:

- Вот они наши изделия, Павел Александрович.

 Грузчик Толя, заглянул в один из ящиков и сиплым голосом, любителя заложить за воротник, разбавил сухое заявление ассистента: 

- Как говорится в лучшем виде. Только наливай и пей! 

П.А. Златоуст дернул ноздрями. Помахал, точно разгоняя комариный рой, возле своего породистого лица рукой. Недовольным тоном произнес:

- Было бы хорошо, Анатолий, если бы выпивая, вы еще и закусывали! Вечно от вас разит так, что как говориться, всех святых выноси!

- А вы не нюхайте. – Недовольно буркнул грузчик. – Я не парфюмерный отдел…  

- А вы не пейте. – Прикрикнул на Толика руководитель молекулярного отдела генетики человека. - Тогда я и не нюхать не стану. Когда это черт подери прекратиться. Сколько раз я вас предупреждал. Не пейте на рабочем месте, Толя! После работы хоть залейтесь, но на работе ни-ни! Ох, нет на вас культа личности, господа хорошие!  Ох, нет! А надо бы! Ой, надо! Но ничего я вам устрою такой культ, что мало вам не покажется.  Вот возьму и волевым решением,  в конце - концов, уволю вас, Анатолий. Уволю  к чертовой бабушке! Вот…

Грузчик не дал закончить руководителю отдела его монолог. Он вульгарно плюнул на ворсистый ковер и швырнул под ноги П.А. Златоуста  рабочие рукавицы:

- Ой, ой напугали бабу толстым хером. Уволю! Ну и увольняйте! Я то себе работу, чай не микробиолог, завсегда найду.  Грузчики повсюду  нужны.  Меня вона в соседний институт зовут. Там чистой спиртяги  хоть залейся не то, что  ваш этот химбензол! Это ж от него у меня такой  запах, а была бы нормальная спиртяжка, то разве ж от меня так пахло бы! Уволю! Ну и увольняйте, а ящики сами на склад катите! 

Анатолий, отшвырнул ногой лежащие у него на пути рукавицы, и направился к выходу.

- Да, постойте вы! – Испуганным голосом закричал ему вслед Павел Александрович. – Погодите. Я только сказал, что уволю, но не уволил же. Погодите, Анатолий, постойте. Не спешите! Согласен. Согласен. Не сдержан. Признаюсь, был неправ. Погорячился…

Грузчик остановился и медленно пошел обратно, говоря на ходу:

- Бывает, Павел Александрович. Бывает! Я тоже, не отрицаю, не всегда бываю, прав. Другой раз и бабе своей ни за что ни про что в торец могу заехать.

Оно, конечно, не хорошо, но с другой стороны… ???? Еще раз бабу кулаком приложить это как лишний стакан пропустить а он, как известно, никогда таковым не бывает. Так, что бабу торцануть это как бы и ничего. Так то ж бабу, а тут уволю. Зачем же так категорично, Павел Александрович!?

- Да вы же поймите меня, Анатолий. Вдруг с вами не дай Бог по пьяной лавочке. – Руководитель отдела щелкнул себя по горлу. – Произойдет несчастный случай. Кто будет отвечать. Как по- вашему? Правильно. Я буду отвечать. Я - ваш непосредственный начальник Павел Александрович Златоуст.

- Да, что со мной может произойти. – Усмехнулся Анатолий. – Ну, дам кому нибудь в рог. Вот и все дела.

- Да хорошо, если так, а если вы не дай Бог, на улице под машину попадете?

- Так то уже водитель будет отвечать, а не вы.

- А если вы попадете под институтскую машину?

- Да откуда же у нас в институте машины. Нет, они, конечно, есть, но по коридорам они ж, слава Богу, не ездят. Им  дорога нужна.

- А если под эту… как ее… под электрокару. – Не унимался П.А. Златоуст.

Грузчик почесал затылок и согласился:

- Под электрокару – это вы правы. Это можно… 

- Ну, вот видите. - Обрадовался своему доводу руководитель отдела.  

Анатолий улыбнулся и сказал:

- Только еще неизвестно кто при этом пострадает. Я или эта ваша электрокара. Вы же посмотрите на меня. Я ж медный полтинник двумя пальцами гну. Не верите? Дайте полтинник - покажу.

Грузчик протянул руку. Павел Александрович отвел ее и сказал:

- Не нужно, Толя! Я верю вам на слово. 

П.А. Златоуст выдержал паузу и, подойдя к каталке, поменял тему разговора:

- Ну, так как поживают в этом ящичке наши изделия?

Руководитель заглянул вовнутрь. Потрогал изделия рукой и с явным удовольствием, точно подзывал белку в городском саду, зацокал.

-Ц-ц-ц.

Грузчик Толя, поглядел  на настенные часы, зевнул и поинтересовался:

- Павел Александрович, ну так мне чего везти их на склад али как? Время ж то,  как в том кинЕ цигель – цигель ой лю-лю. Домой пора. Я и так уж двадцать минут как сверх графика тружусь.

- Да, разумеется. – Ответил Златоуст. – Я только опломбирую ящик,  поставлю печать и катите себе на здоровье.

- Ну, так давайте быстрей!  - Сказал грузчик и недовольно дернул скулой.

Павла Александровича обидел этот вызывающий жест. Он  хотел, было поставить обнаглевшего подчиненного на место. Руководитель отдела для этой цели даже агрессивно покраснел, враждебно надул щеки и только собрался рявкнуть на Толика со всей мощью своего красивого  тенора, как в кабинете зазвонил телефон.

Павел Александрович убрал с лица тревожную краску. Выдохнул застоявшийся в легких воздух. Снял трубку  и с любезностью в голосе произнес:

- Павел Александрович Златоуст слушает.

Услышав голос звонившего, лицо начальника отдела приняло выражение, какое оно, очевидно, принимало в детстве, когда покойная бабушка покупала юному Павлику  эскимо на палочке. 

- Да, да, да, Игорь Николаевич. Разумеется, дорогой мой, разумеется. Все, все готово! Все в порядке. Изделия в данную минуту находятся у меня в  кабинете. Я сейчас опломбирую ящики, поставлю печать и можете забирать. Почему так поздно? Ну, вы же знаете, как работают наши смежники. Нет? Так я вам поясню. Видите - ли, это госпредприятие, а на нем сами понимаете. Лишь бы день прошел, да цент набежал. Ну, не вам мне, мой любезный Игорь Николаевич, про этот ликбез рассказывать. Вы все сами прекрасно знаете и понимает. Когда говорите можно забрать изделия.

Руководитель отдела взглянул на часы и, прикрывая трубку, поинтересовался у грузчика Толика:

- Толя, вам пятнадцать минут хватит, чтобы довезти изделия до склада.

- Да уж будьте покойны.

- Ну, вот и отлично. – Улыбнулся П.А. Златоуст, но, увидев выражение лица грузчика, помрачнел и сказал. - Да не смотрите вы на меня волком. Оплатят вам сверхурочные. Оплатят. 

- Да уж надо бы. – Выразительно буркнул Толя.

Руководитель отдела  вернулся к разговору:

- Игорь Николаевич - это снова я. Через пятнадцать минут можете подавать машину на склад. Что вы говорите? Спасибо.

 Да, Бог с вами - это вам спасибо. Да, Игорь Николаевич, если вас интересует что-то еще… наш перечень услуг и тарифы обозначены в каталоге. Я отдал вам его вовремя нашей последней с вами встречи.  Что вы говорите! Нет каталога. Не волнуйтесь! Я передам вам его вместе с Толиком.

Павел Александрович, не прекращая разговора, протянул грузчику каталог. 

Анатолий, точно ужаленная оводом лошадь, дернул головой.

Руководитель отдела продолжил разговор:

- Еще раз спасибо вам, дорогой Игорь Николаевич, и будьте здоровы. Всего вам доброго. Привет супруге и детишкам. Нет детишек. И жены нет!? Ну, это тоже ничего. Куда торопиться вы еще человек молодой. У вас все впереди. Всего вам доброго.

Павел Александрович положил трубку. Подошел к качалке. В последний раз, точно прощаясь с покойниками, заглянул в ящики. Грустно вздохнул. Закрыл ящики. Шлепнул по ним печатью и приказал грузчику: 

- Катите, Анатолий, только осторожно. Ведь это эксклюзивный товар. В некотором роде, если хотите, Адама и Ева.

- Да уж не извольте беспокоиться, Павел Александрович, докатим в лучшем виде.

- Анатолий похотливо улыбнулся и прибавил. - Прямехонько в Эдемский сад.  

С этими словами каталка выехала из кабинета.

                                               Главипд – 18  

- Год работы. – Провожая минорным взглядом груз, сказал Златоуст. – Почти год тяжелейшего, но очень интересного труда, Саша. Мы с вами, мой дорогой, можно сказать, произвели революцию  в науке!

Ассистент боязливо взглянул из под очков на профессора и негромко сказал:

- Революцию. Ерунда это, а не революция. Я вот слышал, что профессор Крашевский произвел революцию и, как утверждают, обскакал нас по всем статьям.

Ассистент знал, что профессора возмутит это заявление, но если бы знал, что до такой степени, то ни под каким предлогом не стал бы делать своего заявления. 

Павел Александрович (сказывалась гипертония)  покраснел, как доведенный до ковки метал, схватил со стола голову любимого австрийца и со всей силой бросил её в Виталия Николаевича. Как увернулся от головы подслеповатый ассистент Шилов известно только Богу, в которого, меж нами говоря, Виталий Николаевич решительно не верит.

Шилов спрятался за шкаф, ожидая, что в его бедную голову полетит еще, что нибудь из кабинетной утвари. И он был прав, профессор и впрямь искал, чтобы еще такое метнуть в ассистента. Однако не найдя ничего подходяще-емкого, Павел Александрович хватая как брошенный на прилавок (предназначенный на форшмак) карп воздух и по рачьи страшно пуча глаза, плюхнулся на стул. Достал из стоящего (рядом со столом) небольшого холодильника бутылку минеральной воды. Налил полный стакан. Одним глотком осушил его и так грохнул стаканом по столу, что тот разлетелся на мелкие куски. Это слегка отрезвило профессора Златоуста. Глаза его вернулись в орбиты. Давление резко упало, и на лице Павла Александровича даже обозначилась некоторая  бледность.

Виталий Николаевич увидев такое дело, выскочил из своего убежища. Снял с головы шапочку и принялся вытирать ее со стола минеральную воду.

- Виталий! Бросьте! Прекратите! Виталий! Забудьте! – Принялся негромко восклицать профессор. – Я сейчас позвоню секретарше, и она все уберет.

- Да, нет, что вы, профессор. Не беспокойтесь я сам!  Я виноват. Я и исправлю.

В.Н. Шилов бросился в маленькую комнатушку, где у профессора стояли: метла, совок и прочий инвентарный вздор. 

- Я все сам, профессор. Я во всем виноват. – Сметая осколки, продолжал вещать Шилов. – Извините  меня, Павел Александрович. Ляпнул, грубо говоря, не подумав. Про…

Профессор резко перебил Шилова.

- Вот именно, что ляпнул. И точно, что не подумав! А нужно думать, мой дорогой, нужно думать. Как говорит наша пословица. Слово не воробей вылетит, не поймаешь. Крашевский! Обскакал! Пусть даже себе и так, но нужно, в первую очередь, соблюдать корпоративную этику!

Ассистент предусмотрительно спрятался за шкаф и не то чтобы громко, но и не так чтобы тихо, а так, скажем, голосисто, выкрикнул оттуда: 

- Я всегда полагал, профессор, что истина дороже!

Профессор, хотел, было взорваться, и даже потянулся к пустой бутылке, однако, пожалев свою гипертонию, мирным тоном произнес:

- Не бойтесь, Виталий, выходите из вашего убежища. Я не буду метать в вас ни стрел, ни молний, поскольку истина профессора Крашевского того не стоит! Выходите. Выходите. Ассистент вышел из убежища вытер (давно уже поменявшей белый цвет на грязный) шапочкой лоб и виноватым голосом произнес:   

  - Простите, Павел Александрович! Извините, право, не знаю, что на меня сегодня нашло. Так и тянет спорить, так и влечет на глупости. Не иначе как бес  попут…

Профессор не дал договорить ассистенту:

- Какой бес! Какой бес, когда вы и в Бога-то не верите! А меж…

Виталий Николаевич в свою очередь тоже перебил руководителя отдела:

- Ни Бог, ни бес тут не причем. Это просто фигура речи.

- Фигура речи! А вот такую фигуру не хотите. – Профессор скрутил огромную дулю. – Это вам за восхваления конкурента! Обскакал! И в чем же он нас, скажите на милость, обскакал. Тем, что изготовил живые изделия? Так сказать изобрел –  живую душу!

Батенька-с мой, вы  полагаете, что профессор Павел Александрович Златоуст не сумел бы сотворить то же самое? Еще как смог бы, многоуважаемый Виталий Николаевич, только зачем? Зачем, изъясняясь словами литературного героя,  искусственно фабриковать живую душу, когда ее может родить любая баба? 

Или если хотите вот так.

Профессор быстро набросал ассистенту тезисы, касательно изделий Артура Карловича Крашевского.

Представьте себе, что у этой живой души перегорят мозги, и оно решит зажарить хозяина вместо свинины?
2. Всегда найдутся религиозные противники с криками "это
противно господу, только господь может создавать человека по своему
образу, вашего Крашевского сожгут вместе с его изделиями.
3. Поповские выступления породят массу фанатиков, которым убить вашего Крашевского будет только в удовольствие.
4. Профсоюзная буча по поводу "это грозит безработицей
живым людям и обвалом экономики страны" - запретить «живые души»!
5. Это в свою очередь породит отличительные знаки вроде Гулаговских номеров на груди либо геттовских Звезд Давида на рукавах.  .
6. Культурный шок типа "некто полюбил девушку, а она оказалась не девушкой, «душою живою» Бедолага любовник покончил с собой или стал маньяком и теперь режет всех девушек, чтобы проверить на сколько у нее живая душа"

А наши с вами куколки никого не трогают и не напрягают. Выполнила свою работу, плетью там своего хозяина отстегала или еще какой фетишизм с фистингом выполнила, протерли ее тряпочкой и в шкаф до следующего раза определили. Не жизнь, а одно удовольствие. Что собственно и требовалось доказать. Ибо счастье человеческое зиждиться на удовольствии и покое, а все остальное от лукавого! Вот этот ваш Крашевский тот самый лукавый то и есть! Впрочем, я заговорился. Держите.

 Руководитель отдела достал из стола увесистый конверт и протянул его ассистенту.

- Что это?

- Деньги за нашу работу, Виталий Николаевич.  – Ответил Златоуст и прибавил. -  За такие вещи, как наши с вами куколки ранее полагалась государственная премия, но и сейчас неплохо. Ну-ка взвесьте?

В.Н. Шилов покачал конверт на своей ладони и сказал:

- По весу, я думаю… слишком много!

- Много? – Удивился П.А. Златоуст. - Много, как говорит наш незабвенный грузчик Толя, бывает только на собаке блох, а денег всегда мало. Берите, Виталий! Берите. И завтра же отправляйтесь на Мальдивы. Непременно на Мальдивы. Чудный уголок! Райское место! Я был там с супругой в прошлом месяце. Выбрались на недельку, а вспоминать буду целый год.

Виталий Николаевич поинтересовался:

- А где эти, Павел Александрович,  Мальдивы в Турции что - ли?

Руководитель отдела недоуменно взглянул на ассистента и воскликнул:

- Дорогой мой, какая Турция!  Турция это даже не вчерашний, а позавчерашний день в туристической сфере. Мальдивы же, милый мой Виталий Николаевич, гвоздь туристического сезона. Представьте себе, дорогой мой, температура воздуха там  никогда не опускается ниже плюс семнадцати и не поднимается, выше вашего возраста, тридцати пяти! Вы бы хотели, Виталий Николаевич, оставаться вечно тридцати пятилетним?

- Не знаю. - Пожал плечами ассистент. – Мне кажется, что тридцать пять лет это уже как бы и много.

- Нет, дорогой мой ассистент, тридцать пять это и не много и не мало – это в самый раз. Возрастной Рай – можно сказать…  Мальдивы жизни! 

 Так что давайте прямо сейчас в турбюро. Вот вам их визитка. А  уж после турбюро поезжайте в лучший ресторан. Поужинайте. Выпейте.

В общем, как сейчас говорят – выражаются, оттянитесь!

Виталий Николаевич похлопав себя по боковому карману, заявил:

- Непременно, Павел Александрович.  Обязательно сделаю, так как вы сказали.  Поужинаю и на Мальдивы!

Павел Александрович улыбнулся. Легонько хлопнул подчиненного по плечу и сказал:  

- Вот и ладненько! 

                                                         Главид – 19

Руководитель отдела дружески пожал руку ассистенту и проводил его до дверей. Закрыв  дверь, Павел Александрович вытащил из кармана мобильный телефон и набрал номер.

В небольшом тесном кабинете за столом, на котором покоилась табличка «Завсклада В.В. Крученицкий» в полковничьем мундире сидел пожилой убеленный сединами человек. 

Рядом с ним стоял портативный магнитофон, из которого лилась песня в исполнении Л. Зыкиной. «Из далека долго. Течет река Волга»

Убедительный в низких нотах, красивый и состоятельный женский голос подобно жаворонку, взлетал в высоту низкого помещения, а его верхние ноты как бы истаивали на лету.

 Полковник держал в руках стакан в серебряном подстаканнике. В стакане был налит чай, в котором плавал кусочек солнца, то есть ломтик золотистого лимона. Когда стоящий на столе телефонный автомат издал тречаще - рычащие звуки тррры-  ры- трыы . Мужчина поставил на стол подстаканник. Убрал громкость голоса Зыкиной до минимума. Снял трубку со старинного (времен партийных чисток) черного аппарата и слегка кашлянув, сказал, точно зная, с кем будет разговаривать: 

- Завсклада Василий Васильевич Крученицкий. Слушаю вас, товарищ Златоуст.

Профессор кашлянул, прочистил, так сказать, голос и поинтересовался:

- А вы, Василь Васильич, откуда знаете, что это я? У вас же, насколько мне известно, нет определителя номера!?

- Опыт, товарищ Златоуст, опыт. Я всегда по звонку, и без всякого вашего определителя номера, точно знал, кто ко мне звонит. Так кто-нибудь…  ну, то есть мелочь пузатая… или начальство!  

 - Хм – да. Надо будет, чтобы вы меня этой премудрости научили.

«Завсклад В.В. Крученицкий» откусил кусок (намазанного маслом с вареньем) батона и произнес:

- На что оно вам, товарищ Златоуст. Вы ведь сами начальник.

- Но ведь надо мной тоже начальство есть. 

На что Василь Васильевич резонно заявил:

- Да, сейчас такие времена настали, что народ не только член за мясо не считает, но и об начальство ноги вытирает. Теперь бабло, извините, самый главный начальник. А это согласитесь – неправильно.

Павел Александрович помолчал, в душе соглашаясь с завскладом, и грустно вздохнув, поинтересовался:  

- Василь Васильич, как прошла погрузка? Все в порядке… я надеюсь? 

В.В. Крученицкий по военному отчеканил: 

- Так точно, товарищ Златоуст!

Руководитель отдела скривил губу и сказал:

- Василь Васильич! Ну, что вы, право, слово! Товарищ. Время товарищей, дорогой мой,  прошло. Кануло так сказать влету! 

На что завсклада заметил:

- Для кого прошли - канули, а для кого и остались. Я, знаете – ли, к господам не привыкший. И дед, и батя мой против них боролся, и я по мере сил их изводил. Поскольку, согласитесь, что товарищ, как не крути, звучит куда лучше, чем господин. Душевней.

П.А. Златоуст с некоторой нервностью в голосе ответил:

- У нас на Руси как человек до должности дорвется так ему, что господин, что товарищ…  Ему тогда сам черт не брат, а не то, что товарищ! Наш человек и из черта веревки совьет и в аду чистку произведет!

Василий Васильевич пригубил чай:

- Оно может вы и правы, товарищ Златоуст, но когда вас, простите за сравнение, имеет товарищ, то оно как бы и ничего. Оно как бы и не по настоящему…

Руководитель отдела удивленно вздернул брови и поинтересовался:

- А по какому оно, Василь Василич?

Завсклада поставил подстаканник на стол:

- По-дружески, Артур Карлович. По товарищески. Можно сказать, что и с любовью. 

- Интересная у вас философия, Василь Василич, вроде христианской проповеди «Если тебя ударили по правой щеке, то подставь и левую»

Завсклада поднес батон ко рту, но прежде, чем откусить сказал:

- Если это твой товарищ по борьбе, да еще и начальник, то почему бы и не подставить?

В.В. Крученицкий впился (сохранившимися в идеальном состоянии) зубами в батон.

- Вас слушать, Василь Васильич, что бальзам пить. И вредно и в тоже время полезно.

- Как так и полезно и вредно? Так не бывает, товарищ Златоуст. 

- Хм. – Ответил профессор. – Еще как бывает. Мир парадоксален, мой дорогой товарищ   Крученицкий. Кстати, у вас фамилия похожа на фамилию моего конкурента Крашевского Артура Карловича. 

- Главное, чтобы, товарищ Златоуст, не фамилии совпадали, а интересы. Когда интересы совпадают тогда человек человеку друг товарищ и брат. А без этого, как говориться,  Homo homini lupus est. Поэтому я вашему конкуренту самый настоящий волк!  

Павел Александрович округлил от удивления глаза:

-Василь Васильич, вы оказывается и в латыни сильны? 

- А вы, что полагали, что Крученицкий лаптем щи хлебает. Нет, товарищ дорогой Златоуст,  мы тоже не пальцем струганные. Тоже книжки читали. Зря что - ли самой читающей страной в мире назывались!?   

На что руководитель с издевкой в голосе заявил:

- Мы и в области балета были впереди балета впереди планеты всей! 

Завсклада проглотил горькую пилюлю и спокойно ответил:

- Да и в области балета, и в области, спорта, и космоса, а теперь тоже на первых местах только сзади.  Или может быть скажет, что не прав Василь Васильич? 

- Прав. Прав. Кто бы спорил. Такие как вы всегда правы. Только, правда, ваша, как правило,  липовая. 

- Это почему же?

- Да потому, что вы всего семьдесят лет у власти продержались. Абсолютный рекорд! Ни одна империя мира не существовала столь короткий исторический  период.

Василий Васильевич ударил (не сильно) кулаком по столу:

- Да, если бы не этот ваш меченый…

- Не наш, а ваш. – Перебил завсклада профессор. - Ибо он плоть от плоти ваш товарищ по партии.

- Тьфу ты! Товарищ? Тамбовский волк с Бушем ему товарищ, а не я! Да если бы…

Профессор резко остановил завсклада.

- Все хватит! Довольно лясы-то точить! Вы мне так и не ответили,  как прошла погрузка изделий?   

Василь Васильевич солидно кашлянул и, придав голосу торжественность, ответил:

- Хорошо прошла, товарищ Златоуст. У Крученицкого по-другому и не бывает. Лично все проследил. Заказчик остался довольным.

Павел Александрович любовно погладил бороду и сказал:

- Ну и, слава Богу. Спасибо за службу Василь Васильич! 

Крученицкий поднялся со стула и торжественно произнес.

- Рады стараться, товарищ Златоуст.

- Тогда на сегодня все. Можете уезжать  домой, а завтра зайдете ко мне за премиальными. Завсклада сел за стол, придвинул к себе стакан:  

-  Да, вот сейчас чаек с батоном допью и поеду.

- Так вы кушаете?

- Да.

- Ну, так приятно аппетита. И всего доброго.

- Благодарю вас, товарищ Златоуст. И вам не хворать.        

Руководитель отдела нажал на кнопку «End» на своем мобильном телефоне.  Подошел к рабочему столу. Снял трубку служебного аппарата и набрал домашний телефонный номер.

- Катенька. Катюшеночек  - это я моя ласточка. Извини, задержался, но уже через полчаса буду дома. А что у нас сегодня на ужин? Что ты говоришь! Блинчики из ямса. Все бегу! Бегу, дорогой Катюшонок!  Бегу.  

Павел Александрович положил трубку, снял халат. Под ней оказалась вместо дорого костюма  оказалась длинная холщовая на выпуск рубаха. Вместо дорогого шелкового галстука на шее болталась какая-то  шалопутная ленточка.  Профессор стянул с головы медицинскую шапочку. По плечам его  рассыпались длинные пепельного цвета волосы.

Своим видом Павел Александрович походил  то ли на странника, то ли на постаревшего  хиппи, но никак не на руководителя молекулярного отдела.

 Профессор надел на плечи, скорее напоминающее плащ палатку, болотного цвета пальто. На голову нахлобучил широкополую шляпу.  Запер кабинет и легкой рысцой, не смотря на свой довольно грузный вид, побежал по институтским коридорам к автомобильной стоянке.  

По дороге к дому руководителя молекулярного отдела поразили две особенности.

Первая - пустая, что не свойственно столь бойкому городскому времени, дорога и вторая это то, что машину П.А. Златоуста подрезала неизвестный автомобиль.  

Павел Александрович резко нажал на тормоза. Неизвестный автомобиль вылетел на проезжую часть и уткнулся носом в бетонный столб.

Профессор решил не портить себя приятный вечер. Не лишать себя блинчиков из ямса.  Поэтому он резко нажал на педаль газа и скрылся, оставив за собой облачко сизого дыма,  за поворотом.

                                                                    Главпид - 20    

Игорь Николаевич Завадский, поговорив с профессором П.А. Златоустом, вышел из своего офиса. Сел в машину и направился прямиком в институт. Ровно к указанному Златоустом часу он подогнал машину к складу.  Заглушил мотор. Вышел на платформу. Холодный ветер ударил ему в спину. Завадский поднял воротник, стоимость которого выразительно говорила, что перед вами предприниматель, каких побаивается даже налоговая служба, плаща.

Достал из бокового кармана плоскую  фляжку и сделал несколько, чтобы согреться, глотков отменного гавайского рома.

Покончив с ромом, он вытащил  дорогую трубку из «Бриара» Чиркнул, усеянной брильянтами, платиновой зажигалкой и сделал глубокую вкусную, первую за этот (хотя он уже и клонился к закату) день, затяжку.

Игорь Николаевич задержал дым в раздутых щеках и тонкой струйкой выпустил его изо рта. Холодный воздух подхватил сизый дымок и понес запах  самого дорого в мире сорта табака «Перик» по безлюдной платформе.

Выпустив последнее дымное кольцо, Завадский выбил из трубки золу. Протер ее жерло тряпочкой и положил трубку  в специальную оправленную золотом коробочку. Беспокойно взглянул на тысячу долларовые швейцарские часы и недовольно проворчал:

- Обещали через пятнадцать минут, а уже прошло тридцать. Вот же не умеют у нас ни работать, ни слово держать.

Игорь Николаевич постоял еще несколько минут и ультимативно дернул на себя металлическую  дверь. Вошел в полутемное помещение и увидел катившего ему на встречу медицинскую коляску  человека. 

- Здравствуйте. – Приветливо улыбнулся Завадский. 

Игорь Николаевич хоть и имел устрашающий вид: квадратное  лицо боксерского чемпиона, огромные кулаки работника горячего производства и короткие мускулистые ноги процветающего штангиста, но на лице его вечно сияла обаятельная улыбка. Многим она казалась признаком дебилизма, но на самом деле это не соответствовало действительности. Игорь Николаевич был человеком умным и  образованным. Закончил технический ВУЗ. Бегло говорил на нескольких европейских языках.    

- Здрасте. - Ответил Завадскому человек в синей блузе.

- Вы, грузчик Анатолий?

 - А вы за изделиями? – Поинтересовался синеблузник, выкатывая коляску на продуваемую холодным ветром платформу.    

– Так точно за ними. 

- А на документик можно взглянуть?

Завадский широко, явив миру белые хищные резцы, улыбнулся.

- Разумеется.

Он достал из бокового кармана плаща бумажник. Вытащил оттуда паспорт. Протянул его грузчику.

Анатолий задумчиво полистал страницы и, кивнув на каталку, сказал:

- Забирайте. 

Грузчик Толя вернул заказчику  паспорт, солидно кашлянул, развернулся  и, растирая озябшие руки, направился в теплое складское помещение.

Получатель груза виновато улыбнулся и робко крикнул вослед  грузчику:

- Погодите, любезный. Одну минуточку.

Анатолий вяло обернулся:

- Чего?

- Погодите. – Сохраняя на лице виноватую улыбку, произнес Игорь Николаевич:

  – Я вообще-то полагал, что это ваша обязанность помочь  мне погрузить изделия в машину. Одному мне… как-то несподручно. 

И. Н. Завадский абсолютно прав. И в первом и во втором случае.

1. Погрузить в машину ящики с изделиями даже такому богатырю как Игорь Николаевич не представлялось возможным.

 2 Помощь в погрузке изделий была не просто обязанность, а самой что не наесть прямой обязанностью, Анатолия Ковалевского.

Но грузчик на свои обязанности нельзя сказать, чтобы наплевал – нет. Правильней сказать, что Анатолий от них (с целью срубить с клиента левое бабло) слегка уклонился.

- Обязанность! Ишь! Я уже и так целый час из-за этих ваших изделий переработал. И потом мне Павел Александрович про машину ничего не говорили. Вот каталог вам велели передать… это да!  Держите. – Грузчик Толя вытащил из комбинезона яркий журнал. – А про грузить в машину мне велено не было.

- Да, я все понимаю. – Заискивающе улыбнулся Завадский и вытащил портмоне.  – Я все понимаю. Вот держите. Хватит?

Толик снял перчатки. Плюнул на пальцы и взялся (бормоча себе под нос, словно заклинание, упирая почему-то на нечетные цифры один, три, пять, девять) считать купюры.

- Нормально. – Сказал он, пряча деньги в карман комбинезона. – Поехали что – ли? Машина-то где?

- Да вот же она.

- Эта что - ли? – Толик кивнул в сторону черного лимузина – А че похоронная?

Игорь Николаевич смущенно улыбнулся и открыл дверь. В нос грузчику ударил густой колкий запах хвои, увядших цветов и сладковато приторный дух хлороформа.

А. Ковалевский присмотрелся и увидел в сумрачном салоне невысокий постамент, на котором стоял черный полированный гроб.

Грузчик недоуменно уставился на заказчика и слегка дрожащим голосом, поинтересовался:

- Это че такое?

- Ну, это… – Игорь Николаевич виновато улыбнулся. –  Короче для… в общем так нужно… давайте-ка мы с вами гроб поставим в уголок, а на его место положим ящики.

Анатолий ухватился за ручки гроба и подумал:

«Вот мать твою продешевил. Знал бы, что такая работа будет. Я бы с него еще пару зелененьких слупил бы»

Когда все было погружено, Завадский достал из кармана свою плоскую фляжку, небольшой латуневый стаканчик и апельсин.  

- Прошу. - Поднеся Толику чарку, сказал Завадский.

Ковалевский указал на гроб и, усмехнувшись, произнес:

- Ваше здоровье!

 Осушил чарку. Вытер рукавицей губы и, не снимая кожуры, впился зубами в апельсин.

Покончив и с кожурой, и с мякотью и содержимым фляжки Анатолий старорежимно поклонился благодетелю в ноги:

- Спасибо за угощение. Ну, я пойду что – ли… вы уж тут я думаю, сами управитесь?

- Управлюсь. Управлюсь. – С приклеенной к губам улыбкой, ответил Завадский. – Ступайте, Анатолий, ступайте. Всего вам доброго.

 

Заказчик влез  в кабину. Включил зажигание и поехал к себе в фирму. В дороге случилось две странности. Первая – дорога, не смотря на час пик, оказалась практически пустой. Вторая – это то, что автомашину Игоря Николаевича неожиданно подрезал автомобиль неизвестной марки. Завадский резко нажал на тормоза. Авто-нарушитель вылетал на тротуар и уткнулся носом в бетонный столб. И.Н. Завадский до предела нажал на акселератор и скрылся за поворотом. 

 

                                                  Главпид - 21  

Игорь Николаевич нырнул в темный подземный туннель и вынырнул на необычайно оживленном  бульваре. Включил разрешенную мэрией сирену. Машины нехотя расступились. Вскоре Завадский свернул с бульвара на уютную улочку. Сбросил газ до минимума и набрал на телефонном аппарате номер, когда пошли гудки, он включил режим громкой связи. 

В это же самое время. В кабинете с видом на старинный сад, сидевший в кресле работы Шарля Кресента, Вячеслав Григорьевич Доброхотов, классический тип

( пухлые губы, безволосое лицо, чуть подведенные брови и похотливый взгляд)  гомосексуалиста,  снял трубку с массивного телефонного аппарата и хрипловатым, (неприсущим гомосексуалистам, им свойственны, как правило, визгливые голоса) которому бы позавидовал блюзовой певец, голосом произнес:   

- Слушаю. 

И. Н. Завадский из миллиона голосов узнал бы, разбуди его и среди ночи, тембр своего любовника и компаньона, но, соблюдая интригу отношений, непременно спрашивал и всегда (хотя они уже были знакомы много лет) на вы. Не сделал он исключения и в этот раз, а как обычно поинтересовался:

 - Вячеслав Григорьевич, вы? 

- Я. Я. Кто ж еще здесь может быть. – В. Г.Доброхотов улыбнулся, пригладил коротко стриженый бобрик и, не смотря, что собеседник назвал его на вы, поинтересовался у него, прибегая к местоимению «ты». – А ты где, Игорюша.  Где ты, милый? 

Игорь Николаевич выглянул в окно и чрезвычайно витиевато сообщил:   

- Если прибегнуть к заезженному штампу, то я в районе застывшей музыки.

Закончив фразу, Игорь Николаевич звонко рассмеялся.

- Я обожаю твой смех, Игорюша. – Придав своей джазовой хрипотце эротическую шутливость, сказал Вячеслав Григорьевич. – Только я не понимаю, причем тут застывшая  музыка? Насколько мне известно, так называют архитектуру!? 

– Именно архитектурой я и любуюсь.

-Как же ей можно любоваться, Игорюша! От современной застывшей музыки с ее безликостью и отрешенностью можно только бежать без оглядки! От некоторых сегодняшних зданий просто стынет кровь. Помнишь тот билдинг, в котором раньше располагался наш офис? Это же не здание, а застывший до поры до времени монстр!

Вячеслав Григорьевич приложил трубку к уху и, взяв в правую руку пилочку, принялся равнять ей ногти левой руки. Изящные ногти Доброхотова  являлись предметом его гордости. Они и впрямь были хороши. Существуй в мире музей пальцев, то они стали бы его гордостью. Вроде «Сикстинской Мадонны» в области ногтей! 

   

- От современной архитектуры, - ответил на И.Н. Завадский, - можно сойти с ума, да я согласен! Однако же я любуюсь архитектурой вчерашних дней, а именно особняками девятнадцатого века.

 

Хозяин офиса слегка подул на свои пальцы и удивленно спросил:

 

- Как же можно любоваться эклектикой, Игорь! Всем этим скопищем разнородных художественных элементов и различных исторических стилей. Не понимаю?!

 

Игорь Николаевич обогнал бежевую «Волгу -21» улыбнулся, дружески помахал рукой седовласому водителю и ответил:   

 

- Нет, Вячеслав Григорьевич, эклектика не сборище, как вы выразились, различных художественных элементов и стилей, а неизбежно следствие диалога различных культур. Она существовала и в прежние времена, не только в 19 веке.

В. Г. Доброхотов переложил пилочку в левую руку:

- Да, эклектика существовала во все времена, но особую популярность она приобрела именно в девятнадцатом столетии. И знаешь почему?

 Игорь Николаевич, почесал лобную долю, но не найдя ответа, спросил:

- Ну и почему же?

Хозяин кабинета встал и, глядя на стоящий за окном старый клен, грустно вздохнул и ответил:  

- Да потому что виной всему является твой любимый романтизм!

Это замечание так поразило прожженного романтика Игоря Николаевича, что он чуть было не въехал в зад черному BMW. Завадский  прижал руку к сердцу и мило улыбнулся выскочившему из кабины автомобиля водителю. Хозяин BMW, увидев квадратную челюсть Игоря Николаевича, спорить, не стал, а предпочел  спрятаться в теплом салоне своего авто.

Замяв инцидент, И. Н. Завадский поинтересовался у любовника - компаньона: 

- Романтизм?  Причем тут, Вячеслав Григорьевич, романтизм и почему он мой?

Хозяин офиса чуть коснулся  букета алых роз, что стоял  (Доброхотов любил, чтобы у него в кабинете всегда стояли живые цветы) на его рабочем столе. Чуть подул на нежные лепестки. Улыбнулся и ответил:    

- Именно романтизм, ибо архитектура не только, как ты выразился,  застывшая музыка, но и выразительница нравов.

Нравы же в эпоху романтизма были крайне расшатанными. Отсюда и вольное обращение с историей. Позволение себе свободного перемещения в историческом времени и отказ от строгих канонов в искусстве. Да и не только в нем! Философия агностицизма, тоже детище романтического века, считающая  принципиально невозможным познания метафизических истин.

Вячеслав Григорьевич вновь уместил свой крепкий зад в мягком кресле и продолжил: 

- Эклектизм, что характерно, особенно ярко проявился именно у нас в стране и именно в тот ее период, когда империя зашаталась и задышала, что называется, на ладан. Ибо эклектика с ее стремлением соединить в себе разнородные художественные элементы, имеет место быть в период упадка государственности, а конец девятнадцатого века у нас как раз и являл собой чистой воды декаданс.  Декаданс с его чрезмерной перегруженностью, плохим вкусом и отсутствием индивидуальности. Отсюда вытекает весь коллективный бунт двадцатого столетия. Понятно?

Игорь Николаевич остановился возле зебры перехода. Приветливо улыбнулся молодой даме, что катила коляску с грудным ребенком. И ответил, включив в машине музыку: 

- Понятно. Понятно.  

Вячеслав Григорьевич вложив пилочку в кожаный несессер, спросил: 

- Что это у тебя играет?

Завадский, нажав на газ, сообщил:   

-Бах. Бранденбургские концерты, а точнее концерт номер три соль мажор.

Вячеслав Григорьевич положил несессер в шуфлядку дорого красного дерева стола:    

- О!  Это хорошая вещь. Особенно адажио. Я очень люблю Брандербурские концерты  в исполнение оркестра под управлением Караяна. Изумительная трактовка. И вообще мне нравится жемчужина с пороком.

Игорь Николаевич поинтересовался:

- О чем вы, Вячеслав Григорьевич? 

Доброхотов открыл лежащую перед ним записную книжку. Чиркнул в ней что-то карандашом и ответил: 

- Жемчужина с пороком. Так, мой дорогой,  называется барокко…  к эпохе, которой и относиться музыка Баха.

Завадский остановился у светофора, что горел каким-то не очень понятным светом не то красным, не то фиолетовым  и удивленным тоном сказал:   

- Вячеслав Григорьевич, но вы же только что бранили свободные нравы романтиков, а сами восторгаетесь пороком.

- Распущенность и порок, Игорюша, разные вещи. Порок это один из путей поиска истины, а распущенность ее полное отрицание.

Завадский некоторое время помолчал и когда зажегся не совсем зеленый свет, без смеха в голосе, а даже с некоторым не присущим ему трагическим оттенком, поинтересовался:   

- А мы с вами, Вячеслав Григорьевич, люди порочные или распущенные?

Доброхотов закрыл книжку, задумчиво покусал карандаш и ответил: 

-  Любовь, Игорек, не может быть ни порочной, ни распущенной она просто любовь.

Доброхотов вернул карандаш в фарфоровый (в виде головы Мефистофеля) стаканчик и уточнил:

 - Если ты, разумеется, меня любишь, а не делаешь вид, ради тех благ, что сулит тебе жизнь со мной?

- Да как же вам не совестно, Вячеслав Григорьевич. Ведь любовь, говоря словами моей любимой у битлов песни Сan’t buy me love. А я вас не просто люблю, Вячеслав Григорьевич. Я вас бесконечно обожаю! Да, будь вы рабом на галере. Я бы все равно вас любил и боготворил!  

Вячеслав Григорьевич нежно поцеловал микрофон и слегка дрожащим от волнения голосом произнес: 

- Спасибо, милый. Спасибо, дорогой. И я тебя очень и очень люблю.

Игорюша, внимательно следи за дорогой. Сегодня ветрено и сыро. Дорога скользкая, а ты у меня такой лихач! Когда ты будешь на месте?

Игорь Николаевич взглянул на часы и ответил: 

- Минут через тридцать.

Вячеслав Григорьевич бросил взор на антикварные часы времен золотого века империи  и сказал: 

- Приезжай скорее милый. Только, умоляю, осторожней, Игорюша.   

Вячеслав Григорьевич Добронравов, поцеловав трубку, и положил ее на телефонный рычажок.

 

                                         Главпид – 22   

 Завадский выключил связь и на ближайшем перекрестке повернул налево. И то ли задумался, то ли отвернулся на мгновение от дороги, а очнулся только тогда, когда услышал истошный женский крик. Завадский мгновенно устремил свой взгляд в лобовое стекло и увидел искаженное ужасом лицо молодой женщины. Он со всей силой нажал на тормоза. Колеса запищали, запахло жженой резиной. Машина остановилась в нескольких сантиметрах от  восхитительной женщины. Она была так красива, что ее не портила даже гримаса ужаса. Завадскому показалась, что он уже где-то видел это лицо и не будь обстановка столько драматичной, обладающей великолепной памятью, Игорь Николаевич непременно бы вспомнил, где он видел  эту красавицу. 

Завадский выскочил, из машины и принялся извиняться:

- Простите, мадам, простите. Ей Богу… Право, не знаю, как со мной могло такое произойти. Не иначе как черт попутал… с вами все в порядке, мадам?

- Причем тут черт!  – Возмутилась дама. – Нужно просто смотреть за дорогой. Вот и все дела!

 Виновник инцидента повинно склонил голову:

- Вы абсолютно правы, мадам. Простите. А впрочем, может и побить. Я на все согласен. Виноват.

Водитель полез в карман и вытащил из него солидный портмоне.

- Вот этого не нужно! Ни в коем случае, а вот за то, что вы искренне осознали свой поступок, я вас прощаю. Только впредь будьте внимательней, а то ведь не ровен час, нарветесь на бандюков. Так они вас за такие дела в миг жизни лишат.

- И вновь вы правы, мадам. – Сказал Игорь Николаевич, пряча кошелек в карман.

- Божественно правы! Вот же врут мужчины, которые утверждают, слушай женщину, но делай все наоборот.  Я непременно, мадам, последую вашему совету и впредь буду с удвоенным вниманием следить за дорогой. Простите меня! Простите меня еще раз! Я, право, не могу понять, как со мной могло такое произойти?! Я ведь водитель со стажем. Двадцать пять лет за баранкой. И вот на тебе. Поверьте, мадам, со мной это впервые. Простите.

Дама мило улыбнулась и ответила:

- Хорошо, прощаю, но впредь будьте внимательны.

Завадский положил, словно давал присягу, руку на сердце и заверил незнакомку:

- Мадам, клянусь больше ничего подобного не повториться.

 Женщина улыбнулась и сказала:

- Ну, вот и отлично! Прощайте.

Она перешла на другую сторону улицы.

- Мадам, погодите. – Остановил ее Игорь Николаевич. - Я перед вами чертовски виноват и хочу исправиться. Говорите, куда вас подвезти?!

Незнакомка махнула рукой и ответила:

- Да, нет спасибо. Мне тут рядом.

На что Завадский возразил:

- Мне кажется, что вы меня обманываете.

Дама, слегка наклонила голову, и пристально взглянув на Игоря Николаевича, поинтересовалась:

- Почему вам так кажется?

- Интуиция – раз. Второе - это район дипломатических представительств…  

- А может быть я дипломатический работник?

Игорь Николаевич покачал головой:

- Вряд - ли. 

- Почему? 

 - Для дипломатического работника вы слишком хороши. - Придав голосу легкую эротичность, промурлыкал Завадский. - Обычно на эти должности берут фригидных дурнушек.

Дама чуть округлила от удивления свои и без того огромные зеленые глаза и поинтересовалась:

- Это почему же дурнушек?

- Потому что фригидных дурнушек невозможно, да и по правде говоря, чисто физически не хочется, соблазнять и привлекать к шпионской деятельности.

- А вы что шпион? 

Завадский громко засмеялся: 

- Почему же шпион. Отчего шпион. Разве я похож на шпиона?

- А я значит, по-вашему, красива?

- Не просто красивы, вы Божественно красивы! 

Женщина и впрямь была красоткой во  всех отношения. Такой, которой одновременно хочется, и  любоваться, и обладать.

 Не женщина, а сошедшая с обложки модного журнала модель. Не что среднее между Линдой Евангилистой и Синди Кроуфорд. 

- Спасибо за комплимент.

- Разве это комплимент. – Дурашливым тоном сказал Игорь Николаевич. – Это только жалкая констатация очевидного факта. Для комплимента нужен не я, а как минимум Петрарка, а максимум Шекспир

- А если предположить, что я шпионка идущая вербовать дипломатического работника?

Игорь Николаевич кивнул головой:

- А вот это очень может быть. Очень даже может иметь место. Такая как вы соблазнит на шпионскую деятельность кого угодно. Впрочем, мне все равно шпионка вы или студентка. Я только знаю, что обязан довести вас до места вашего назначения. Садитесь!

Завадский распахнул дверь.

Незнакомка, покачав головой, произнесла:

- Я право не знаю.

- А что вас смущает? – Поинтересовался Завадский и тотчас же ответил. – А я понял! Вас приводит в смятение черный цвет моей машины и ее кладбищенское назначенье. Но уверяю вас, мадам, машина вполне безопасная и не сулит вам никаких неприятностей, а только одни удовольствия. Садитесь! А может, хотите занять водительское место?

- Нет! Нет! У меня и прав - то нет! Что вы, я и машины несовместимы! И я их боюсь, но мне кажется, что меня они бояться даже больше, чем я их!

- Ну, раз так, то поведу я. Уверяю вас, что я буду предельно аккуратным и своей ездой постараюсь доставить вам только плезиры. 

- Ну, если плезиры, то тогда поехали!

С этими словами незнакомка уселась на мягкое  сиденье катафалка.

                                                                 Главпид 23 

Водитель катафалка завел мотор:

- Приказывайте, мадам!

Дама слегка толкнула водителя в плечо:

- Ну, какая я вам мадам!  Меня Александрой зовут. 

- Что вы говорите!  – Восхищенно всплеснул руками Завадский и, не спрашивая адреса, завел машину и нажал на газ. – Александра - мое любимое имя.

- Заминаете инцидент?

- Ни в коем случае. - Завадский на мгновение замолчал, кашлянул и грустным голосом продолжил, - Так звали мою маму. Она умерла несколько лет тому назад.

- Что вы говорите! Такая молодая и умерла.

Завадский, удивленно взглянул на Александру, осведомился:

- Почему молодая?

- Да, потому что вы еще молодой человек.  

- Бросьте, ну какой же я молодой. Таких как я в народе называют старый пень. Но вообще – то меня Игорем Николаевичем зовут. Но для вас Игорь.  

- Ну, какой же вы старый. – Махнула на Завадского рукой пассажирка. – Да еще и пень. Нет, Игорь, вы человек молодой и весьма привлекательный.

- Ну-ну будет вам, Александра. – Слегка покраснев, пролепетал Завадский. – Тоже мне скажете: молодой, симпатичный. Вот некоторые говорят и не без резона, что мной только детей пугать.

- Лгут вам, Игорь! Лгут! Лгут! Но вы их не слушайте, а слушайте меня. Вы очень симпатичный и привлекательный мужчина. Вроде Швайцнейгера. 

- Швайцнейгера. – Изумился Игорь Николаевич. – Вот не думал. Мне все говорят, что я похож на Бельмондо. Но на Швайцнейгера? Первый раз слышу…

Вы, какую музыку предпочитаете?

 Завадский указал пальцем на проигрыватель.

- А вы, какую слушаете? 

- Да, я полагаю, что вам такая не понравиться.

- Почему вы так решили?

- Потому что такие девушки как вы любят, что нибудь этакое… веселое и быстро современное, а я же, как человек уже поживший предпочитаю классическую музыку.  Сейчас, например, слушаю Баха. 

- Боже, какое совпадение вкусов. Я тоже очень люблю Баха. Бранденбургские концерты. Особенно адажио в концерт номер три в исполнении оркестра под управлением Караяна.

Нужно было видеть Игоря Николаевича в эту минуту, потому что описать это невозможно, но если все-таки попытаться, то это можно сказать так. Завадский был похож на человека, который обнаружил в кармане тщательно обшаренных накануне брюк солидную пачку валюты.

- А откуда вы это знаете? – Спросил он тихим изумленным голосом.

- О чем?

- О Бранденбургских концертах? Караяне?  Адажио? 

- А почему вы так изумились?

- Да потому что у меня в магнитофоне как раз третий Бранденбургский концерт и как раз адажио, которое исполняет оркестр под управление Караяна. Игорь Николаевич нажал кнопку Play. Салон заполнила музыка великого немца.

- Божественно. – Сказала Александра после недолгого молчания.

- Истинно так. – Подтвердил ее слова Завадский. – Если такие красивые женщины слушают Баха, то у мира есть шанс!

- А если красивые женщины слушают попсового исполнителя, то, по-вашему, мир обречен?

- Разумеется. Попса это музыка вымытых мозгов, а у них не может быть будущего.

- Кем же они вымыты? 

- Средствами массовой информации, но это настолько затертая тема, что давайте, лучше поговорим, о чем нибудь другом. 

- Например?

 – Ну, для начала… вы кто по профессии, Александра, музыкант?

- Нет, нет, нет. Хотя могла бы стать, но у меня нет для этого соответствующей, уж простите, попы. 

- Как это нет? - Удивился Игорь Николаевич и смущенно добавил. – Очень даже есть и даже очень привлекательная.

- Безусловна есть. - Согласилась пассажирка. - Но для занятий музыкой нужна непривлекательная, а чугунная попа. Такая, чтобы могла сидеть по  двенадцать часов у клавиатуры. У меня, увы, такой нет.

- Чем же вы занимаетесь?

- Недвижимостью. В этом районе у меня, как раз, стоит дом на продажу. И у меня встреча с клиентами.

Игорь Николаевич удивленно взглянул на собеседницу.

- Поздно вы хотите сказать? Ну что делать, люди на службе и могут посмотреть предмет продажи только после ее завершения.  Потом наши пробки.  Бывает, что и ночью приходится работать.  

- Не боитесь? – Поинтересовался Игорь Николаевич и уточнил. – По ночам работать. В городе, что не день орудует новый маньяк.

Вот совсем недавно по радио объявили, что нужно быть осторожней в городе появился маньяк, убивающий своих жертв молотком.

- Отбойным?

- Не понял? – Переспросил Завадский. 

- Я спрашиваю - отбойным молотком орудует?

- А вы в этом смысле. Ну, я полагаю, что отбойным…  оно как бы несподручно.  Думаю,  обычным, которым забивают гвозди.  

Александра весело рассмеялась:

- Ну, обычный молоток мне не страшен!

- Почему это?

- Потому что я несколько лет занималась каратэ.

- Да, вам же цены нет! И музыкантша вы, и каратистка, и риэлтор, и просто красавица в конце то концов!

 Александра оставила комплементы без комментариев и попросила:

- Вот сейчас, Игорь, поверните, пожалуйста, направо.

Игорь Николаевич кивнул и повернул автомобиль в указанную сторону. Машина въехала на пустынную улицу. Возле двухэтажного недавно перестроенного особняка Александра  попросила:

- Заезжайте во двор этого особняка там есть стоянка. Это лучше, чем стоять на улице. Еще менты прицепятся.

 

И. Н. Завадский остановил машину на стоянке, хотел, было помочь  даме выйти из салона.

Но пассажирка остановила его:

- Что вы! Что вы! Сидите. Я сама, Игорь. 

Красавица открыла сумочку.

- Александра, вы что, собираетесь мне платить?! 

- Ну, да.

Игорь Николаевич осуждающе покачал головой: 

- Ну, как вам не совестно. Ой- ой. Я же вас чуть не убил… тьфу

-тьфу, а вы мне за это еще собираетесь и деньги  платить!? Нет, я не….

- Нет, нет, я должна. Я должна.

Александра  достала из сумочки, но не кошелек, а небольшой баллончик и нажала на кнопочку. В лицо Игоря Николаевича ударил пахнущий лавандой спрей.

Теряя сознание, Игорь Николаевич вспомнил, где он видел лицо случайной пассажирки. Она сидела за тонированными стеклами черного «BMW», которому он не так давно чуть не въехал в  зад. Видимо, в моей машине установлен «жучок»…  вот откуда она знала о Брандербурских концертах, и о Караяне, и...

На последнем «И» Завадский болезненно дернулся. Голова его безвольно упала на грудь. И из крепыша Игорь Николаевич превратился в истрепанный тюфяк.  Александра пощелкала, точно психиатр, длинными изящными пальцами. Несильно, но чувствительно, похлопала Завадского по щекам. Водитель на все эти пассы не реагировал. Александра достала из сумки телефон.  Набрала номер и сказала в трубку всего одно слово:

- Готов.

Красавица вышла из машины, и, пройдя несколько метров, повернула за угол. Там ее уже ждала голубая «Honda»  Она открыла дверь. Села на сиденье и повернула, уже торчавший в замке зажигания ключ, и сильно нажав на педаль газа, скрылась за поворотом.

Вскоре из особняка вышло два крепких молодца. Они открыли заднюю дверь катафалка. Вскрыли опечатанные Артуром Карловичем,  ящики с изделиями. Один из них достал из кармана телефон:

- Влад…

 - Кому Влад, - одернули звонившего на другом конце связи, - а кому Владислав Сергеевич. Что там у вас?

- Ничего.

- Что значит ничего? – Поинтересовался Владислав Сергеевич.

- То и значит, что в ящиках ничего нет. - После небольшой паузу он, чуть повысив голос, сказал. – Вот так нет и все…

 Ну, не то, чтобы совсем ничего. Так какая-то херня…    

Что нам делать… Хорошо ждем.

Вскоре из дома вышел: высокий, плечистый,  мускулистый, светловолосый, голубоглазый

арийской внешности мужчина лет сорока пяти. Владислав Сергеевич Хмыров, а это был он, всунул свою стриженную, как дошкольник шестядисятых годов, челку в салон катафалка, подтащил к себе один из ящиков. Ковырнул его небольшой фомкой. Выразительно хмыкнул. Вскрыл другой ящик. Поковырялся в нем и ничего в нем, не обнаружив, растворил гроб. Достал из пиджака нож с выскакивающим лезвием. Ткнул ножом обшивку. Похлопал по бокам того, кто ему только – что  звонил.

- Да, вы что Владислав Сергеевич!  – Возмутился молодой человек. 

- Рот закрой. Взяли этого и в подвал.

- А  машина? С ней, что делать?

- Пусть пока тут постоит.  

Молодые люди вытащили Игоря Николаевича из салона и потащили обмякшее тело по ведущей куда – то вниз затейливо скрипящей, мелодией «эх ухнем» лестнице.  

Как только лестница закончилась, они оказались в полутемном, пахнущем свежей побелкой и струганной доской, помещении. Молодые люди усадили Завадского в (напоминающее зубопротезное) кресло. Наручниками приковали ноги и руки Игоря Николаевича. Стянули грудь Завадского широким ремнем. Надели на голову шлем с множеством идущих к нему проводов.

Игорь Николаевич стал напоминать приговоренного к смерти на электрическом стуле заключенного.

Владислав Сергеевич поправил шлем на голове Завадского и приказал одному из молодых людей:  

- Дай-ка напряжение. Только небольшое. 

Молодой человек взял в руки, похожий на телевизионный, пульт и нажал на нем красную кнопку.

Игорь Николаевич дернулся, застонал и открыл глаза. Увидев, что Завадский пришел в себя Владислав Сергеевич приказал: 

- Свободны.

Молодые люди покорно направилась к выходу. Лестница, пропев под их ногами «эй ухнем», замолчала. Вскоре с улицы послышалось урчание мотора. Затрещал под шинами авто гравий.  Как только наступила тишина, Владислав Сергеевич подошел к Игорю Николаевичу и с участием поинтересовался:

- Очухался, дорогой? 

Завадский мутным взглядом посмотрел на незнакомца и тихим болезным голосом, поинтересовался: 

-  Где я?

Незнакомец, хамски сплюнув сквозь зубы, ответил: 

- Так давай сразу, договоримся, голубь, что вопросы здесь буду задавать я.

- Почему вы. Вы, что следователь? 

- Можно и так. 

- Гестапо?

- Почему гестапо, - Удивленно моргая выразительными ресницами, поинтересовался Владислав Сергеевич. – С чего ты взял.

- Да вы же на вид вылитый эсесовец.

- Нет, я не эсесовец. Я наш.

- А я…

- Так, - резко оборвал Завадского хозяин подвала, - ты меньше болтай, друг ситный, а лучше внимательно слушай, запоминай и анализируй. Так вот. Первое -  будешь себя правильно вести выйдешь из этого подвала живым и здоровым. Второе - поведешь себя неправильно, анормально, останешься здесь навсегда. И так вопрос первый. Где те херовины, что ты вез от профессора? 

Игорь Николаевич недоуменно взглянул на собеседника:

- Какие херовины?

Хмыров почесал мочку уха:

- Не включай дурака, милый. Не надо. Отвечай быстро и конкретно – где куколки?

Пленник напряг мышцы.

Хозяин подвала усмехнулся. Взял в руки клюшку для гольфа и, согнув ее восьмеркой, сказал: 

- Даже и не пытайся. Ремни крепкие. Козлиная кожа, но если даже и сумеешь их разорвать, то будешь иметь дело непосредственно со мной, а я тебе этого не советую. Хоть ты на вид и бугай, но уверяю тебя, что я и не таких Муромцев уделывал!

 И так я повторяю вопрос. Где куколки?

Завадский сделал еще одну попытку вырваться, но, получив сильный удар в солнечное сплетение, решил, что лучше будет отвечать:

- Хорошо. Хорошо. Я отвечу.

- И где они?

- В машине.

- Их там нет. 

- Как нет. А где же они? 

- Вот это я и хочу узнать у  тебя.

Пленник удивленно заморгал ресницами: 

- Но это невозможно. Я сам грузил их в машину. Там два ящика стоят. Стоят?

- Стоят, да только пустые.

Завадский  переспросил:

 - Пустые? 

- Именно.

- Но когда я их грузил они были полные.

- Они и сейчас полные, но не тем, что мне нужно. Где куколки я тебя спрашиваю?

- Я не знаю.

В. С. Хмыров  зловеще усмехнулся. Подошел к небольшому шкафу. Открыл створки. Что-то взял с полки. Когда он вернулся к креслу, то Завадский увидел в его руках небольшой чемоданчик. Хозяин подвала поставил чемоданчик на стол и стал доставать из него стоматологические инструменты.  Игорь Николаевич увидел, как на стол легли всевозможных конфигураций наконечники, щипцы, а также долото и молоток.

Дрожащим голосом он поинтересовался:

- Что это?

- Стоматологические инструменты.

- Но зачем они вам?

- А ты не догоняешь?

Игорь Николаевич, безусловно, как только увидел инструменты, то тотчас же сообразил, что к чему, но своему мучителю ответил:

- Нет. 

- Они здесь, потому что в детстве я мечтал стать врачом:

И. Н. Завадский хмуро пошутил:

- Доктором Менгеле.

- Нет – врачом стоматологом? 

- Почему стоматологом?

Хозяин подвала грустно вздохнул:

- Да, потому что очень боялся зубных врачей. Всякие там пломбировки. Уж очень больно они это делали. Так больно, что мочи моей не было! Это я сейчас понимаю, что анестезия у них была ни к черту. А тогда я мечтал. Вот вырасту, стану лечить зубы безболезненно, Однако же, стоматологом я не стал. Время на дворе наступило не стоматологическое. Перестройка, ускорение, а там ваучиризация подоспела… ну, не тебе, друг мой ситный, все это объяснять.  А сегодня я стоматолог! Почему, да потому у нас сегодня у кого деньги и власть есть тому все позволено. У меня есть и то и другое. Поэтому имею право быть, тем, кем захочу. Но я, милый мой, не всегда стоматолог, а только с несговорчивыми товарищами. Вот, когда они также как и ты молчат и пучат зенки, вот тогда мне и приходится прибегать к нереализованной мечте детства. Но, как ты сам должен понимать, работаю я не совсем профессионально. Можно даже сказать, что и вовсе без понятия. От чего… такое дело…  делаю несговорчивым товарищам больно, а частенько так и очень больно.

Хмыров  устрашающе пощелкал щипцами.  

Пленник сделал решительную попытку вырваться из плена.

«Несостоявшийся стоматолог» сдавил крепкими пальцами горло Игоря Николаевича:

- Сиди тихо и не рыпайся! Я в последний раз тебя спрашиваю, где куколки?

Завадский прошептал:

- А я вам еще раз отвечаю. Я не знаю. Честное слово не знаю. Я получил опечатанные ящики, а вскрывать и проверять их, меня не уполномочивали. Мое дело было их только доставить…

    - Куда?

- В офис. Вячеславу Григорьевичу.

- К какому Григорьевичу? К пидору этому что - ли?

Пленник возмутился: 

- Что вы себе позволяете! Не называйте, не знаю, как вас называть, его так. Он не пидор!  

- Вот тебе на! А как же мне прикажешь называть человека,  который  партнера по бизнесу, под вилы поставил? Только пидором и никак иначе! 

Завадский решительно возразил:

- Он меня не подставлял!

- А кабы не подставил, то ты бы, друг мой, в этом подвале не очутился.  А вообще-то.

Слушай!? Может ты того…

Короче, сам этого пидора Григорьевича решил кинуть. Спихнул кому-то по дороге куколок, а? Ну, давай быстренько колись и кати себе дальше.    

Завадский возмутился:

- Да как вы смете. Я. Я. Я честный человек! И потом, как и главное когда я мог реализовать эти самые куколки? Ведь вы как я теперь понимаю, вели меня от самой лаборатории. Потом девица эта… тоже ведь ваша!?  Ко мне подсела. Когда же я мог их спихнуть. Вы что… Я… я… Я физически этого не мог сделать.

- Я.Я. – Передразнил Игоря Николаевич мучитель.  – Головка ты от болта. Ладно, сиди пока здесь, а я пойду, кое с кем перетру. И пока я буду это делать, советую тебя все вспомнить.

Владислав Сергеевич вышел в соседнюю комнату и запер за собой мощную железную дверь.

Он подошел к столу. Снял трубку телефонного аппарата. Набрал номер.

- Александр Григорьевич. Влад Хмыров звонит.

- Слушаю тебя. - Ответил ему хриплый, каким обычно говорит киноактер, дублирующий  роль главаря мафии, голос. – Что у тебя, докладывай.

- Александр Григорьевич, а докладывать собственно нечего.

- Что не выполнил моего распоряжения?

-  Да, нет, я все выполнил, как вы велели. Клиент у меня в подвале, но куколок, о которых вы говорили у него нет, а где они он не знает. Судя, по всему, так оно и есть. Не при делах он. Чего делать?

- Может ты и прав. Может он и, впрямь, не при  делах, а куколки наши гуляют себя неизвестно где.  Но ничего мы их найдем.  

- Не понял?

- Да тебе и не нужно ничего понимать твое дело выполнять. Короче, кончай этого кукольника и сматывай с точки удочки.

- Что значит кончай?

- А то и значит или мне тебе инструкцию прочесть.

- Но он же не при делах… за что его…

- Нет, вы посмотрите на этого гуманиста. Не за что. Ты часом, родной, не Жан Жака ли Руссо начитался? Так немедленно выполняй команду. У тебя на все про все полчаса. Время пошло.

В трубке раздались тревожно - короткие гудки.    

 Владислав Сергеевич Хмыров вернулся в подвал. Подошел сзади, чтобы узник не увидел его лицо, и резко крутанул голову Игоря Николаевича. Раздался неприятный треск шейных позвонков.

Хмыров отпустил голову, и она безвольно упала на мощную грудь Игоря Николаевича Завадского.

«Хозяин подвала» поднялся по ступенькам. Вошел в темную залу. С кресел поднялись два человека один в кожаной, другой в спортивной куртке.

- Слышь, Череп. – Обратился Влад Хмыров к лысому человеку в кожаной куртке. - Возьмете в подвале человека. Отвезете его на машине, что стоит во дворе…

- На катафалке что - ли?

- Не перебивай. Доедите на этом самом катафалке по юго-западной дороге, до семидесятого километра. Там увидите крутой обрыв. Спустите катафалк под откос. Вроде как авария. Понятно?

Череп мастерски покрутил в руке времен войны хромированную немецкую финку и удивленно, поинтересовался:

- Погоди, Влад, какая авария. Ты же его порешил. Любая экспертиза установит, что прежде, чем попасть в аварию, его убили. 

Владислав Сергеевич усмехнулся и ответил:  

- Ты че, Череп, думаешь, что меня четыре года в училище и в спецгруппе «Омега» учили, как из говна свистульки лепить. Так что - ли? Нет, брат, меня там другому учили. Я его так замочил, что самая крутая экспертиза установит, что это травма получена во время аварии. Так, что встал и выполнил.

Череп, однако, не унимался и задал новый резонный вопрос:

- Но ведь он в катафалке разобьется!

- И что с того?

- Погоди. Как это что!? Начнут проверять, почему он ехал на катафалке. И тут же установят, что он этот катафалк брал для перевоза какого-то груза. Какого груза. Откуда он вез этот груз. Вычислить все это не составит труда, а там, как ты понимаешь, они выйдут на нас.

- Слышь, доктор Ватсон, ты давай тут не мути сюжеты, а выполняй, что тебе велят.

И не серди меня, Череп, не серди. Сердитый, ты знаешь, я дурной.  Так что давай грузи клиента и вперед!

Череп и человек в спортивной куртке вышли. В.С. Хмыров остался в комнате один. Загнал в проигрыватель СD и нажал на кнопку. Зазвучала песня

«Где-то далеко. Где-то далеко. Идут грибные дожди»

Владислав Сергеевич подошел к шкафу. Достал из него бутылку водки. Налил  полный стакан. Выпил. Вытер, не закусывая, тонкие хищные губы:

-Вот сука. Вот жизнь!  Я же учился, думал, что  Родину буду зачищать. Людей оберегать, помогать им в беде, а помогаю уйти из жизни. Да, пошло оно все…    

Владислав Сергеевич махнул рукой. Вышел из комнаты. Запер двери особняка. Сел в черный Мерседес. Из соседнего дома раздался жуткий собачий вой.

«По покойнику воет. - Включая мотор, подумал "несостоявшийся стоматолог" - Или к перемене погоды»

 В.С. Хмыров не ошибся. На следующий день и, впрямь, переменилась. Холодный дождь и пронзительный ветер, сменили солнце и жара.  

                                                        

                                                                  Главпид - 24.           

Павел Александрович Златоуст проснулся,  как обычно, рано. Ополоснул (холодный практически ледяной душ он примет после возвращения) лицо. Расчесал свою толстовскую бороду и великолепную копну рыжих волос. Надел красивый спортивный костюм фирмы «Адидас» и вышел во двор. Поднял глаза к голубым небесам. Глубоко вздохнул. Шумно выдохнул и побежал. В эту минуту, своей развевающей на ветру рыжей гривой, Павел Александрович походил на бегущего льва. 

Легкой трусцой миновал он  двору, пронеся по гулкой темной арке и выбежав из нее, направил свои стопы к городскому парку.

Пока он  туда бежит, поясним бег и не только утренний - самое живейшее увлечение профессора Златоуста. 

Павлу Александровичу известны и подвластны все виды бега. Спринт. Бег на средние и длинные дистанции. Марафонский бег. Бег кроссовой, с препятствиями, барьерный бег, популярный в новейшие годы бег в невысоком темпе, или попросту трусцой. Кроме этого:  бег с высоким подниманием колен, бег широким шагом, бег с отведением назад согнутой в колене ноги, бег скрестным шагом, бег прыжками.

Любо-дорого глядеть на бегущего «руководителя молекулярного отдела» кентавр, а не человек!  

Движения его рук следуют в унисон с беговыми шагами. Он делает энергичные отталкивания толчковой ногой, хорошо ее выпрямляя. Туловище чуть наклонено вперед по ходу движения голова с ним на одной линии. Плечи развернуты, не напряжены, смотрит вперед, как строитель коммунизма с плакатов минувшей эпохи.

Но вот профессор вбежал в чугунные ворота парка и нам должно прекратить наше описание и посмотреть, что же происходит в саду. Ну, начнем с того, что, не смотря на ранний час, из парковых репродукторов уже неслась, как нельзя лучше гармонирующая с бегом трусцой, песня «Эх дороги. Пыль, да туман»

Но оставим песню в покое. Песен за это утро из репродуктора прозвучит много, а донесем до читателя некоторую информацию о парке, по которому бежит специалист по молекулам. Так, что это за парк такой? 

А парк этот особенный. В давние кровавые времена. Да и не в особо давние, но не менее кровавые, на этот заросший диким кустарником и невысокими чахлыми деревьями  пустырь свозили, как утверждали знающие люди, тела казненных преступников. Хотя большинство погребенных никакими преступниками не были, а являлись людьми тихими и спокойными, просто на их несчастье случайно попавшими под  молотки очередного начальственного мучителя.  Когда же в стране установились оттепельные политические времена, то новое руководство, пытаясь, замести следы собственного участия в убиении невинных жертв, решило разбить на этом месте городской парк. Землю укатали, чтобы не дай Бог, не открылась сама собой парковая тайна, асфальтом и залили бетоном. На территории парка появились качели, карусели, и прочие колеса обозрения. Были посажены привезенные со всего света и обработанные в спец. лабораториях на предмет стойкости к здешним морозам: деревья, кустарники, цветы и прочая флора.

Вот в этот парк и вбежал профессор Златоуст. Влетел, точно ураганный ветер, точно метеор в атмосферу Земли! Вот так и не иначе. Не смотри, что сцецу по молекулам уже за пятьдесят. Он еще, Златоуст – то, если соберется так и молодому – двадцатилетнему удальцу фору даст.

Только, понимаешь ты, вбежал руководитель отдела в парк только удалился от его ворот, как уж прилип к его боку неизвестно откуда взявшийся, тоже любитель утреннего бега, ответственный чин из аппарата МВД.

- Добрый день, Павел Александрович. - Поздоровался чин.

- Добрый. Добрый, Валентин Петрович. – Назвал чина по имени отчеству Златоуст.

 

Мы от себя добавим и фамилию, и получится Валентин Петрович Задушайко.

Лучше фамилии для ответственного чина МВД и не придумаешь. Мы так думам, что из-за фамилии и пошел в свое время молодой лейтенант Валя Задушайко в карьерную гору.

 

Все началось с того, что молодой и красивый лейтенант привлек внимание одной уже немолодой (женского пола)  особы, что работала в центральном аппарате МВД…

Впрочем, я увлекся. Валентин Петрович Задушайко только мелькнет на страницах нашего повествования, а если так, что уделять его персоне особое внимание не стоит.

- Как дела, Валентин Петрович? – Поинтересовался зав молекулярным отделом. – Рад видеть вас в добром здравии!

 Хотя на самом деле Павел Александрович был ужасно недоволен присутствием В. П. Задушайло. Потому что зав лабораторией любит бегать в одиночестве. Чтобы так сказать и ритм держать, и вслушиваться в свой организм. А как в него вслушаешь, если, то о погоде, то о поносе, бубнит вам под ухо малосимпатичный человек?

- Слава Богу. Слава Богу. – Ответил Валентин Петрович.

 

Хотя, но это сугубо меж нами, не верит Валентин Петрович ни в какого Бога, а только делает вид, ну модно сейчас быть верующим, что верует. Да он, опять же между нами, и в дьявола-то не верит. А уж в кого-кого, а в этого субъекта Задушайко верить просто-таки обязан. 

Потому как занимался он всю свою жизнь делами, как раз дьявольскими: мучил и избивал, в целях добычи информации подследственных и часто безвинных, просто-напросто без меры.

Его даже в собственным ведомстве (за глаза) называли «мучителем»       

-Слава Богу, профессор. Бегаю вот понемножку. Форму, так сказать, держу. 

- Да бег - замечательная штука. И для нервов и для души. Оченья это дело люблю! 

- Я тоже люблю. Но в отличие от вас бегаю только по утрам. Вы же я знаю, и вечерком любите пробежаться? 

- Люблю и вечером. 

- И не смотря на погоду?

Спец по молекулам остановился и поинтересовался:

- Это допрос, Валентин Петрович?

- С чего вы взяли?

- Много вопросов для одного утра.

- Бог с вами, профессор, два вопроса - вы называете много:))))) 

- Для утра, пожалуй!  Давайте конкретней, что вас интересует, уважаемый Валентин Петрович?

- Ничего меня не интересует! Бог с вами! Что вы, профессор. Ни в коем разе. Я к тому интересуюсь, дорогой мой Павел Александрович, чтобы предупредить вас…

Профессор не дал договорить чину из МВД и взволнованным голосом, поинтересовался:

-Предупредить! Предупредить о чем? О то, что я у вас на крючке… или как это у вас  называется!? 

-На каком крючке, что вы такое себе вообразили, право. Я хочу вам сказать, но это по секрету, по-дружески, так сказать. Об этом даже прессе не известно. Видите - ли, в нашем парке. Ну, в этом самом… по которому… мы с вами сейчас бежим. Уже ни одну неделю орудует серийный убийца. Изверг этот рода человеческого убивает своих невинных жертв. - Чин из МВД взял трагическую паузу. – Чем бы вы думали? Вовек не догадаетесь!  Вообразите себе, уважаемый профессор, своих жертв этот…  выродок человеческий…   убивает молотком… 

- Отбойным? 

- Не понял?

- Я интересуюсь, каким молотком он убивает отбойным  или обычным?

 

Валентин Петрович остановился и недоуменно уставился на убегающего от него профессора. Встрепенулся, заметив на какое приличное расстояние тот уже  убежал,  и со всех ног пустился его догонять. Наконец Валентин Петрович догнал зав лабораторией и ответил:

- Нет не отбойным молотком,  а обычным, которым забивают гвозди.

- Тогда у него против меня нет шансов, ибо тех, кто нападал на меня я, как правило, скручивал одной левой!

- Одной левой? 

- Именно ей! 

- И откуда же у научного работника такая сильная левая рука?

Профессор Златоуст остановился. Несколько секунд молча смотрел на чина, потом решительно произнес:

- Нет, это все-таки допрос!

- Да, нет же! Никакой это не допрос - уверяю вас! Просто мне, действительно, интересно. Ведь научные работника это, как правило, физически слабые люди. А вы приятное исключение: и бегаете вы, и бандитов вы крутите. Как же это может быть неинтересно?!

- Да, что же тут интересного. Ничего интересного! Природа, создала меня таким. Так сказать, и физически, и интеллектуально развитым.

- Спартанцем что - ли? - Блеснул эрудицией Задушайло.

- Пожалуй, что и так.  Только у спартанцев этого добивались воспитанием и упражнениями, а меня без всякого Якова этим наградила природа. Вот просто взял и родился умным, сильным и одновременно красивым.

- Везет же некоторым, а я и в институте учился, и в спортзале спину по шесть – восемь часов  гнул.  У нас знаете, какая физ. подготовка в  академии МВД была. Ого - го, была подготовочка!  Уж как нас там мочалили. Ох, как выматывали! Хочу заметить, что кроме физ. подготовки еще  общие предметы душу вынимали. Выйдешь из спортзала, а тут тебе на шею прыг уголовный кодекс. За ним криминалистика. За ней следственная практика.

Не успеешь от нее избавиться, как глядь, экзамен по социалистической экономике подоспел.  Ой, ты, Боже мой, и прочее разное всякое.  А вы вот просто родились и все. Даже завидно!

Павел Александрович решил сменить тему и поинтересовался:

- Ну и что ваш это молотобоец? 

- Какой молотобоец?

- Да тот, который по парку ходит и людям молотком голову пробивает?

- А почему «молотобоец»?

- Как же его еще назвать! 

- Молотобоец. Молотобоец.

 Чин из МВД задумался. Лицо его озарилось неземным светом. Очевидно таким же светилось оно у Пифагора, кричавшего из ванны «Эврика!»

- А здорово вы придумали! Нужно будет товарищам из оперативного отдела сказать, чтобы они этому маньяку дали оперативную кличку «молотобоец»  

Нет, все-таки как не крути, а хорошо родиться сразу  с головой. - Задушайло взглянул на часы и воскликнул. - Батюшки светы. Заговорился я с вами, а ведь мне на службу пора.

Прощайте, профессор.

Валентин Павлович под песню из репродуктора «Бегу, бегу дорогам нет конца» поспешил домой.

Профессор же выбежал на безлюдную парковую алею и увидел мужчину, если можно так сказать «горской» смоляная  борода, горящие недобрыми углями глаза, внешности. Златоусту даже показалось, что из пиджака незнакомца торчит молоток.

«Горский человек», неспешно перебирая четки, внимательно осмотрел с ног до головы профессора. …

«Вот новый поворот» Раздалось из паркового динамика.

П.А. Златоуст подумал

«На вечерней пробежке нужно быть действительно осторожней»

                                                   Главпид 25   

Вечером, собираясь на пробежку, спец по молекулам  вытащил из кладовки (некогда служившую для оконных штор)  никелированную трубу.

Хотел вынести ее из дому тихо. Не беспокоить понапрасну дорогую и любимую Катюшечку. 

Павел Александрович познакомился с женой, будучи студентом и с тех пор вот уже более двадцати с чем-то…

Нет, сколько точно, проси его не проси, П.А. Златоуст не скажет. Не помнит. Такова структура его памяти. Да ему это, собственно, и не нужно. У его супруги великолепная память. Катюша все помнит и всегда напомнит забывчивому мужу: и о дне рождении, и о дне свадьбы, и…

Так как (супругу профессор называет только ласково- уменьшительными именами)  Катеночек, точнее Екатерина Васильевна Златоуст – Белянка тоже не ведущий персонаж повествования, то и очертим ее несколькими словами, точнее,  сентенцией

 « сорок пять баба ягодка опять ягодка опять»  

Катерина Васильевна и впрямь похожа (лицо ее горит здоровой краснотой и свежестью)  на ягодку «малинку»

Тому способствует и бег, и оздоровительная физкультура, и кремы, и ванны, но более всего забота мужа. Все свои открытия специалист по молекулам делает  в первую очередь исключительно ради жены, чтобы Катюшечка всегда оставалась красивой и привлекательной. Попробовал бы он этого не делать! Котеночек дама властная и требует от мужа безукоснительно выполнять  все ее требования. В том, числе и омолодительного, если так можно сказать, характера.  А если бы не требовала, то кем бы был Павел Александрович Златоуст? Да никем. В лучшем случае старшим научным сотрудником, а так профессор, руководитель молекулярного отдела, можно сказать, научное светило.

Дайте срок, за свои разработки П.А. Златоусту воздвигнут  памятник. Да, что там памятник соорудят монумент!

Но вернемся к собирающемуся на пробежку руководителю отдела.

Так вот, как он не хитрил с трубой, пытаясь вытащить ее из дома незаметно для супруги, да только у Катюши нюх дай Бог каждому. Одним словом вычислила Екатеринушка супругову трубу. 

- Паш. – Катюшонок зовет супруга сокращенно.

В этом сокращении Екатерина Васильевна видит нечто любовно – доверительно.

Е.В. Златоуст – Белянка любит своего супруга, хотя, что таить, частенько изменяет ему с одним  смазливым молодым человеком.  

Супруга профессора называет эту шалость «Крутануть хвостиком» 

Но и Павел Александрович не без грешка. Да, что там без грешка. Павел Александрович греховодник свет не видал. Охоч он до женского пола. Ох, падок!  И частенько шалит он с секретаршей отдела, с младшей научной сотрудницей и со смазливенькой продавщицей из  магазина «Спортивный инвентарь»

Свои сексуальные проделки специалист по молекулам называет на манер жены, игривым выражением « забросить живца» 

Но в целом супруги живут дружно и радостно. Можно сказать – родственные души.

- Паш, так зачем же ты берешь с собой эту трубу? Ты чего-то боишься? 

Сердце приятно заныло у руководителя отдела.

«Заботится, Котенок, Чует, чует что-то не ладное. Вот оно любящее сердце. Вот она родственная душа!»

Профессор улыбнулся:

- Что ты, родная, чего мне бояться!?

- На что ж тебе тогда тебе эта железка?

- Хочу сегодня поупражняться… растяжкой мышц спины.

Руководитель отдела положил трубу на плечи и сделал несколько движений.

- Вот видишь!  А ты о чем подумала?

-  Маньяке!

- Каком, Котеночек?

- О котором пишут в газете. 

Профессор нежно обнял жену и сказал:

- Ну, что ты право, дорогая, разве можно верить желтой прессе. Они же если не сами придумаю новость, то из мухи сделают слона, а из искры раздуют пламя!

- Журналисты не журналисты, а ты будь там осторожней, Паш. 

- Хорошо, Котеночек, буду осторожней, но с другой стороны маньяков, как правило,  интересуют красивые девушки, а я уже дядька. Можно сказать, старый пень! 

Так на какой черт я сдался новому Чикатиле?

Сказав это, профессор вспомнил лицо горской наружности, что видел он сегодня утром.

П.А. Златоуст поцеловал супругу и вышел из квартиры. Спустился на лифте на первый этаж. Вышел из подъезда глубоко вдохнул, выдохнул и, помахав, глядящей на него из окна супруге, рукой, побежал.

Екатерина Васильевна, как только супруг скрылся из поля зрения, подняла трубку. Набрала номер.

На обратном конце связи. В огромном лофте (с окнами на залитую желтым светом фонарей улицу) молодой человек архи приятной наружности поднял трубку и волнующим женское воображение голосом, сказал:

- Алло.

   - Марсик – это я. – Промурлыкала Екатерина Васильевна Златоуст - Белянка. – Он только, что вышел так, что мы можно поворковать.

Тот, кого профессорская супружница назвала марсиком, на самом деле имел фамилию Берковский, а имя отчества Марк Константинович. Вот собственно и все, что можно сказать об этом совсем незначительном «герое» повествования.  

Поскольку герои литсериала о которых было сказано выше ничтожные, то вернемся к одному из ведущих персонажей.

 Павел Александрович миновал арку, пробежал по улице, пересек площадь, проскочил парковые ворота и вбежал на главную аллею. В парке было темно и пустынно, но, как и утром, работала парковая радиоточка. Она передавала что-то классическое, кажется, первый концерт для фортепьяно с оркестром П.И. Чайковского. Руководитель отдела сделал малый, средний, закончил большой круг, но никого подозрительного, включая и лицо горской национальности, которое он наблюдал утром, не увидел. Профессор швырнул в кусты металлическую палку и трусцой направился к выходу.

Однако, не добежав до парковых ворот метров сто, молекулярный спец уткнулся во что-то огромное. Павел Александрович поднял глаза и увидел перед собой человека в огромной соломенной шляпе, отчего он походил  на  гигантский гриб боровик.

Человек нажал на кнопочку маленького баллончика. В лицо профессора ударила упругая (пахнущая лавандой) струя.           

  

                                                        Главпид 26

    Ранним утром в заокеанском, уже упомянутом нами  городе Роялвиле,  небольшой частный самолет без «всяких  яких» или, если хотите, без сучка и задоринки коснулся земли, стремглав побежал по бетонной полосе аэродрома, и, перейдя на легкий бег, замер  у канареечного цвета ангара. Там его уже поджидал черный миниван «Додж Караван» Как только самолет выключил свои моторы из «Доджа» выскочило двое мужчин.  Для этих мимолетных героев литсериала хватит и нескольких слов. Один из них (тот, что был светлее лицом) при ходьбе слегка припрыгивал. Тот, что имел лицо смуглое,  несколько подскакивал. Мужчины (своими странными походками) подошли к хвостовой части самолета и вытащили из его люка увесистый ящик. Судя по всему можно предположить, что они были либо аэродромные грузчики, либо представители компании занимающейся грузовыми перевозками. Ящик этот (на  котором черной краской была написана буква  «W») они, соблюдая крайнюю осторожность, перенесли (со стороны это напоминала какой-то чудной танец)  в машину. Тщательнейшим образом (чтобы даже и в случае тяжелейшей аварии,  ящик не получил бы ни единой царапины) укрепили в багажном отделении. Закончив с погрузкой, они влезли в салон. Пристегнулись ремнями (в Роялвиле с этим не шали) безопасности. Водитель (тот, что посветлее лицом)  повернул ключ зажигания, и машина на высокой скорости полетела к полосатому  шлагбауму, над которым (точно презрев закон гравитации) парила надпись «Exit».

У шлагбаума, автомобиль не заглушая мотор, остановился. Водитель провел своей желтой пластмассовой карточкой по экрану монитора. Шлагбаум бесшумно взлетел к утренним небесам.

Додж тронулся с места. Выехал на асфальтированную дорогу. С нее на бетонную скоростную автостраду и уж потом нырнул в освещенный ультрамариновыми фонарями туннель.

Выскочив из него, автомобиль замер у горящего красным огнем светофора.  Водитель, дожидаясь зеленого света, охватил руками баранку, положил на нее свою голову, и сказал с придыханием:

- Ахххх каккк хорошшшоооо.

- Что?    

- Он то. 

Смуглявый пассажир чуть наклонился голову:  

 - Билдинг что-ли?

- Не, то, что над ним.

- А что над ним? Ничего не вижу.

- Ну, это желтое.

- Ну, ты даешь! Это ж не желтое! Это ж солнце!

- Ну, пусть себе и так, но все равно красиво!

Медленно вскарабкивающееся на гигантский небоскреб солнце и впрямь являло собой превосходную картину.     

Пассажир скептически усмехнулся:

- Ты давай е… твою м… рот варежкой  не разевай, а на педаль жми. Вон уже зеленый загорелся.

- Да пошел ты на х… ! 

Еще одна деталь водитель и пассажир разговаривали на том же самом языке, на котором написан  литсериал. Лексика их изобиловала густо замешанной ненормативкой, что случись ее услышать поборнику языковой чистоты, то уши его всенепременно бы свернулись в трубочку. Вроде мундштука папиросы «Беломорканал»  

- Бл… тоже мне грамотей е…  тебе в ж….  нашелся - школта! Как еб…у те сейчас меж глаз.  

Водитель, тем не менее, не выполнил свое обещание приложиться компаньону меж его выгоревших вежд, а вместо этого сильно нажал на педаль газа. 

Машина, набирая обороты, помчалась по широкому, носящему имя национального героя, бульвару.

Вскоре она съехал с него, и устремилась к «Райским Воротам»

Название это может навести читателя на мысль, что автор, а он часто практикует в своих произведениях, каким – нибудь образом, о котором он скажет чуть ниже, убил своих героев и направил их к «Воротами Рая»

Но, во-первых, не пройдя Божьего суда, как утверждают знающие люди, к заветным воротам вас не подпустят и на пушечный выстрел.  Во-вторых, «Ворота Рая»  на самом деле были не те самые ворота, о которых мечтают отравленные «религиозным дурманом» граждане, а являлись ничем иным, как элитным жилым комплексом.

Комплекс этот расположился  в здании (перестроенном на ультрасовременный лад) бывшей табачной мануфактуры.

Очевидно, исходя из того, сколь многих табачная зараза отправила на тот свет, монолитному жилому комплексу и было присвоено имя «Ворота Рая»

«Додж» остановился на стоянке расположенной возле парадно-зеркального входа.

Тот, кого водитель назвал «школтой» вытащил из кармана мобильник и, перейдя на язык, который изредка всплывает на страницах литсериала, сказал:

- Mr. Grig? We are at your home… What code it is? Two. Two. Fourteen. Well we will be soon.

Пассажир отключил связь и сказал водителю:

- Погнали! 

Мужчины вышли из машины. Подхватили ящик и походкой, в стиле какого-то латиноамериканского танца, направились к центральному входу «Райских Ворот»

Двери разъехались. Грузчики вошли в холл. На встречу им кинулся, напоминающий встревоженного бегемота, швейцар и поинтересовался:

-What is this?  

- This is for Mr. Grieg. Two. Two. Fourteen.

- Ok. – Кивнул своей огромной головой швейцар, и грузчики продолжили путь.

В обшитой красным деревом кабине лифта они поднялись на второй этаж. Выкатили из кабины ящик. «Школта» деликатно постучал небольшим молоточком, что служил вместо звонка, по латуневому квадрату, с латинской буквой «С» и номером «2214»

Дверь, грузчиков уже ждали,  моментально растворилась. В проеме они увидели   представительного - на первый взгляд лет сорок пяти - мужчину. 

На нем был красивый шелковый халат под ним сорочка с эмблемой фирмы «Polo» На крепких тренированных ногах светлые брюки, а на огромных ступнях легкие туфли. Судя по одежде, а также находящейся, как говорят военные люди, в полной боевой готовности сумке с металлическими клюшками, хозяин роскошного апартамента был любителем игры в гольф. Таким любителем, что, не смотря на утро трудового дня, вот-вот  должен был выехать в  элитный (коих в окрестностях города было «пруд пруди») гольф клуб. 

 - Where is to put, sir?

- Here. 

Грузчики осторожно сняли с каталки ящик и положили его рядом с величественной однорукой бронзовой статуей.

На вид это было изображение,  какого-то деятеля, но литературного или политического, грузчики, не обладая достаточным интеллектуальным багажом, сказать, не могли.

Возможно, позволит себе блеснуть эрудицией автор,  это был отлитый в бронзе ни кто иной, как Сервантес? 

«Школта», видимо только он мог объясняться на языке хозяина апартамента, вытащил из кармана бумагу и сказал:    

- Here, sir.

-Not problems

Мистер Григ взял в руки, протянутый ему карандаш, и расписался в квитанции о получении груза. Вернув карандаш и бумагу, он достал из кармана брюк бумажник. Вытащил из него мелкую купюру, и сказал, протягивая ее «Школте»:

- Take please.

Грузчики поклонились и в унисон произнесли:

- Thank you! 

                                               Главпид  27 

    Как только грузчики вышли из квартиры. И затих шум лифта. Мистер Григ подошел к ящику. Открыл его и минут  пятнадцать, хотя так и не бывает, бездыханно, точно однорукая, что стояла рядом с ним, бронзовая статуя, смотрел на его содержимое. Мистер Григ смотрел бы возможно и все тридцать минут, а может даже целый час. Но в его светлых брюках зазвонил телефон. Хозяин богатых апартаментов  (впервые за эти пятнадцать минут) моргнул. Достал из кармана трубку. Нажал на кнопку и сказал, на том языке,  который изредка, да и то короткими фразами мелькает в литсериале. Так как говорил и говорить он будет много, то лучше отобразить его речь на понятном читателю языке. И так мистер Григ сказал:

- Алло, слушаю.

- Алекс, ну я же тебя жду. Мы же договорились в восемь ровно, а уже пятнадцать минут девятого.

Хозяин апартаментов взглянул на часы и воскликнул: 

- Ой, извини, Давид. Извини. У меня тут возникла небольшая проблемка. Но я уже готов.  Сейчас спускаюсь. Ты где припарковался…  Прямо у подъезда. Прекрасно. Через две минуты буду.

Мистер Григ подхватил сумку с клюшками. Вышел в коридор. Нажал на кнопку лифта, но, не дождавшись его, спустился по лестнице.

Дежурно улыбнулся швейцару, произнес короткой беглое «Hi» и вышел на крыльцо жилого комплекса «Райские Ворота».

Мистер Григ тотчас же увидел стоящий в тени огромного платана темно-синий джип «Grand Cherokee» и дружески помахал рукой водителю. 

 На что тот укоризненно постучал по корпусу своих часов.

- А вот и я. - Сказал мистер Григ, садясь в мягкое пассажирское кресло. 

- Очень рад.  - Напряженным голосом, произнес хозяин джипа. 

- Не злись, Давид. Я, правда, был занят.  

- Ок!

Водитель изобразил на своем несколько бабском лице улыбку и включил мотор. Из динамиков раздалась сентиментальная композиция в стиле «Mellow Jazz», большими почитателями которого были мистер Ранд и мистер Григ.

На первый взгляд, как было сказано выше, мистеру Григу можно было дать лет сорок пять – пятьдесят, но если быть точным, то на момент описываемых событий ему исполнилось сорок семь лет, пятьдесят шесть дней и три часа, тридцать пять минут. 

 Внешне большой и широкий мистер Григ походил на бильярдный стол, а лысая голова его чем-то напоминала, последний, не забитый в лузу, шар. Солнечный, притушенный темным лобовым стеклом, свет придавал коже его лица мягкий цвет слоновой кости, рельефно высвечивая гладкую поверхность его лица. По социальному статусу, то есть по общественному положению мистер Григ являлся хозяином издательства «Publishing House - Grig»

Что касается мистера Рандала, то на красивом накаченном  (гантелями, штангами и прочими спортивными снарядами) теле имел он несколько, как было сказано выше, бабское лицо. Возраст мистера Ранда расходился с приятелем в полсотни дней и нескольких часов. По социальному положению друзья разнились лишь тем, что Давид Рандал был хозяином крупной лесоторговой компании. 

Оба в свое время обожглись на сексуальных играх с личными секретаршами. Оба платили солидные отступные и с тех пор свободное время проводили не в женском обществе, а джаз барах и в «fitness club» 

 

Машина некоторое время ехала, по обе стороны обсаженной  цветущими - в эту пору – каштанами, городской улице. Затем выехала на развилку, указатели на которой отправляли вас на все четыре стороны света.  Джип постоял какое-то время на светофоре и, скатившись по довольно крутому спуску на автостраду, помчался в северном направлении. 

Пока машина осталась в пределах города водитель пассажиры хранили молчание. Мистер Григ сладко позевывал, а мистер Рандал внимательно следил за правилами движения, но как только транспортное средство покинуло город, приятели разговорились:

- Давид, - сказал мистер Григ, подтягивая к себе сумку, - ты посмотри, какой я приобрел инвентарь. Все новенькое только вчера привезли непосредственно с фирмы изготовителя. Попробуй-ка, какой тяжелый вуд.

  Мистер Рандал подержал в руках клюшку и сказал:

- Тяжелый? Да нет обычный.

- Как же это может быть обычным. - Возразил мистер Григ. - Когда все - изготавливалось по спецзаказу!? А мой «айрон». Ты посмотри, какой у него потрясающий угол наклона. С таким углом я могу послать мяч больше чем на двести метров. Посмотри. Посмотри.

Мистер Рандал взглянул на клюшку, что тыкал ему в лицо приятель и ответил:

- Угол действительно необычный, но двести метров это ты, my friend, хватил.

На двести метров даже  Тайгер Вудс мячи не посылает.

- А я пошлю! Вот увидишь, пошлю!

- Да, ты же и с пяти ударов не попадаешь с фервея на грин. Хотя для этого нужно не более двух ударов! А тут на двести…

- Я не попадал, потому что у меня был плохой инвентарь.

Мистер Рандал усмехнулся и сказал, то, что в русском языке имеет аналог «Плохому танцору  яйца мешают» или «Не топор тешет, а плотник»

-A bad workman blames his tools.

- Возможно, но в моем случае был виноват именно инвентарь. Вот увидишь, как я сегодня буду играть!

- Увижу. Увижу. – Согласился мистер Рандал. – Тем более что осталось всего ничего. Вон уже и вывеска видна.

Мистер Григ поднял глаза и действительно увидел огромный панкарт с надписью  Private Golf Club «Greate Fields»

Джип въехал на территорию гольф клуба и остановился, на плотно обступившей ее  кленом, елью и сосной,  автомобильной стоянке.

Приятели вышли из машины. Мистер Рандал перебросил сумку с клюшками через плечо и сказал приятелю.

- Ну, пошли что - ли, Алекс. Задам тебе перца! 

На что мистер Григ лихо, вращая клюшку «Sand Wedge», ответил:

- Еще кто кому задаст!

- Я тебе и это без всякого сомненья. Я сегодня в отличной форме. Так, что готов свою задницу, старина!

Мистер Григ недовольно повел бровью и хмуро сказал:

- Мне, кажется, ты забываешься, Давид. Переходишь, так сказать, границы личного поля.

Мистер Рандал виновато улыбнулся и, протянув другу руку, сказал:

 - Прости, Майкл, я не хотел тебя обидеть.

- Ок.

С этим друзья повернули за угол и увидели перед собой ярко зеленое поле. 

 

                                     Главпид 28 

Минут через тридцать к самолету, из которого двое грузчиков вытащили ящик с пометкой «W» подъехал светлый миниван марки «Ford»

Из салона его вышли двое молодых людей внушительной комплекции, и грациозно поигрывая - один тот, что был несколько пониже дельтовидными мышцами, а тот, что чуточку повыше трапециевидными - направились к самолету.

Дельтовидный, назовем его так, поскольку настоящее имя этого героя автору литсериала неизвестно, крикнул в темные «внутренности» аэроплана на языке на котором написан литсериал:

- Эй, есть тут кто-нибудь?

- Есть. – Откликнулся точно Ийов из чрева рыбы, мужской голос. – В чем дело?

В разговор вступил, назовем его, «трапециевидный»

- Мы по поводу груза «М» Есть такой на борту?

- Имеется. Покажите квитанцию.

Трапециидальный отвернул воротник своей куртки. Увидев значок, со скрещенными крыльями, голос объявил: 

- Получите.

И к молодым людям подполз картонный ящик.

Грузчикам (по умолчанию) он показался гробом, в котором обычно присылают тела погибших в горячих точка, военнослужащих. Хотя ничего общего с грузом «200» голубой  ящик категорически не имел. Молодые люди молча вытащили груз из салона и потащили его к минивану, втолкнули его в открытую дверь, укрепил груз так, что тот ни скользнуть, не прыгнуть, ни еще чего – нибудь в этом роде ящик решительно не мог. Поскольку  дороги, в городе не смотря на безбожные поборы с автомобилистов, оставляют желать лучшего. Даже лучше сказать не лучшего, а безапелляционного наказания (за их состояние) отцов города.

Закончив с погрузкой, грузчики влезли в кабину. 

«Трапециидальный» захлопнул дверь, включил мотор, из динамиков раздался приятный женский голос. На языке, который изредка встречается на страницах литсериала, поэтому мы его переведем на доступный язык, она известила слушателей радиостанции.  

- Представители ведущих мировых конфессий осудили создание искусственного  человека. И ранее они неоднократно высказывались против создания жизни искусственным путем, однако поток критики резко усилился после того, как на прошлой неделе представители компании «Clonic» заявили, что нарушат закон, противоречащий развитию науки. В связи с этим было сделано соответствующее заявление…

- Выключите ты эту х…ю! – Потребовал «дельтовидный» - Поставь что- нибудь реально - пацановское!

- Легко. - Сказал водитель и нажал кнопку «CD» Из динамиков понеслась песня в стиле шансон «Владимирский централ. Ветер северный»

Водитель нажал на педаль газа, и «Форд» резво побежал  по тем же улицам, туннелям и бульварам по которым недавно ехал и «Додж Караван»

Единственно, что отличало проезд светлого минивана марки Форд так это – то, что, въехав в огромную лужу, он обдал грязной водой просившего милостыню  у обочины дороги безногого нищего.

Безногий резво вскочил, на мнимо ампутированные конечности, схватил в руки кирпич, который подпирал надпись на картоне « Help» и метнул его в  заднее стекло минивана.   На Фордовское счастье камень упал на проезжую часть, не долетев до стекла всего ничего.

- Fuck you. – Воскликнул, тормозя машину,  водитель. – Ну, я тебе сейчас нагну!   

  - Сиди тихо. – Крепко схватил его за руку пассажир.

- А если бы он в тачку попал?

- Ну, не попал же. Ты прикинь, наедут копы, начнут тут…  че да как?  Шеф просил доставить нас груз тихо… без шума, а если мы этого не выполним, то он нас так нагнет, что  мало не покажется.  

- Ок! - Согласился шофер. – Поехали…

На последних аккордах «шансона» Форд остановился у парадного входа жилого комплекса «Райские  Ворота» 

Дельтовидный достал телефон и набрал номер:

- Madame Frisch? Your code-eight, eight one two…

Ок!

Молодые люди вышли из машины. Достали ящик и вошли с ним в вестибюль уже знакомого нам комплекса «Ворота Рая»

На встречу им метнулся, похожий на бегемота, швейцар:

-Where are you going?

- Madame Frisch.

- It's there. 

Швейцар, указав в сторону лифта, сладко зевнул. 

Вскоре грузчики стояли перед нужной дверью. «Дельтовидный» постучал молоточком по золотой пластинке с номером D 8812 

  Двери растворились, и на пороге возникла дама, возраст которой на языке идиш имеет определение  «бабкес», а в русском языке «старая кошелка»

На вид (грузчикам) дама показалась, что называется, «ни рожи ни кожи» или «ни рыба ни мясо»

Но это спорное утверждение, потому что на безрыбье, как известно, и рак рыба. 

- Hi Madame. – Дружно поздоровались визитеры.

Дама молча кивнула и прикрыла нос рукой, поскольку от «трапециидального» нехорошо пахло. Да, что там нехорошо. От него просто таки несносно, врожденный дефект, воняло! 

У читателя может возникнуть резонный вопрос, почему автор не упомянул

об этом дефекте прежде? Уверяю вас, он непременно сделал бы это, но не мог. Не было через кого. На что читатель скажет, а через его напарника. Через дельтовидного? Ведь ехал же он с ним в одной машине? Опять же вместе с ним тащил ящик и, что так и не унюхал он этой жуткой вони?!

Нет, читатель, не унюхал, не учуял и мало того, не учуивал и не унюхивал - хоть и работал с ним в паре уже приличный срок и прежде. А все дело в том, что в юности был (спортивной травмой) он напрочь лишен обоняния. Вот поэтому и работал с «трапециидальным» в паре, ибо другие ни за какие коврижки не хотели с ним трудиться.    

- Here! – Приказала дама.

Молодые люди осторожно положили ящик возле мраморной статуи.

- Вроде баба. - Подумал «трапециидальный» глядя на статую.

- Кажется мужик. – Решил «дельтовидный»

- Take. – Дама, задержав дыхание, протянула трапециидальному двадцати долларовую купюру. – This is for you. И прибавила про себя «на мыло и дезодорант» 

Грузчики вышли. Первым делом дама включила вытяжку, опрыскала прихожую дорогими женскими духами и уж только затем открыла ящик…

 Многоточия говорят о том, что, как и мистер, Григ,  Madame Frisch пятнадцать минут, не мигая, смотрела в ящик. Она бы стояла так неизвестно сколько, но тут в апартаментах зазвонил телефон. Мадам Фрисш  сняла трубку и сказала грудным голосом:

  - Yes…

Сидевшая в спортивной модели автомобиля Ягуар дама тех же, что и мадам Фрисш, лет и внешности, недовольно воскликнула:

- Эльза, ну где же ты!? У нас же назначено рандеву! Ты понимаешь, что такое попасть к такому стилисту, как мистер Эжбах!?  Я два месяца добивалась этой встречи, а ты все хочешь испортить? Ты знаешь, сколько у него клиентов. 

- Виктория, я сейчас. Я мигом.

Мадам Фриш взбила на себе некогда пышные волосы. Поправила столь же легкомысленные, как и на дожидающейся ее в машине подруге, одежды. Вызвала лифт, двери которого открылись прямо в ее апартаменте. Набрала код. Лифт доставил ее к стойке  дормена. Он приподнял красную фуражку. Чуть нагнул голову. Широко улыбнулся и произнес:

- Добрый день, мадам Фрисш. Рад видеть вас в добром здравии.

- Добрый день мистер… - Дама замялась, пытаясь вспомнить имя дормена, но, не  вспомнив, а как можно вспомнить то, чего никогда не знал, и произнесла:

– Спасибо хорошо, чего и вам желаю! Радостно воскликнула мадам Фриз и мило улыбнулась.

Но улыбка и радость эти были насквозь фальшивы. Как могла радоваться дама, когда в машине ее поджидала разъяренная подруга, которая  и в хорошем-то настроении сущая мегера. А если в плохом, то тут уж очковая кобра по сравнению с ней сущий ангел Господний.

.                                                       Главпид 29

Ближе к закату, взбодренный: дневным сном, принятым холодным душем и чашечкой обжигающего губы «espresso» Артур Карлович Крашевский вытащил из платяного шкафа голубые фирмы «Dandy» брюки.

 Красную «лакостовскую» сорочку.

Светлые носки и легкие туфли от фирмы «Step» 

Все это, как водиться, обнюхал и, поменяв носки, которые не удовлетворили профессора резкостью запаха, одел на свою ладную фигуру. Затем Артур Карлович тщательнейшим образом исследовал, даже смотрел в зеркало через увеличительное стекло,  свое отражение. Профессора не устроили два жировика на правой щеке и две небольшие складочки под левым глазом.

- Цы- цы. Ай- яй- яй! – Попенял отражение профессор.

Он вытащил из шкафчика собственного производства «волшебный» (который уже был, упомянут выше) крем. Указательным пальцем выхватил его из баночки. Слегка провел им по дефектам, чуть постучал пальцами, вгоняя крем в кожу, протер лицо салфеткой. После этого вновь посмотрел на себя в зеркало. 

Ой, и подрались бы, как уже было сказано выше, дамы за этот крем. Ой, и бились бы они за него! Ой, и…

Боюсь, что дошло бы…  упаси, кончено, Господи, до смертоубийства. А почему собственно и нет?!

Если они ради обладания какой-нибудь модной тряпички или никудышного мужичка готовы на него пойти, то уж ради того чтобы оставаться молодой и красивой… это уж будьте покойны!   

 Лицо вполне удовлетворило профессора. Он прошелся мягкой щеткой по густым, бегущим мелким бесом, волосам. Туалетной (энергично-табачного запаха) водой обдал сорочку. Еще раз взглянул на себя в зеркало и изрек:

- Серафим! Херувим! Престол!

Артур Карлович хоть и атеист, но, будучи в расположение духа обязательно награждает себя высшими ангельскими чинами.

А уж если бывало случаться ему в архи прекрасном  настроении, то тут дело доходит и до объявления себя самим…

Нет – рука моя не может написать, до чего доходит  профессор. Впрочем, кажется, автор вскользь уже говорил об этом. В общем, Артур Карлович объявляет себя ни много, ни мало Богом.

Мысль кощунственная, но с другой стороны, если исходить из идеи, что Бога нет, а Богоискательство, как не крути, существует, то почему бы и не объявить себя таковым?! Тем паче, что именно профессор Крашевский изобрел, Душу Живую, которая по всем данным превосходит (неизвестно кем созданную) особь человеческую.

Продолжая нахваливать себя, Крашевский набрал телефонный номер своего «ассистента» и объявил ему после того, как тот снял трубку:

- Саша, я спускаюсь вниз. Поэтому будьте любезны подать машину к центральному входу.

Крашевский спрятал мобильник в карман своих дорогих брюк и, напевая веселый мотивчик (из какой-то фривольной оперетки) направился к лифту. В кабине  лифта профессор обнаружил доведенную, многочисленными косметологическими операциями до состояния египетской мумии, старушенцию.

 Будучи человеком культурным поговорил с ней о погоде, о ресторанном меню и на прощание сказал старушенции - приведший ее в экстаз - пошлый комплимент. В холле он встретился с администратором гостиницы, с которым обменялся любезностями.

 Вроде того:

- Вы сегодня великолепно выглядите, сэр!

 Обведя холл пристальным взглядом, но не найдя в нем ничего интересного, ...профессор направился  к журнальному столику. Пролистал несколько (не удовлетворивших его интерес)  журналов. Взял в руки книжку в мягком переплете и вышел на улицу.  Вошел в небольшой скверик. Сел на удобную (под цветущими каштанами) лавочку. 

Вечерний, укладывающийся на покой, ветер ерзал в густой кроне. Сонно щебетали егозливые скворцы и жуликоватые воробьи.

Крашевский открыл книгу...

Между нами говоря, профессор Крашевский был сторонником, если не запрета чтения, то уж литературы, от которой один только вред – это точно! 

- Как только, появиться бесполое, бессмертное, беспорочное существо, Саша, литература умрет. – Учил (в состоянии легкого подпития) профессор своего ассистента. -  Ибо что такое литература? Это бля- бля про любовь.  Ну, вот скажите, Саша, зачем вам  любовь.

Правильно - ни к чему! Ни к черту!

 Или скажем, культура. Разве вам нужна культура?   Нет, вам она решительно не нужна, потому что культура есть ничто иное, как всеобщий контроль полового инстинкта! А разве он у вас есть, Саша? Нет. Но тогда встает резонный вопрос, что же вам нужно, мой дорогой Саша!? 

И я отвечу. Самоусовершенствование! Да, да именно оно!

Вот увидите, пройдет совсем немного времени, и дело будет обстоять так, что такие, как и вы «Живые Души» уже не будут похожи на людей. Они эволюционируют, скажем, станут облаками, ультра лучами, сгустками энергии! Представляете, какие перспективы откроются перед человеком лучом?  Куда там теперешним героям комиксов Батманам и Суперменам, до человека – облака! Да, что там человек - облако!  Вы, Саша, в процессе вашей эволюции станет вселенной! Да! Да! Именно так! Вселенной и будете управлять, да что там управлять, вы будете их создавать, миллиардами звезд, вращать планеты, гасить и зажигать светила! А почему и нет. Если современный человек – думающий тростник, то почему бы вам, Саша, не стать мыслящей вселенной! Жаль только, что я всего этого не увижу. Ибо я человек и, стало быть, смертен.

Возможно, я бы мог усовершенствовать себя и стать таким как вы, Саша, но я этого не стану делать по той причине, что человечеств должно вымереть и уступить дорогу вам - душам живым, вечным, бесполым и беспорочным.

 

Александр Васильевич слушал «интеллектуальную» речь, что называется краем уха, тайком зевал, чтобы не обидеть профессора, в кулак. Одним словом, скучал. Профессорские рассуждения, напоминали Александру Васильевичу записанный в его памяти фильм, в котором главный герой внушал созданным им живым существам подобные мысли о будущем.

Артур Карлович был выдающимся ученым генетиком, но как философ был крайне скучен и тривиален. На четвертой странице книги, которая, кстати, была именно о любви, профессора окликнул его ассистент.

- Артур Карлович, карета подана!

Крашевский встал. Бросил книгу в мусорную корзину и направился к машине.

В этот раз это был не «Hyundai Equus», а полноприводный пятиместный Mercedes-Bens                                                       

                                              Главпид-30

  Александр Васильевич открыл профессору заднюю дверь автомобиля.

- Простите, Артур Карлович. Я, кажется, заняла ваше место? – Виновато улыбнулась  ассистентка.

Профессор, бросив недобрый взгляд на ассистента, ответил:

- Да, уж, кажется.

– Но это я не по своей воле!  Это мне Александр Васильевич велел.  Пожалуйста, профессор.

–  У всякого Федорки свои отговорки, Вероника Львовна.  – Помогая ассистентке вылезти из машины, сказал профессор. - Друзья мои, мы же договорились, что у каждого из нас должно быть свое место, площадь, зона, ниша или если хотите, то есть каждый сверчок знай свой шесток.

- Простите, Артур Карлович, - залепетал ассистент, - простите. Я виноват. Мы с Вероникой Львовной вместе ходили оформлять машину, и я побоялся определить ее на переднее сиденье. Вы же знаете, как она  любопытна. Знаете?

Профессор ответил поговоркой:

- Я было и тово, да жена не тово - ну уж и я растово!

Нужно заметить, что профессор в моменты, когда он ????

Впрочем, Бог его знает, природу этих моментов, но только любит  Артур Карлович вплести в свою речь то поговорку, то прибаутку.      

- Что-то вроде этого. – Улыбнулся ассистент. – Но я тут не причем! Это все она. Что да как, да почему, да как работает и как движется. Я уж не говорю, что она норовит все потрогать, то ручку переключения скоростей схватит, то пытается крутить  ключ зажигания, а то и вовсе целит свою ногу на педаль газа. Я так полагаю, профессор, что не сатана искусил  Еву запретным плодом, а как раз наоборот. Не мог он этого сделать!

Ведь он был сотворён ангелом в чине херувима и был «печатью совершенства, полнотой мудрости и венцом красоты»

Женщина! Ева соблазнила Божьего любимчика, и он возжелал быть равным своему Творцу.  За что и был низвержен на землю.  Наша Вероника хоть и биоинженерная женщина, но столь же любопытна, как и обычная. Меня это отвлекает, нервирует, отвлекает, абстрагирует от дороги. Тут и до аварии недалеко. Ладно, мы, шут с нами. С нас ведь в случае аварии, как с гуся вода, а машина ведь и разбиться может, а она больших денег стоит! А я ведь знаю, профессор, как тяжело достается вам каждая копейка! По этой причине я и усадил Веронику Львовну на заднее сиденье…

- Мужик бородой оброс оттого и не слышит. – Усмехнулся профессор.

– Но у меня нет бороды. - Потрогав на всякий случай свой подбородок, сказал ассистент.

- Это поговорка такая, Саша.

- А….

- Не просто а, а пора ехать, мой дорогой. Трогайте!

Александр Васильевич повернул ключ зажигания, нажал на газ, и машина отправилась в путь.

- Что вы мне, Саша не говорите, о Hyundai Equus» и его шестидисковом чейнджере, - сказал профессор, сладко зевнув, - а Мерс есть Мерс. Включите-ка, дорогой мой, что нибудь легенькое!

Александр Васильевич включил радио. Покрутил ручку настройки и, наткнувшись на передающую джаз (ту самую которую слушали мистер Ранд и мистер Григ) станцию, поинтересовался:

- Это подойдет профессор?

- Да, что вы все джаз да джаз, Саша!? Найдите что- нибудь ритмично – бодрое!    

Александр Васильевич стал неспешно крутить ручку настройки. Из динамиков сменяя, друг – дружку вылетали то попсовые, то классические мелодии, то пустые разговоры о девальвации, а то и вовсе какое-то (напоминающие звуки испорченного автомата  «Газированная Вода») шипение.

Наконец из динамиков  грянуло:

- Smoke on the water…

- Вот и мы, профессор, похожи на стелющийся дым над водой.

- Прокомментировала муз композицию Вероника.  – Стелемся, стелемся над гладью жизни, и тянет нас неизвестно куда…

- Вы зачем снова надели эту дурацкую шляпу. – Гневно оборвал философскую речь ассистентки Артур Карлович.   – Я сколько раз вам говорил не надевать ее.

- Профессор, но мне нравится! И потом это не самая большая беда…

Профессор оборвал ассистентку новой поговоркой:

- Не то беда, что рано родила, а то беда, что поздно обвенчалась. Если я сказал нет, то это значит, нет. Я ваш создатель и вы должны безропотно выполнять все мои приказания! Дорогая моя, если вы не слушаете меня, то, как же вы будете слушать вашего хозяина? Они же меня из – за вашего строптивого характера по судам затаскают. Обещал одно, а вышло совсем другое. Сулил послушных работников, а на деле они оказались сквалыжниками, болтунами, сплетниками, доносчиками. Только не забывайте, милая Вероника Львовна, что кто станет доносить, тому головы не сносить! 

Быстро снимите вашу дурацкую шляпку и отдайте ее мне. 

Вероника Львовна, тяжко вздохнув, сняла шляпку и протянула ее профессору. Артур Карлович открыл окно и выбросил деталь женского туалета на улицу.

Шляпа, сделав в воздухе замысловатый пируэт, опустилась на голову просившего милостыню бомжа. Бомж не стал бросать в сторону автомобиля, как в случае с друзьями гольфистами, камни и грубо выражаться. Он снял упавшую ему на голову шляпу, пересыпал в нее из старой, которую тотчас же выбросил в мусорную корзину, фуражки мелочь, и положил ее на асфальт, рядом с куском фанеры, на которой черным фломастером было выведено «Help! Veteran !»

Машина профессора, миновав бомжа, свернула на тенистую улочку.

- Нет, Саша, пожалуй, включите что-нибудь легонькое. Я там слышал, когда вы крутили ручку настройки, станцию с классической музыкой.

Александр Васильевич немедленно нашел станцию. Салон окутала убаюкивающая мелодия.  

Артур Карлович, краем уха слушая музыку, глядел в окно автомобиля на уютные увитые плющом старинные особнячки и сладко позевывая, думал. 

«Хорошая улочка. Приятные на вид особнячки. Почти на каждом мемориальная доска.

Здесь жил такой сякой немазаный, внесший огромный вклад в развитие национальной науки, литературы и т.д. и т.п.

  Я, пожалуй, купил бы себе один из этих симпатичных особнячков.

И лет так через??? На нем бы тоже, пожалуй, прибили бы мемориальную доску с надписью. 

«Здесь жил Артур Карлович Крашевский – человек изменивший мироздание»

 Вот этому, например, с башенкой очень подошла бы такая мраморная доска с моим именем. Очень славный особнячок. Крайне приятное строение, а какая на нем великолепная точно луковка башенка. Глаз не оторвать. В ней я непременно бы устроил себе кабинет. Нет, пожалуй, лучше сказать, кабинетик. Ибо я бы уже не работал, а только сидел бы за столом, да глядел на сад. Впрочем, сада там, кажется, никакого и нет?!

Ну, да ничего – лиха беда начало! Я бы его разбил! Или, скажем, завел бы себе огород! Да. А почему нет. У редакторши купил бы семян и выращивал бы себе огурцы да помидоры. Чем же еще солидному и пожилому человеку заниматься? Только что огородничеством. Да и что может быть лучше сорванного с  собственной гряды огурца? Только что помидор!»

Уже давно пропал особнячок с башенкой. Уже машина миновала и прочие особнячки – домишки и с башенками, и с флигелечками, и с испанскими балкончиками, и  итальянскими портиками, и готическими шпилями.  

Уже давно она ехала по широкому проспекту, усаженному по обе стороны гигантскими небоскребами. Такими огромными и высокими, что глаз человеческий, как не старайся, а не дотягивался до их спрятанных где-то в поднебесье, крыш. Впрочем, профессор не смотрел не то, что на небоскребы и их крыши, он вообще никуда не смотрел. Артур Карлович спал легонько при этом (издавая звуки «фрю – фри - фря»)  посапывал и похрапывал. 

Снилась ему цветная капуста. Профессор все силился вспомнить к чему бы это. И, пожалуй, что и вспомнил бы, ибо уже крутилось в голове какая-то путная мыслишка, но ухватить ее помешала Вероника Львовна.

- Профессор! Артур Карлович, проснитесь! Мы, кажется, приехали.

Крашевский открыл глаза, но видел он почему-то не свою ассистентку, а грандиозный кочан, облаченный в дурацкую шляпку Вероники Львовны.

- Что? Где? Кто? 

- Это я, профессор.

- Кто вы?

- Я. Ваша ассистентка. Вероника Львовна.

- А это вы. А я где?

- Вы в машине, профессор.

Артур Карлович потряс головой и сказал: 

- Ах, пардон, Вероника.  Я, кажется, чуточку прикорнул. Придавил, если можно так сказать, сиденье авто. Мы, что ж уже приехали?

- Так точно, Артур Карлович. – Ответил Александр Васильевич.  – Салон Парадиз. Ведь так называется конечный пункт нашего назначения?

- Вроде бы. – Профессор достал визитку. Взглянул на нее. – Да точно салон Парадиз. 

 

Александр Васильевич вышел из машины. Открыл заднюю дверь и помог выйти из нее профессору. Ассистентка осталась в салоне «Мерседеса»

Артур Карлович, ступив на тротуар, тотчас же сделал несколько быстрых приседаний. Выполнил парочку наклонов вперед. Легко, при этом, дотягиваясь пальцами до лодыжек. Глубоко вздохнул и, задержав дыхание, наклонил голову вперед. Задержался в этом положение на несколько секунд. Затем отвел голову назад и шумно выдохнул. Придя в норму, Артур Карлович поинтересовался у ассистента.

- А скажите-ка, Саша, к чему обычно сниться капуста?

Ассистент  задумался и поинтересовался:

- Какая капуста, профессор. -  И уточнил. – Цветная или обычная?

Теперь уж задумался Артур Карлович.

- Бог ее знает, а что есть разница? 

- Ну, скажем, почти нет, но тем не менее. Вообще любая капуста символизирует груду нерешенных проблем и массу  неприятностей.

Если вы сажаете, поливаете или солите цветную то это знак того, что вы плохо ведете свои финансовые дела.

А если вы, положим, едите во сне обычную капусту то это, несомненно, к вероломству в любви!

Крашевский ответил прибауткой.

- Куда не кинь, выходит клинь.

- Не клинь, профессор, а клин.

Артур Карлович сурово взглянул на ассистента и сказал:

- Я знаю, Саша. Это я для рифмы. 

                                         Главпид 31

Начиная этот кусок литсериала, сразу нужно пояснить, что отцы города  Роялвиль (не смотря на их демократические традиции и либеральные взгляды) к самой древней на Земле профессии относятся крайне негативно. Хотя, курсируют слухи, что сами «отцы» при случае прибегают к услугам жриц любви, не брезгуют, так сказать, клубничкой второй свежести, но автор их за руку не ловил и, стало быть, тему эту закроет, а будет говорить только об известных ему фактах. Факты же эти таковы. Всякого рода дома свиданий, терпимости, садо – мазо  и прочая, прочая  в городе Роялвиль, категорическим образом,  запрещены. Запрещены, то они запрещены, да только скажите мне на милость, куда девать демократические традиции и либеральные взгляды горожан?

Не тоталитарно же религиозную революцию устраивать, дабы искоренить блуд из жизни горожан! Да и как же её устроишь, если  жители города и слов то таких (тоталитаризм и религиозность)  не знают.

Разумеется, когда-то они их знали, но тоталитаризм в городе как-то, хотя его и навязывали, не прижился, а религию с ее чиновничьим аппаратом, горожане сковырнули давным-давно. Так давно, что уж и церкви успели перестроить под жилые дома и деловые конторы,  а церковную бюрократию пересажать за былые сексуальные домогательства, как к женскому, так и к мужескому несовершеннолетнему полу. 

Впрочем, автор может и ошибается. Возможно, горожане знают слова тоталитаризм, клерикализм, тирания, деспотизм и прочие. Очень может быть. Все-таки как не крути, а в Роялвиле царит всеобщая грамотность, гарантированная правом на образование. Но то, что процентов шестьдесят жителей г. Роялвиль не знают значения этих слов, в этом автор безапелляционно ручается. А эти проценты пока выучишь, да подготовишь к восстанию, как уж возникнут новые политические течения. И потом кто сказал, что при тоталитаризме секса нет и продажного в частности?  

В общем, в г. Роялвиль дома свиданий запрещены. Однако, учитывая демократические традиции и законы частного предпринимательства, в нем не возбраняются разнообразные  кабинеты:  здоровья, массажа, релакса, психологической разгрузки и т.д. и т.п., а уж что на самом  деле твориться в этих кабинетах  здоровья – то тут уж извини, как говорится, подвинься - это дело третье. Дело это приватное. 

На улице, на которой остановилась машина профессора Крашевского, таких кабинетов было, что «чертей возле обреченной на мучение души, что «червей – выползков», если хотите, после обильно и теплого летнего дождя. 

Кабинеты эти все как один располагались, поскольку на здоровье жалуются, как правило, люди пожилые, на первом этаже. Окна кабинетов были расписаны морскими волнами, пальмами, диковинными цветами, чудными рыбами  и прочим тропическим многообразием. Над всякой входной дверью висела трепыхающаяся ультрафиолетовым огнем реклама.

Одна из них монотонно гудящая нотой «до» четвертой октавы сообщала о том, что вы находитесь на пороге «Второго дыхания»

Другая призывно мигая буквой  «А» говорила о том, что вы у входа в салон «Альфа»

Третья (горевшая вызывающе яркими желтыми буквами) реклама сообщала «Club Paradise»

На дверях кабинета темной краской было написано.

«Все виды релаксирующего массажа»

- Да. – Сказал профессор, осмотрев входную дверь и витрину нужного ему кабинета.  - Снаружи рай выглядит довольно таки  уныло. Посмотрим, что он представляет собой  внутри.

Артур Карлович взялся за ручку двери, но прежде приказал ассистенту:

- Возвращайтесь в авто, Саша, и ждите моих указаний.

.  

Ассистент направился к машине, а Артур Карлович потянул на себя дверь. Тотчас же над профессорской головой зазвенели китайские колокольчики. В уши влилась сентиментальная   композиция L'amour Est Bleu в исполнении оркестра под управлением Поля Мориа. В ноздри просочился сладковатый запах ладана.

А. К. Крашевский  иронично улыбнулся и подумал.

 «Для Рая это как-то пошловато»

В освещенной красным фонарем приемной Артур Карлович никого не увидел. Он даже собрался тихонечко крикнуть «Ау» И уж рот для этого дела приоткрыл и воздух набрал, и губу округлил, как в это самое время из-за овального бюро, которое, как видно, служило столом регистрации, и которое профессор в полутьме не разглядел, раздался хриплый голос.

- Hello, Sir.

Профессор, заслышав этот голос, решил, что его встречает непосредственно хозяин заведения господин Булкин. Какого же было его удивление, когда он увидел перед собой не мужчина, а довольно миловидную женщину.  

Холодным профессиональным взглядом пробежала она по фигуре Артура Карловича, чей интеллектуально-опрятный вид ее явно насторожил.  

 

 «Видимо приняла меня за сотрудника отдела нравов»

Решил профессор 

Ну, что ж нужно ее в этом разуверить иначе к хозяину мне будет не пробиться.

Платит он ей видимо неплохо, а может она даже имеет и свой процент из дела, ибо хоть и хрипит, как последний алкаш, вид у нее явно деловой: черная из добротного материала юбка, нить подлинного жемчуга, деловая светлая блузка, туфли- балетки» 

- Добрый день, мадам. – Учтиво, даже несколько елейным голоском, поздоровался профессор и добавил. - Точнее вечер.

От родной речи дама еще более похолодела и даже, как показалось, Артуру Карловичу посинела лицом и, придав голосу еще больше хрипоты и холода, поинтересовалась:   

- Чем могу быть полезна?

- Можете. Разумеется, можете. – Ответил профессор. - Но перво-наперво разрешите мне отрекомендоваться. Артур Карлович Краш…

- У вас назначено?

Хрипатая мадам открыла книгу регистрации клиентов.

- Видите - ли, - поспешил объяснить цель визита профессор, - такое дело, мадам, я собственно без назначения. Я бы хотел поговорить с хозяином этого заведения.

- Я вас слушаю.

- Как! Разве вы хозяйка? В визитной карточке четко прописаны инициалы Маrk Bulkin.

- Так точно, прописаны, а  вы что же назначали с ним рандеву?

  В слове «рандеву» дама умудрилась поставить два ударения одновременно.

- Нет, мадам.  К сожалению, я не назначал, рандеву, а прибыл так сказать, инкогнито… что - ли.

- И что?

- То, что имею к господину Булкину несколько слов частного характера.

- И что за  мэседж, вы имеете к господину Булкину?

 Как и в случае с «рандеву» в словечке «мэседж»  дама самым невероятным образом  поставила два ударения разом. 

- Делового свойства, если вам будет угодно.

- И какого же?

   - Извините, мадам, но мне бы хотелось обсудить это конфиденциально.  Если это, разумеется, возможно?

- Прежде нужно о вас доложить. Вы кто такой? 

- Я, мадам, уже представлялся, но вы мне несколько помешали, поэтому… вот, пожалуйста. 

 А.К. Крашевский достал из кармана свою визитку. 

- Прибыл некоторым образом  в ваш город на научную конференцию. В прошлую  пятницу в мою честь даже был дан банкет в отечественном консульстве. Разве, вы, не присутствовали? Я, кажется, видел там ваше лицо. Впрочем, я могу и ошибаться.

- Нет, я там не была.  – Прохрипела дама, глядя в профессорскую визитку.  – В пятницу вечером у нас обычно много клиентов. Так много, что нет возможности не только куда-то пойти, но даже дыхнуть спокойно. Так, что у вас за месэдж, до Марка Соломоновича?

 – Как я вам уже успел сказать, мадам, у меня к господину Булкину деловое предложение.

- От кого?

- Позвольте, как от кого? Я же представил вам свою визитку. Там все написано. Профессор генетики Артур Карлович Крашевский.  

- Мало ли что в ней написано. Профессор. Я может тоже, того… этого…

Чего того и этого хрипатая мадам не сообщила, а заявила самым решительным образом:

– Как себя хотите, но без меседжа – рандеву, я допустить вас до Марка Соломоновича не имею права.  И вообще извините, я занята. У нас сегодня много клиентов.

- Разрешите вам не поверить, мадам.

- На счет чего?

- На счет клиентов. – Пояснил Артур Карлович. – Потому что если вы со всеми клиентами разговариваете таким же манером,  как со мной, то их у вас в лучшем случае кот наплакал. Даже присесть мне не предложили.

Дама смерила профессора презрительным взглядом и вульгарно усмехнувшись, прохрипела:

- Клиенты! А вы разве клиент?  Вот, если бы вы на самом деле были наш потенциальный клиент, то я бы поговорила с вами иначе, другим образом, а вы извините, ворвались в помещение  без рандеву-месэджа …

- Да. Да! - Ответила на возмущенный профессорский взгляд секретарша. – Ворвались именно так!  Потому что нормальные люди фиксируют «рандеву» заранее, а вы валитесь как снег на голову и подавай вам Марка Соломоновича, а что за месэдж  вы до него имеете - не говорите. И как же мне с вами разговаривать? Так, что извините, любезный.   

После этих слов оркестр поля Мориа закончил композицию L'amour Est Bleu  

и взялся за новую Love story   

Профессор зачем-то отряхнул брюки.  Нервно дерну воротничок сорочки. Левой ноздрей  истерически нюхнул подмышку. Раздраженно хмыкнул. Солидно кашлянул и с холодной вежливостью сказал:

- Извините, мадам, что обеспокоил вас своим присутствием. Однако обещаю вам, что при личной встрече с Марком Соломоновичем непременно посоветую ему сменить секретаршу. Тем паче, что у меня на примете есть молодая, красивая, трудолюбивая  и главное крайне вежливая особа. Прощайте, мадам!

Артур Карловичем провел рукой по волосам, точно снимая перед дамой шляпу, и взялся за ручку двери. Над профессорской головой зазвенели колокольчики. 

«Черт его знает, что это гусь. – Подумала дама глядя на благородную спину неожиданного визитера. - Может он и впрямь профессор, и дело до шефа важное   имеет, а я не допустила. Будет мне уже тогда от Соломоныча  на орехи»

- Погодите. – Остановила профессора хрипатая мадам. – Так и быть. Я доложу об вас Марку Соломоновичу. Доложу, хотя и нарушаю инструкцию. 

Артур Карлович развернулся, широко улыбнулся и воскликнул.

- Прекрасно, мадам! Я рад, что мы нашли с вами взаимопонимание. Я со своей стороны извиняюсь за свою неучтивость. Вы, правы, приходить нужно только после назначения

( Крашевский поставил два ударения одновременно) рандеву, но поверьте, у меня со всем нет времени. Буквально через пару дней обязан покинуть ваш гостеприимный город. Извините, мадам, крайне виноват! Вот вам  компенсация за беспокойство.

Профессор вытащил из кармана, припасенную заранее, солидного достоинства купюру. 

- Вы, что, профессор! 

Дама решительно отстранила, но на расстояние вытянутой руки, презент визитера.

- Возьмите, чудная, возьмите!

Артур Карлович ловко всунул даме бумажку в разрез ее блузки.  Секретарша углубила профессорское подношение. Поднялась по лестнице на второй этаж и оттуда, словно с трибуны, крикнула:  

- Вы уж там проследите, профессор, чтобы без рандеву не проходили, а я мигом! 

- Не беспокойтесь, дивная вы моя, не волнуйтесь. - Артур Карлович приложил ладонь к сердцу, - Все будет в лучшем виде. И пехота не пройдет! И бронепоезд не промчится!  

Дама постучала в дверь. Всунула в проем голову и после нескольких секунд скрылась за дверью. Профессор, наконец, хоть и без приглашения сел в  кресло и от нечего делать принялся рассматривать приемную «Парадиза»

Два мягких, слегка потрепанных, кресла. Между ними полированный журнальный столик со стопкой журналов. Над ним поустер с видом горного пейзажа. На стенах несколько горшков с тянущимися к потолку (местами засохшими) вьюнами. Большой аквариум с одинокой лупоглазой рыбкой телескоп. Артур Карлович приветливо улыбнулся ей и забарабанил пальцами по аквариумному стеклу. В ответ рыбка уставилась на профессора огромными глазищами и приветливо, если так можно выразиться, пошлепала Артуру Карловичу своими сочными губами.  Это так тронуло визитера кабинета Парадайза, что он немедленно встал. Подошел к аквариуму и сыпанул приветливому телескопу большую жменю рыбного корма. 

- Ну, а где же ваши гурии, рыбка, что встречают праведников у ворот Рая?

Поинтересовался Артур Карлович у аппетитно уминающего сушеного мотыля телескопа.

В это же время, откуда-то сверху донеся хриплый голос. Крашевский даже вздрогнул. 

- Профессор, вас ждут!

Артур Карлович оторвал свой взгляд от аквариума  и устремил свой взгляд в потолок. Там он увидел секретаршу и похожего на Создателя всего сущего, точнее таким, каким его рисовали в советских антирелигиозных агитках, мужчину.

                                                              Главпид 32           

Профессор довольно резво взбежал по лестнице на второй этаж. Галантно прижавшись к стене, пропустил, идущую на рабочее место хрипатую мадам и остановился возле: маленького, кругленького, седенького с интеллигентной лысиной и кротким ангельским взглядом старичка. Вид его так и требовал к себе трепетного отношения и старорежимных выражений: честь имею, так сказать, ваше степенство…  

- Добрый день, премногоуважаемый господин Булкин! Добрый день, достопочтенный управляющий  Парадиза! – Тут профессор сконфуженно улыбнулся и виноватым тоном произнес. - Впрочем, может быть, я ошибаюсь и вы кто другой? То уж в этом случае прошу великодушнейшим образом меня извинить.

Похожий на карикатурного Бога дедушка, скользнул пристальным взглядом по фигуре визитера, и, не назвав того  ни по имени, ни по отчеству, ни даже по научному званию, елейным голоском ответил:

- Не волнуйтесь, уважаемый,  вы нисколько не ошиблись. Я вот именно, что и есть Булкин, но не управляющий как вы меня (владелец парадиза любил вплести в разговор иностранное словцо) назвали, а owner. – Хозяин Парадиза одновременно поставил в слове owner два ударения. - Это ничего, что я не по-нашему? Прошу великодушно, если что не так.

- Нет, нет. Все в порядке. – Успокоил его Крашевский. - Я свободно разговариваю на пяти европейских языках, а если вам будет угодно, то можем изъясняться и на древне греческом или латинском, как пожелаете, многоуважаемый господин Булкин.

- Обойдемся родным. – Мягко улыбнулся хозяин Парадиза. – Так оно, согласитесь, ловчее. 

- Абсолютнейшее с вами согласен, милейший Марк Соломонович, разрешите и мне с моей стороны, так сказать, представиться. Артур Карлович дружески протянул руку. -

Профессора так и дернуло сказать «азм есть профессор» но он спохватился и представился, как положено:

- Артур Карлович Крашевский. Профессор генетики.

 - Весьма, чрезвычайно, очень и очень рад. – Ангельским голоском залепетал хозяин Парадиза. – Так сказать, крайне рад! Прошу вас, профессор.

Благообразный старичок указал на довольно хлипкую дверь своего кабинета.

А.К. Крашевский испугался, насчет того,  что если он ее хорошенько потянет, так она сорвется с петель и рухнет на owner «Парадиза».

Артур Карлович скромно потупил глаза к полу и кротчайшим голоском произнес и почему-то, добавил на конце букву «с»: 

- Никак-с, нет-с. Только после вас, уважаемый Марк Соломонович, только после вас!

Марк Соломонович смущенно кашлянул в пухленький кулачок и смущено изрек:  

- Нет, профессор, как себе хотите, а в мой кабинет гости проходят первыми.

- Ну, какой же я гость!? Что вы, бесценный Марк Соломонович! Гости, мой дражайший, предупреждают о своем приходе, а я, можно сказать, без всяческого уведомления - мэседжа (профессор поставил два ударения одновременно)  свалился, как снег на голову. Нет, мой драгоценный, я если и гость, то незваный, а он, как известно, хуже татарина. Но клянусь вам, я пришел к вам не с войной, а с миром и в знак своего миролюбия в кабинет войду только после вас! Не спорьте, и не спорьте, ибо я не уступлю! Не уступлю и баста!  

Владелец Парадиза снизу – вверх посмотрел на Артура Карловича и мягонько заявил:

-  Коль я приглашаю вас, дорогой профессор, то, стало быть, how to put it, вы мой гость – логично?

 -Несомненно, dear owner, разумеется, логично. Кто бы спорил, но в дверь - только после вас!

Марк Соломонович ответил на это кротчайший тоном:

 - Уж вы, профессор, не обессудьте, но, если вы не войдете в кабинет первым, то мы с вами вынуждены будем разговаривать на лестнице. Да, милый мой, вот так-то. Хоть режьте меня, но первым я порог кабинета не переступлю!  Вот сяду на ступеньку. – М.С. Булкин стал приседать. – Прямо здесь. И здесь же буду вас слушать!

- Что вы, многоуважаемый Марк Соломонович! Что вы! Ни в коем случае! It is impossible!

Как же можно в вашем положение сидеть на лестнице, а мне в моем профессорском звание рассказывать вам в публичном месте о конфиденциальном деле? No way!

- А вот так и рассказывайте, мне скрывать нечего. – Смиренным манером ответил  господин Булкин. – Рассказывайте, профессор. Повествуйте. Мне бояться нечего. Я вот он…  весь… Марк Соломонович Булкин,  - Хозяин «Парадиза» уселся на ступеньку, – Я вас слушаю, профессор, говорите, не стесняйтесь.  

- Дорогой, Марк Соломонович, встаньте. – Артур Карлович принялся тянуть Булкина за рукав. – В нашем возрасте возбороняется сидеть на бетонном полу!

- Какой же он, мой родной, бетонный, - тишайшим образом возразил М.С. Булкин, - он деревянный. От него вреда не станет.

 - Хоть себе и деревянный, но я настоятельно советую вам, как врач, встаньте, драгоценный Марк Соломонович! На полах сидеть не рекомендуется. 

  - Хорошо я встану. – Поднимаясь на ноги, согласился хозяин Парадиза. – Но в кабинет  войду в только после вас. Согласны?

- Согласен, согласен, драгоценный вы мой, согласен.

- Ну, вот так бы и сразу. А то, понимаешь ли, мне галантности тут взялись разводить.  - Открывая дверь (которая вопреки профессорским ожиданиям с петель не упала, а только кротко пропела нечто напоминающее «Радуйтеся людие») и, пропуская в нее профессора, говорил М.С. Булкин. – Прошу вас, профессор, в мои пенаты. В мой, to put it mildly,  кабинет.

Артур Карлович обвел взглядом кабинет, верхними зубами болезненно сжал нижнюю губу и подумал:

«Вот именно, что мягко выражаясь. Потому что это, никакой не кабинет, а, искренне говоря, крысиная нора» 

 Автор, поверьте его благородному слову, сам с трудом написал слово кабинет. Поскольку это был вовсе никакой не кабинет, а невообразимо маленькая, что называется, без окон и дверей, комнатенка. Она даже не подошла бы надумай вдруг, кто снимать сериал по Гоголевской Шинели, для жилища бедного Акакия Акакиевича.

А вот вздумай, кто экранизировать события великой чистки тридцатых годов, то лучшего кабинета (для сцены допроса) следователя низшего ранга НКВД - просто не найти. 

Из мебели в кабинете только и было, что  коричневый стол, черный телефон, зеленая лампа, несгораемый шкаф, да плохо сбитый табурет.     

 

Хозяин Парадиза подошел к столу, сел на невидимый профессорскому глазу стул и, кивнув на табурет, сказал:

- Прошу вас, профессор.

- Благодарю вас. – Артур Карлович с опаской (дабы, не дай Бог, не порвать дорогие брюки) взглянув на табурет, и сказал: 

 - Весьма милый стулец, многоуважаемый Марк Соломонович! Сами мастерили?

- Нет, что вы, я его на улице поднял. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, в ногах правды нет.

- Ее, милый Марк Соломонович, нет, не только в ногах…

- Совершенейше с вами согласен, профессор.   

- Не уж то и впрямь на улице? – Поинтересовался, садясь на табурет, гость. – Такая изящная вещь и на улице.  

- Вот именно, что на ней. У нас тут чего только не валяется. И табуреты в том числе. Этот я две недели две тому назад принес в свой кабинет. Впрочем? - Хозяин Парадиза задумался, снял трубку и осведомился у секретарши. – Аллочка, я, когда табурет в кабинет принес на прошлой неделе? На позапрошлой. Ну, спасибо, спасибо.

Положив трубку, хозяин Парадиза вновь обратился к гостю:

 – Стало быть, соврал я вам, профессор. Ну, да это не страшно иногда, да пустякам это можно. Так вот две недели назад иду я к себе в Парадиз и вижу, стоит на дороге прекрасный табурет. Зачем же, думаю, пропадать хорошей вещи? Справедливо, профессор.

- Сов…

 - Вот и я так думаю, что совершенно верно. Я значит взял его в руки, табурет то есть, да принес к себе, to put it simply, в мою альма матер. Или как там это дело называется? Одним словом сюда в мою обитель. 

У меня тут все с улицы и телефон, и лампа, и несгораемый шкап.  Все вещи добротные. А вот попробуйте-ка, драгоценный вы мой, столкнуть шкап с места. Ну, попробуйте, профессор.

Артур Карлович принялся осторожно возражать, но Марк Соломонович так кротко взглянул на него и таким нежнейшим голосом пропел:

- Ну, пожалуйста, профессор. Ну, попробуйте. Ну, ради меня… ради уважения к пожилому человеку.

Одним словом Крашевский не устоял и, подойдя к сейфу, принялся тащить его на середину  кабинета.

- Вот, видите. Вот видите!– Тоненьким дискантом восклицал  Марк Соломонович. - Вы его  даже с места не сдвинули! Почему? Потому что вещь! Такие, знаете - ли,  в антикварных магазинах огромные тыщи стоят, а мне даром достаются. Так почему же не взять с улицы приличную вещь, профессор, верно, я говорю?

- Разумеется, правильно, разлюбезный Марк Соломонович. – Радостно воскликнул, а сам подумал «с таким скупердяем каши не сваришь» профессор. – Я всегда уважал рачительных и экономных людей. Ведь выброшенная вещь - что?  Вроде бы и ничего. Так пшик. Ерунда. Бессмыслица. Абсурд, если хотите. Но посмотришь с другой стороны и видишь никакой это не пшик, не бзик, а брошенная, некомпетентными людишками,  на панель история!

- Я изви…

 -Да, да, многопочитаемый Марк Соломонович, - Перебил хозяина гость Парадиза, -

Именно так! В аккурат так, мой драгоценный! Кинутая на обочину жизни история. Вот многие скажут, да что в нем такого в табурете этом: старый, потрепанный, неказистый. И верно так оно и выходит ни вида в нем, ни брида. Но если взглянет на него человек образованный, да культурный, то тут же схватиться за голову и громко крикнет Ба! Мать честная! Да это же не просто, милые мои, табурет, это самая, что ни на есть  живейшая история! Да, да, родной вы мой Марк Соломонович, не улыбайтесь.

- Да, я не ул… - Попытался возразить хозяин кабинета.

- Вот и я вам истинно говорю, что это живейшая история! Да будет вам известно, господа невежи, что на этом самом табурете дожидаясь, казни, сидел сам государь – император.

- Как? Не может быть!

- Может, может, распрекраснейший Марк Соломонович, именно на нем, на этом самом табурете он и сидел!    

 И тотчас же какая–то неведомая сила подбросила Крашевского вверх. Он вытянулся во фронт и не поверите, запел, но не свой любимый марш времен «коричневой чумы»  «Durch deutsches Land marschieren wir», а Боже царя храни.

Марк Соломонович своими кротчайшими глазами восхищено смотрел на профессора, а когда тот закончил даже вытер платочком набежавшую слезу:

- Прекрасно! Прекрасно. У вас изумительный баритон, профессор. Такой душевный и трогательный… 

 - Вот и я говорю, - продолжил Крашевский, - такую историческую вещь, на которой сидело само императорское величество и на улицу. Не ценим! Ох, как не ценим мы нашу историю, милейший Марк Соломонович. Табурет его императорского величества и на помойку. Каково? А таково, что пусть себе гниет на улице! Да  хорошо бы на своей. Так нет, бросаем истлевать собственную историю на чужих – заокеанских улицах!

Хозяин Парадиза покрутил своей седенькой головкой и сказал, но так чтобы упаси Бог не обидеть профессора:     

- Ну, это вы, воля ваша, профессор, пожалуй, хватили, откуда же взяться за океаном табурету его императорского величества.

- Как откуда, родной вы мой, Марк Соломонович!? Как откуда. Да, подумайте сами. Ведь современный мир так тесен. Прямо таки вселенская деревня. Вещи и мысли курсируют туда сюда с первой космической скоростью. Аукционы всяческие, культурные обмены и т.п. и т.д.

Нет, милейший owner, как себе хотите, но таким людям как вы нужно при их жизни ставить памятники. Да, что там памятники. Монументы надобно воздвигать!  Разрешите пожать вашу руку, разлюбезный Марк Соломонович.  

Артур Карлович схватил небольшую мягонькую ладонь хозяина «Парадиза» осторожно пожал ее (и опять не поверите) крепко поцеловал г. Булкина в его пухленькие губы. 

- Благодарю, вас, любезный. - Расцвел в светлейшей улыбке хозяин тесного кабинета. – Премного вами благодарен, профессор!  

- Да, что вы все, профессор, профессор. К чему этот официоз, дражайший Марк Соломонович. Зовите меня по-простому Артур и точка!

Марк Соломонович даже опешил:

- Что вы, родной мой, как же можно? Никак нельзя. Какой же вы, Бог с вами, Артур! Тоже скажите…

- А кто же я по- вашему, многоуважаемый Марк Соломонович?      

- Вы то?

-Именно я.

- Вы то. Вы…. Того… это… 

- И что же я того, размилейший вы мой?

- Вы… этого…

- А конкретней, какой я, светлейший Марк Соломонович?

- Да уж такой. Знаем, знаем.

- И чего же вы такого знаете, драгоценейший?

- Знаем, знаем. Слышали. Вы, что ж полагаете, дражайший профессор, что я  стал бы принимать человека не наведя предварительно об нем  справочки? Нет, милый мой, не стал бы. 

- И какого же рода справочки вы навели?

- Не извольте беспокоиться, навели, навели.

- Так, чего же таковского вы выведали.

- Да уж выведали. Вот, например, знаем мы, что в вашу честь банкет в консульстве проворачивали, а там черт его знает кому банкетов – то не обстряпывают.

Знаем также, что дельце вы в нашем городишке одно интересное имеете.

Кстати, профессор, может, вы… того… подзакусить чего желаете? Так вы без церемоний! У меня, конечно, таких разносолов как в консульстве нет, но коврижка со стаканом лимонада всегда найдется.

Хозяин Парадиза принялся открывать несгораемый шкап.

- Что вы! Что вы. Воскликнул, подумав « Бог его знает, откуда он эту коврижку с лимонадом приволок» профессор. - Что вы, дорогой Марк Соломонович, премного благодарен, но, во-первых, я не голоден, а во-вторых, я не кушаю  в столь поздний час.

- Ну, и правильно.  - Вынимая ключ из шкапа, и пряча его в карман, согласился г. Булкин. – Пусть его лопают наши враги, профессор. Верно, я говорю?

- Вернее не бывает, Марк Соломонович, не бывает. Au propos! О каком таком моем дельце, вы изволили упомянуть? Хотелось бы узнать, конкретней о моем дельце.

 - Профессор замолчал, и осторожно поинтересовался, -  Может оно и не мое вовсе, а так - чье другое?

- Может и не ваше, профессор, но,  put it bluntly…

Господин Булкин замолчал.

-  И что же вы, Марк Соломонович, - поспешил с вопросом Крашевский, -  говоря на чистоту, слышали?

- Слышал я…  краем уха, что торгуете вы, профессор, интересными куколками. 

Артур Карлович придвинул к себе пачку. Достал папиросу. Закурил.

В потолке натужно заработала вытяжка.

«Вытяжной аппарат тоже, небось, с улицы приволок», - Подумал, Крашевский, а в слух сказал:

- Грешен, Марк Соломонович, ваша, правда, торгую. Однако же быстрехонько у вас тут слухи циркулируют. Но с другой стороны оно даже и лучше. Не нужно, как говориться ходить вокруг да около, да расточаться мыслью по древу.  Не скрою, дорогой мой, есть у меня на продажу весьма любопытный товарец… в том числе и для вашего бизнеса.

Профессор принялся подробно описывать свои изделия.

- Особенно, бриллиантовый мой, вас привлечет моя ассистентка по имени  Вероника. Одна такая женщина заменит вам всех ваших массажисток. Я вам ее сейчас представлю.

Профессор достал телефон.

На что owner Paradise достал из кармана батистовый платочек, которым строго замахал в профессорскую сторону:

- Не нужно, господин профессор, звать вашу ассистентку. Не ну…

Марк Соломонович вытер платочком вспотевший лоб. Помолчал. Смущенно кашлянул и несколько взволнованным голосом  сказал: - Скажите, профессор…

 Скажите, мой дорогой, правда - ли то, что у вас есть мальчик?

Артур Карлович некоторое время непонимающе смотрел на хозяина Парадиза, наконец, осторожно поинтересовался:

- Пардон,  какой такой мальчик? 

- Да уж какой, какой… обыкновенный: ручки, ножки, говорят он тоже ваш ассистент. Я видел вашего большого ассистента. Нужно сказать, он у вас выглядит точно как  настоящий человек.

- А где же вы его видели? 

- В окошко. Вы с ним к нам в Парадиз заходили. 

- Да, как же вы видели, если у вас и окон, то в кабинете нет!?

- Это только, кажется, что нет, а на самом деле еще как имеются.

- Понятно. – Усмехнулся профессор. – Как говориться, дома и гугл помогает.

- Это писатель что - ли?

- Какой писатель?

- Ну, гугол этот ваш.

Профессор улыбнулся:

- Нет не писатель. Я, имею в виду, компьютерное слежение.

- Вот еще. – Отмахнулся хозяин Парадиза. – Я отродясь этими компьютерами не пользовался и ничего живу и всегда в курсе где, чего, да как. Так, что и без этих гоголей – моголей знаем про вашего мальчика. Ведь у вас есть мальчик? Я знаю, что есть!

Марк Соломонович укоризненно помахал Крашевскому своим толстеньким пальцем.   

-  Конечно, душа моя Марк Соломонович, кто бы стал отрицать, но не я. Есть у меня в ассистентах, милый мой, и мальчики, и девочки, и псы с котятами.  

Хозяин Парадиза осторожно поинтересовался:

- Разрешите осведомиться на продажу или как?

- Безусловно, на продажу, драгоценейший вы мой, у меня все на продажу.  Только я, to put it mildly, боюсь, что стоимость моего мальчика вас несколько обескуражит, ибо он у меня имеет цену весьма кусачую.

- И сколько ж вы за него хотите?

Профессор обвел взглядом убогий кабинет и решил несколько снизить цену: 

 -Сто сорок пять тысяч.

- А что так? Вы ведь своих куколок, я слышал, по сто пятьдесят тысяч продаете, а за мальчика сто сорок пять просите. Он что же у вас дефективный что - ли.

- Смотри ты, у вас и, правда, информация более обширная, чем в гугле. Там про моих куколок, как вы их называете, ничего не сказано, а вы про них все знаете. Мальчик этот, во-первых, продается за сто сорок пять тысяч только потому, что вы человек почтенный и мной уважаемый, а во-вторых, он еще несовершеннолетний оттого и цена на  него несколько ниже, чем на взрослые изделия.

В-третьих, Марк Соломонович, я никаких таких игрушек – куколкок, как вы выражаетесь, не продаю. Я торгую изделиями! И такого высочайшего качества, что много лучше натуральных людей. А вы куколки! Тоже мне Карабаса нашли!

- Да, вы не волнуйтесь, профессор, не волнуйтесь. Я вам верю. Верю, что у вас не куколки, а изделия.

- А тут и верить не нужно, ибо это есть истина.

 - И мальчик этот ваш… тоже… истинно, как настоящий?

- Много лучше настоящего, Марк Соломонович. Он у меня живой, сообразительный, покладистый, подвижный с живым и пылким воображением. Скучать вам, слово даю, он не даст. Очень сообразительный и очень фантазийный ребенок. 

- Это хорошо, профессор, это очень и очень хорошо!  

- Воля ваша, Марк Соломонович, а воля покупателя для меня закон, но на, что вам, скажите на милость, мальчик. У вас же кабинет здоровья, а не детский сад. 

- Вы сами себе противоречите, профессор, сказали, что воля покупателя для вас закон и тут же лезете к нему с расспросами. Коли я вас спрашиваю о мальчике, то, стало быть, он мне нужен. Правильно? 

- Не только правильно. – Виноватым голосом произнес Артур Карлович, - А решительно правильно! Уж вы меня простите, любезный Марк Соломонович, простите. Не прав! Свински неправ!

- Ничего. Ничего. – Успокоил Крашевского хозяин Парадиза. – Это бывает, профессор, волнения, стрессы и так сказать все иное, а скажите, мой дорогой, когда я могу этого вашего мальчика, что называется, улицезреть? 

- Да хоть прямо сейчас!

- Вот прямо сейчас. - Профессор заметил, как затряслись веки у Марка Соломоновича и повлажнели его сдобные ладошки. – Вы что ж вы его в кармане прячете? Он что ж такой маленький?

Профессор звонко рассмеялся:

- Да, нет. Ну, что вы, Марк Соломонович, он у меня хотя и мальчик, но вовсе не с пальчик.

- А какой же он?

- Дайте срок увидите. 

- Как скоро? Хотелось бы побыстрее. Это возможно? 

 «Ах ты, собиратель табуретов, ах  старый развратник! – Подумал Артур Карлович. - Мальчики его, видите - ли, интересуют. Тебе уж старенькому о Боженьке нужно думать, а ты все с бесами шашни водишь»

Подумать – то Артур Карлович подумал, а вслух сказал: 

- Для таких людей как вы, Марк Соломонович, у меня невозможного нет. Только сюда я его доставить не могу. В ваш «Парадиз», насколько я понимаю, лицам младше восемнадцать лет вход категорически запрещен. 

-Верно. Верно. – Согласно закивал лысинкой г. Булкин. - Вы правы, профессор, нас с вами за это дело по судам затаскают. Да, что там затаскают в острог, как пить дать, упекут! И что ж нам делать, профессор, уж больно мне любопытно взглянуть на вашего мальчугана.

- Не вижу проблем, бесценный Марк Соломонович, если гора не идет к Мухаммеду, то Мухаммед идет к горе. Поедемте ко мне в гостиницу… там, его и улицезрите.

Профессор достал телефон:

- Саша, готовьте машину. Мы с Марком Соломоновичем едем в гостиницу.

Как только профессор закончил разговор хозяин «Парадиза» принялся резко возражать и  как не настаивал Крашевский, г. Булкин от езды в профессорском авто отказался.

- Только в своем, профессор. Только в своем!

- Отчего же так, Марк Соломонович? Не волнуйтесь у меня прекрасная машина.  Мерседес. Кожаные сидения. Кондиционер. Джаз. Вы любите джаз?

- Джаз люблю. - Ответил хозяин Парадиза. – Но в гостиницу поеду только на своей машине.

- Марк Соломонович, голубчик вы мой, - не унимался Артур Карлович, - может, вы  беспокоитесь, на предмет, что вас назад не доставят? Так это вы напрасно! Завезем. Привезем! Доставим, бесценный вы мой, в лучшем виде и с ветерком!

- Нет, нет, нет и нет! И не просите, профессор, я только на своем автомобиле поеду.

«Да Бог с ним. Пусть себе едет на своей. Представляю, что у него за колымага. Пусть себе катит, а то ведь чего доброго и вовсе откажется ехать»

  - Хорошо, дражайший Марк Соломонович, - Согласился Крашевский, но выдвинул альтернативу.  – Поедем вместе, так сказать, бампер в бампер. 

- Уговорили. Уговорили. – Захихикал г. Булкин. – Поедем, что ж делать. Поедем.

После коротко спора кто выйдет первым, сошлись на том, что первым кабинет покинет  хозяин «Парадиза» а уж за ним гость.

                                                             Главпид 33

С тяжелым сердцем, ибо всегда почитал цифру тридцать три как священную, начинает автор эту страницу, ибо написать в ней хотелось о чем- нибудь душевно-трогательном, а рассказывать доведется о вещах низких и даже кощунственных. Виноваты же в этом: недобропорядочные, гадкие, мерзкие, развратные персонажи. 

И так хозяин закрыл свой кабинет, кивнул гостю на лестницу. Профессор выполнил распоряжение и поставил ногу на ступеньку. Она пугающе прогнулась (хотя, когда профессор взбегал по ней, вела себя вполне нормально) под Артуром Карловичем, да так, что он даже подумал: « Как бы прежде гостиницы не попасть мне в госпиталь»

Но ничего миловал Бог, спустился Артур Карлович вполне удачно, если не считать того, что слегка порвал (о торчащий в стене гвоздь) сорочку.

- Ой, ой, ой. – Запричитал г. Булкин. – Ничего, профессор, я возмещу.

- Да будет вам, милейший Марк Соломонович, разве это убыток. Чепуха это, а не убыток. У меня таких рубашек… магазин можно открыть. Не извольте беспокоиться, мой любезный друг, пустяковина. Решительнейшим образом ерунда!

Хозяин с гостем вышли на улицу. Профессор направился к своему Мерседесу, а хозяин Парадиза спустился в гараж.

А. К. Крашевский сел на заднее сиденье, устало зевнул:

- Едем, Артур Карлович. - Глядя на профессора в зеркальце заднего вида, осведомился ассистент.

- Нет, подождем хозяина этого сарая. Он сейчас выедет из гаража на своей машине и поедет за нами.

Сказал профессор, и подумал «Представляю, на какой колымаге он выедет. Я то уж привык к его дрэку, а Саша… нуж...

Нет, не буду его предупреждать, чтобы не портить эффект»

- А вот, кажется и он. - Сказал ассистент. – Можно ехать, Артур Карлович?

- Где он? - Поинтересовался Крашевский, выглядывая в окно.

- Да вот же. – Кивнул ассистент.

Профессор, взглянув туда, куда указал ассистент, и чуть было не лишился чувств. И было с чего. Ведь профессор надеялся увидеть хозяина Парадиза, в какой- нибудь ужасной, найденной им на улице, колымаге, а увидел елейное личико г. Булкина глядящее на него из дорогущего кабриолета  «Бентли»

Крашевский изумленно воскликнул:

- Вот это номер!  Вот это ход! Ну, Марк Соломонович! Ну, оригинал!

- Вы это о чем, Артур Карлович? – Поинтересовалась Вероника.

- Да о его машине. – Ответил Крашевский. – Вы бы посмотрели, друзья мои, на его кабинет. В нем ведь ни одной купленной вещи. Все с улицы притащил. Плюшкин! Форменный Гобсек города Роялвиля! Я, поверите - ли, сидел на табурете, который помнит Царя Гороха. Ужас! Просто диву даюсь как я на нем  не порвал штаны и не получил травмы ягодиц. И вдруг такой вот, право, скупердяй едет на дорогущей машине! Ничегошеньки не понимаю.

- Да, это – то, как раз понятно…

Профессор издевательским тоном в голосе оборвал ассистента.

- Что вам понятно? Что вам понятно. Понятно ему.

- То и понятно, что всякого рода странные люди всегда имеют  второе, скрытое  я. Среди них встречаются как серийные убийцы, так и тайные эротоманы.

- О! – Воскликнул профессор. – Это вы, Саша, в самую точку.  Он еще тот эротоман!

Как вы думаете, зачем он едет к нам в гостиницу? 

Ассистенты промолчали.

- Не буду вас интриговать, друзья мой, - продолжил Артур Карлович, - он едет за нашим Жоржиком.

- Как за Жоржиком. – Удивленно вскрикнула  ассистентка, - Зачем ему Жоржик.

- Как зачем. – Ответил профессор с сальной улыбочкой на губах. – За тем, что он и есть похотливый эротоман в области несовершеннолетних мальчиков. В общем, хочет  приобрести нашего Жоржика.

- Для чего? – Поинтересовалась Вероника.

- Да уж понятное дело для чего. Для сексуальных развлечений. 

- И вы продадите?!

- Разумеется. – Зевнув, ответил профессор. – А зачем же я, по-вашему, его сюда привез.

- Я полагала, что вы предложите Жоржика бездетной паре, а вы продаете его педофилу. Так нельзя профессор! Я не позволю!

Артур Карлович смерил ассистентку презрительным взглядом и ответил:

- Ишь ты не позволит она, а вы ему вообще кто: брат, сват или  воинский начальник…

Не слышу ответа?

- По паспорту я ему мама.  – Тихо ответила Вероника.

- Ах, вот оно что. – Усмехнулся профессор. – По паспорту вы мне тоже ассистент, а на самом деле…

Вот приедем сейчас в гостиницу я вас, милая моя, отключу от жизнеобеспечения, и станете вы, та, что еще недавно почитал себя чей-то мамой, никем и ничем.  

После длительной паузы А.К. Крашевский сказал:

- Так, что дорогая Вероника, позвольте мне решать, что и кому я должен продавать…

Мальчики нужны бездетным семейным парам, кто бы спорил, но не я. Но ни одной пары я не нашел.

- А педофила нашли. – Резко сказала Вероника. 

 - Да нашел. – Спокойно ответил профессор. – И непременно  продам ему, если он купит, Жоржика. И не смотрите на меня некормленой волчицей! И бунтующее не хлопайте вашими пышными ресничками. Продам потому что педофил, хоть и порочный, но тоже человек, это раз, а второе то, что этой продажей я, возможно, спасу от его приставаний, какого – нибудь реального мальчика. А это согласитесь, дорогого стоит, моя милая Вероника. Я прав, Саша?

Ассистент многозначительно хмыкнул и ответил:

- Артур Карлович, первое правило изделия гласит. Изготовитель всегда прав.

- Вот именно, Саша, вот именно! Когда приедете в гостиницу, Вероника, первым делом откройте инструкцию и прочтите правила поведения изделий.

Вам понятно?

- Так точно, Артур Карлович!

- Ну, вот и отлично. И впр…

Профессора перебил ассистент Саша.

- Смотрите. Смотрите, что он творит!

- Кто? - Непонимающе поинтересовался Крашевский. – И где творит!

- Да ваш этот любитель мальчиков.       

Профессор посмотрел в окно и увидел, как дико ревущий автомобиль Марка Соломонович, с бешеной скоростью летел, по бульвару, резко подрезая встречающиеся на его пути машины. Вскоре авто г. Булкина пропало из вида. 

- Куда же он делся. – Вращая головой, поинтересовался у ассистента профессор.  – Как же он нас найдет?

Не успел профессор закончить свою мысль, как увидел в зеркальце заднего вида тихо следующий за Мерседесом автомобиль хозяина Парадиза. На светофоре «Бентли» поравнялся с автомобилем Крашевского. Марк Соломонович мило улыбнулся профессору, резко нажал на газ и через мгновение вновь пропал из виду.

- Ну и Шумахер, - изумленно провожая автомобиль Булкина, сказал Александр Васильевич, -  этот ваш охотник до малышей! Ему бы не «Парадизом» заведовать, а на формуле один зажигать! Ну, лихач! Ну, гонщик!

На следующем светофоре Артур Карлович услышал бодрые звуки Диперполовской композиции  «Highway star»  Он повернул лицо в сторону энергичной мелодии и увидел перед собой благообразное личико Марка Соломоновича Булкина.

- Здравие желаю, профессор. – Владелец «Парадиза» приподнял с головы нелепо-древнее  соломенное канотье.

- И вам не хворать, - ответил Крашевский, - что же это вы, батенька мой, носитесь как угорелый. Так ведь можно и здоровье потерять и жизни лишиться. Вас же за такую езду остановят и прав лишат, да что там прав… в острог закатают.

- Пусть вначале остановят, дорогой профессор. – Мило улыбнулся г. Булкин и был таков, только его и видели, а увидел его профессор уже в холле гостиницы.

- А вот и я, милейший профессор. – Вставая с кресла, объявил М.С.Булкин. Он взглянул на настенные часы и сказал: – Вот уж пятнадцать минут как живой, здоровый и с правами, вас дожидаюсь.   

- Весьма рад. Весьма рад. Милости прошу к нашему шалашу, уважаемый Марк Соломонович. 

Крашевский кивком головы указал гостю на лифт.  У окошка метрдотеля профессор остановился и спросил, обращаясь к гостю:

 – А не перекусить – ли нам с вами, Марк Соломонович?

- Извините, профессор, но вы, кажется, говорили, что не кушаете на ночь.

- Во-первых, еще далеко не ночь, мой любезный друг, и потом мы закусим чем – нибудь легоньким. Что вы порекомендуете, - обратился профессор к метрдотелю, - нам с приятелем из легких блюд?

- I would recommend. Sandwich with tunа. 2. Vegetable salad with lemon juice. 3 One bottle of Cabernet.

- Excellent! – Вскрикнул Крашевский. -

Two copies. Bring in my room

Метрдотель ощерил великолепные зубы и ответил:

- It will be done, sir!

Профессор с гостем поднялись в номер:

-Ну, как вам мои апартаменты. Согласитесь неплохо. Люкс. Президентский номер!

Хозяин номера ожидал, что Марк Соломонович возгласами «ой, ай, ох»  покажет свое изумление профессорским номером. Однако хозяин Парадиза весьма скромно ответил. 

- Ничего. Ничего. Живенько. Миленько.

-Вы, кажется, говорили, что любите джаз? – Поинтересовался несколько обиженный холодностью гостя, профессор и, не дожидаясь ответа,  включил  музыку. – Да, вы присаживайтесь, присаживайтесь не топчитесь в дверях, Марк Соломонович.

- Куда же мне сесть-то… у вас так много стульев, диванов, кресел не то, что у меня один табурет его императорского величества. Вот только, пожалуй, если в это креслецо?

- Да какое же это креслецо, друг мой, это банкетка для макияжного зеркала…

- Ничего, что банкетка, я и на ней посижу. Я ведь не царских каких-нибудь кровей. У меня родители из портных. Вы знаете, профессор, какие мой папа шил бостоновые костюмы, а мама кримпленовые платья. Если бы я умел так шить костюмы и платья, как мои родители, я бы знаете, как здесь стоял?

Артур Карлович отрицательно покачал головой.

-  Я бы стоял, как макушка на рождественской елке! Этот Тимур… Этот… он бы мне в подметки не годился. Хотя у него такой дом, такие хоромы, что ваш президентский номер уж вы простите, профессор, такая ерундистика, что и говорить не хочется. Вот уж я вам доложу у Тимурчика хоромы, так хоромы. Белый дом, я там был на экскурсии, рядом с его  домом выглядит сущей сараюшкой. Уж вы мне поверьте!

В это время в дверь постучали. Артур Карлович осведомился:

- Кто там?

- This is your dinner, Sir

Профессор открыл дверь. В номер с подносом в руке ловко вскользнул - кристально белый  колпак, до хруста накрахмаленный передник - расторопный официант. 

- Here. - Профессор указал на небольшой столик.

Гарсон ловко смахнул с подноса заказ, грациозно склонил голову, весь напрягся и замер несколько вытянул правую руку. Профессор сунул ему в ладонь небольшую банкноту. Официант тотчас же, как пружина, распрямился и стремительно выбежал из номера. 

 - Что такой богатый человек этот ваш Тимур и его команда? – Живо поинтересовался Крашевский, беря в руки бутылку.

Марк Соломонович даже слегка подпрыгнул:

- Какая команда, профессор, откуда вы знаете про его команду?

- Книжка так есть «Тимур и его команда» – Ответил Крашевский и поинтересовался. – Разве не читали? 

- А эта команда. – Улыбнулся хозяин Парадиза. – Ну, это другое дело… это я читал. Это все в наше время все читали. Попробуй было, не прочитай. «Тимур и его команда» называется клуб, которым владеет Тимур. 

- Ах, вот оно что. - Усмехнулся профессор,  - Так вы говорите, богат ваш Тимур.

- Богат, мой дорогой профессор, богат это чрезмерно скромное определение для Тимурчика. Если все его состояние перевести в наличные так ими можно будет засыпать не только ваш президентский номер, но я так полагаю, что и весь отель от фундамента до крыши!

- Что вы говорите. – Выразил изумление профессор. – И чем же он таким занимается, любезный Марк Соломонович?

- Легче, дорогой профессор, сказать, чем он не занимается, а занимается он  и антиквариатом, и инвестициями, и колбасным бизнесом, и нефтянкой, и ритуальными услугами и...

Золотая жила, я вам скажу профессор, похоронный бизнес!  Тимурчик не только два дома похоронных услуг имеет, он уже и парочку, как я слышал, кладбищ прикупил.

А приватное кладбище профессор это почти, что как газовое месторождение.   

- Это весьма и весьма любопытно, - разливая привезенное официантом вино, приговаривал Крашевский. – Вы когда будете уходить оставьте его координаты, а сейчас давайте по глотку вина. За знакомство. За здоровье. За…

- Скажите, профессор, - осторожно  перебил Крашевского хозяин Парадиза, - могу я вначале бросить взор на мальчика, а уж после выпить?

- Можно. – Согласился хозяин номера.  – Но вначале все-таки выпьем. И не сопротивляйтесь здесь я хозяин!

Профессор слегка коснулся бокала своего гостя, а когда ставил его уже осушенным на стол, в номер осторожно и вкрадчиво постучали:

- Да, да. – Крикнул профессор. – Прошу входите.     

   В проеме показалась кучерявая детская головка.

- А это ты, мой милый. – Ласково проворковал Артур Карлович. - Проходи, проходи, моя радость. Мы только, что о тебе говорили, а ты уж тут как тут.

Мальчик вошел в номер, закрыл за собой дверь и учтиво поздоровался:

- Добрый вечер, профессор. Простите, что беспокою. Однако Вероника сказала, что вы  меня вызывали? 

- Радость моя! Милый мой, что за официальный тон: профессор, обеспокою, однако, вызывали…

Наш дорогой гость, - Профессор кивнул в сторону г. Булкина. - Может подумать, что ты не мальчик, а какой- нибудь, право, бюрократ.

- Что вы! Что вы!– Замахал руками Марк Соломонович.  – Ни в жизнь не подумаю, а подумаю, что это очень хороший, воспитанный, благонравный… Тебя как  зовут, мальчик?

Вместо мальчика ответил профессор:

- Его полное имя Джордж, но вы можете называть его Жоржиком.

А это Жоржик господин Булкин. Марк Соломонович. Подойди, познакомься. 

- Ну, что вы, профессор! – М. С. Булкин смущенно покраснел. - Какой я господин. И тем более Марк Соломонович. Для такого чудного мальчика я просто дядя Марек.

   Мальчик сделал грациозный реверанс, и нежным голоском произнес:

- Рад знакомству.

- А уж я как рад! Уж как я! Угощайся, Жоржик,  

-Марк Соломонович, вытащил из кармана леденец и, протянул его мальчику.

Крашевский подумал, глядя на угощение: - «Оно конечно Жоржику  не страшно, но с другой стороны, черт его знает, где он взял этот леденец и какие вирусы он в себе несет. Может статься такие, что выведут из строя всю систему изделия»

Крашевский перехватил руку хозяина Парадиза и сказал:

 - Вот этого не нужно, мой дорогой Марк Соломонович, у него строгая диета.

- У такого маленького, - удивился г. Булкин, - и уже диета.

Диатез что - ли?  - И не дождавшись ответа, прочувствованно вымолвил, - Ну, ничего дядя Марек тебя вылечит мой мальчик. Дядя Марек в два счета поставит тебя на ноги.

- Да нет у него никакого диатеза. – Раздраженно выкрикнул профессор. – Просто у него особая форма питания.

- Какая же? - Поспешил с вопросом г. Булкин.

- Когда приобретете мальчика, то я вам все объясню и разъясню. Ну, так как берете Жоржика?

- Разумеется, беру! Разве такого мальчугана можно не взять?!

- Тогда я ознакомлю вас с условием договора…

Марк Соломонович весьма спокойно, в отличие от хозяина «Загребка» и редактора Л. Е. Река, выслушал Артура Карловича.

- Вас это устраивает? – Спросил профессор, закончив чтение бумаг. 

- Разумеется.

- Но тогда давайте, поставим наши подписи.  

- Да, подписи мы поставим.  Это вы не извольте беспокоиться, профессор! Где нужно?

Булкин коряво расписался и, вернув профессору ручку, продолжил. - Я за такого малыша не сто сорок пять, как вы просите, а все сто пятьдесят и даже больше дам. Я за такого Жоржика все отдам!

 … только у меня к вам будет одна маленькая просьба. Я ее хорошо оплачу. Даже не извольте беспокоиться. Только обещайте, что исполните!?

- А что за просьба, Марк Соломонович?

- Вы прежде скажите, что вы ее исполните?

- Да как же я могу вам что-то обещать – не зная, чего вы хотите?

- Вы, право ваше профессор, не извольте беспокоиться, плохого ничего я не попрошу.

- Думаю, что не попросите, но все-таки прежде скажите.

- Нет, я первый вас попросил. Так, что уж извольте исполнить просьбу старика.

-  Давайте так, Марк Соломонович, я соглашусь, но fifty – fifty

- Это как понимать? 

- Вот так и понимайте, если ваша просьба меня устроит, то я так быть ее исполню, но если нет, то откажусь.

Булкин немного подумал. Еще раз попытался навязать профессору свою волю и, наконец, сказал:

- Хорошо. Пусть будет и по-моему и по-вашему, а просьба моя такая. Просьба моя простая. Отдайте мне вашего мальчика, вашего Жоржика на одну ночку. Всего на одну, профессор. Я оплачу. Сколько скажите, столько и заплачу. Вам же не трудно, а мальчику все равно.

Артур Карлович так опешил, что некоторое время с открытым ртом, недоуменно хлопоча ресницами, глядел на своего гостя. Марку Соломоновичу видно надоело это молчание, он сконфуженно кашлянул и поинтересовался: 

- Ну, так как профессор, вы согласны?

Крашевский очнулся и сурово выкрикнул.

- Нет! Нет и нет! Конечно, я не согласен! С какой это стати я должен быть согласен.

- Но почему нет, профессор, если вы изволите беспокоиться, что я не оплачу. Так не беспокойтесь. Сколько, ну в разумных пределах, конечно,  скажите, столько и заплачу.

Булкин погладил мальчика по голове и поинтересовался:

- Жоржик, поедешь в гости к дяде Мареку. У него много интересного есть…

игрушек много, компьютерных игр.

- Вы же говорили мне, что на дух не переносите компьютеров…

- Я да, - ответил профессору г. Булкин, - а для моих маленьких гостей – всегда, пожалуйста.

И уже к мальчику:

 - Ну, так как, Жоржик, поедешь к дяде Мареку в гости? 

Мальчик тихо произнес:

- Как Артур Карлович скажет.

- Артур Карлович, Жоржик, скажет свое решительное нет!

Марк Соломонович нежно коснулся профессорского плеча и нежнейшим голосом осведомился:

- Но почему нет, профессор. Не вы ли говорили, мой любезный друг, что для такого прекрасного клиента как я - у вас ничего невозможного нет. Я заплачу! Не беспокойтесь!

- Нет, Марк Соломонович, нет! И уж вы мне поверьте, деньги в этом деле  меня интересуют меньше всего.

- А что ж вас интересует?

- Меня интересует моя научная репутация и личная безопасность! 

Хозяин Парадиза недоуменно моргнул и  спросил:

- Пардон, но причем тут ваша репутация?

- Притом, дорогой Марк Соломонович, что вы носитесь по дорогам как сумасшедший…

- Вы имеете в виду, - перебил хозяина номера Булкин, - что мальчик может попасть в аварию? Ну, так вы сами говорили, что ваши изделия практически бессмертные.

 

Профессор налили себе полный бокал вина. Жадно осушил его, и сильно ударив им по столу, заявил:

- Да, бессмертны! Да, нетленны! Да, вечны! Но мне их все равно жалко! И потом. Вы ведь от меня понесетесь к себе домой, мало сказать, как сумасшедший. Вы полетите, как авиалайнер! Теперь представьте, Марк Соломонович,  летите вы на всех ваших парах - парусах, а вас цап- царап и останавливает полиция. Предъявите-ка, сэр, ваши права. Вы, предъявляете, а вам говорят, что это вы сэр, носитесь сломя голову, да еще с мальчиком.

Кстати, он вам кто? И что вы на это ответите, Марк Соломонович? Как представите Жоржика?

Хозяин «Парадиза» не моргнув и глазом, заявил:

- Сыном! Я представлю его своим сыном.

Профессор усмехнулся и продолжил:

- Допустим и предположим, что они вам поверят, а как начнут составлять протокол, да потребуют Жоржиковы документы. И что вы им предъявите?

Булкин достал свой батистовый платочек и, махнув им в сторону профессора, ответил:

- Ну, что вы, профессор, Бог с вами, протокол, документы – это же вам не ГАИ, а полиция.

- Так оно бы и хорошо, Марк Соломонович, кабы здесь было ГАИ. От него ведь откупиться можно, а от полиции, если, что не откупишься. Свезут вас родного в участок, и вы там все как на исповеди расскажете, где и для каких целей вы взяли мальчика. И правильно сделаете, я бы на вашем месте так точно также поступил бы, а зачем срок одному тянуть. Нет, лучше уж разделить его с кем-то. Сдадите вы меня, господин Булкин. Как пить дать сдадите.  И не нужно закатывать глаза и хвататься за сердце. Сдадите! Сдадите! И приедет в мой президентский номер полицейский наряд, и закрутит он мне руки, отвезет, и посадит меня в камеру, а наутро устроят мне с вами очную ставку.

После нее суд, который в лучшем, слышите, лучшем случае определит мне депортацию, а там разразиться международный скандал и конец моей научной деятельности, а в худшем случае…

Это даже трудно представить и все из того, что я повелся на ваши жалкие деньги, что вы предлагаете мне за Жоржика. И я…

- Но почему же за жалкие? - Поспешил с вопросом к хозяину номера гость. – Вы же даже не знаете, какие я вам предложу.

- Мне, дорогой мой, ничего предлагать не нужно. Я все одно не возьму. Платите мне за мальчика сто пятьдесят тысяч и забирайте. Он ваш!

- Извольте. – М.С. Булкин полез в карман пиджака. – Вам наличными или чеком?

 - Марк Соломонович, - Схватив гостя за руку, вскрикнул Крашевский. – Я же вам уже объяснял, но повторю еще, раз вы не поняли. Я вернусь домой и когда увижу, что на мой счет поступили деньги, я вышлю вам Жоржика. Все очень просто, согласитесь?

- Не соглашусь, мой милый профессор, не соглашусь. Прежде, чем купить вещь ее нужно попробовать. Правильно?

Профессор еще налил себе стакан. Выпил и заявил, стукнув им об стол:

- Не соглашусь! И вы не согласитесь… и вот почему.

 Представьте себе, господин Булкин, что вы идете в секс шоп и просите там у продавца.

Сэр, дайте-ка мне на ночь секс куклу, а утром я, если она мне понравиться, принесу вам за нее деньги, а если нет, верну обратно. И что вы, любезный, думаете, он вам ответит на это предложение. 

М.С. Булкин крепко схватил Крашевского за руку:

- Постойте! Постойте. Постойте, профессор, при мальчике… ну нельзя же так он ведь ребенок еще совсем!

- Это кто мне говорит? Боже правый! Как ваша фамилия, дорогой вы мой, Песталоцци, Жан – Жак Руссо или может быть Макаренко? Неужто вы с ним будете в игрушки играть и сказки рассказывать!

Марк Соломонович сконфуженно покраснел, кашлянул в кулачок и ничего не ответил.  

- Мне, любезный Марк Соломонович, предельно ясно, что вы рассматриваете Жоржика не просто как мальчика, а как предмет сексуальных утех.

И не таращите на меня ваши невинные глазки. Не нужно. Не надо, мой бесценный…  В нашем с вами возрасте не предстало ходить вокруг да около! Нам к лицу пусть горькая, но, правда. И не нужно коситься на мальчика. Жоржик все понимает и все воспринимает правильно. На то он и изделие. Так, что оставьте ваше дешевое морализаторство и ложный пафос! Договорились?

Марк Соломонович кивнул головой.

- Ну, вот и отлично! Так вот, я продолжу, попользуетесь вы Жоржиком, а утро заявитесь ко мне в номер, и скажите. Увы и ах, но ваш мальчик, профессор,  мне не подошел…

- Честное, благородное слово, профессор, не ска…

- Не нужно, - остановил гостя профессор, - не нужно.  Я вам верю, но, увы, увы, и еще раз, увы, не могу поступиться принципами. Принципы для меня, драгоценный мой, важней коммерции.

… и потом я ведь, Марк Соломонович, поверьте, в покупателях не нуждаюсь. В мире любителей малышни знаете сколько? Правильно. О-го-го и еще столько же. И вообще хватит об этом.

Профессор взглянул на часы и потрясенно воскликнул:

- Боже мой, уже девять часов! Простите, Марк Соломонович, но Жоржику пора в постель. Режим. Режим и еще раз режим.

М.С. Булкин встал с кресла и разочарованно вымолвил:

- Ах, как жаль. Ах, как жаль.

- Ничего. – Успокоил гостя хозяин номера. – Не переживайте, Марк Соломонович, в течение десяти дней получите вы своего Жоржика.

- Точно получу?

- Точно! Точно! Получите!  – Заверил Крашевский г. Булкина. – А сейчас баю – бай, так сказать.  Жоржик, давай-ка быстренько дуй в свой номер. Девять часов уже, а ты все еще на ногах.

- Иду, Артур Карлович, иду.

Мальчик поспешно направился к двери.  

- Погоди, Жоржик, погоди. – Слезным голосом остановил мальчика г. Булкин. – Дай мне хоть на прощание поцеловать тебя в лобик.

И протянув руки к Крашевскому плачущим голосом, взмолился:

- Это хоть мне можно, профессор, всего один, один нежный поцелуй. Можно?!

- Разумеется, можно, мой дорогой Марк Соломонович, что ж я по- вашему зверь какой, что ж у меня сердца нет. Есть! Есть у профессора Крашевского сердце. Вот послушайте, как оно стучит.

- Я с вашего разрешения, - взволновано произнес М.С. Булкин, - сначала мальчика поцелую, а уж потом вас пощупаю.

- Не нужно меня щупать, Марк Соломонович, не нужно.

- Простите, простите – это я от волнения чувств! Я хотел сказать, послушаю ваше сердце.

Хозяин Парадиза довел мальчика до двери, поцеловал его и нежнейшим голоском проворковал:

- До встречи. До скорой встречи, мой мальчик, мой милый Жоржик.

Профессор подцепил Марка Соломоновича под руку и сказал:

- Дорогой мой, я иду вам на еще большую встречу и разрешаю провести Жоржика до двери его номера.

- О, как вы щедры, профессор! Как щедры!

Марк Соломонович обнял мальчика и до самой двери его номера, ворковал в детское ушко нечто ласково – душевное. Перед дверью номера хозяин Парадиза подхватил мальчика на руки, крепко прижал его к груди и нежно прошептал:

- До встречи. До скорой встречи, мой ангел!  

Жоржик вошел в номер. Марк Соломонович нежно вздохнул, поцеловал дверную обивку  и вместе с профессором спустился в холл. Они вышли на улицу, на которую уже опустились фиолетовые сумерки и  вечерняя прохлада. В небе виднелись тусклые звезды и яркий (точно аккуратно срезанный, покрашенный бесцветным лаком, ноготок) полумесяц.  

- Какой вечер! – Втянув в себя ночной воздух, сказал Марк Соломонович. – Ах, профессор, такой вечер вы мне испортили. Может быть, все-таки уступите мне  Жоржика на эту дивную ночь!? Даже не на ночь, а всего на несколько часов… 

- Действительно шикарный сегодня вечер. – Оборвал гостя профессор. – И не нужно его портить своим нытье, Марк Соломонович. В этом вопросе я непреклонен. И не уговаривайте, я не уступлю, а только обижусь и, вернувшись в номер, изорву наш с вами договор в клочья. Да, да, да, я такой, уважаемый господин Булкин. Так, что садитесь в машину и езжайте к себе домой.

- Какой домой! Какой домой, профессор! Я сейчас прямиком в офис и уж там до утра. У нас по ночам самый кос начинается. Клиент, знаете ли, как налим, в основном идет в кабинет ночью. Так, что я в офис, а то ведь их там одних оставь они тебе и двух центов не дадут.  Все украдут! За ними, профессор, за девчонками моими, глаз да глаз нужен. У бестии свет не видал. Я им всем и документы выправил, чтобы могли спокойно жить, и работать в Роялвиле, а они за это на меня волком зыркают и обмануть норовят. 

- Ну, что ж, Марк Соломонович, - Сказал А.К. Крашевский, протягивая, г. Булкину ладонь. - Желаю вам плодотворной рабочей ночи!

  

Хозяин «Парадиза» сел в машину. Профессор только что собрался помахать ему вслед рукой, но не успел он еще ее поднять, как «Бентли» Марка Соломонович уже исчез за поворотом.   

                                                            Главпид 34

В номере Артура Карловича звучала негромкая джазовая музыка, гармонию септаккордов,  нарушил вкрадчиво – извинительный стук в дверь. 

- Быстро же он. - Подумал профессор и оторвал взгляд от бумаг, которые
просматривал сидя на диване, чуть убавил звук в стерео системе, крикнул:

- Да, да. Входите.

Однако в номер никто не вошел:

- Да, да. Я же сказал, входите. Дверь не заперта.

И снова раздался осторожно - конфиденциальный стук.

- Что же это такое. - Поднимаясь с дивана, недовольно проворчал Артур
Карлович. - Одну секундочку.

Крашевский подошел к двери и потянул ее на себя:
- Не понял? А где…

Однако фразу он не закончил, потому что в лицо ему ударил пахнущий лавандой
спрей.

Артур Карлович грузным мешком стал опускаться на пол, но его подхватил
вошедший в номер молодой (с колоссальными мышцами Геракла и ангельским лицом монастырского послушника) человек. Он, взяв хозяина, как полено, под мышку и отнес  в
спальню. Там он уложил профессора на широкую гостиничную кровать. Ноги и
руки привязал к кроватным ножкам. В рот профессору всунул красный шарик, что
применяется в садомахизких сексуальных игрищах и в особо крутых сценах «scary movies»
 Закончив вязать хозяина номера, молодой человек сходил в ванную комнату.
Где долго и тщательно мыл руки. Выйдя из нее, он направился на кухню.
Вытащил из холодильника бутылку минеральной воды. Вообще молодой знал
профессорский номер, как свои пять пальцев, хотя на правой руке у него их
было всего четыре. Незваный гость вернулся в спальню. Чуть добавил громкости
в стереосистеме. Набрал в рот минеральной воды и с шумом прыснул ею в лицо
А.К. Крашевского.
Хозяин номера дернулся. Болезненно скривился и открыл глаза. Дернул ногой. Затем попытался поднять руку. Непонимающе обвел взглядом спальню и, заметив сидящего в кресле незнакомого человека, громко
воскликнул:
- Кто вы, черт вас подери!?
Однако вместо восклицаний человек услышал нечленораздельные мычащее - свитящие
( му-ры-му-св-си-г-ст-уг- ры- му) звуки.
- Вам, профессор, пока не нужно говорить. - Сказал молодой человек голосом
мультипликационного героя. - Все, что вам необходимо так это слушать и
делать выводы. Я понимаю в вашем положении не то, что слушать, но и лежать
то не совсем удобно, но уверяю вас, профессор, речь моя будет:
- Му- у ру- уу.
- Я же вам, сказал. - Укоризненно покачал головой молодой человек. - Что я
вам все объясню, а вы почему-то упорно мычите. Мои распоряжение будут носить
вот какой характер. Сейчас я вас развяжу. Вы позвоните своим изделиям и
передадите их мне. Денег я вам естественно не заплачу, но жизнь гарантирую. Однако предупреждаю одно ваше неверное движение, и я вышибу вам и вашим, или что там у них, изделиям мозги. Пистолет у меня бесшумный. По стрельбе из пневматического оружия имею разряд мастера. Кроме того, на всякий случай хочу сказать вам, что владею приемами боевых искусств востока и запада, много лучше ваших изделий.
Так, что не советую вам со мной шутить, а если вы полагаете, что после
передачи изделий, я вас убью, то уверяю вас, я этого не сделаю. Ну, посудите
сами, к чему мне из-за вас  в мои того годы  садиться на электрический стул?
Если вы полагаете, я боюсь, что после акции вы обратитесь в полицию, то и
тут вы ошибаетесь. В полицию, вы ни под каким предлогом не обратитесь.
Потому что вы сможете там заявить? О каких-то изделиях, которых вы, кстати,
незаконным путем привезли в страну. Так, что никуда вы не пойдете и,
следовательно, бояться мне вас нечего, а вам меня.  Правильно я говорю?
Профессор кивнул головой.
- Вот и договорились! Тогда я развязываю?

Профессор кивнул.
Молодой человек разрезал веревки. Артур Карлович трясущимися руками развязал
тесемку и выплюнул шарик.
- Что это все…
Незнакомец упер дуло пистолета в профессорский лоб. Приставил указательный
палец к губам и произнес звук:
- Тсссс
Хозяин номера замолчал.
- Набирайте номер телефона ваших игрушек.
Артур Карлович дрожащими пальцами выполнил распоряжение:
- Саша. - Сказал он глухим, несколько дрожащим, голосом. - Зайдите,
пожалуйста, все как один в мой номер.
- Отлично. - Похвалил  молодой человек, забирая у профессора телефон.
- Когда они войдут, вы скажите вашим куклам…
- Они не куклы они…
Молодой человек вновь приложил к губам указательный палец и произнес звук:
- Тссс.
 - Итак, - продолжил он, как только профессор замолчал, - скажите им, что я
их новый хозяин, и с этой минуты они должны выполнять все мои распоряжения.
Понятно?
Артур Карлович, хотел, поинтересоваться у молодого человека, как объяснить
своим ассистентам творящийся в его номере беспредел, но на всякий случай,
решил держать язык за зубами.
Вскоре в комнату постучали. Молодой человек кивнул, мол, говорите.
Артур Карлович негромко крикнул:
- Входите, Саша, входите.
Дверь распахнулась и в апартаменты один за другим вошли профессорские
ассистенты.
Александр Васильевич вошел в спальню первым и, увидев (напоминающую сцену из
триллера) картину, поинтересовался:
- Артур Карлович, вы, что снимаете кино?
- Точно, Саша, кино про немцев. Я, стало быть, немец, а молодой человек, не
имею чести знать, лицо безызвестной национальности.
- Понятно. - Сказал ассистент и принял бойцовскую стойку.
- Профессор. - Молодой человек, взвел курок. - Скажите этому клоуну, что
если он не хочет увидеть ваше бездыханное тело, то пусть стоит ровно и дышит
часто.
- Саша. - Обратился профессор к ассистенту. - И вы друзья мои, не нужно
никаких эксцессов. Дело в том, что с этой минуты вы поступаете в
распоряжение этого молодого человека. Как вас зовут?
Молодой человек подумал и ответил:
- Аноним.
 - Оригинальное имя.
- Да уж редкое. - Усмехнулся молодой человек.
- Ну, что ж аноним так аноним. И так, друзья мои, вы поступает в
распоряжение господина анонима.
- Как это поступаете. - Удивился Александр Васильевич. - Для этого вы должны
нас  перекодировать.
- Сделайте это сами. - Профессор указал взглядом на телефон. - У меня дрожат
руки.
Ассистент взял трубку и сказал:
- Диктуйте, Артур Карлович.
- Е39t42/KRA63SWE. Затем кодируете этим шифром модуль LPG3
Ассистент, выбил символы, и нажал на кнопку Enter.
- Вот и все. - Сказал профессор молодому человеку. - Возьмите мой телефон и
пользуйтесь.
- Отлично, профессор. - Незваный гость сунул в карман телефон профессора
Крашевского - Теперь мы вас покидаем, а вам не хворать. За мной мои новые
друзья!
Профессор слез с кровати и растирая затекшие руки, сказал:
- Разрешите поинтересоваться,  молодой человек, так исключительно из
любопытства, кто вас навел на меня?
- Мне, профессор, только, как самому разбирающемуся в новейших технологиях,
велели  доставить ваших куколок, а кто навел тех, кто мне приказал этого
я, увы, не знаю. Это не моего ума дела.
- Значит, не знаете, а вот я догадываюсь. Я даже в курсе. Нет, я отлично знаю,
кто, это сделал…

Но молодой человек и бывшие профессорские ассистенты не слышали, кто и что сделал, так как в это самое время они уже спускались вниз на гостиничном лифте.

 

Чуть ранее инцидента в номере профессора Крашевского.

 

     Хозяин «Парадиза» отъехав на приличное расстояние от отеля, остановил машину, внимательно огляделся и не найдя ничего подозрительного, вытащил из кармана телефон. Торопливо набрал номер. Долго шли короткие ноющие, напоминающие требования девушек из «Парадиза» о повышения гонорара,  гудки.

 Марк Соломонович уже хотел, было в сердцах бросить телефон в бардачок своего  Бентли, но тут на другом конце связи что-то щелкнуло, но вместо привычного «Але я вас слушаю» в ухо Марка Соломоновича ударил страшный, как будто из трубки вырвалась сама преисподняя, грохот и истошные крики. 

- Алло! Алло! - Наконец закричала, преисподняя, человеческим голосом. – Алло, я слушаю.

- Тимурчик, ты?

- Я, я… кто звонит?

- Булкин из «Парадиза»

- Какого «Парадиза»?  - Поставила вопрос преисподняя. – Не знаю такого.

- Тимур, да ты, что это я же я Марк. 

- Марк? Какой Марк…

- Булкин.

- Марек, ты что - ли?!

- Я Тимурчик, я, а что это у тебя за шум такой?

- Да, шумим, брат, шумим, наводим, так сказать, порядки в своем ночном клубе! Ты чего звонишь, родной?

- По делу, Тимурчик, по делу!

- По делу? Ночью!

- Да, какая же ночь, Бог с тобой! – Вскрикнул Марк Соломонович, - С каких это пор  детское время ты стал называть ночью? 

- Ладно, ладно, Марек. Ты давай за  дело говори?

Или может оно все-таки до утра подождет дело-то твое? У меня тут, понимаешь, банчик намечается.

- Сурьезное дело, Тимурчик, ой сурьезное!  До утра никак не потерпит. 

- Так рассказывай… только шустро.

- Не телефонный разговор, Тимурчик, не телефонный… 

- Вот даже как. Ну, дуй ко мне в клуб.

- В клуб?! Как же мы с тобой в таком грохоте разговоры-то будем  вести?

- Не волнуйся, Марек. Я не для телефонного разговора найду тихое местечко. 

Адрес знаешь?

- Да уж ясное дело.  

- Тогда жду.

Марк Соломонович засунул трубку в карман своих, помнящие еще доперестроечные времена, мятых брюк. Включил зажигание и медленно, чтобы не дай Бог не нарваться и не испортить себе этим многообещающую ночь, поехал в направлении клуба «Timur and His Company»

  Клуб встретил Марка Соломоновича грохотом музыки, вспышками света и визгом отдыхающей молодежи.  

- Куда? – Остановил Булкина, напоминающий (молодости г. Булкина)  трехстворчатый зеркальный шкаф, охранник заведения. – Свободных мест нет.

Хозяин «Парадиза» застенчиво улыбнулся и сказал елейным голоском:

- Сынок, ну разве ж я похож на ночного танцора?

Шкаф смерил маленькую сдобненькую фигурку г. Булкина и ответил:

- Вроде не похож.

- Не вроде, а точно не похож. – Булкин кашлянул в свой мягонький кулачок и сказал. – Ты вот, что, милый, звякни-ка своему патрону… Тимуру, то есть…  и скажи, что приехал Марк Соломонович Булкин. Хозяин «Парадиза»

- Сообщим. – Буркнул охранник и вытащил из-за пазухи рацию. – Сделаем… 

 Прием. Прием. Тимур Александрович, это я Вася… какой, какой…  секурщик Вася. Какой секурщик? Ну, охранник, security man, значит. Что? Что? Тут вас это… короче… какой-то человек спрашивает. Кто такой? Как зовут?

Охранник закрыл ладонью микрофон и спросил у хозяина «Парадиза» 

- Вы кто такой? Вас как зовут?

Марк Соломонович обиженно взвизгнул:

- Тебе, милый мой, к отоларингологу нужно сходить! Уши прочистить! Я же тебе уже сказал. Булкин моя фамилия. Марк Соломонович.

- Ну, извините. – Виноватым тоном  сказал охранник. – Не расслышал. Такой  грохот… Тимур Александрович, к вам мистер Булкин? Что? Слушаюсь…

Охранник переключил рацию на другую волну и четким командным голосом  приказал:

- Слышь, Жека, быстро дуй до меня. Чего! Чего! Человечка одного к шефу нужно  проводить.

Рация еще не успела замолчать, как возле Марка Соломоновича нарисовался: невысокий, плотный, кривоногий с проваленной в широкие плечи головой человек.  Хозяину «Парадиза» он показался не человеком, а вырванным зубом мудрости.

- Кого отвести?  - Поинтересовался «Зуб»

Охранник кивнул на Марка Соломоновича:

-Его.

-Ну, пошли что - ли. – «Зуб» указал Марку Соломоновичу на ведущую вниз лестницу.

Хозяин «Парадиза» осторожно, зная особенности своей шаткой лестницы, взошел на ее ступени.  Но ступени клуба «Timur and His Company» оказались весьма надежными, да и какими они, изготовленные из высококачественного бетона лестничные марши, могли быть?  Миновав два пролета г. Булкин оказался на небольшой лестничной площадке, от которой, как в сказке, расходились четыре узких коридора.

- Пойдете вот по этому проходу. - Сказал Зуб, и указал на самый узкий коридор.

Марк Соломонович вошел в коридор за ним в него с трудом протиснулся охранник.

– Видите вот ту дверь?

Зуб включил фонарик. В глубине коридора Марк Соломонович и, впрямь, заметил широкую дверь.

- Вижу.

- Вот к ней и идите, а как придете так постучите в нее три раза. Два длинных и один короткий

 «Зуб» с трудом развернулся и пошел в обратном направлении.

М.С. Булкин, осторожно ступая, ежесекундно ожидая выстрела в затылок, направился к двери. Дорогой, глядя на расписанные (бубновыми королями, крестовыми тузами, червонными дамами и прочими карточными мастями) стены, Марк Соломонович  рассуждал приблизительно так:

«…впрочем, за что ему меня убивать.  Дорогу я ему нигде не перешел. Бизнесы наши не пересекаются. За, что ж ему меня мочить в этом узком коридоре? Однако надо позвонить и предупредить на всякий случай Аллочку. Если, что пусть ищут меня здесь»

Хозяин «Парадиза» достал трубку. Набрал номер телефона ресепсионистки Аллочки.

Но то ли стены ночного клуба были слишком толсты, то ли коридоры запутаны, то ли кабинет Тимура  находились на приличной глубине, но только дозвониться Марк Соломонович к себе в «Парадиз» не смог.

«Ну, ничего. Решил он, пряча телефон. – Если он вдруг решит меня пришить, то можно будет его припугнуть. Показать ему Аллочкин номер и сказать, что она знает, куда и кому я поехал. Его это вряд ли остановит. Этого зверя, если он чего задумал, не остановит ничего, но подстраховаться нужно. А может пока не поздно повернуть обратно?

Но, первое, вряд ли я найду дорогу к выходу. Второе, уж больно мне хочется сегодня  заполучить Жоржика. До смерти хочется»

Марк Соломонович сплюнул через левое плечо и постучал (два длинных один короткий)  в дверь.

- Заходи, Марек, открыто. – Раздался над головой Булкина зычный голос хозяина ночного клуба.

Хозяин «Парадиза» потянул на себя дверь и оказался в густо накуренной комнате.

Впервые мгновения Марк Соломонович даже не разглядел людей, а только по их громким голосам понял, что они находятся в помещении.

- Проходи, проходи. – Позвал Булкина тот же голос, что и разрешил ему войти в комнату.

Любитель мальчиков, выставив вперед, чтобы не ненароком не упасть или не зацепиться за что- нибудь, побрел, точно слепой, на голос.

Вскоре он уткнулся животом в стол и увидел перед собой хозяина клуба «Timur and His Company» с картами в руках. Все сидящие за обтянутым зеленным сукном столом имели как Тимур, кто на руках, кто лежащими рядом с ними, карты.

Тимур Александрович Белобрюшко в своей жизни любил только карты (даже внешне длинные кудрявые волосы и завитые усики – этакий валет треф с римским носом) и мог играть во все карточные игры, включая самую редкую из них – коллекционную карточную игру - день и ночи с небольшими перерывами на пополнение финансов.

Второй страстью Тимура Александровича были эти самые финансы. Он добывал их из всевозможных и невозможных, включая воздух, источников.   

- Ну, садись, Марек…  карты тебе не сдаю, ибо знаю, что ты кроме дурака ни во что другое не играешь. Ты давай, пока я буду сдавать колоду, калякай про не телефонные  дела свои.  

Марк Соломонович осмотрительно кашлянул.

-  Простыл что - ли, Марек? - Поинтересовался Тимур.

- Да нет, накурено тут у вас.

-  Картишки, Марек, табачок любят. Ну, давай калякай про дела свои скорбные. 

Марк Соломонович вновь кашлянул.

-Это можно, но только мне хотелось бы перетереть с тобой приватно. Тет а тет, так сказать.

 - А ты в этом смысле - тут мне мокроту разводишь. Так ты не боись, Марек, тут все люди свои, проверенные.  

- Свои говоришь.  - Примащивая свой мягонький зад на жесткий стул, произнес елейным голоском Марк Соломонович. – Ну, свои так свои.

Хозяин «Парадиза» начал рассказывать:

- Приехал к нам недавно в город один кукловод…

- Кукловод? – Переспросил Тимур. - Это еще, что за ё мое?

- Ты, Тимурчик, того не перебивай это раз, а второе, дорогой ты мой, это такое Ё - мое, что дальше некуда… 

 Марк Соломонович принялся  рассказывать все, что знал сам и то, что слышал от других,  об изделиях профессора Крашевского. Вначале Тимур слушал, что называется, краем уха, потом с широко открытыми глазами, а уж в финале рассказа прекратил следить за игрой и, бросив раскрытые карты на стол, слушал Булкина с широко открытым ртом.

Как показалась Марку Соломоновичу, волосы Тимура даже еще, как бы, более закучерявились, а усики завились.

- Один покупатель на эти изделия уже есть! За мальчика, Тимур, я готов отстегнуть себе немедленно сто тысяч зеленки.

- Ты же сказал, что он их продает по сто пятьдесят тысяч? Так почему же я тебе стану продавать за сто?

- За наводочку, Тимурчик, за наводочку.  За остальные два изделия тебе, Хасанчик, легко за каждое по триста штук отстегнет.

-Слышь, Марек, а на что Хасанчику эти изделия?

- Как на что, дорогой ты мой! Этой же кукле, что не скажешь, то она и сделает. Нажмешь на одни кнопочки вот тебе и работник на кухне. Нажмешь на другие  - получи террориста смертника. Этих бомбовзрывателей… ну террористов, я имею в виду, их же всему этому делу учит нужно.  Деньги на них необходимо тратить. Учителям всяким платить, как чего взрывать, а тут на тебе получи готового, без страха и упрека, камикадзе. Ну, может не за триста тысяч, ты ему этих куколок продашь, но за двести пятьдесят – легко.    

- Допустим, допустим. – Подумав, сказал Тимур. – Может быть ты и прав, но, а тебе то  на что этот хлопчик - кукла нужен?

Марк Соломонович сделал плаксивое лицо, подал голосу трагизма и запричитал:

- Ты знаешь, Тимурчик, так получилось, что прожил я всю жизнь бобылем, детей не завел. Вот и хочется встретить старость хоть с искусственным, но сыном. Очень мне…  в этом смысле… профессорский мальчик понравился. Помоги, Тимурчик, не  оставляй старика в одиночестве. А то ведь помру и пока не завоняю никто и не хватиться.

- Ладно, ладно не хнычь. Завтра, как говориться, утро вечера мудренее, покумекаем, как забрать у этого твоего профессора его куколок.

- Что ты! – Воскликнул Марк Соломонович, вскакивая со стула. – Какой завтра. Завтра он уже будет таков! Брать его нужно прямо сейчас!

- Как сейчас. – Тимур взглянул на часы. – Время уже…

- Время! – Остановил Тимура любитель мальчиков.  – Время  детское! Еще и десяти нет.

- Да как же я к нему сейчас, - поинтересовался Тимур, - в гостиницу-то проникну?

-  Элементарно, Тимурчик, элементарно! Я у него в номере шляпку свою забыл. – Принялся объяснять свой план г. Булкин. – Точнее не забыл. Ну, то есть я хочу сказать, специально забыл, чтобы вернуться к нему в номер. Я ему сейчас отзвоню, попрошу заехать за шляпой, но вместо меня пусть в его номер зайдет твой головорез…  только нужно такой, чтобы еще и подсекал в компьютерах, и там прочая…

- И где ж мне такого взять?

Тимур задумался. На лбу его вздулась вена:

– Вот же ты пристал. Вот же ты меня, нагрузил – озадачил, Марек…

- Тимурчик, ты будешь играть или будешь тут в натуре магазин «Детский Мир» открывать? – Обратился к Тимуру человек, вид которого красноречиво говорил, что он зарежет любого без всякого электронного приказа, а так для удовольствия или от скуки.

– Если тебе куклы интересней буры, так я пошел.

- Чего ты, как чайник кипятишься, Корень,  в самом деле. Нельзя что - ли с человеком перетереть пять минут.

- Каких же пять минут. Ты уже мульку эту реально полчаса бодяжишь! Или стяги тасуй или базар свой толкуй.

- Все пучком, Корень, я сейчас только на мобилу одному черту кашляну и будем банковать.

- Слышишь, Тимурчик, - Вновь заговорил Марк Соломонович, - В компьютерах этих особо-то разбираться не ненужно. Твой парнишка должен профессору дуло к виску подставить, он все сам и расскажет, и настроит, но кое-что кумекать не помешает.

- Понятно. - Сказал Тимур и набрал номер. -  Слышь, Интеллигент, сейчас поедешь в один гостиничный номер. В нем живет профессор, а рядом с ним живут его куклы… ну типа электронных людей. Он их как-то там по телефону настраивает.

 Короче, на месте разберешься. Там слышь… того…  там говорят математика не сильная. 

Пушку к профессорскому лбу приставишь, он тебе все сам правильно объяснит. Чего? Гасить? Ты что, родной, с дерева упал!? Зачем же его гасить! Пусть себе светит - научное светило. Копы? Он к ним ни в жизнь не пойдет. Он тут на птичьих правах сидит, да еще, понимаешь ты, работорговлей занимается. Новые хижины дядей Томов нам тут строит. Подрывает гад основы либерализма и демократии. На святое, можно сказать, руку поднимает.  Короче, сейчас один человечек профессору этому отзвонит. Стрелку забьет, и тогда я тебе перезвоню…  адрес сообщу.

Тимур прервал разговор и обратился к Марку Соломоновичу:

- Давай, Марек, звони своему профессору.

- Хорошо, - согласился Марк Соломонович, - только я с ним тоже поеду, и когда твой человек дело закончит, то я мальчика заберу, и  домой, а остальных кукол он сюда привезет. Деньги за малыша я тебе прямо сейчас уплачу. Лады?

- Какие лады, ты че, старый. – Вступил в разговор Корень. – Никуда ты не поедешь! Поедет он! Ездила - тоже мне нашелся! Будешь здесь сидеть и тихо. Пока игрушки эти твои не привезут, а там будем разбирать, что и почем. Может этот твой пацаненок на весь лимон тянет, а ты нам за него какую - то сраную соточку даешь.

- Извините любезный, - как можно деликатней сказал Марк Соломонович, - но я не с вами разговариваю, а с Тимуром…

- Ты, баклан, со следоком будешь разговаривать, а со мной разговоры вести.

- Да, ладно тебе, Корень. – Одернул приятеля Тимур. – Маркуша, свой человек. Все понимает. Короче, Марек, нечего тут антимонии разводить. Давай звони своему профессору.

Марк Соломонович взял протянутую ему трубку и подумал, точнее, почувствовал, своим мягким местом, а оно никогда не обманывало хозяина «Парадиза» Уж если засвербела правая ягодица то быть беде, а если левая, то тут уж жди катастрофы. Сегодня свербели обе разом!

И так мягкое место Марка Соломоновича хорошо поставленным, но слегка дрожащим голосом, сказало:  

« Марек ты меня извини, конечно, но ты попал. Влетел серьезно и конкретно! Ну, зачем ты сюда поперся? Искать на меня приключения? Ну, так ты их нашел! Только дело в том, Марк Соломонович,  что мальчика этого Жоржика, черт бы его подрал… Не мог ты потерпеть несколько дней. Не умер бы. Так вот, если с мальчиком чего случится, профессор его оживит, нащелкает нужные цифры и снова он будет целехонький, а меня, твое мягкое место, кто станет оживлять? Кто цифры будет нужные и правильные набирать? Правильно никто!  Я давно тебе говорило, накличешь ты на меня беду. Ой, накличешь, но ты ме…» 

Голос мягкого места сменил яркий профессорский баритон, что вылетел из тел. трубки

- Ало. Кхе. - Кашлянул Марк Соломонович.- Профессор, уж вы простите, что я в столь позднее время. Что вы! Что вы, мой любезный друг! Жоржик здесь вовсе не причем. Я, видите - ли, дело такое, потерял свою шляпу. Подумал, было, что ее ветром во время езды с моей головы сдуло, а потом решил, а не забыл – ли я свою шляпу у господина профессора. Уж вы будьте так любезны, посмотрите, пожалуйста, не у вас ли моя шапочка.  Где лежит? Я так полагаю, что на трюмо… ну, то самое,  которое возле банкеточки стоит. Я на ней имел честь у вас сидеть. Хорошо, конечно, подожду. Простите за беспокойство…

Лежит, говорите, цела и невредима! Вот же счастье, какое! Это же, профессор, уж вы простите, не просто шляпа – это подарок. Я профессор…  одним словом, позвольте мне за ней заехать… завтра? Нет, дорогой вы мой, завтра я должен уехать из города по делам, а когда вернусь, может вас уже и в городе не будет. Куда? Нет, нет, что вы! Не нужно вам ехать в мой кабинет. Вот еще чего! Стану я такого уважаемого человека беспокоить по пустякам. И потом, что моим девочкам отдай, то уж потом вовек не сыщешь! Я буквально на минуточку, профессор на секундочку… вот благодарю вас, профессор, ох как я вас благодарю. Вы, пожалуйста, дорогой мой, на всякий случай предупредите в регистрационном бюро, что к вам должны зайти. Вот же спасибо. Премного вам благодарен, профессор. Уж я мигом. Одна нога здесь, а вторая у вас! 

Марк Соломонович нажал на кнопку end и спрятал трубку в карман.

                                                                  Главпид 35      

  Марк Соломонович закончил разговор. Достал из кармана батистовый кружевной платочек. Дрожащей рукой вытер набежавший на лоб пот. Эту процедуру следовало бы провести, если не более, с мягким местом хозяина «Парадиза». Взопрело оно у него так, что хоть караул кричи. Однако же М.С. Булкин кричать караул не стал, а, аккуратненько кашлянув в кулачок, поинтересовался:

- Тимур, скажи дорогой, я у тебя под стражей или как?

- С чего ты взял, Марек?

- Ну, как с чего. Человека своего ты отправил к профессору одного, а меня, я так понимаю, в заложниках оставил? 

- Слышь, Марек, ты реально какой-то Стефан Кинг прямо! Рисуешь тут пейзажи мелом, в самом деле! Заложники. Стражники. Я тебя в твоих же интересах здесь оставил. Ну, что тебе в отеле лишний раз светиться. Так, что сиди тихо, дыши ровно, хочешь в очко с нами перебросься. В очко то можешь, Марек?

- В очко могу, но не хочу?

- А чего хочешь, родной?

- Позвонить к себе в «Парадиз», узнать как там да что, если, разумеется, ты позволишь?

- Конечно, звони, милый! Что ж я, по-твоему, Бен Ладен какой. Только у меня тут в казематах мобильники-то не берут. Глубоко тут у меня. Звони с обычного аппарата он, говорят и здоровее, а от мобил этих, я слышал, мозги светятся. - Марат Александрович указал на стоящий в отдаление телефон. – Давай, родной, звони! 

После этого разрешения у Марка Соломоновича незамедлительно прошло потовыдиление,  и перестали ныть ягодицы.

«Ну вот, - сказал Марк Соломонович, своему испуганному заднему месту, - а ты боялось. Пророчило мне тут всякие, понимаешь, беды, горести, а все идет нормально. Хорошо, можно сказать, идет. И никто тут на тебя приключения вешать не собирается. Сейчас приедет Тимуров человечек. Привезет профессорские изделия. Заберем мальчика, и я тебе в новое чистое белье переодену»

- Спасибо, Артур. - Набирая цифры, приговаривал Марк Соломонович. –  Благодарю тебя милый. Вот уважил, так уважил - старика!

И уже ресепсионистке:

- Аллочка, это я, Марк Соломонович. Как там у вас… Нормально. Ну и ладненько. Ну и хорошо… Я где? Я у Марата Александровича в его клубе  «Timur and His Company»  Знаешь, где. Отдыхала в этом клубе. Ну и чудненько, красавица ты моя! Адресок значит знаешь. Знаешь…

Нет звонить нельзя. У него тут в казематах мобильники не работают. Если, что найдешь меня здесь. Ну, пока Алунчик. Надеюсь, что скоро буду.

Марк Соломонович положил трубку. Хозяин ночного клуба достал новую колоду. С хрустом разорвал ее рубашку, и ловко перебирая в руках карты, сказал:

- Что, Маркуша, подстраховался. Только ты меня со страху-то видать перепутал  с кем-то. Я ж не Марат, а Тимур.

Тимур Александрович весело рассмеялся, подкрутил свои  усы и поинтересовался:

- Ну, коль такое дело, то может все-таки, сыграешь в картишки?

Марк Соломонович задумался, покусал кончик своего галстука и, безнадежно махнув рукой, заявил:

- А сдавай Тимур, который не Марат...

На одном кону Марк Соломонович взял банк, имея на руках двадцать одно. 

На втором у него случилось очко при игре в темную.

Человек с лицом и повадками убийцы так взглянул на Булкина, когда тот сгребал в свою сторону выигранный банк, что у Марка Соломоновича вновь повлажнели ягодицы.

Хозяин «Парадиза» решил проиграть следующий кон, но в это время в дверь - два коротких один длинный - постучали. Тимур Александрович, взглянув в монитор, сказал: 

- Заходи, Интелегентушка, заходи.

В комнату вошел молодой человек с лицом послушника и мышцами Геракла, а за ним ассистенты профессора Крашевского.

- Вот получите, Тимур Александрович, как просили ваших куколок.

- Мы, не куклы!  - Решительно возразил Александр Васильевич. – Не нужно, не зная истинную суть дела, вешать на нас ярлыки – куклы. Ни какие мы…

- Ух, ты!  – Воскликнул хозяин ночного клуба. – Куклы и базарят. Вот дела. Я когда пацаном так у моей скструхи они только «ма-ма» вякали, а теперь смотри ты как чешут! 

- Я еще раз вам повторяю. – Сказал Александр Васильевич. – Мы не куклы…

- Кто ж  вы тогда такие? - Поспешил с вопросом Тимур Александрович. – Ну, как расскажи, милый.  

- Мы новая стадия человечества. Последняя ступень эволюции! Профессор Крашевский уверял меня, что в дальнейшем я, например, стану лучом, а потом и вселенной. Все…

- А! Я этих профессоров знаю!  - Прервал Александра Васильевича хозяин ночного клуба. – Они много чего базлают эти профессора. Обещают райские кущи, а дышать уже нечем.

- Конечно. – Вставил замечание ассистент. - Как же тут можно дышать, когда так накурено!

- Да причем тут здесь. Я в планетарном масштабе.

- В планетарном…

- Короче, хватит тарахтеть! – Остановил ассистента Тимур Александрович. - Ты мне лучше, Интелегентушка, скажи, да всю правду доложи, как они работают. Как они эти куколки понимают, кто у них за  главного стоит. И вообще кто ими сейчас рулит? 

Молодой человек, которого Тимур называл «Интеллигентом» достал из кармана пульт и ответил:

- Вроде как я у них за хозяина.

- Выходит, Интелегентушка, ты сейчас можешь им  приказ отдать, и они нас тут зубками погрызут? Я слышал от Маркуши, что они лютые, как звери!?

Молодой человек взъерошил свои кудрявые волосы, сладко зевнул:

- Наверное, могу, но оно мне нужно, Тимур Александрович? Я у вас свою… и хорошую копейку, получаю, а больше мне от жизни ничего и не нужно.

- Правильно, Интелегентушка, правильно. Как говорит один мой знакомый, довольствуешься малым – не будешь усталым. Так ты уж тогда милый мой перестройка их на меня, чтобы я у них заглавного был.

- А чего это ты? – Встав со стула, поинтересовался Корень личность с внешностью прирожденного  убийцы. – Тут и другие люди есть.

Тимур Александрович ничего не ответил, а несколько минут молча раскладывал пасьянс. Наконец, собрал колоду и нежным, как кожа молодой дамы, голосом  поинтересовался:   

- Это кто ж у нас тут еще люди?

- Я, например.

- Ах ты. - Все тем же нежным тоном, сказал хозяин ночного клуба. – Ах, вот оно что…

 

Неожиданно глаза Тимура Александровича налились кровью. Лицо же наоборот посинело. Антеннами вздыбились слегка завитые усы. Римский нос выпрямился, заострился и стал походить на нос Буратино. Хозяин «Timur and His Company» сильно метнул колоду в лицо партнера по игре и голосом, от которого  у Марка Соломоновича похолодели ягодицы, а  лоб вновь покрылся испариной, крикнул:

- Ты не люди. Ты  хер на блюде! А ну-ка, - приказал Тимур Александровичам,  двоим молча сидевшим на деревенской скамье, молодым людям. – Вышвырните-ка отсюда этого пса шелудивого, что б не смердел тут мне, понимаешь!

Молодые люди, точно их подбросила невидимая пружина, вскочили со скамьи, схватили под руки человека с видом прирожденного убийцы и потащили его к двери.

- Ты, что творишь, падла. – Орал Корень. – Я те… ответишь, бля, ты мне  за этот беспредел… в натуре.

- Иди! Иди! В натуре он. Ты сейчас у меня в натуре будешь сидеть как поц на дуре! – Кричал все еще синий Тимур Александрович. – Отвечу я. Я фаршу не ответчик, а тебя мои пацаны сейчас через мясорбку-то пропустят. Мелко пошинкуйте эту падлу, ребята! Меленько… 

Уже закрывая дверь, отдал приказание Тимур Александрович.

Как только из комнаты исчез неприятный человек, и за ним плотно закрылась дверь, то тотчас же заднее место Марка Соломонович окончательно высохло и совершено успокоилось.

Хозяин ночного клуба подошел к «Интеллигенту» и попросил:

- Давай, колдуй их, милый, на меня.

- А чего там колдовать. Вот вам пульт. Пишите в строчке ваше имя, жмите на «Enter» и все… они ваши.

Тимур Александрович взглянул на пульт управления и, усмехнувшись, ответил:

- Я, брат ты мой, в этих делах секу не очень. Давай-ка ты напиши, а я на кнопку нажму. На кнопку - это я умею.

Так и было сделано.

- Тимур Александрович, поскольку вы теперь наш новый хозяин, я хочу задать вам один вопрос. Вы позволите носить мне очки?

Хозяин клуба «Тимур и его команда» недоуменно взглянул на Александра Васильевича:

- Какие очки?

- Вот эти самые очки. Профессор Крашевский был против того, чтобы я их носил, а как на это смотрите вы?

Александр Васильевич надел очки на переносицу.

- Тебя ваще как зовут?

- Александр.

- Носи, Санек, мне то чего. Носи, родной, все нормалек!

- А мне можно носить мою шляпку? Артур Карлович всегда был против этой части моего убора.

Бывшая ассистентка надела на голову ненавистную профессору шляпку.

- А тебя как зовут, милая?

- Вероника. – Ударяя второй слог, ответила дама. – Львовна.

- Носи, Львовна, свою шляпку. Я добрый. Другой раз, конечно, могу и посечь в мелкую капусту, но в целом я душевный. Понимаю, что к чему. Ну, а тебя, пацанчик, - обратился Тимур к мальчику, - какие просьбы есть до дяди Тимурчика? Тебя ваще как звать?

- Жоржик, его звать. – Положив мальчику на плечи свои мягонькие ладошки,  ответил Марк Соломонович. - И все, какие, Тимурчик, у него просьбы есть… я исполню. Вот получи деньги за мальчика, и мы с ним пойдем домой.

Марк Соломонович вытащил из кармана чек, положил его на карточный стол и направился с мальчиком к двери.

- Ни в коем случае. – Разъяренной львицей  встала у них на пути, Вероника Львовна. – Ни в коем случае, Тимур Александрович, не отдавайте ему мальчика.

- А че так, Львовна? Маркуша человек одинокий ни котенка, ни пацаненка. Пусть себе встретит старость хоть с электронным, но сыном.

- Если бы он действительно хотел усыновить Жоржика, то разве я была бы против этого. Нет, разумеется, нет, но ведь он же хочет использовать мальчика в качестве сексуального раба. 

Ведь он. – Вероника Львовна сильно, так что он чуть не упал на бетонный пол, толкнула Марка Соломоновича в грудь. – Не хочется даже называть этот термин. Ну, вы понимаете, Тимур Александрович…

- Ничего я не догоняю. Ты конкретней поясни?

- Педофил он. – Сказал вместо Вероники Львовны, бывший ассистент профессора. – Любитель мальчиков. Он Жоржика у профессора весь вечер клянчил. Деньги предлагал, когда ж ему Артур Карлович решительно отказал…  он вас на него и натравил.  

Любит Марк Соломонович чужими руками жар загребать.

- Вот тебе на, Маркуша, ты ж у нас всегда Боженьку поминаешь и на него же и похож: маленький, седенький, мягонький, а сам вон какие романы мутишь.

- Да ты, что Тимурчик, что ты такое говоришь. Побойся Бога! Мало чего тебе эта кукла электронная на меня наплетет. Я ее… к себе в салон в качестве бляди не купил…

вот она мне и мстит. Не верь ей, Тимурчик, какой я этот самый… тьфу даже слово это не хочу повторять. Ты ж меня ни один год знаешь, а эту куклу первый раз видишь и слушаешь ее бредни.  Не хорошо, Тимурчик, не хорошо…

- Нет, Маркуша, ваши не пляшут, на что ж ей врать – то она же не человек. Люди те любят поражняки гонять. Байду разводить. Дуру гнать, а ей это ни к чему. Она, Львовна моя,  тварь безгрешная. Святая, можно сказать, душа! Вроде этой самой, как ее, Евы в райском саду. Так, что не отдам я тебе, понимаешь ты, Маркуша, пацана на поругание. И не проси. 

Тимур Александрович потянул мальчика к себе.

- Тимур, как же так, ты же мне слово дал. Привезут мальчика, я тебе его отдам. А мазу нужно держать. Давай пацана и разбежимся как люди… что нам, в самом деле…  

- Не отдам, Маркуша.

- Да, ладно тебе. Вот.

Хозяин Парадиза протянул чек.

- Нет, Маркуша, принципы для меня важнее бабла.

Марк Соломонович, видимо прислушивался к советам своего мягкого места, потому что  некоторое время, кусая ногти, молчал. Но, очевидно снова не вняв его советам: дерзким, совсем непохожим на свой обычный тишайший голосок, сказал: 

- Принципы, Тимурчик, они хороши, когда ты молодой, здоровый, да задорный, а как засветит срок большой или какая хворь приключится. Растрата там….

 или долги случатся, а бабла в наличье нет… вот тут и хана принципам. Тогда ты ко мне придешь, а я хоть добрый, но все помню. Я не сильно, Тимурчик, но злопамятный. 

Глаза у Тимура Александровича, как и в случае с человеком с видом врожденного убийцы налились кровь, усы превратились в антенны, нос выпрямился и заострился:

- Я ведь, Маркуша, не посмотрю, что ты тут в Штирлица конспирировался. – Леденящим душу и мягкое место Марка Соломоновича, голосом героя фильма  ужасов, заговорил Тимур Александрович. – Радистке Кэт своей  названивал. Адрес мой светил. Я ведь не посмотрю, что ты старенкий и на боженьку похож. Я сейчас пацанов своих спущу, и был ты Маркуша, а станешь фаршем для домашних животных. 

И в доказательство своих слов громко крикнул:

- Кеша, а ну, поди, сюда, родной. 

Трудно, да нет просто невозможно описать каким сделалось мягкое место Марка Соломоновича и не найти слов, чтобы описать все то, что оно в эту минуту наговорило своему хозяину.

Спасибо Веронике Львовне, а то бы через считанные минуты быть бы заднице и прочим, печенкам, селезенкам г. Булкина собачьим кормом.

И это не фигура речи, не фантазия автора, а чистая правда, Тимур Александрович имеет долю в производстве корма для домашних животных и, покупая своим любимым питомцам еду, не забывайте об этом.

- Не стоит этого делать, Тимур Александрович. – Остановил хозяина ночного клуба, Александр Васильевич. – Он хоть и порочный, как сказал профессор Крашевский, но

все-таки человек, а человек, как это банально, звучит гордо!

- Да, как же его падлу после таких закидонов отпустить!? Я, Санек,  не могу его отпустить. Он должен мне ответить за базар свой гнилой.

- А вы через не могу, Тимур Александрович, его отпустите. – Мягким тоном посоветоваа Вероника Львовна. – Творите добрые дела, а не злые.

Тимур Александрович, некоторое время не мигая и не дергая, свои усы недоуменно смотрел на бывших ассистентов А.К. Крашевского, наконец, произнес:

- И где ж вы,милые, такой байды набрались? Профессор что - ли вас такой туфте обучил? А.В. Голик ответил:

- Жизнь научила, Тимур Александрович.

- Да, какая ж у тебя у куклы может быть жизнь? Что вы ваще видел. Что ты ваще можешь понимать. Твое дело, упал – поджался.

- Да, вы правы, первый абаз для изделия гласит, беспрекословно подчиняться воле хозяина. Но хозяин в свою очередь, и это тоже прописано в правилах, должен с уважением относиться к изделию. Так проявите оное уважение к нам с Вероникой Львовной и послушайте совета, отпустите этого гражданина на все четыре стороны. Оно и безопасней будет.

Ведь, его секретарша, действительно знает, откуда он в последний раз звонил. Менты понаедут. Шмон тут разведут. Они ж беспредельщики еще те.  Повяжут всех. Дадут вашим пацам по бубнам. Они вас и сдадут. На кой оно вам нужно? Не нужно, да и нам с Вероникой и Жоржиком не в жилу в обезьяннике париться.

Тимур Александрович изумленно вытарщив глаза, поинтересовался:

- А где это, Санек, так ловко по фене ботать наловчился?

- Я, Тимур Александрович, на всех самых распространенных мировых языках могу говорить.

Exegi monumentum aere perennius
Regalique situ pyramidum altius,
Quod non imber edax, non aquilo impotens
Possit diruere aut innumerabilis
Annorum series et fuga temporum.               

- Это еще что за «пирамедол» ?

-Это пирамедол, как вы выражаетесь, Тимур Александрович, а Гораций. Поэт золотого века римской литературы с широким метрическим горизонтом. Наиболее известные его произведения: сборник стихов «Ямбы», или «Эподы». Две книги сатир «Беседы», а также лирический сборник «Оды» и юбилейный гимн «Песнь столетия» К на наиболее известным его высказываньем относятся.

1.Carpe diem «хватай день» В полном виде: «carpe diem quam minimum credula postero», «пользуйся днем сегодняшним, завтрашнего может и не быть»

 2.Dulce et decorum est pro patria mori «Красиво и сладко умереть за отечество»

Этот лозунг бы в ходу во время первой мировой войны. Кроме этого заглавие горько ироничного стихотворения Уилфреда Оуэна о войне «Dulce et decorum est»

3. Sapere aude «дерзни стать мудрым» 

Лозунг Эпохи просвещения и Московского физико-технического института…

- Видно я вас, Санек, перехвалил, в смысле, что вы не люди и вам, мол, трещать не с руки, а ты так трещишь, что у меня аж мозги задымились.

- Это не я, - возразил Александр Васильевич, - это Википедия говорит, а я только считываю с нее информацию.

- Что еще за педия.

- Это такой информационный ресурс. Вот я оттуда вам и представил информацию о поэте Горации.

- О поэте, говоришь? А, я из поэтов только Есенина уважаю. Ну и Володю, конечно, Высоцкого, а остальные все пидоры, а я пидоров и всяких там. - Тимур Александрович зло взглянул на бледного и потного хозяина «Парадиза», - Шибко не люблю!

- В ваших словах, разумеется, есть доля истины. Поэт и гомосексуализм почти что синонимы. Однако же я вас прошу, Тимур Александрович, отпустить этого гражданина. Пусть себе катиться колбаской по Малой Спасской!

В комнату вошел крепкого сложения молодой человек:

- Звали, Тимур Александрович?

- Звал, Кеша, звал. Вот этого…

Мягкое место г. Булкина замерло. Еще бы, ведь в это мгновение решалась ее судьба:  быть ему и дальше ягодицами или превратиться в фарш.

- Вот этого пассажира, проходишь к выходу и дашь ему пендаля под его жирную жопу! 

«Вот сволочь, - подумала задница хозяина «Парадиза». Нет бы сказал, дай ему в рожу или еще в какую-нибудь другую деталь тела, так нет же. Дай именно в меня. Вот уж, действительно, нашли козла отпущения. Хотя на самом деле мягкое место не часть тела, как всякие там печени и селезенки, а образ жизни. Потому что люди не живут, через селезенку, а через жопу еще как, иные только через нее и живут»

- Бусдел. Пошли что – ли… папаша.

И вновь Марк Соломонович оказался в узком темном коридоре, но, не дойдя до площадки, на которой расходись четыре дороги, он оказался перед замаскированной под стену дверью.

Кеша отворил ее, кивнул хозяину Парадиза и когда тот уже выходил из нее сильно ударил М.С. Булкина острым носом своей туфли, но попал не в мягкую ягодицу, а прямиком копчик.

Марк Соломонович болезненно вскрикнул, да что там вскрикнул, заверещал, точно попавшая в капкан крыса.

- Ай, ай. Ой- ой. - Потирая ушибленное место, стонал Марк Соломонович. – Вот сволочь что б тебя! Но ничего, мерзавец, придет мой час. Я тебе этого копчика, падла, никогда не забуду.

- Хватит, ныть. – Решительно оборвала хозяина мягкое место. – Скажи спасибо, что еще хорошо отделался. Если бы не эти, дай им Бог здоровья, куклы быть бы тебе, Марк Соломонович, кошачьими хрустиками.

- Почему это хрустиками? Тимур про фарш говорил.

- Да какая в жопу разница, кем бы ты был Думай, кем тебе стать?

- А чего мне думать. Я тот, кто есть хозяин кабинета здоровья «Парадиз» Сейчас возьму на стоянке свою машину и поеду к себе в кабинет.

- Ни в коем случае.

- Что?

- Не ходи на стоянку, а иди пешком тут недалеко.

- А машина? Она знаешь, сколько стоит?

- Жизнь, Маркуша, дороже. Ты на стоянку, а там тебя хвать под руки и в мясорубку и в фарш! Машину же можно, когда все утихнет и завтра забрать. 

Марк Соломонович решил послушать (потому как если не всю жизнь, то большой ее кусок жил по принципу «жопой чую») свое мягкое место и отправился, благо отсюда было не далеко, в «Парадиз» пешком.

М.С. Булкин вышел на широкий городской, чтобы не дай Бог не поймать в темных переулках приключения на свой зад, проспект и неспешно побрел к себе в кабинет. Ночной воздух пах бензином и цветочным одеколоном, что издавали (неведомые Булкину) цветущие по обе стороны бульвара деревья. На террасе небольшого кафе джазовое трио играло мелодию юности Марка Соломоновича Булкина «Petite Fleur»

Хозяин Парадиза тихонько запел под аккомпанемент трио

Маленький цветок  на ветру качает.

Маленький цветок мир не замечает.

Как счастливым быть?

Шепчет он сквозь слезы.

Когда все хотят любить бархатные розы.

Так растрогался Марк Соломович, что даже всплакнул и через слезы сбился с дороги, а спохватился только на маленькой тесной эмигрантской улочке.

- Боже мой! - Воскликнул г. Булкин. – Я же на этой улице, как сюда приехал и аж пока не поднялся жил. А где же тут мой дом? Уж и не узнаю его теперь, кажется, нужно пройти чуть вниз по улице. Хозяин «Парадиза» решил пройти чуточку вниз, а там если дом не отыщется, то можно свернуть налево и попасть вновь на шумный бульвар. Но не прошел М. С. Булкин и сотни шагов, как почувствовал, что на него упали здоровенные капли дождя. Марк Соломонович поднял к небу глаза, но не отыскал там только что сиявших звезд, а увидел темные грозовые облака.

-Вот тебе и на. Я же говорил тебе, что нужно было ехать на машине. - Сказал Марк Соломонович своему мягкому месту, - А ты иди пешком. Иди пешком. Тебе то чего? Тебе ничего, а я могу, и воспаления легких подхватить. В моем возрасте это чревато.

- А чего тебе идти сядь вон в автобусной будке. Посиди. Свежим воздухом подыши. Летние грозы они ведь быстрые.

- Ну, только что. – Согласился г. Булкин, присаживаясь на жесткую скамейку. - Ничего тебе?

- Нормально. - Ответило мягкое место.

- Ай, яй, яй! - Радостно вскрикнул хозяин «Парадиза»

- Ты чего?  - Поинтересовалось мягкое место.

- Как чего? Разве ты не помнишь этот дом. В нем много лет тому назад жила старуха, которая то ли по старости лет, а то ли и с желания иметь вечный праздник никогда не убирала со своего балкона Рождественские украшения. Потом вдруг в один день вся эта атрибутика с балкона пропала. Может старуха, того вспомнила, что ни Рождеством единым жив человек, а может она - это благополучно переместилась в мир Санта – Клаусов и Сан – Николаев. Как думаешь, куда она делась?

- А чего мне думать. - Ответило мягкое место. – Пусть мозги думают, на то они и мозги, а я посижу, отдохну. Замучил ты меня сегодня - забеспокоил!  

- Ну, сиди, сиди.

Марк Соломонович поднял глаза к черным небесам и увидел, как оттуда вылетела, точно пущенная умелым стрелком, голубая стрела молнии и полетела точнехенько в автобусную будку, в которой дожидался конца стихии хозяин «Парадиза»

А.В. Голик незамедлительно выдал бы информацию, что молния - гигантский электрический разряд, который обычно происходит во время грозы проявляющийся яркой вспышкой света сопровождающим её громом. Молнии также были зафиксированы на Венере, Юпитере, Сатурне и Уране. Ток в разряде молнии достигает 10-100 тысяч ампер или  1 000 000 вольт, тем не менее, погибает после удара молнией лишь 10% людей.

- Боже мой! – Воскликнул Марк Соломонович, но не договорил по причине того, что молния прямиком ударила в крышу автобусной остановке и та вспыхнула, точно была изготовлена не из стекла и метала, а из хорошо высушенной соломы…

 Когда бездыханное тело хозяина Парадиза» доставили в морг, то он являл собой иссиня черный труп с идеально белыми ягодицами.

                                           Главпид 36

Вечером, скорее даже ночью, на берегу огромного озера с удочкой в руках сидел пожилой человек. Два мощных прожектора освещали темную гладь озера. Пахло тиной, рыбой, полевыми цветами  и скошенной травой. В лесу ахала ночная птица, а из расположенной неподалеку деревни «Хляби» ветер доносил обрывки песни «C чего начинается Родина»

Неподалеку от рыбака дремал молодой человек. Его разбудил завозившийся, если можно так выразиться, в его кармане телефон. Молодой человек встал, что называется вразвалочку, подошел к рыболову и протянул ему аппарат.

- Кто?

Человек не ответил, а кивнул на телефонный монитор  

-Поцелуйников Виктор Тимофеевич Ага, вот какой пескарь нам звонит. - Голосом, напоминающим лошадиное ржание (если бы это был телесериал, то автор настоятельно бы рекомендовал актеру говорить, раскатисто и громко) сказал рыболов,  - Понятно! Угу - гу (это даже можно произнести, как иго-го-го) ну, давай, давай послушаем нашего голубчика. 

Генерал Николай Иванович Ежигода (так звали человека с удочкой)  нажал на кнопку, и в мониторе появилось (уже знакомое читателю) лицо консула В. Т. Поцелуйникова.  

- Слушаю тебя, Виктор Тимофеевич, говори.

- Николай Иванович, я вижу вы не один, а дело приватное. 

- Да это мой, как сейчас говорят, бодигарден, но ты не обращай на него внимания. Глухонемой он. В моем детстве о таких говорили «мамка с печки сбросила» 

- Как же вы с ним общаетесь?

- А чего мне с ним общаться он же не Спиноза. Говори, дорогой, слушаю.

- Хорошо. - Согласился консул и принялся докладывать.  

Во время разговора генерал Н. И. Ежигода поглаживал свои (похожие на лошадиную гриву) черные с проседью волосы. Он  не только волосами, но и длинным подбородком,  стройным  худощавым телом, мускулистыми ногами, носом с тонкими ноздрями, напоминал лошадь – благороднейшее и грациознейшее животное. Это возможно грамматически и стилистически неверно, но я позволю себя сказать, что Н.И. Ежигода был некрасив доброй лошадиной некрасивостью. Даже речь у него, как сказано выше, была скорей лошадиным ржанием. Он постоянно издавал фыркающий звук «фру» и качал своей крупной гривастой головой.

Неожиданно генерал, как ужаленная оводом лошадь, вскочил с мягкого (эпохи «Короля  Солнца») кресла и рысцой побежал к удочке. Резко дернул удилище на себя. Огромная рыба выскочила из воды но, соскочив с крючка, с шумом плюхнулась обратно в темную бездну. 

- Вот черт бы тебя подрал!

- Почему меня? Я что-то не то сказал, Николай Иванович?

- Да это я не тебе, Виктор Тимофеевич, это я рыбе. Рыбачу я у себя на даче.

Дача – это Николай Иванович несколько преуменьшил - потому что за спиной у него находился окруженный вековым лесом и огромным озером в стиле «бионический хай – тек» коттедж. Хозяин (коттеджа, леса, озера, поля для мини гольфа, теннисного корта, зимнего сада, незамерзающего даже в лютые холода бассейна и много еще чего интересного, чего во избежание тревожных снов, а то и вовсе бессонницы, лучше не упоминать) к стулу не вернулся. 

Генерал направил свои (похожие на лошадиные копыта) стопы к небольшому кострецу, на котором в простеньком солдатском котелке булькала (из мелкой рыбешки: пескарика, ершика, окунька) ушица.

Николай Иванович алюминиевой (времен советских столовых) ложкой зачерпнул жаркую гущу. Поднес к своим лошадиным ноздрям, шумно втянул в себя воздух, фыркнул «фру» и удовлетворительно покачал головой.  

- Какая у меня ушица, Виктор Тимофеевич, одним запахом можно насытиться. На-ка, - хозяин коттеджа поднес к монитору ложку - братец, понюхай. Чувствуешь, какой дух!?

-  Да, действительно, хорошо пахнет, - согласился консул Поцелуйников, - даже через провода чувствуется.

- Вот и я говорю, что хорошему делу и провода не помеха. Фру- фру! – Николай Иванович слегка подул и вылил содержимое ложки  в свой лошадиный крупно- зубастый рот. – Я тебя, дорогой мой, дела свои добрые рассказал, показал и даже дал понюхать. Ты же, Виктор Тимофеевич, как тот Емеля, у которого его неделя, плетешь, плетешь, а хорошее мне не рассказываешь. Нарыл, ты чего я тебя просил? 

- Да я ведь, Николай Иванович, хорошо нарытое, как десерт, припас на конец разговора. 

Хозяин озера, налил себе в фаянсовую (времен Екатерины Великой)  тарелку ухи, отломал хрустящую (пахнущую тмином)  горбушку черного бородинского хлеба, выпил

( поднесенную глухонемым охранником) рюмку холодной водки, издал свой фирменный звук «фру», понюхал горбушку  и сказал, опуская ложку в ароматную ушицу:

-Давай-ка ты, Виктор Тимофеевич, под мою чудесную ушицу рассказывай про дела свои хорошие.

Генерал кивнул охраннику, тот незамедлительно наполнил холодной водкой еще одну рюмку.  

- А дела у нас такие, Николай Иванович, не дела, а я бы даже сказал, настоящие чудеса, да и только. Шандарахнуло тут у нас намедни молнией хмыря  одного. Представляете сам черный как головешка, а жопа ничего. Жопа того…  белая абсолютно.

Н.И. Ежигода от этого известия поперхнулся, закашлялся.

Бодигарден быстро подбежал к своему «объекту» охраны. Размахнулся на манер «душа с тебя вон» и осторожно ткнул своим увесистым кулаком Николая Ивановича меж его костлявых лопаток.

- Ну, ты, Виктор Тимофеевич, даешь. За едой да такие новости. Пошел ты к чертям свинячим, не буду с тобой совсем разговаривать.

- Погодите, погодите, - остановил Николая Иванович консул, - сейчас будут и приятные новости. Помер Максим, как говориться и…

Но Максимушка этот не простой оказался, а знатный…

И значит по этому скорбному делу…  местный поэт…. из бывших наших.  

Поэт обладатель звания «Золотой Паркер Дальнего Зарубежья» Зовут его Сэм Маргун. Так вот написал этот Сэм в память хмыря этого декларацию какую-то. Типа бывшие и теперешние…  

Короче, возьмемся за руки друзья, чтобы, как говорится, не пропасть поодиночке. А что он еще написать может – алкаш алкашом! Самогонку, представляете, Николай Иванович,  дома гонит и трехлитровыми банками пьет. Выпил, говорит, сегодня трешечку, а каково - три литра сивухи для него, видите - ли, трешечка…

Одним словом сочинил и пришел ко мне. Ну, чтобы вроде как подписать, завизировать у меня. Я чего. Я ничего. С меня же не убудет. Я подмахнул – подчеркнул, да и бывайте, здоровы, что называется, живите богато.  А он не уходит. Потому что он… короче, его хлебом не корми, а дай только языком, это когда он не трешечку выпивает, а только четверть, пошесать. И давай он мне истории всякие рассказывать.

 Мне про Витю двадцать копеек понравилось. Вообщем жил у них в городе хлопчик один. Такой слегка чокнутый. Ну, дурачок стало быть. И вот он, дурачок этот, так бывало тихонько подойдет к человеку и так значит из- за плеча жалобно завывает. Так и воет белугой, понимаешь, ты.  Дай двадцать копеек. Дай двадцать копеек. А, каково, Николай Иванович!?

Народ, который дурачка – то этого не знал, конечно, бывало дело, и сознание терял.  Шутка сказать - такое услышать, да еще рожу его дурковатую увидеть. Оно не то, что без сознания упадешь. Так и до разрыва сердца недалеко. А с этого двадцать копеек чего потом  возьмешь, да ничего?! Ну, положат в больницу на месячишко. На казенный кошт и все дела.

Тот же народ, что его знал, те значит, над ним подшучивали.

Витек, говорили, да я тебе целый рубль дам, только ты мне скажи, зачем тебе эти двадцать копеек-то?

Витя этот, который, значит, двадцать копеек, румянцем зальется, вроде как девушка навыданье, и так смущенно - кокетливо отвечает. Жениться хочу. Народ тут же смеяться, да ржать, а чего ржать – то? Я вас спрашиваю. Разве ж за него какая пойдет? Да ни в жизнь не пойдет. Вот уж у нас народ, Николай Иванович, палец ему покажи он и хохочет и ржет. А почему ржет? Да потому что дисциплины в нем нет. Порядка никакого. Ни страха, ни уважения. Я вот тут сейчас часто слышу, Николай Иванович, мол, нужно русских людей как неспособных к цивилизации, в носу ковыряются, в подъездах мочатся… Короче нужно их   каким нибудь образом истребить или сослать в другие страны, а на их место голландцев поселить. И лет через сто будут у нас в России цветы розы и благолепие. 

Только, я думаю, что ничего из этого не выйдет. Через сто лет голландцы эти будут реально в подъездах писать и водку в подворотнях жрать. Потому как водиться, я так полагаю, в нашем воздухе, какая-то бацилла, что делает русских русскими, а как нужно будет, так она и немца им сделает. Да мало ли у нас немцев-то этих жило. Вы, видели тех немцев? – И не дождавшись ответа. – Я видел. Ни в жизнь от русского не отличишь!

Или вот еще рассказывал он про бабушку «Выжитый лимон» Ну, потеха я вам скажу…

- Ты зачем мне это все рассказываешь, Виктор Тимофеевич. - Голосом, напоминающим громкое ржание, поинтересовался генерал Ежигода.       

- Как зачем? – Удивленно спросил консул и тут же ответил. – Для интереса.

- Для какого интереса! – Вскипел генерал. - Ты чего, милый… ты это… уж, не к наркоте ли ты там у себя в Европах пристрастился? 

- Да, нет что вы…

- Вы, вы… ты давай дело говори, а то, как бы ты сам скоро двадцать копеек не стал клянчить. Ишь сказки он мне тут рассказывает. Андерсен мне нашелся. Ты смотри у меня там, а то я тебя быстро в чувство приведу! 

 - Извините, виноват, Николай Иванович, исправлюсь. – Консул смущенно кашлянул и деловитым тоном стал докладывать. - Так вот, Николай Иванович, поэт этот конфиденциально сообщил мне о том, что объявился в нашем городе некий профессор Крашевский.  Я его знаю, мы даже в его честь в консульстве небольшой банкетик соорудили. Так вот этот поэт сообщил мне, что профессор Крашеваский торгует у нас Роялвиле некими изделиями. Вроде, как сказал поэт, изделия эти чего у них не спроси, все знают, чего не прикажи все сделают, а считают они, сказал, быстрей самого быстрого компьютера. Посмотришь на них  люди, а присмотришься так и не люди  вовсе. Ба, подумал я себе, а не те ли это куколки, что ищет мой многоуважаемый Николай Иванович! Я значит, того…  поэта этого быстренько спровадил, а сам на аппарат и вам сообщаю. Нашел я ваших куколок Николай Иванович. Разыскал!

Генерал поскреб свой давно небритый крупный подбородок и хмуро ответил:

- Федот это, да не тот. Я ведь ищу куколок профессора Златоуста, а не изделия Крашевского.

- Выяснили. – Радостно воскликнул консул. – Выяснили мы, Николай Иванович, и насчет Златоустовских куколок. Они тоже у нас в Роялвили обрящутся…

- Это еще что за обрящутся?

- В смысле обитают. – Поправился консул.  – Но по всем параметрам куколки Златоуста и в подметки изделиям Крашевского не годятся.  

- А как ты это знаешь? Ты что ж их видел, щупал, нюхал, на зуб брал… 

- Не видел, не щупал, не нюхал и не кусал,  а все это дело рассказал нашему консульскому аналитику. Тот значит, порылся, где ему надо, нашел, чего искал, покумекал и сделал вывод. Изделия  Крашевского не просто много лучше, кукол Златоуста, а это, можно сказать, революция в мировоздании, так сказать, живые души!

- Да и где они изделия эти?

- Где куклы профессора Златоуста – доподлинно известно, а вот изделия Крашевского пока неустановленно, но это дело нескольких часов, максимум дня.

- Ну, давай рой землю, Виктор Иванович и найди ты мне эти Крашевские изделия. Эти, как ты говоришь, души живые.

- Есть, Николай Иванович, разрешите выполнять? 

- Беги, родной, беги! 

Виктор Тимофеевич взял под козырек и пропал с экрана.

Николай же Иванович Ежигода нажал в блоке памяти на цифру 22

«Блы- блы-блы» пропели провода и послышались стонущие гудки соединения.

- Алло, слушаю вас, Николай Иванович?

- Хмыров, ты что – ли?

- Так точно, товарищ генерал.

- Слышь, Хмыров, сколько раз я тебе уже говорил, что товарищи кончились, а ты все одно, как тот Емеля, чья стоит неделя…

- Прошу извинить, господин генерал.

- Вот это другое дело. – Сказал Ежигода  и выразительно фыркнул свое коронное  «фру» - На этот раз прощаю, а следующий раз, если ошибешься, уж не взыщи, накажу. Короче, дело такое. Профессор этот… как его… Златоус? Златогуст? Или как его там?

- Златоуст, господин генерал, Златоуст его фамилия.

- Ну, так рассказывай, чего тебе уста эти златые успели рассказать?

- Да, ничего, господин генерал, я его только что голубчика повязал и везу к себе на точку. Там все и выпытаю.

- А не нужно, Хмыров, ничего из него выпытывать.

- Как так?

- А вот так. – Генерал выразительно фыркнул «фру» - Выведали уже люди и без всяких твоих этих стоматологических заморочек.

- Но я…

- Да, знаю я, что головка ты для разводного ключа. Работать нужно, Славик, по-новому. Время же на дворе, брат, первая половина двадцать первого века, а ты все работаешь по методам конца века прошлого. Профессор этот где?

- У меня в машине в безсознанке лежит.

- Ты чего его замочил что - ли?

- Да нет «черемухой» слегка прыснул.

- А где ты его взял?

- Кого?

- Кого, кого – хера моего! Профессора спрашиваю, где взял?

. – А… так это… ну, я его типа…  в парке я его взял.

- А чего он там делал в парке – то?

- Бегал.

- От тебя что - ли?

- Да, нет для здоровья.

- О, это хорошо! Это дело! Я все тоже хочу начать бегать. Для здоровья. Да вот такие работнички, как ты не дают. Ты давай, Славик, того. Ты этого профессора к себе на точку не вези, а отвези его обратно в парк. Положи на лавочку. Пусть он себе от черемухи твоей очухается, да и домой бежит.

- Как так?

- А вот так, Славик, молча. Машину остановил. Профессора выгрузил и мне доложил. Понятно.  Не слышу ответа?

- Так точно, господин генерал.

- Вот и славно! Вот и выполняй, милый.     

                                                 Главпид 37

 В. С. Хмыров спрятал телефон в карман и отдал распоряжение  водителю:

- Слышь, Вадя, разворачивай и езжай назад в парк.

Вадя – лысый, безбровый, неопределенного возраста и ФИО человек, удивленно поинтересовался:

- С какого такого бодуна, Вячеслав Сергеевич?

- Вот у тебя забыли спросить с какого. – Злющим, отбивающим всякую охоту к спору, голосом ответил Хмыров. – Я сказал. Ты машину развернул и доставил объект к месту назначения. Понятно?

- Так точно, товарищ подполковник.

- Слышь, Вадя, я тебе уже тысячу раз говорил, что товарищи кончились, а ты мне все товарищ, товарищ. Какой я тебе, бля, товарищ.

- Извините, господин подполковник, больше не повториться.

- Смотри мне! Следующий раз услышу, накажу, а наказываю я жестко. Можно сказать жестоко.

- Да уж наслышаны, господин подполковник, о вашем стоматологическом кабинете.

- Одно дело слышать, Вадя, а другое туда попасть. Эх, жаль, что этого профессора нельзя ко мне в подвал доставить. Ох, дал бы я ему оторваться. Очень я, Вадя, профессоров этих не люблю. Вся беда от них. Всю землю отравили. Мышей своими химикатами извели.  Орлы дохнут. Птенцов кормить нечем. На месте леса с муравейниками химический завод строят. Вот ты мне скажи, что дороже контрацептивы…

- Это еще, что за хрень, - поспешил с вопросм водитель, - господин подполковник?

- Бабы, чтобы не забеременеть пьют. Так вот ты мне и ответь, что важней муравьи или  контрацептивы?

- Чего - это дело тоже нужное. Людей будет меньше – муравьев больше.

-  Ты шире смотри, Вадя! Вот все кричат. Церковь. Попы мракобесы! Инквизиция, инквизиция.  Борьба с наукой и прогрессом.   Джордано Бруно. Я бы, Вадя, этого Джордано вместе со всеми другими умниками – профессорами, прежде чем сжигать, все бы зубы им подлецам у себя в подвале без наркоза выдрал, а уж потом бы сжег, да медленном огне.

- Это чего так, Вячеслав Сергеевичи? Вроде нас в школе учили.. это.. м. у... короче… как польза от науки.

- Школа. Да, какая у нас на хрен школа-то была: пионерские сборы, да политинформации вот и вся школа. А как бы нас правильно учили, то знал бы ты, Вадя, что от науки этой никакой пользы, а один только вред. Батюшка Серафим  «Вознесенской» церкви, в которую я хожу, так прямо и говорит. От науки этой самой,  говорит, один только вред, да томление души. Вот так, Вадя, а батюшка знает, что говорит. Всех профессоров этих надобно половить, сжечь, а самим к земле вернуться: сеять, пахать, жать и о душе печься. Вот, что человеку-то нужно, а не это аш два со четыре. Вот тебе оно нужно, Вадя? Не нужно! Оно тебе до лампочки. Потому как первое - вода и есть вода, а второе, что это еще очень даже неизвестно, что она со два четыре.  Потому что есть некоторые профессора, которые говорят, что может оно и пять или даже шесть. Нет у них, Вадя, единства, а в религии - есть. Там, брат единая троица.  Отец. Сын. Святы дух.

И никаких тебе со четыре.

В это время машина подъехала к парковым воротам.  Вячеслав Сергеевич с Вадей выгрузили из машины тело профессора Златоуста и, положив его на лавочку под песню, что лилась из паркового динамика «Бегу, бегу, дорогам нет конца» направились в машину.

                                                             - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

 

Консул В. Т. Поцелуйников, закончив разговаривать с генералом Ежигода, тотчас же настучал телефонный номер. После продолжительных, как будто на другом конце раздумывали нажимать на кнопку «talk» или не нажимать, гудков, трубка, приняв положительное решение, ответила консулу уже знакомым читателю голосом хозяина клуба «Timur and his company» Тимура Александровича Белобрюшко.        

- Тимур Александрович, что так долго не отвечал, - поинтересовался консул, - прятаться что - ли от меня решил?

- Да, вы что, Виктор Тимофеевич, как можно. Просто я свою трубку в другой комнате оставил. Мешает она мне, когда я в очке.

- А ты играешь, значит? – Спросил консул. – Смотри, Тимурчик, так и жизнь проиграешь.

- Да, я вас умоляю, Виктор Тимофеевич, чего уж там от моей жизни-то осталось. Плюс минус десять лет и играй не играй, а нет Тимурчика. 

- Ну! Ну!  Ну! Ты мне это прекращай. Минус – плюс он.  – Пожурил собеседника консул. – Ты мне вот, что скажи, где у нас в данный момент обрящутся изделия профессора Крашевского.

- Какого Крашевского?

- Ты, Тимурчик, дурака – то не включай, не нужно! Ты давай четкий и внятный ответ на поставленный тебе вопрос. Где изделия профессора Крашевского? 

- Да не в курсе я, Виктор Тимофеевич. Чес…

- Вот только про честь мне свою говорить не нужно. На месте твоей чести-совести король бубен давно растет. Давай, быстренько и по существу, где изделия, которые ты насильственным образом отнял у профессора Крашевского.

- Вы откуда знаете?

- О чем?

- Насильственном захвате? Профессор что - ли доложил? Или кто из моих орлов. Ух! Уж я его порву! Будет он у меня как английский флаг!

- Какая разница кто сказал.  Ты давай отвечай, где изделия. У тебя они…  и не говори, что нет. Потому как я знаю, что у тебя!

- Честное слово, Виктор Тимофеевич, не у меня. Слово даю, были они у меня… недавно, а сейчас нет.

- А где ж они?

- Да я дурак их Хасанчику проиграл. Хотел продать, а потом думаю, дай поставлю, их на кон. Поставил и не поверите, на темной взял десятку, а надо было даму, и проиграл. Всех дочиста проиграл даже  Жоржика.

- Какого Жоржика?

- Да мальчика. Такой, знаете, славный пацаненок. На ангелочка похож.

Жоржиком звали. Я его у Марека можно сказать отбил.

- Какого еще Марека?

- Которого молнией шандарахнуло.

- Это который сам как головешка, а жопа белая абсолютно? 

- Вы откуда про это знаете?

- Я все знаю, Тимурчик, мне по штату все положено знать. И нужно мне, Тимурчик, знать, где изделия профессора Крашевского.

- У Хасанчика они.

- Вот ты их у Хасанчика назад забери и мне в консульство доставь.

- А как же мне их  забрать - то, Виктор Тимофеевич?  Карточный проигрыш – это святое.

- Так, что ж мне их у него забирать?

- Да как же вы у него их заберете. Он же религиозный фанатик этот борец за свободу степных народов! Нет, он вам их не отдаст ни под каким предлооам. Потому что вы для него - враг номер один!

- Что ж ты, Тимурчик, с врагом-то то моим, а стало быть, нашим, сел играть?

- В картишки, Виктор Тимофеевич, все братишки.

- Ты мне, брат, экспромты, понимаешь, не рассказывай. Ты давай-ка лучше начинай быстренько искать своего Хасанчика и вызволяй изделия обратно, а то, как бы вместо экспромта не пришлось тебе, брат, эпитафию на свой надгробный памятник писать.

Понятно тебе?

- Так точно, господин консул, понятно.

Тяжело вздохнув, ответил хозяин ночного клуба.

- Ну, так ноги в руки и выполняй.

- Есть, господин консул.

Тимур Александрович Белобрюшко встал со стула и нажал кнопку «End»    

 

                                                Главпид   38

Профессор Крашевский, как только агрессивный визитер исчез с его изделиями, не стал собирать свои многочисленные рубашки, тенниски, костюмы, брюки, бриджи, галстуки, ботинки, в чемоданы. Не стал нюхать под мышками и тереть себя мочалкой и опрыскивать всяческими дезодорантами. Нет не стал, не взялся, не принялся, а скоренько в чем был так и ладно (с этой минуты Артур Карлович все делал проворно и напоминал скорей секретного агента Джеймса Бонда, чем маститого профессора) выскользнул из номера и не вызывая лифта по лестнице, что называется, кубарем слетел вниз. Артур Карлович слегка поранил при падении ногу, но разве в пылу да жаре погони на это обращают внимания. Нет - решительнейшим образом – нет, и автору не следовало бы обращать читательское внимание на этот, поскольку на сюжете он не отразиться, инцидент, он сделал это только из сострадания к персонажу. Крашевский, приземлившись, сморщился, потер ушибленное место и слегка приоткрыл, ведущую в холл, дверь.

 Артур Карлович внимательнейшим образом осмотрел пустое, только ресепсионист стучал клавишами компьютера, помещение. Не заметив в нем не только ничего подозрительно, но и даже, сколько нибудь настораживающего, Крашевский молниеносно, можно сказать, одним  прыжком (точно, какой гепард, а не создатель изделий, которые наделали столько переполоха на самых, что ни на есть, верхах) миновал холл. На мгновения  замер у входной двери. Бесшумно отворил ее. Оглядел пространство возле отеля.

Не обнаружив (только что клевавшего носом, сидя на стуле, дормена)  ничего подозрительного. Крашевский осторожно проскользнул возле спящего работника отеля и бегом (при этом, низко склоняясь к земле) помчался к своей машине. Благо она стояла неподалеку, а находись она чуточку дальше   у профессора, это и к гадалке не ходи, от такого бега непременно бы выскочило из грудной клетки и упало бы на мостовую его благородное сердце. Я лично не желал бы увидеть подобную картину.    

Резво (слава Богу, у него в кармане хранился дубликат ключей) отворил дверь «Мерседеса». Юркнул в салон. Молниеносно всадил ключ в зажигание. Стремительно его крутанул и со всей силой нажал на педаль газа. Машина взвизгнула. Даже слегка подпрыгнула. Профессор крепко охватил баранку  и сломя (будто это и не профессор сидел за рулем, а Марк Соломонович Булкин) полетел по ночной улице. Правда, в отличие от хозяина «Парадиза» (знавшего Роялвиль, как свои пять пальцев и количество денег на  собственном счету) Артур Карлович абсолютно не знал, куда, зачем и от кого несется он по ночному городу. Инстинкт самосохранения не разбирает дороги.

И только, когда профессорский «Мерседес» каким-то невероятным чудом избежал лобового столкновения, инстинкт самосохранения уступил место здравому смыслу.

- Так, - остановив машину, сказал профессор, глядя на себя в зеркало заднего вида, - нужно успокоиться, а то так скорей до того света доберешься, чем  до нужно мне места.

Профессор ляпнул это (насчет нужного ему места) так сказать, от печки. Поскольку никаких мест у Артура Карловича, где бы он мог схорониться и, обдумав сложившуюся ситуацию принять адекватное решение - не было. 

- А мне на тот свет еще рановато! Мне же пожить еще нужно! Разобраться что к чему. Понять, чьих это рук дело. Одним словом, надобно собраться и решить, что делать.

Артур Карлович хотел выйти из машины, но в эту минуту с неба хлынул такой мощный, какой вряд - ли когда обрушивался на Роялвиль со дня его сотворения, ливень, что профессор не только не вышел из Мерседеса, но даже и не высунул из него кончик носа.

Артур Карлович вытер вспотевшее (от беготни и стресса)  лицо несвежим, что случилось с ним впервые в жизни, батистовым платком. Придя чуточку в себя, он откинулся на Мерседесовское мягкое сиденье и принялся делать релаксирующую дыхательную гимнастику «Цзяньфэй"

Правда, она, применяется для похудения, и означает «сбросить жир» но, слава Богу, что профессор в таком состоянии, другой бы и собственное имя забыл бы, вспомнил и «Цзяньфэй"

Артур Карлович сделал  глубокий вдох носом. При этом, расправил грудь, открывая дорогу потоку воздуха внутрь себя, и надул, можно сказать, что и вспучил живот, заполнив его до невозможности воздухом. Далее, задержал  дыхание на 30-40 секунд. Чуть приподнял, как он это сделал уму не постижимо, живот, давая кислороду проникнуть глубоко внутрь профессорского организма, и только уж затем принялся медленно, сквозь губы выталкивать из себя весь воздух, опустошая и втягивая в себя живот. Закончив с упражнением, Артур Карлович отрелаксировал шею, мышцы верхнего плечевого пояса и придя в форму (которую некоторые называют) свежий огурец, принялся думать. 

Однако же вместо того, чтобы искать ответ на вопрос «что делать» взялся, на чем свет стоит, ругать и кого? Себя! Мало того, прости Господи, клясть почем зря!  Вот, что значит быть немцем по крови, а родиться и вырасти в России.

Настоящий немец, а они генетические садисты, взялся бы обвинять всех и каждого, но только не себя. Настроил по этому поводу теорий, а за ними взялся строить концлагеря и разрабатывать отравляющие газы.

Русский же, а, они все генетические мазохисты, возьмется в первую очередь выворачивать душу себе и сечь себя, на манер унтер-офицерской вдовы, да обвинять себя бедного во всех тяжких, к которым он решительным образом не причастен.

  Это уж потом, когда всласть отхлестает себя…

 Не отсюда ли проистекает любовь русского человека  к бане и дубово-березовым  веникам?  А может, наоборот, баня виновата в его склонности к мазохизму. Завел бы себе русский человек на манер западного сауну и глядишь жил бы совсем иначе. Без всех этих страданий и душевных выкрутасов. Но русский человек на запад плюет, потому, как там дьявол живет.

  

- Идиот! Идиот! – Дубася кулаками по неповинному ни в чем (немецкая генетическая привычка к насилию) Мерседесовскому рулю, кричал профессор. – Кретин! Дурак!

И перейдя на язык забытых предков, даже обозвал себя:

- Schwein! Как ты мог! Как ты мог, свинтус этакий, заводить дела с эмигрантами? Зачем они тебе? Какой в них прок? Только, если водки выпить, да поностальгировать. А оно тебе нужно? Ты что березок давно не видел или песни походные слезливо – романтические давно не слышал. Так не любишь ты ни березок, ни этих слюнтяйских песенок. Ты же не лирик это тем нужны сантименты, а профессор и для тебя важны факты. А вся эта романтика - лирика - чушь собачья. Она исчезнет и усохнет. Я прав и скорое  будущее это докажет.

… Ой! Ой! Ой! Какой дуралей! Лучше бы ты лишний раз сделал дыхательную гимнастику, идиот! 

 Профессор сделал небольшую паузу, заполнил легкие воздухом и секунд через десять-пятнадцать с шумом с шумом и свистом выдохнул его обратно. Закончив упражнение, Артур Карлович продолжил «самоэкзекуцию» 

- Ты, что себе говорил, когда уезжал – а? Ты говорил. Да, что там говорил. Ты клялся! Бил себя в грудь! Рьяно уверял, обнюхивая свои галстуки и брюки, чистюля хренов, что никогда, ни под каким предлогом, ни под каким соусом, ни даже под дулом пистолета не станешь связываться с нашими иммигрантами, а только с местными жителями.  Говорил, идиот? Клялся? Не отпирайся. От себя не отопрешься, а приехал и слово, данное нарушил. Повелся на кренделя и фуфеля! О, клятвопреступник! О, пустобрех! Ну, какого черта! Какого поганого беса потащился ты к эмигрантам? Зачем ты к ним направился?  Ведь тебя же дурака познакомили с отцами города Роялвиль. Познакомили? Познакомили. Ну, так и сидел бы себе в гостинице, да осматривал город и окрестности,  до понедельника, а там  все тихо и мирно устроилось бы. Местные жители, в отличие от наших  дикарей,  люди цивилизованные, понимающие, обходительные и никогда бы в номер с револьвером не вломились бы и ничего силой отнимать бы не стали.  Потому что личная собственность для них не пустой звук, а закон. Потому что они в отличие от наших мордоворотов, живущих по принципу «отними первый, пока у тебя не отняли» живут по убеждению «уважай чужое - не потеряешь свое»

Потому что они люди, а наши суки и подонки! И в первую очередь этот педофил Булкин.

Это его, тут и экстрасенсом не нужно быть,  работа. Это он направил этого костолома в мой номер. Больше некому. О, разрази его Сатану молния с неба на землю!

В эту минуту в небе сверкнула (озарив как днем стоянку на которой одиноко стоял Мерседес профессора Крашевского) молния и раздался такой гром, что в машине даже задрожали стекла.  Профессор, разумеется, не знал, что молния, которую он вызвал к действию, прямешенько угадила в автобусную будку, и в одно мгновение превратила Марка Соломоновича в черный труп с идеально белыми ягодицами.

Как только стих жуткий грохот тотчас же прекратился и ливень. Профессор выключил, бешено работающие дворники уронил голову (на манер кадра из фильма «Три тополя на Плющихи») на руль и бессмысленным тупым взглядом, явно медитирую, уставился на пустынную мокрую стоянку. Минут через пять Артур Карлович вернулся в реальность и мысли его ушли несколько в иную плоскость, если быть точнее, то можно сказать, что место русского мазохиста занял русский интеллигент. А этих хлебом не корми, дай всех оправдать и возлюбить.  

- Но с другой стороны, как не крути они ведь тоже люди. Эмигранты наши. Пусть плохие, но люди. А плохие они почему. От низости души? Нет, они нехорошие от реалий жизни. Ведь им как траве, кустам, деревьям, буйволам и львам нужно добиваться приличного места под солнцем, а в этой борьбе, увы, места сантиментам не предусмотрено. В ней. В жизни…  иначе как насильственным, нагни слабого, скушай немощного, методами не пробиться!

Ведь, как не крути, а всё благополучие здешней жизни, построено на насилии. И нашим деваться некуда – тоже насильничают. Первый капитал, как правило, кровавый.

 Вся история этого города - бесконечная цепь кровавых разборок, грязных подтасовок, жесточайшего геноцида, политических убийств и прочая.  Это ведь они только сейчас такие, когда все поделено и застолблено, белые и пушистые, а копни их – не глубоко, лет всего на сто пятьдесят назад - как из щелей польется, да что там польется, фонтаном  брызнет грязь, кровь, пот и слезы. Да такими потоками, что и ГУЛАГ покажется здравницей. 

Это ведь только мы так думаем, что у них тут все  чинно и благородно…  и происходит все это само собой… от исхода мира. Мол, они лучше и чище по рождению, по некому генетическому коду, а на самом деле - мы лучше. Мы чище. Мы благородней!  Потому что благородство наше мы выстрадали, а не получили за кровавые деньги потомков.

Профессорские рассуждение прервал неожиданно пробравшийся в салон холод. В Роялвиле так бывает. Вот только что стояла африканская жара, но вдруг подул с  недалекого (ни чем не прикрытого, ни горами, ни лесами) севера ветерок, и уже зуб на зуб не попадает.

Температура воздуха, до грозы и молнии если не высокая, то весьма приятная, неожиданно упала так низко, что у Артура Карловича зубы принялись выстукивать замысловатую (в стиле Фреда Астера) чечетку.

- Да, ну их все к чертям собачьим. Все они единым миром мазаны. Всех в печь. Сжечь и пепел на поля. На удобрение.  - Заговорил в душе Артура Карловича, немецкий садист.

- Какая от людей польза Земле никакой. Одни только беспокойства и страдания.

Но ничего профессор Артур Карлович наведет на Земле новый порядок. Он, погодите, все расставит на свои места. Со всеми разберется!  Поплачет еще человечество горючими слезами. Дайте срок – поплачет!

Артур Карлович, чтобы согреться, выскочил из машины. Сделал десяток быстрых приседаний. Резких наклонов. Раза три стремительно обежал машину. И когда покрылся приятным румянцем и легкой испариной, вернулся в салон и решил так.

-Поживу до самолета не вылезая из номера, в каком нибудь дешевеньком мотеле, в котором меня вряд - ли станут искать, эти костоломы, а из него прямо в аэропорт. Там сдам машину. Сяду в самолет. Вернусь домой и начну восстанавливать справедливость. Ой, поплачете, ой и польете вы у меня горючие слезы, те, кто меня обидел, и кто только хотел обидеть и даже те, кто и в мыслях не держал меня обидеть. Пора! Ой, пора навести на Земле страшный суд, и дайте срок и небольшой и я его вам устрою!

Профессор набил в поисковике «адреса пригородных мотелей»

Выбрав понравившееся и отвечающее его мыслям и чаяньям название «Армагеддон» отправился по указанному адресу. Минут через тридцать, получив от сонного хозяина Армагеддона ключ, профессор, понюхав свои подмышки и оставшись недовольным запахом, отправился в ванную комнату.  

                                                          Главпид 39

В одном….

Но автор не скажет, какой конфессии, а то ведь скажи одной, обидеться другая или того хуже объявят на автора охоту за осквернение веры предков, поэтому он известит читателя о следующем.

В одном молельном заведении. В темном скрытом от любопытных глаз углу. На коленях стояли (какой был пол в этом заведении мраморный, деревянный, мозаичный, покрытый коврами автор не укажет, и имелся ли там иконостас, и пели – ли там псалмы, играл - ли там орган, или еще какая фисгармония, тоже не сообщит) двое мужчин и шептали молитву. Однако если бы вам удалось подойти поближе, к этим двоим, и прислушаться к их молитвам, то вы были бы чрезвычайно удивленны тем, что шептали они вовсе не молитвы и личные прошения к Господу Богу, а вели разговор довольно светский и  даже несколько экстремистского свойства.

Один из них невысокий плотный широкоплечий, с мутными глазами, лысиной и усами, что называется, торчком несколько знаком читателю.

Его уже вскользь упоминал в своем разговоре с консулом Тимур Александрович Белобрюшко.

Звали мужчину Хасанчик. На нем был модно мятный льняной костюм. Под ним темная сорочка. На ногах серые туфли. Кроме всего прочего он, очевидно, обладал фамилией и отчеством, но Т.А. Белобрюшко их не упоминал так, что пусть герой этот так и останется Хасанчиком.

О собеседнике Хасанчика можно сказать следующее при его невзрачной внешности (крошечное сморщенное личико, жиденькая бороденка, тоненькие ручки, неразвитая грудная клетка, маленькая ножка в скромных (детского размера) сандалиях) он самым живейшим образом интересовал ведущие спецслужбы мира, и за поимку этой маловыразительной наружности была назначена шестизначная сумма в стабильной валюте.

Живи автор этого «литсериала» во времена золотого века русской словесности, то ему бы непременно пришлось более выпукло и многословно (вплетая в разговор и социально – экономические аспекты) описать своих новых героев.

Однако же мы с вами живем во времена  клипового мышления и заката многоречивой литературы, поэтому автор считает, что данные им характеристики героям вполне достаточными как для современного, так и (если таковые отыщутся) для  читателей - будущего.

Впрочем, автор уже высказал (через профессора Крашевского)  мысль о том, что в будущем литература исчезнет, а вместе с ней и ее носители книги.

Будет ли это хорошо? Конечно! Ибо новое - всегда хорошо.

Бесспорно, хорошо, но вот новые герои, с которых начался 39 главпид, далеко нехороши. Можно даже сказать, отвратительны. Но это опять же с какой стороны на них посмотреть. Возможно, для кого-то они отпетые негодяи, выблядки и нелюди, а для других они не просто хороши, а просто-таки замечательны. Для некоторых представителей рода человеческого они герои, титаны, персонажи будущих эпосов.

Вернемся же, однако непосредственно к героям тридцать девятого главпида и послушаем, о чем они говорят. Мы подойдем к ним с вами в то самое время, когда собеседник Хасанчика (назовем его маленький собеседник) лихорадочно дернул свою бороденку и сказал:

- Мои люди, Хасанчик, проверили твоих куколок, разобрали их, понюхали, пощупали, покусали и вынесли свое решение. Теперь мы в силах изготовлять таких же кукол в несметных количествах, и за это… исходя из твоих слов, то есть  с каким трудом ты обрел этих куколок, наша организация… в моем лице…

выносит тебе огромную благодарность. Хочу сказать, тебе. Дорогой, что внес ты большой…

Нет, лучше сказать, что внес ты огромный вклад в великое дело освобождения степных народов и будущие потомки непременно поставят тебе за это дело – монумент!

- Ну, так уж и монумент. – Скромно потупив взгляд, ответил Хасанчик.

- Уж если кому его и ставить так это вам (Хасанчик назвал имя своего собеседника, но автор во избежание дурных снов и проблем со здоровьем, а то и самой жизни, упоминать его не станет) главному (вот еще хорошее имя для этого персонажа) архитектору свободы, а не мне. Мне - скромному прорабу в деле борьбы за свободу степных народов.

- Ну–ну. – Пожурил прораба главный архитектор. – Ни одно, уверяю тебя Хасанчик,  ни одно имя, внесшее  достойный вклад в святое дело свободы не будет забыто, а уж тем более твое имя. Да твои куколки, дорогой мой, это революционный прорыв в нашем слегка забуксовавшем в последнее время святом деле. Хочу тебе сказать, милый, что в ближайшие дни мы планируем с их помощью организовать мощнейшую политическую акцию…

Наши специалисты, Хасанчик, разобрались с основными деталями куколок.

Но, видишь – ли, хорошо бы… для сущей пользы дела… привлечь профессора на нашу сторону.

- Вряд - ли он согласиться. – Поспешил заявить скромный прораб. – Не думаю, что он даст на это свое согласие.

- Даст, не даст. Согласиться, не согласиться.  Кто его об этом вообще будет спрашивать. – Решительным тоном заявил «главный архитектор свободы» или «маленький собеседник» – Мешок на голову и в нашу лабораторию, а там к столу, к компьютеру, микроскопу или чего ему еще нужно и за дело. В деле борьбы за свободу все средства хороши. Разве не так, Хасанчик?

- Разумеется, так, милейший, несомненно, так. Только где же его найти… профессора этого? 

- Как где? В отеле разумеется. Пробей по нашей базе все отели, мотели города и найдешь, где он затаился, где он прячется, на каком таком дне лежит  этот твой куклодеятель.

Как найдешь, сразу отправь туда ребят из бойцовского отдела. Они все сделают в лучшем виде. Тихо и аккуратно.  

«Главный архитектор свободы» взглянул на часы и огорченно залепетал:

- Ой, ой, ой, ее, ей. Засиделись мы тут с тобой, Хасанчик, так нас и запеленговать могут.  

-Он поднялся с колен, отряхнул старомодные кримпленовые брюки и, направляясь к выходу, напутствовал своего собеседника деловыми постановлениями. – Действовать, Хасанчик! Действовать! Действовать! Действовать и самыми что ни на есть решительными и быстрыми  мерами. Мы должны! Нет, мы просто обязаны, привлечь профессора на нашу сторону. Необходимо принудить, если он вдруг начнет сопротивляться, его к сотрудничеству с нами. Принудить, если потребуется то и  жесткими, а нет так и жестокими, методами заставить его работать на наше святое дело! Так, что давай, дорогой, работай, работай и еще раз работай!   

Функционируй, милый, решительно и быстро. Очень нам этот профессор нужен.

«Скромный прораб дела свободы» опасливо поинтересовался:

- Вдруг я его не смогу найти?

- А ты, Хасанчик, через не смогу, его найди. Разбейся, а то ведь как бы тебя не разбили парни с нашего тайного отдела, дорогой мой…

 Короче разбейся, а найди ты нам этого «куклодеятеля»  

- Но зачем он нам?  - Поинтересовался  (тянущийся более к азартным играм, чем к политическим игрищам, к которым его настойчиво призывал « главный архитектор свободы») Хасанчик. - Вы же сами сказали, что наши специалисты разобрались с этими куклами.

А раз они разобрались, зачем этот профессор нам сдался? Его брать только лишний шум подымать. 

- Одно дело специалисты, а другое изобретатель. Улавливаешь разницу?

Так, что давай, милый, не дави на мою жалость. Ее у меня уже давно не осталось, а действуй, действуй и еще раз действуй.

«Архитектор свободы» или «маленький собеседник» - это уж как кому будет угодно,  неожиданно пропал, точно растворился в спертом воздухе молельного заведения.

 

Растворился? Тьфу!  Разве же живой человек может раствориться в воздухе, да еще к тому же воздухе молельного заведения? Да ни в жизни! Ни, Боже мой! 

Ни под каким соусом не может он этого сделать. Потому что этого, то есть растворения, не может быть никогда. Никогда и все тут! И даже не оспаривайте – не приму!

Хотя с другой стороны понятия «никогда» в природе не существует в принципе. В ней все. Все, и еще раз все, возможно. И растворение людей в воздухе тоже возможно, если не сейчас, то в скором будущем. В нем. В этом славном, и я с уверенностью об этом заявляю,  прекрасном, великолепном, превосходном будущем люди, несомненно, будут растаивать в воздухе. Это станет возможным тогда, когда фантазия сегодняшних дней «телепортация» станет такой же банальной обыденностью, как скажем, нынешний телефон. Да телепортация прочно войдет в жизнь людей будущего. Не будет ни самолетов, ни пароходов. Ничего не будет, а будет сплошная телепортация!

Что такое телепортация автору доподлинно не известно, а вот окажись на его месте ассистент профессора Крашевского - Александр Васильевич Голик - то он незамедлительно выдал бы нам следующую информацию.

«Телепортация, - сказал бы он, - есть общее название гипотетических процессов, при использовании которых объект способен перемещаться из одного места в другое за очень короткий промежуток времени (практически мгновенно), не существуя в промежуточных точках между ними, при  помощи технологических методов или паранормальных явлений. Технологические методы предполагают, например, процедуру создания информации о внутренней структуре и свойствах материального объекта, находящегося в одной точке пространства.

 Передачи такой информации и воссоздания за очень короткий промежуток времени (канонически — мгновенно) в другую точку пространства материального объекта с внутренней структурой и свойствами, идентичными первому.

При этом объект в первой точке в ходе передачи информации исчезает.

Материал тела или вещества используется как носитель информации, из которого потом и воссоздаётся тело или вещество, идентичное прежнему. Термин введён в 1931 г. американским писателем Чарльзом Фортом для описания странных исчезновений и появлений, паранормальных феноменов, которые, по его мнению, имели что-то общее»

 

Вот так просто и ловко, как говорят западные славяне, "Быу и раптам зник" 

Но это завтра, а сегодня люди вот так, за здорово живешь, исчезать не могут.

Это могут, да и то только в сказках: бесы, джины и прочая нечисть, а люди пользуются для исчезновения реальными, но хорошо скрытыми от посторонних глаз: потаенными выходами, всяческими хитроумными лазейками, заковыристыми шахтами,  каверзными лифтами и т.д. и т.п.

Вот и Хасанчику только почудилось, что его «маленький собеседник» растворился в воздухе.

На самом деле, в одном месте, пол молельного заведения разверзся, скрытый от посторонних глаз лифт, стремительно унес вниз архитектора свободы, а место образовавшейся дыры мгновенно закрылось идентичной полу специальной пластиной.  Так, что когда Хасанчик обернулся, чтобы привести еще один довод в пользу оставить А.К. Крашевского в покое, то доводить его было уже самым решительнейшим образом некому.  «Маленький собеседник» или «Архитектор свободы», как кому годно, бесследно исчез.

Хасанчик же, еще какое-то время, покрутил головой и даже тихим голосом позвал маленького собеседника. Но вместо «маленького» перед ним неожиданно возник богатырского вида служащий молельного дома. 

- Т-с-с. – Посвистел богатырь и погрозил нарушителю спокойствия пудовым кулаком.

- Молчу. Молчу. – Заверил служащего Хасанчик и быстро выскользнул из помещения на свет Божий.         

 

                                                Главпид 40

Профессор Крашевский, любящий и уже блиставший ими, на страницах этого литсериала, всяческие пословицы, никогда толком не мог понять, что значит выражение  «лечь на дно»

 Нет, конечно, он понимал, что к чему.  Подумаешь тоже теорема Ферма!

Всякий школьник знает, что лечь на дно – значит скрыться, исчезнуть, пропасть, затаиться, укрыться. Профессор же Крашевский никакой нибудь там вам, понимаешь, образованец. Им – образованцам, я имею в виду, в посольствах банкеты не закатывают. Артур Карлович – величина!

Но залегать на дно, прятаться А.К. Крашевскому – и в голову не приходило! Зачем скажите на милость такому публичному человеку, к коим относится профессор Крашевский, прятаться, укрываться, исчезать и уж, тем более,  хорониться?

Не понятно!? Оно не понятно оттого, что профессор позабыл одну весьма любопытную, но весьма точно отражающую суть отечественного устройства, пословицу «От тюрьмы, да от сумы не зарекайся»

Теперь в нее смело можно было вносить существенное  дополнение и от «схрона»

То есть не думал, не гадал Артур Карлович прятаться в своей жизни, а вот, поди, ты пришлось, да еще и можно сказать, что на закате дней приходится: прятаться, хорониться,  лежать, так сказать, на дне.

На закате дней - это, пожалуй, автор хватил через край. Профессору, как его не крути, до заката не то, что далеко, но даже и не близко.

Но если не смотреть на «безворастную», если дозволенно мне будет так сказать, физиономию профессора, не обращать внимания на его спортивное и упругое тело, а взглянуть (если удастся, а нам все удастся!)  в его паспорт.

То в нем мы с вами обнаружим, что прожил Артур Карлович, если он, конечно, не превратиться в свое практически бессмертное изделие, гораздо больше, чем ему осталось.

 

Утром Артур Карлович проснулся от жуткого рева мотора. Он открыл глаза и долго не мог понять, что это ревет, а главное, где. Несколько минут он отчаянно тряс головой и, наконец, вспомнил, что находится он в «Армагеддоне»

« Но ведь это только название мотеля, - подумал Крашевский, - а не его пришествие. Однако же  рев такой будто во двор этого заштатного мотеля спустились и разом  затрубили в свои трубы все ангелы апокалипсиса»

Профессор сбросил с себя одеяло. Спустил ноги, но, сколько он не шарил то правой, то левой ногой под кроватью, выудить тапочки оттуда он не сумел. Да и как можно выудить  то, чего нет в природе. Нет в природе, безусловно, тапочки есть и у профессора в частности, но ведь из отеля, из своего роскошного президентского номера он, как мы помним, выскочил налегке, можно даже сказать, что и в неглиже.

 Гость «Армагеддона» не грязно, но выругался, натянул даже и, не понюхав, а что его нюхать, когда заменить то нечем, носок. Вскользнул в брюки. Пролез в сорочку. Подошел к окну и осторожно вот, что значит, «лечь на дно» раздвинул шторы.

Профессор всунул свой глаз в щелочку. На небольшом дворе «Армагеддона» он увидел напоминающие лакированных черных жуков (дико ревущие) мотоциклы, а вокруг них людей в черных куртках с надписями «HELLS ANGELS»

 Их было такое несметное (этих самых Ангелов Ада и их черных машин)  количество, что у профессора даже слегка закружилась голова. Гость Армагеддона болезненно потер виски, точно силился вспомнить что-нибудь об этих самых ревущих моторами и чадящих бензином ангелах. 

Однако ничего путного он не вспомнил, как говориться, «слышал звон да не знаю, откуда он»

Да и что можно вспомнить из того, что слышал очень давно, да и то краем уха.

Профессор горько вздохнул и подумал.

«Был бы рядом Саша. Он непременно рассказал бы мне, что-либо связно-вразумутильное об этих самых Ангелах Адах» 

Разумеется, Александр Васильевич (будь он рядом, а не самым что ни на есть варварским способом похищенным) рассказал бы, и поведал бы профессору. Не знаю точно, что именно, но думаю, что нибудь в этом роде.

                                      - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - 

«Многие годы, - начал бы он свой рассказ, -  происхождение HELLS ANGELS было окутано тайной и порождало вокруг себя различные легенды. К ней относится  следующая. HELLS ANGELS ведут свое начало от американских военных летчиков второй мировой войны.  В их числе был и капитан Эрл Болдуин. Именно он после пятого боевого вылета нанес на свой Б-17 надпись HELLS ANGELS, а  так же ( с некоторыми изменениями дожившую до наших дней) эмблему. Решением совета командиров эскадрилий 7 января 1944 г. имя HELLS ANGELS было присвоено всему 303-му авиасоединению, которое к тому времени вошло в 8-ю ударную авиагруппу, базировавшуюся до 11 июня 1945 г. в Молсворте (графство Хантингдоншир, Англия). На своем счету оно имело 364 боевых вылета, сбросило 26 346 тонн авиабомб на вражеские цели и полностью или частично уничтожило 664 нацистских самолета, потеряв при этом 210 своих машин. Это были настоящие герои, встреча с которыми в воздухе сулила врагам настоящий ад.

Когда война закончилась окаянные сорвиголовы, летчики-асы, не нашедшие своего места в сытой обыденной жизни послевоенной Америки, сменили боевые машины на мотоциклы и принялись эпатировать зажравшихся буржуа.

Попасть в Ангелы Ада – не просто.
Первая ступенька, на которую становится hangaround (т. е. кандидат, дословно – «болтающийся около «), находится в самом низу пирамиды и позволяет присмотреться к новичку при выполнении им разнообразных клубных поручений. Вторая ступенька  или Prospect, что-то вроде «перспективный товарищ»  получает нашивки в цветах мотоклуба, с его мнением начинают считаться при решении некоторых проблем. Он должен проявлять твердость в следовании клубным традициям и соблюдении Устава, стремиться к духовному сближению с members настолько, чтобы стать их братом. В members его принимают только при единогласном решении всех членов клуба, простой принцип большинства здесь не срабатывает – вопрос слишком серьезный, демократия при этом неуместна…»

                                         - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Профессор заметил, как из регистратуры вышло несколько особо, видимо предводителей банды, крупных мужчин.

Они что-то сказали, естественно Артур Карлович в таком шуме не смог разобрать ни единого слова, рядовым в members. Судя по их действиям, а все они принялись усаживаться на мотоциклы, они дали им команду к отбытию.

Профессору показалось, это когда заработали заглушенные машины, что у него вот-вот взорвется голова. Лакированные агрегаты с ужасным, Артур Карлович даже заткнул уши и зажмурил глаза, треском стали покидать двор «Армагеддона»

 Вскоре они выехали на небольшую пыльную улочку, а с нее съехали на бетонную  скоростную дорогу. Их  шум понемногу стал стихать, а вскоре и вовсе затих, уступив место, свистящему, на манер французской цифры 8 «вит- вит» (видимо недавно в мотеле останавливался француз, потому что эти птицы искусно копируют человеческую речь) пересмешнику.    

Александр Васильевич Голик внес бы, пожалуй, дополнительное сообщение следующего характера.

           -------------------------------------------------------------------------------------

 Пересмешник. Семейство Пересмешниковые - Mimidae - представлено 14 родами, 31 видом. Длина 20-30 см. Внешне похожи на европейских дроздов. Имеют острые, иногда удлиненные клювы, длинные хвосты и сильные лапы. Окраска чаще более или менее однотонная — серая, или синяя, или красновато-коричневая с пестринами. 
На американском континенте обитает 30 видов, область распространения которых простирается от Канады до Огненной Земли. Больше всего видов живет в открытых сухих ландшафтах с зарослями кустарников или кактусов, но местообитания варьируют от лесных до пустынных; встречаются и на плантациях. Никогда не образуют стай.
В гнездовой период держатся парами, строго охраняя свои участки. Гнездятся на деревьях на высоте 1—6 м от земли. Обычного типа гнездо строят оба партнера. В кладке 2—6 яиц. Насиживает их почти у всех видов только самка»

             ------------------------------------------------------------------------------

Артур Карлович задернул занавеску, сел в шаткое кресло и принялся тереть, дабы успокоить разболевшуюся голову, виски. Когда боль немного стихла гость «Армагеддона» разделся и, напевая, но не как обычно бодро, а что называется вполголоса, марш времен коричневой чумы  «Durch deutsches Land marschieren wir» пошел в душ. Там он немыслимо долго мылся, беспощадно скобля, точно хотел стащить с себя прежнею кожу, а может быть даже и недавнее бесславное прошлое! Но разве ж его соскоблишь. Я имею в виду, прошлое? Да ни в жизнь. Да ни, Боже мой! 

Да хоть три себя сколько угодно. Хоть соскобли всю кожу и внутренности, но даже и ни одной секунды, не говоря уже о целом дне, не вернешь ты назад, а вот какую нибудь неприятность со здоровьем получишь всенепременно!

Артур Карлович, хоть и не врач, но все-таки профессор, хорошо это знал, поэтому он с отвращением швырнул в мусорное ведро, дурно пахнущее мыло и принялся, но уж куда ласковее прежнего, тереть себя полотенцем.

Профессор вытерся, просушил (дико трещавшим и искрившимся электричеством феном) волосы. Оделся и решил:

- Нужно сходить в ресторан.

- Во-первых. – Возразило профессору его скрытое я. – Можно представить какая здесь, если у них такое мыло, кухня. Второе это то, что до отъезда в аэропорт тебе нельзя высовывать даже и носа на свет Божий

- Но ведь так можно умереть с голода!

- За сутки не умрешь.

- Но ведь можно не выходить из номера, а просто позвонить в ресторан.

Вот и номер телефона имеется. 

Профессор указал на телефонный справочник мотеля «Армагеддон»

- Ну, что ж, если ты хочешь умереть не от бандитской пули, а от отравления заказывай.

- Почему обязательно отравишься, что это тебе родные пенаты здесь!? Где в ресторанах всяческой дрянью кормят!

 И потом можно заказать не бекон с яичницей, а кофе с булочкой. От этого вряд - ли отравишься?

Скрытое я задумалось и после продолжительного молчания сказало:

- От кофе с булочкой…  только бери не пончик с кремовой начинкой, а простой круасан… от него, пожалуй, что и не отравишься.

Получив разрешение, Артур Карлович тотчас же подошел к телефону.

- Yes. Hi – Сказала трубка прежде, чем профессор открыл рот, чтобы сделать заказ. - I'm listening.

Профессор хоть и был напуган и находился несколько не своей тарелки, а все же отметил в голосе игривую женскую сексапильность. Артур Карлович придав голосу эротичную мягкость, сказал: 

- Добрый день, мадам. Рад слышать вас чудесный голос. Я хотел бы сделать заказ. Это возможно?

- Для вас, сэр, ничего невозможного нет!

- Приятно слышать. Мяу- мяу.

Да, я совсем забыл отметить еще одну профессорскую особенность, а именно, разговаривая с красивыми дамами, профессор непременно по- кошачьи мяукал!?!?!?

 Я слышал, что этим страдал и уже упомянутый нами в литсериале Вольфганг Амадей Моцарт.  Возможно, это особенность принадлежит только гениям или может быть немцам в целом – этого я, увы, не знаю. И поэтому говорить об этом не будем, а лучше послушаем, что говорит профессор А. К. Крашевский. 

-  Тогда я попрошу вас. Мяу – мяу. Милая леди. Одно кофе и один круасан.

- Черный? С  молоком? Со сливками. Простой? С джемом? С повидлом? С  маслом?

- Sorry. - Виноватым голосом (без мяуканья) сказал профессор. – Не могли бы мне пояснить, что вы имеете в виду, мадам?

- Я спрашиваю кофе вам простой, со сливками или молоком? Круасан с повидлом, джемом или маслом?

- А вот оно что. Пардон. Пардон. Мяу – мяу. А то я Бог знает, чего подумал. Давайте так моя, sweet lady, простой круасан, а кофе черный, но двойной экспресо. И в номер. Это возможно?

- Для вас, сэр - повторилась регистраторша. – у нас  ничего невозможного нет!

- А как скоро мяу- мяу вы доставите все это в мой номер?

- Практически мгновенно, сэр.

- Вы?

- Sorry?

- Я спрашиваю. Вы, мадам, доставите все это в мой номер?

Дама приятно рассмеялась и многообещающе (Артур Карлович даже подумал о коротком  гостиничном романе) ответила:

 - Возможно, сэр. Возможно. 

А.К. Крашевский положил трубку и направился к зеркалу.  Пригладил волосы. Похлопал, придав им этим (не мог же он встречать даму бледным и взъерошенным)  массажем своим щекам  розовой окраски.  Закончив с внешностью, Артур Карлович подошел к окну, слегка отодвинул штору и принялся осматривать вид за окном. Впрочем, осматривать там особо было и нечего. Перед ним лежала, обсаженная хилыми пыльными кустами и чахлыми липками асфальтированная автостоянка. На ней профессор легко отыскал, а что его было отыскивать, если на ней и находилось всего ничего машин, свой пыльный «Мерседес»

 «По каким же я таким дорогам вчера летел, - подумал профессор, - что так запылил машину? Черт его знает, куда меня занесло. Может отсюда до аэропорта Бог знает сколько верст?   Может, что бы до него добраться нужно не лежать на дне, а немедленно выезжать, что бы добраться до него за два часа до рейса?!»

За стоянкой виднелось другое (видимо он был построен русской буквой П) крыло мотеля.

На одном из балконов Артур Карлович увидел, кормящую грудью младенца, женщину.

 «Боже мой! – Тяжко вздохнув, подумал Артур Карлович. – Как я завидую этому малышу.  Какая безмятежная! Какая счастливая у него жизнь! Вот так бы жить всю свою жизнь тихо, мирно и покойно. Ни черных, ни белых! Ни левых, ни правых!

Так нет, мы вместо того, чтобы оставаться в безмятежно-ангельском детстве, все гоним и гоним жизнь. Все куда – то спешим, летим, будто там, за поворотом, ждут на Эдемские сады, словно за теми облаками ожидают нас девственно чистые гурии. Вот и я дурак все спешил, бежал, торопился, порол горячку, гнал на всех парусах в область света и радости, а  пригнал себя в царство забот, тревог, опасности и вот теперь лежу на самом дне, как сорвавшийся с крючка сом. Так же как и он боюсь притронуться к еде, ибо во всякой пище вижу не снедь, а приманку»

Мысли Артура Карловича прервал осторожно – вежливый стук в дверь.

- Wait a second please. – Сказал профессор.

Не мог же он принять обладательницу сексапильного голоса в неприбранном номере.

Даже «на дне» не спрячешь ты воспитание и немецкую аккуратность! 

Крашевский застелил кровать. Поправил мебель. Еще раз подошел к зеркалу.

Вновь пригладил волосы. Несколько раз хлопнул (став при этом красным, что твой  бурак) себя по щекам  и открыл дверь. На пороге с подносом в руках (как ожидал профессор) стояла не обладательница сексапильного голоса, а мужчина, чьи черные кучерявые  волосы и  старомодные бакенбарды делали его несколько похожим на солнце русской словесности работы художника А.П. Елагина.  В руках он держал накрытый белоснежной салфеткой поднос.              

- Я хотел бы знать, куда прикажите поставить ваш заказ, сэр. – Сказал официант с присущим южным народом (смягчая буквы L and Р)  акцентом.

Профессор несколько раздражено (еще бы он ведь хотел увидеть красивые женские ножки, а вместо этого явились старомодные мужские бакенбарды) ответил:

- On the table.

 Yes, sir

Официант вошел в номер. Свободной рукой прикрыл дверь. Подошел к столу. Поставил на него поднос и красивейшим жестом сорвал кипенную салфетку. 

На подносе рядом с кофе и круасаном Артур Карлович увидел стального цвета огромный пистолет.

Какой марки было оружие - профессор естественно не знал.

 Был бы в номере его ассистент А.В. Голик, то он бы, непременно, сообщил профессору, что перед ним лежит ничто иное, как пистолет Berretta M 92FS, который является одним из самых массовых, распространенных, известных и узнаваемых в мире пистолетов.

Пистолет этот используется армиями, полицией и спецподразделениями многих стран и пользуется большой популярностью на гражданском рынке оружия. В настоящее время в мире ежегодно выпускается более 100000 пистолетов серии 92, как в Италии, так и по лицензии в других странах.

– What do you want, sir. - Осторожно поинтересовался профессор.

- I think you know

                                                      Главпид 41      

Профессор болезненно улыбнулся и ответил:

- Yes.

Обладатель старомодных бакенбардов кивнул на дверь и сказал:

- Ok. Let's go

Дрожащим от страха голосом Крашевский, попросил:  

- Can I dri-i-i- nk coffe-e-e- e and eat a croi-i-s-s-ant. . I do o – o- n't e-e- at for two days.

- Ok. – Снисходительно улыбнулся лжеофициант. – Eat. Drink. I don't care.

- Thank you. Thanks so much!!

Профессор протянул вялую руку к чашечке. Поднес ее к губам, и вдруг сильно плеснул ее содержимое в лицо лжеофицианта. Свободной рукой схватил его за вьющиеся кудри и сильно ударил лицом об стол. Послышался неприятный хруст ломающейся кости. 

От этого треска профессор вдруг резко переменился в лице и даже, не может этого, однако же, именно так и было, одежда его поменяла цвет.

Щеки профессора вспыхнули яркой краской, глаза загорелись, ноздри раздулись, усы сделались тонкими как у таракана, волосы вздыбили, несколько даже и завились на манер рожек, весь он покрылся испариной и в туже минуту обычно приятно пахнущий А.К. Крашевский  завонял самым настоящим козлом. Со стороны в своих коричневых тонов одеждах он напоминал то ли нацистского штурмовика тридцатых годов то ли демона со стариной гравюры. 

 

Артур Карлович приподнял голову лжеофицианта и холодящим душу голосом прошептал:

- По- нашему говоришь?

- Да. - Простонал лжеофициант. – Говорю. Больно. Вы сломали мне нос.

- Слушай меня внимательно, ломаный нос, если ты не ответишь хотя бы на один мой вопрос, то лицо твое превратится в кровавый ass и придать ему нормальный вид не сможет даже самый искусный пластический хирург. Тебе понятно?

- Да.

- Тогда быстро и четко отвечай. Кто тебя послал?

- Хасанчик.

- Кто такой Хасанчик?

- Это сложно, – слабым голосом ответил лжеофициант, - объяснить.      

- Оk. Тогда скажи мне, зачем он тебя ко мне послал?

- Сказал, чтобы я доставил вас к нему.

- Куда к нему?

- В кабинет.

- Что за кабинет и где он находится?

- В городе.

- В каком городе?

- В Роялвиле, разумеется.

- Как далеко отсюда до города?

- Сто двадцать километров.

Профессор даже присвистнул и подумал

«Сто двадцать километров! Эка меня занесла нечистая!»

- Ok. Зачем я ему понадобился?

- Он мне этого не объяснял.

- Well. Не думаю, что он послал тебя одного. Сколько у тебя сообщников, подонок?  Быстро говори!

Обладатель старомодных бакенбардов промолчал:

Артур Карлович приподнял голову своей жертвы и зловеще прохрипел:

- Ты, что решил поиграть со мной в партизана. В Володю Дубинина? Не советую! Говори, сука, иначе ударю тебя, как говорили в моей юности, фейсом по тейблу.

- Не бейте меня. – Взмолился «ломаный нос» – Я все скажу.

- Говори.

- Со мной еще двое.

- Врешь, негодяй! Врешь, с тобой еще пособница с сексапильным голосом.

- Это наш телефонный оператор. Мы перевели ваш телефон на наш коммутатор, что находится в городе. Она, а не работница мотеля, взяла ваш заказ.

- Оk. Допустим, я поверил. Где те двое, что приехали с тобой?

- Ждут меня в машине.

- Позвони им и скажи, чтобы они шли в номер. Где твой телефон? 

- В брюках.

Профессор залез в карман и принялся искать телефон.

Ломаный нос захихикал:

- Ты чего лыбишься?

- Щекотно.

- Ты предпочитаешь больно? Могу устроить.

 - Нет, я за смех, но не сквозь слезы.

- Отличный ответ. Называй номер.

- Нажмите на цифру «Один»

Профессор нажал на кнопку и подставил телефон к уху «ломаного носа» 

-Скажи, чтобы они шли сюда и не вздумай болтнуть что-либо лишнего.

- Алло. - Сказал лжеофициант. – Заходите. Я его взял…

Да, дверь открыта.

Профессор нажал на кнопку «End» Приподнял голову «ломаного носа» и сильным коротким ударом об стол отправил его в глубокий нокаут. Затем Артур Карлович  оттащил тело в ванну, содрал металлическую палку, на которой висела душевая штора и замер возле входной двери в номер.

В то же самое мгновение дверь (спрятав профессора) приоткрылась, и в комнату вошло двое мужчин. 

Артур Карлович, как только дверь стала закрываться, выскочил из своего «схрона» и нанес металлической палкой размашистый удар (или как его называют знатоки свинг)   одному из мужчин прямо, как говориться, меж глаз. Мужчина не издав ни звука, ни даже намека на него, уложился, как укладывается в карман столяра его складная линейка, на пол.

 Второй мужчина резво отскочил в сторону, развернулся и нанес Артуру Карловичу удар ногой. Профессор, как в замедленной киносъемке чуть подался всем тело назад, замер на мгновение в этом невероятном положении, и как только нога пронеслась, разнеся в щепки крепчайшего дерева вешалку над его головой, выпрямился и нанес мужчине короткий быстрый удар (как называют его специалисты тычок) аккуратно в кадык. От этого удара мужчина чуть подскочил  вверх и  рухнул на своего не подающего признаков жизни товарища.

Профессор тотчас схватил обмякшие тела за шиворот и отволок их ванную комнату. Там порвав на тонкие лоскуты душевую штору, он замысловатым узлом (именуемым «кошачья лапа») связал тела. Всунул каждому в рот кляп из махровых полотенец. Покончив с телами, Артур Карлович подошел к зеркалу, поправил волосы, помассировал

( став вновь привычным окружающим профессором)  лицо. Затем одернул сорочку, отряхнул брюки, и то и другое, как гром среди ясного неба, приняли свой прежний цвет, запер номер на ключ и пошел в регистратуру:

- Я хочу, снять номер еще на сутки – Сказал профессор хозяину «Армагеддона» - Это возможно?

- Девиз нашего заведения. – Хозяин указал на плакат перед конторкой. – Для нашего клиента ничего невозможного нет.

- Прекрасно. – Улыбнулся профессор. – Лучше не придумаешь. Сколько я вам должен?

Хозяин назвал сумму. Профессор, чтобы не светить «Visa»  хватиться полиция (хотя  вряд - ли ибо - это не в интересах ни подручных Хасанчика, ни хозяина «Армагеддона») кто да что, а кто и что ответа нет. Был какой-то мужчина, а как его фамилия, отчество не знаем. Да и описать толком профессора, из– за его вечно ускользающей внешности, невозможно, а вот по «Visa» вычислить его будет легче легкого.

Но я заговорился, а главное в том, что профессор вытащил лопатник и заплатил нужную сумму cash, то есть наличными.

- Бай, сэр. - Артур Карлович приветливо махнул рукой хозяину мотеля, и уже выходя из регистратуры, походя, обронил. - Да, кстати, сэр. Я сейчас ненадолго отъеду. Прикажите вашей горничной не делать уборку в моем номере. Во-первых, там все в порядке, а вторых я оставил на столе кое – какие бумаги… я бы не хотел, чтобы их видели посторонние. Это возможно?

Хозяин мотеля вместо ответа указал на плакат и вышколено улыбнулся.

Профессор спокойно, насвистывая свой любимый марш, без лишних компрометирующих движений пересек авто стоянку. Подошел к своему Мерседесу и вскоре уже выезжал под знаком «Royalvile exit 3 Est 67» на скоростную магистраль.  

 

                                                           Главпид 42

Артур Карлович, несмотря на то, что находился в розыске, что всякую минуту на него могли обрушиться горы неприятностей, игнорируя возможность быть найденным и арестованным, а более того – убитым и т. д. и т.п.

 Тем не менее, на первой же  - вот она немецкая аккуратность - бензоколонке отдал свой автомобиль в промывочную, а сам отправился  в примыкавшую к автозаправочной станции  plaza. Первым делом профессор отправился в магазин готовой одежды, где купил себе новую приличную (включая несколько пар отменных носков) одежду и добротную обувь. Здесь же в примерочной кабинке, он облачился в новые брюки, сорочку…

 Надевая летние туфли на вигоневые носки,  вспомнил:

- Ба! Да я же сегодня так и не позавтракал! 

И как только он припомнил это обстоятельство, так тотчас же внутренности его заиграли бравурные марши. Желудок  «энтузиастов», а кишечник «монтажников»

Артур Карлович в новых одеждах вышел из магазина и пошел вдоль plaza, которая, как и мотель «Армагеддон» была построена на манер буквы «П» в надежде отыскать приличный ресторан.

 Вскоре на глаза ему попался китайский буфет, чья дешевизна красноречиво говорила о не качественности (упаси вас Бог обедать без привычки в провинциальных заокеанских буфетах китайского производства) предлагаемых посетителям блюд. Желудок же Артура Карловича, это вам не желудок какой – нибудь канцелярской крысы средней руки, или, скажем, офисного планктона, которые заглотят все, что под руки попадется.

Включая жареные, да еще и добавки попросит, гвозди. Профессорский желудок воспитан на пище качественной, малокалорийной и биологически чистой. А. К. Крашевский эти китайские дешевые и просроченные выкруантасы  хоть сахарной пудрой их обсыпь, да в меду вываляй - есть не только не станет, а даже и не посмотрит в их сторону.

Артур Карлович пищу в захудалых ресторанах, а уж тем более копеечных (рае для бедных желудков) буфетах, и под дулом пистолета в рот не возьмет. Пытай, его! Режь его на куски, а есть он станет только в ресторанах высшей категории.

Но где ж ты в маленьком заокеанском городке найдешь ресторан высшей категории?

Ни в жизнь! Хоть обойди все здешние plaza, а их, как правило, на весь город всего ничего, но в них кроме ресторанов «fast food» ничего другого днем с огнем не сыщешь.

Оно и правильно. Ведь провинциальному заокеанскому народу подавай гамбургер с жаренной (в прогорклом масле) картошкой, да пол литровую бадью coca – cola, а марципаны с кедровыми орешками, да губы акулы с ростками бамбука, что кушал Артур Карлович в ресторанах Толедо, ему и даром не нужны. 

Когда профессор, отчаявшись найти что-либо приличное, решил зайти в кафе «First Cup», выпить в нем двойной капучино с круасаном, что помешали ему сделать подручные Хасанчика, как увидел витрину, которая размашистой латиницей сообщала «Ristorante Italiano»

Крашевский даже за сердце, так обрадовался, схватился.  Еще бы, ведь профессор был большой поклонник средиземноморской (в особенности со всеми пастами, сырами, риволи, соусами песто, овощами, пряностями, артишоками, помидорами и прочими пармезанами) итальянской  кухни. Да и как иначе, когда спокон веку и по наши дни она считается одной из лучших в мире. Профессор сглотнул набежавшую голодную слюну, отворил ресторанные двери и самым невероятным образом перенеся из провинциального заокеанского захолустья в живописную (с брусчаткой, большими столбами-фонарями, стенами домов с окнами и настенными фресками) Villaggio Italiano

Ресторан был пуст, что называется, ни души, не считая камерного оркестра, который  исполнял времена года Вивальди, а что еще может звучать в итальянских ресторанах, из висящих на стене акустических колонок?

Даже за стойкой небольшого бара отсутствовал бармен. Артур Карлович остановился возле небольшого, покрытого клеенкой в мелкие веселые цветы, столика, оперся рукой о спинку ажурного венского стула и стал негромко подпевать Вивальдиевской «Весне».

Делал он это не, потому что был ценителем Вивальди, а чтобы таким образом привлечь к себе внимание. Вскоре он услышал позади себя чьи-то мягкие беззвучные шаги. Артур Карлович, даже подумал, не почудились ли они ему, на голодный желудок? Ведь на него чего только не причудиться! Он чуть повернул голову назад и увидел импозантного с острыми несколько театральными усиками, человека - точная копия Марлона Брандо в роли Дона Корлеоне.

Если бы рядом с профессором был бы его ассистент, то он, наверное, поведал бы Артуру Карловичу, автобиографию великого актера и не преминул бы рассказать, что  М.Брандо несколько раз отказывался от роли Доне Карлеоне.

Актер объяснял это тем, что он де не хочет прославлять мафию. Однако  изменил свое негативное мнение о роли в "Крестном отце", когда,  нарисовав себе, тонкие усы поинтересовался у своей  секретарши:

- Как я выгляжу?

Молодая дама ответила одной фразой

- Превосходно!

Она и решила исход дела.

Александр Васильевич еще, пожалуй, добавил бы что актер (получивший Оскара за эту роль)  послал на церемонию вместо себя молодую женщину, одетую в костюм американских индейцев, чтобы она от его имени отказалась от награды и привлекла тем самым внимание к положению индейцев США.

На этом, вероятно, профессор бы закрыл ему рот, поскольку хотел слушать не актерские байки, а кушать. Артур Карлович приветливо улыбнулся импозантному человеку и сказал:

- Buongiorno signor! 

- Buongiorno! Buongiorno! Signor parla in italiano ?

 - Si, signor. Scusi se la disturbo!

- Per favore ! – Улыбнулся импозантный человек, слегка отодвинул стул и сказал профессору. - Prego, accomodatevi !

Артур Карлович присел, чуть для сущей солидности, кашлянул и произнес:

- Dica un po signor!

- Вы, говорите по-русски? Неожиданно поинтересовался импозантный человек и главное с таким волжским раскатистым О, что, слава Богу, профессор ничего в этот момент не кушал, а то бы непременно поперхнулся. 

- Разумеется. - Ответил Артур Карлович и осведомился. – А вы что, стало быть, русский? 

- Нет, синьор, я самый, что ни на есть итальянец - Пьетро Лоренсо. Хозяин этого заведения. 

- И где же вы столь блистательно выучили русский язык?

- В лагере. В сибирском, мой дорогой, лагере для военнопленных.

- Для каких военнопленных?  – Удивился профессор.   – Какие в наше время пленные?

- О нет. - Улыбнулся импозантный мужчина. – Конечно не сегодня! Это было во время войны с нацизмом. Я воевал под Сталинградом. Был взят там в плен. Попал в лагерь. Освободился из него, только после смерти Сталина. Десять лет языковой практики!

Мужчина весело, обнажив не вставные, а свои родны превосходные зубы, рассмеялся. 

Профессор недоуменно взглянул на синьора Пьетро и сказал:

- Но этого не может быть!

- Почему не может?

- Да потому что вам на вид лет шестьдесят!

- Боже правый! – Изумленно воскликнул Пьетро Лоренсо. – Шестьдесят лет? Да, что вы! Шестьдесят лет синьор, мне исполнилось тридцать лет назад!

-  Вы. Вы. Вы хотите сказать, что вам девяносто лет?

- Именно девяносто. В прошлом месяце исполнилось.

- Невероятно! Откройте секрет, синьор Пьетро, раскройте тайну. Я ведь… да простите, забыл представиться. Профессор Артур Карлович Крашевский… из немцев… мои родные тоже сидели в лагерях. Но я не об этом, кто там только не сидел. Так вот, уважаемый синьор Пьетро, я многие годы занимаюсь проблемами старения. Видел на своем веку многое, но такое, то есть вас - вижу впервые. Раскройте секрет, синьор Лоренсо?

- Секрет, профессор, прост и кроется он в итальянской кухне! Паста, красное вино и свежие овощи! 

Синьор Пьетро протянул Артуру Карловичу меню.

– Che cosa mangia, signore?

- Il primo, acqua senza «Pellegrino» gas da bere.

И перейдя на русский язык, сказал:

- А далее ваше фирменное. Я за ценой не постою. И учтите, я чрезвычайно голоден. Готов съесть вола!              

- Тогда, синьор профессор, я посоветовал бы вам Аl fresco Italia - итальянский воскресный обед на шесть персон, который включает в себя:

Кростини с фасолью.

Кростини с помидорами.

Кростини с грибами

Фокача с сыром, сладкими перцами и чесноком.

Лосось запеченный с картофелем и оливками

Курица запеченная в соусе с кусочками лимона изюмом и кедровыми орешками.

Абрикосовый торт с марципаном.

Парфе с пралине.

-Нет, уважаемый синьор Пьетро,  я хоть и голоден, но обед на шесть персон мне явно не по плечу.

Профессор похлопал себя по животу. Раскрыл меню и после небольшой паузы произнес:

- Принесите мне, пожалуйста, то, что у вас об означено, как итальянско-немецкое меню. 

Кнедлики из черного хлеба.

Форель алла трентина.

Луковый суп.

Мясной гуляш

Тушеная краснокочанная капуста.

Пирожок с изюмом и бутылочку красного Teroldego

- No problema! – Заверил синьор Пьетро и щелкнул пальцами.

В зал вошла дородная девица с подносом в руках, на котором стоял изящный бокал наклоненный чем-то красно-желтым.  Профессор вопросительно взглянул на хозяина заведения.

- Bevanda alle fragole. Клубнично – апельсиновый напиток - за счет заведения!

 Профессор подвинул к себе бокал и сделал глоток.

- Превосходно! Изумительно! Как долго вы держите это заведенье, синьор Пьетро?

- Да уже более сорока лет.

- Сорок лет! А как у вас с клиентурой?  Я заметил, здешний народ предпочитает фаст фуд, приличной еде.

- С вами трудно не согласиться. Но клиентуры у меня достаточно. Слава Богу. Слава Богу.   Ко мне приезжают из Роялвиля и даже со столицы.

- Что вы говорите? Но ведь это более двух сот километров.

- А вы попробуйте мою кухню. – Синьор Пьетро кивнул, и пухлая  девушка живо  расставила на столе заказ Артура Карловича. – А потом решите, стоит ли это делать? Я имею в виду ехать в такую даль!?

Профессор зачерпнул ложкой суп, поднес ее к носу, понюхал:

- Великолепно!

Артур Карлович принялся за еду.

Хозяин ресторана, глядя на посетителя, сказал:

- Синьор, профессор. Вы с таким аппетитом и с таким изяществом кушаете, что я попрошу вашего разрешения посидеть возле вас и посмотреть на вашу трапезу.

Артур Карлович, занятый луковым супом с кнедликами положительно кивнул. Покончив с супом, профессор отодвинул тарелку и сказал: 

- Замечательные у вас кнедлики, синьор Пьетро. Таких мне не подавали даже в Баварии!

И луковый суп. Я не ел такого даже на его родине - Франции. Вот вы говорите, что десять лет отсидели в лагерях. Как же в них можно прожить без  кнедликов и форели?

 – Профессор подвинул к себе новое блюдо, - Без Алла трентина, наконец - не понимаю!?

- Человек, синьор профессор, привыкает ко всему даже к жизни без кледликов с луковым супом. - Синьор Пьетро  взял короткую паузу и продолжил. – Кстати сказать, жизнь в лагере была, возможно, самым, ну я бы не сказал счастливым периодом в моей жизни, но самым настоящим – это точно! 

- Настоящим. – Удивился профессор. –  Да лучше уж руки наложить, чем жить такой настоящей в кавычках жизнью!

- Бывали, не скрою, такие моменты, но я, человек верующий и, захандрив, твердил одно: надо испить чашу до дна, уж какая досталась.

- Простите, синьор Пьетро. – Наливая в стакан минеральной воды, сказал профессор. – Но разрешите с вами не согласиться. Что значит, какая мне досталась. Допустим, я пригласил бы вас в гости и вместо прекрасного «Бордо» налил бы вам отменной бурды. Вы бы ее выплеснули, а меня отчитали. Правильно, между прочим, сделали бы! Ведь хозяин должен быть уважителен к гостю. Так почему же мы приглашенные на

этот праздник жизни должны пить, простите, не за столом будет сказано, поданную нам Божественную урину.  Не лучше ли выплеснуть в подавшего нам ее, и дело с концом?   

И главное хорошо бы всем одинаково… так нет одному  херес, а другому черт знает что! 

 Коль вы человек религиозный, то позвольте напомнить вам, что говорил Христос.

Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? Или, когда попросит рыбы, подаст ему змею вместо рыбы?  Или, если попросит яйца, подаст ему скорпиона? Нет, синьор Пьетро, я вами не согласен, ибо чашу с таким напитком следует выплеснуть самым решительным образом. Зачем мириться с ужасной участью - пить мочу! Я вас спрашиваю - зачем!

- Мой внук преподает литературу в университете, синьор профессор, его конек Шекспир. Вы помните, что говорится в монологе Гамлета  «Мириться лучше со знакомым злом, чем к бегством незнакомому стремиться»  

- Да нет там. – Профессор поднял глаза к потолку, - никакого зла! Нет. Там вообще ничего нет! Поверьте, мне я знаю. Я, но это строго между нами, сам создал Аrte aliquis. Верите – нет?  

- Охотно верю, профессор, но одно но – Аrte aliquis…

- Но они, уверяю вас, - перебил его Артур Карлович, - гораздо лучше людей натуральных. Скоро только они и будут населять эту Землю.

- Дорогой мой профессор. – Иронично улыбнулся синьор Пьетро, - При таких темпах загрязнения окружающей среды вскоре на Земле не сможет жить даже Аrte aliquis.

- Моим изделиям и не нужно будет жить на Земле. Для них не проблема трансформироваться в облако, луч, вселенную в конце – концов! 

Я знаете - ли…

- А вы надолго в наши края, профессор. – Заподозрив в профессоре неадекватного человека, поменял тему разговора синьор Пьетро. – Где изволили остановиться?

- Нет не надолго. – Ответил профессор, оставив без ответа свое место проживания  –

В понедельник должен уже вылетать, но, знаете – ли, обстоятельства слаживаются таким образом, что мне нужно вылететь как можно скорей. В идеале прямо сегодня. Но это, увы, это нереально. Лето. Летом вряд - ли возможно взять билет без предварительной регистрации.   

- Профессор, считайте, что вам повезло! - Радостно воскликнул хозяин «Ristorante Italiano»

- Мой внук владелец крупной «travel agency» и я уверен, что он поможет вам. Я ему сейчас позвоню.

- Погодите, но у вас, вы сказали, внук специалист по Шекспиру?

- У меня много внуков, синьор профессор, аж целых десять! Так, что звонить?

- Буду вам весьма признателен.

Синьор Пьетро вытащил свой мобильный телефон, набрал номер и вскоре протянул телефон своему посетителю.

- Buongiorno signor!  - Поздоровался профессор, затем перешел на язык внука хозяина заведения.

- ….

Возвращая синьору Пьетро трубку, сказал:

- Невероятно! Я вылетаю сегодня вечером. Билет ждет меня прямо в регистрационном бюро! Что бы я делал без вас, синьор Пьетро? Пропал бы! Пропал, как швед под Полтавой!  Во- первых бы ни в жизнь не улетел сегодня к себе. Во-вторых, - Профессор вытер жирные губы накрахмаленной салфеткой губы, - Я бы никогда так не поел, как у вас. Кстати, сколько я вам должен? 

Хозяин ресторана назвал сумму:

- Что вы, синьор Пьетро, за такой шикарный обед такую мизерную плату. Вы знаете, сколько я бы заплатил в Риме за такой обед, мой дорогой!?  Нет, я заплачу вам вдвое больше!

- Но ведь то Рим, профессор! В нем нужно платить за специфическую Римскую атмосферу, а у меня ресторан скромной заокеанской глубинки. Так, что заплатите мне только названую мной сумму.

- Хорошо. - Согласился Артур Карлович. Вытащил крупную купюру – Держите.

Синьор Пьетро встал и сказал:

- Одну минуточку, профессор.

Артур Карлович налил себе бокал вина, пригубил его и, обведя  взглядом ресторанный зал,  заметил две довольно любопытные пары.

За столиком у окна. Средних лет непривлекательный мужчина с соблазнительной особой нежнейшего возраста.

За столиком у входной двери в заведение. Мускулистый Аполлон с безобразной Горгоной.  

Профессор подумал.

«Как странно распоряжается судьба. Впрочем, судьба здесь не при чем. Просто у невыразительного господина и безобразной мадам водятся деньжата, и  неплохие, коль скоро с ними спят такие, прямо таки созданные друг для друга красавцы.

Их бы взять и поменять местами. А в идеале отдать очаровательную особу нежнейшего возраста мне. Уж я бы нашел, что …»

Финал мысли оборвал синьор Пьетро.

- Держите вашу сдачу, профессор.

- Что вы, милый мой! – Возмутился Артур Карлович. – Какая сдача! Как можно?! Нет! Нет! Сдачу оставьте себе!

- Я не могу, профессор. Мне не положено!

- Тогда оставьте ее в счет заведения!

- Не, если только так, то я, пожалуй, оставлю. Прошу вас.

Синьор Пьетро помог посетителю  встать и  проводил до двери. Профессор еще раз взглянул на особу нежнейшего возраста, тяжко вздохнул и вышел на улицу.

                                                             Главпид 43      

   Шеф полицейского департамента г. Роялвиль Ник Сэндвич приказал водителю такси остановиться на тенистой улочке. Усато- бородатый - восточного типа - таксист беспрекословно  исполнил приказание. Шеф полиции вышел из кабины и оказался на схождении двух дорог. Одна из них уходила вверх. Другая шла вниз. Мистер Сэндвич протянул водителю купюру:

- Keep the change, please    

- Thanks, sir. – Водитель, обдав шефа полиции сизым облаком, скрылся за ближайшим поворотом. Мистер Сэндвич помахал, разгоняя дым, рукой возле своего лица. Громко кашлянул. Шмыгнул носом. Подтянул мятые брюки. Достал из нагрудного кармана несвежей сорочки черные очки. Надел их на большой мясистый (о котором еще говорят «картошкой») нос. Если бы кто нибудь увидел сейчас мистера Сэндвича, то он непременно подумал, что перед ним продавец овощей с городского рынка, тем более что и пахло от него то ли петрушкой, то ли сельдереем, но никак не шеф грозного ведомства.

Мистер Сэндвич оглянулся по сторонам. Он явно нервничал и постоянно вытирал потные ладони о свои светлые брюки. Отчего они напоминали не часть мужского туалета, а абстракционистскую картину. Видимо шеф полиции боялся быть замечаным на этой улочке. Однако на ней из живых душ, было только что несколько прыгающих по тротуару воробьев, да вяло каркающая на ветке старого клена, ворона. Это обстоятельство явно успокоило мистера Сэндвича и он…

 Будь полицейский начальник  российским чиновником, то автору непременно (в связи с возрождением православия) следовало бы сказать, что мистер Сэндвич осенив себя крестным знамением, отправился по улице ведущей вверх.

Куда же еще следует идти православному человеку, как не наверх?

Но мистер Сэндвич не был ни православным, ни католиком, ни протестантом он, как некогда говорили на шестой части суши, клал на религию с большим пробором.

Поэтому он, вместо того чтобы креститься, вытащил из кармана и, натянув  на самые глаза бейсболку с эмблемой своего любимого бейсбольного клуба «New York Yankees»  отправился вниз по улице идущей вниз.

А куда еще, скажите, безбожнику направляться?

Из отворенного окна роскошной виллы, а улица, по которому сейчас шел полицейский начальник, находилась в районе посольских особняков и вилл, вылетела тревожная музыка С. Рахманинова.

Напряженные фортепьянные аккорды даже несколько испугали шефа полиции. Он оглянулся и увидел неподалеку одинокую птицу, неспешно бредущую, за шефом полиции, по асфальтовой дорожке. Мистер Сэндвич остановился, топнул ногой и негромко выругался: 

- Fuck you!

Птица  наклонила голову и недоуменно (жители Роялвиля известные защитники и любители животных) взглянула на шефа полиции.

- Fuck you. - Чуть громче повторил мистер Сэндвич.

Птица взмахнула крыльями и уселась на крышу особняка, из которого доносилась музыка, презрительно взглянула оттуда на мистера Сандвича. Чистейшим сопрано в унисон с роялем пропела кусочек из Рахманиновского концерта, а затем, сменив сопрано на противнейший картаво -  гнусавый дискант произнесла:

- Fuck you too!

Шеф полиции привычный только к почтительному отношению подчиненных и окружающих от негодования даже остолбенел. Потом схватил толстую ветку, хотел, было запустить ею в непочтительную птицу, но подумал:

«Вдруг я угожу палкой не в птицу, а в исполнителя музыки С. Рахманинова. Начнется скандал, он всегда ни к чему, а уж сегодня особенно не зачем»

Шеф полиции показал птице грозный кулак и продолжил свой путь. Вскоре он остановился возле поросшего плющом забора. Слегка потянул на себя листок, прошмыгнул  в отварившуюся калитку и оказался на небольшой бетонной площадке, от которой начиналась ведущая далеко вниз лестница. Здесь за забором мистер Сэндвич окончательно успокоился и, насвистывая мелодию из репертуара своего любимого певца Фрэнка Синатры «My way» стал спускаться вниз.  Лестница привела шефа полиции в маленький фруктовый садик. В ветвях деревьев приятно чирикали краснокрылые птички, а у приятно журчащего фонтана начальника полицейского департамента дожидался консул В. Т. Поцелуйников.    

 Виктор Тимофеевич заметив полицейского начальника с распростертыми объятиями, бросился ему на встречу. Крепко прижал его к себе и сильно, мистер Сэндвич чуть было не задохнулся, поцеловал его в засос. Затем принялся лобызать щеки, лоб, глаза и прочее  мистера Сэндвича. Нацеловавшись, консул выпустил из своих объятий шефа полиции и

громко - торжественно воскликнул:

- Добрый день, мой многоуважаемый господин Сэндвич! Добрый день, мой славный, сердечный друг! Рад видеть вас в добром здравии. Как ваши дела? Как детки?

Как поживает ваша супруга?

- Благодарю вас, господин посол, - Вытирая дружеские поцелуи со своих розовых щек, ответил мистер Сэндвич. - Она в порядке.

- Консул. Консул, мистер Сэндвич, до посла еще, увы, не дослужился.

Консул разговаривал с мистером Сэндвичем на языке последнего но автор позволил себе, сохраняя стиль речи, перевести ее на доступный читателю язык.

- Очень. Очень. Весьма, так сказать, рад. Прошу вас, мистер Сэндвич. – Консул указал рукой на стеклянную дверь. – Зная, что вы прямо со службы, я велел приготовить небольшой обедик. Так, что прошу вас, как говорится, заморить червяка.

- Что значит, заморить червячка? – Поинтересовался мистер Сэндвич, проходя в большую залу, где его дожидался накрытый на две персоны стол. 

- Это такая наша старинная присказка и означает она слегка подкрепиться. – Подставляя стул шефу полиции, сказал консул.  

- О! Я знаю ваши подкрепления. Они равносильны нашим плотным обедам. А мне уже пора думать о диете.  - Мистер Сэндвич похлопал себя по (напоминающему большой барабан духового оркестра) животу. – Очень уж я распустился.   

- Да, что вы, дорогой мой мистер Сэндвич, разве ж это называется, распустился.

 У нас в стране это, называется, кровь с молоком.

- Но сами то вы весьма подтянуты, господин консул.

-  Я здесь ни причем, мистер Сэндвич, - сказал Виктор Тимофеевич, присаживаясь напротив своего гостя, - просто у меня конституция организма такая. Кушаю. Кушаю, но не полнею, а надобно вам сказать очень я завидую полным людям. Да, да, да! Есть в них, знаете - ли, этакая состоятельность и завершенность тела, а стало быть, и духа.  Между нами говоря, меня на эту должность то и брать не хотели.

Ну, какой из него с таким, говорил министр на предложение выдвинуть меня на этот пост, с жидким видом представитель огромной страны? Тут нужен человек солидный, а не такой, право, доходяга. Но его за взяточные грешки, слава Богу, сняли, и назначили человека ведущего спортивный образ жизни. Он в отличие от прежнего министра предпочитал людей вроде меня худосочных. Тут то ему меня и рекомендовал Ежигода.

В это время в столовую вошли, грациозно неся перед собой подносы, две прехорошенькие девицы. Они быстро расставили на столе блюда, которые были точной копией обеда, что подавался к столу в день коронации последнего русского императора и включал в себя.

1 Суп из раков. 2. Пирожки. 3 Финлядскую форель натуральную. 4. Телятину с кореньями. 5. Холодное заливное из куропатки. 6. Жаркое пулярды и маленькие цыплята. 7. Салат. 8. Артишок с горошком. 8. Горячее сладкое. 9 Мороженное. 10 Десерт.

Девушки разлили вино по бокалам. Обедающие чокнулись, произнесли «cheers» и принялись за трапезу. Не стану описывать, дабы не навлечь на себя гнев православных людей, за то, что я проповедую один из смертных грехов - чревоугодие.

Скажу только, что чавканье, чмоканье, бульканье, треск костей, а также восхищенные охи - ахи, временами заглушали  струнное трио, что услаждала слух обедающих людей. 

И еще прибавлю, что, не смотря на худосочность, Виктор Тимофеевич умудрился съесть на два огромных блюда больше своего куда более вместительного  приятеля.

Наконец обед закончился. Приятели бросили свои салфетки (на представляющий собой поле битвы) стол.

- Кофе и сладкое нам подадут на террасу. – Консул указал, шефу полиции на стеклянную дверь. Мистер Сэндвич попытался встать, но не тут то было, пришлось звать на помощь второго секретаря посольства. Они вдвоем вывели мистера Сэндвича, но не в садик из которого они попали в столовую, а обвитую плющом беседку.

Второй секретарь помог усадить шефа полиции на скамейку и вышел.

Вскоре в беседке с подносами, на которых дымились чашечки с кофе, появились знакомые уже нам девицы. 

- Нет, нет, нет! - Запротестовал мистер Сэндвич. – Не могу. Под пистолетом не стану.  

- А под сигару? - Поинтересовался консул, открывая коробку с ароматно пахнущими сигарами. – Под кубинскую? Ручная работа! На коленке скатанные! Мне их Ежигода прислал. Я знаю, что они у вас вне закона. Но вы же не у себя, а у меня, стало быть, это как бы и можно.

- Только, если как бы. – Улыбнулся шеф полиции, вытягивая из коробки сигару. 

- Вы уже второй раз за вечер произнесли это имя Ежигода Кто такой этот Ежигода?

- Это не имя, мистер Сэндвич. Это фамилия, а зовут его Николай Иванович.

Прелюбопытнейший, нужно вам сказать, человек этот Николай Иванович. Прямо таки  удивительный человек. Сядет он, скажем, в карты играть, так к нему обязательно все тузы придут и главное не простые, а все  как один козырные! А если кости бросит, то обязательно двенадцать ляжет. 

- У меня тоже на этот счет была прелюбопытнейшая история.  – Сказал, лукаво улыбаясь, шеф полиции. – Вот послушайте-ка.

Шеф полиции сделал затяжку, неспешно вытолкал из себя дым и начал рассказ. 

- Жил у нас в городе один человек с интереснейшей профессией.  

Не был он электриком, не сварщиком, не поваром – столяром, а работал, как бы это точнее сказать, липкой лентой. Так что - ли?

- Что вы имеете в виду под липкой лентой, мистер Сэндвич.

- Не знаю, помните – ли вы, господин консул, а я помню хорошо, как, когда еще не изобрели спреи для отпугивания мух, то вешали липкие ленты. На которых садились мухи и …

- Как же не помню. – Перебил шефа полиции экзальтированным возгласом  Виктор Тимофеевич. – Прекрасно помню, а еще помню, что у отца на даче была мухобойка.  Это такая палочка с прибитым к ее концу кусочком резины. Знаете?

- Нет, мухобойку - не знаю. – Покачал головой мистер Сэндвич. – Так вот этот господин, звали его Том Вудкин, работал такой вот липкой лентой.

- Мух что – ли ловил?

- В каком – то смысле, да, но только не мух, а клиентов для ресторанов.

- Не понимаю, поясните.

- Поясняю. Приходил этот мистер Вудкин в ресторан или кафе и говорил. Вы платите мне пять тысяч в месяц, а я привожу вам клиентов.

- Каким образом. – Удивленно спрашивали хозяева.

– А таким отвечал этот Том Вудкин, что стоит мне сесть в каком – нибудь ресторане, то посетители в него ломятся, что ваши пчелы на мед. Организм у меня такой вроде магнита людей притягивает.

- Не может быть.  Недоверчиво говорили хозяева. - Ерунда какая-то.

- Вы попробуйте. Дайте мне завтра посидеть в вашем заведении и сами увидите.

- Хорошо. - Соглашались хозяева, тем более что он не просил за этот день оплаты.

Назавтра в самый обычный день, а никакой-нибудь праздник, визитеров было столько, что приходилось даже одалживать стулья и столы в соседних полупустых заведениях.

Вот так, а вы говорите все тузы козырные!

Мистер Сэндвич сделал затяжку и продолжил. 

-Вскоре мистера Тома Вудкина натурально стали рвать на части. Некоторые хозяева  предлагали ему за посиделки не то что пять, а уже и больше десяти тысяч. И пошла, гулять молва про мистера Тома Вудкина по всему городу, и дошла  до моего, разумеется, ведомства. Я тогда еще только-только занял свой нынешний пост. Короче,  откомандировал я тайного агента в кафе, где в то время сидел мистер Вудкин, и вскоре выяснил. Клиенты ресторана покупали у мистера Вудкина анашу, а так как была самого отменного качества, то и покупателей у него было пруд пруди.

Однако же продал он ее тем только тем, кто покупал что-либо в кафе, в котором он работал липкой лентой. Вот таким образом убивал он сразу двух зайцев. А вы говорите магнит, господин консул.

Мистер Сэндвич замолчал. Консул смущенно кашлянул и сказал:

- Пардон, мистер Сэндвич, но я про магнит ничего такого не говорил.

- А о чем вы говорили?

- Я еще пока не о чем таком не говорил.

- Но вы же меня позвали к вам для какого-то важного разговора?

- Позвал. Позвал, мистер Сэндвич, но не для разговора о магните, как вы изволили заявить, а для разговора несколько иного свойства. 

Консул сделал затяжку. За ней изрядный глоток кофе. Пожевал грецкий орех и продолжил.

- Дело, видите - ли, в том, дорогой мистер Сэндвич, что в ваш город незаконным путем попали клонированные люди. И попали они сюда из страны, которую я представляю. Представляете, если это дойдет до высшего руководства, до прессы, наконец, это же какой жуткий разразиться скандал. Трудно себе даже представить.

- Как же они прошли ваш таможенный контроль?

- А ваш, мистер Сэндвич. – Ответил вопросом В.Т. Поцелуйников. – Как эти клонированные людишки проникли через ваши заслоны?

- Не знаю – это не мое ведомство.

- Понимаю не ваше ведомство, мистер Сэндвич. Не ваше, но я вас к старинного друга прошу заняться этим делом и вернуть куколок, откуда они прибыли.

- Каких куколок. Вы же сказали клонированных людей?

- Это я их так условно называю. Когда куколками, а когда изделиями. Помогите, мистер Сэндвич, вы моя надежда, ибо, если я их не найду, изделия, то Николай Иванович Ежигода сделает из меня  игральную кость, которая вечно будет ложиться шестеркой.      

- А что же я в данном случае могу сделать? На каких основаниях могу я забрать этих, как вы говорите, куколок. Это ведь не у вас там, а у нас здесь свободная страна. Пожалуй, что я не смогу ничего для вас сделать, дорогой друг.

- Погодите, мистер Сэндвич, погодите. Вот вы говорите свободная страна. Сводный человек обязан в первую очередь соблюдать законы. Правильно? А как же он их соблюдает, если он купил их, я имею в виду куколок, незаконным путем? Вы можете  смело давить на этот факт. Кроме того, можно намекнуть им, что куколки эти несут в себе какой- нибудь смертоносный вирус и их нужно, куколок, я имею в виду, немедленно сдать в спец лабораторию на санобработку.

Мистер Сэндвич забросил себе в рот орешек и поинтересовался:

- И как же я им об этом скажу? Вызову что - ли их к себе в офис и заявлю так, мол, и так…

- Ну, зачем так, мистер Сэндвич. - Дружески похлопал товарища по плечу В. Т. Поцелуйников. – Это довольно известные люди. Один из них мистер Григ. Другая мадам Фриш. Знаете таких?

- Безусловно.

- Так вот у этих уважаемых людей есть, разумеется, адвокаты. Вы воздействуйте через них. Я же в случае успеха заплачу им приличные гонорары. Согласны?

- На это я, пожалуй, соглашусь. – Забрасывая еще один орех, сказал шеф полиции. – Можно попробовать.

- Вот и славно. Дайте мне вас обнять мой славный друг. 

И как не сопротивлялся мистер Сэндвич, а все же Виктор Тимофеевич вновь расцеловал начальника грозного ведомства и даже укусил его слегка за ухо.  

- А теперь мы слегка закусим  астраханским арбузом. Мне специально диппочтой прислали. Вы, когда нибудь кушали астраханские арбузы, мистер Сэндвич.

- Нет.

- О, вы много потеряли, мой бесценный друг!

Виктор Тимофеевич позвонил в хрустальный колокольчик.

На трассе появился высокий мускулистый молодой человек с подносом, на котором лежал огромный сочный кроваво-красный арбуз.

Друзья съели по огромному ломтю. Поговорили, выплевывая косточки в хрустальную вазу, о пустяках, которые недостойны для упоминания на страницах литсериала. Наконец мистер Сэндвич взглянул на часы:

- Как у вас не хорошо, мой дорогой, но мне пора.

- Что ж не стану вас задерживать, мой любезный друг. Пожалуйте сюда.

Друзья вернулись в дом. На лифте спустились в гараж, где мистера Сэндвича уже ждал строгого черного цвета с тонированными и пуленепробиваемыми стеклами автомобиль.

Как только мистер Сэндвич уселся, Виктор Тимофеевич всучил ему в руки небольшой сверток.

- Что это, господин консул… взятка?

- Нет, что вы, дорогой мой – это наше отечественное хлебосольство! Пулярды для миссис Сэндвич. Уж я то знаю, как она его любит!    

Машина тронулась с места, выехал за территорию консульства и минут через десять остановился на безлюдной улице. Начальник полицейского департамента выскользнул из салона. Автомобиль рванул с места и через мгновение от него не осталось, ни слуху ни духу. Мистер Сэндвич чуть прошел по улице, завернул за угол и увидел веселого голубого цвета машину. 

Шеф грозного ведомства открыл дверь, уселся на мягкое теплое сиденье и отдал распоряжение:

- Домой!   

                                                         Главпид 44

Две четверки вызывают у автора такое же трепетное состояние, как и две тройки, а связанно это с тем, что они напоминают ему о его счастливом детстве, когда в начальных классах он слыл крепким хорошистом и был за это любим родителями и уважаемым школьным коллективом. 

Но уже в пятом классе он все это стремительно растерял и из хорошиста превратился, Бог знает в кого, за что имел упреки от школьной администрации и подзатыльники от родных и близких. Но до сих пор две четверки напоминают автору его счастливое время жизни и ассоциируются с философской категорией «ЛЮБОВЬ» 

Хотя в нумерологии, которую некогда автор Живых душ, изучал, цифра четыре (в западном ее варианте) отвечает за здоровье, осмысленный труд, работу ума и тела, мастерство и организаторские способности. В восточной же ее разновидности вообще, избегают всего, что хоть как-то связанно с цифрой «четыре» Это происходит оттого, что и в восточных языках ее название по звучанию напоминает слово «смерть»

Самая же любвеобильная – цифра «шесть» она, открою вам секрет, является числом дня рождения автора.

Но коль скоро цифра четыре вызывает у автора понятие «ЛЮБОВЬ» то в сорок четвертом главпиде о ней и пойдет речь.

Утром (после первой и активной ночи проведенной с изделием, которое доставили хозяйке шикарных апартаментов в коробке помеченной буквой «М») миссис Фриш проснулась не как обычно, что называется, как Бог на душу положит, а от стука: ножей, вилок, тарелок, кипящего на плите чайника, треска яичницы на сковороде, шкворчения бекона.

Это обстоятельство не на шутку испугало миссис Фриш. Ведь в квартире кроме нее и изделия, которое она выключила, как только удовлетворила свои сексуальные потребности, не должно было быть, что называется, ни единой души. Миссис Фриш осторожно вылезла из постели, набросила на плечи желтый (в красные драконы) шелковый халат, взяла в руки каминную бронзовую кочергу и мелкими шажками пошла в направление кухонного шума. 

Одним, что называется, глазом заглянула в проем ведущий в кухню и чуть, право, не лишилась чувств. Выключенное и смазанное специальным раствором хозяйкой апартаментов изделие, вместо того, чтобы мирно лежать в ящике и дожидаться своего часа, разгуливало по кухне, что называется «в чем мать родила» и стряпало, судя по запаху, великолепный завтрак.

Миссис Фриш громко кашлянула, чтобы привлечь внимание изделия. Заметив даму, оно ласковым голосом на языке хозяйки апартаментов, произнесло:

- Доброе утро, дорогая.

Миссис Фриш произнесла в ответ «morning» но так как испуг все еще держал ее, как говориться, своими липкими щупальцами за горло, то вышло не существительное утро, а междометие «мру»  

- Дорогая, прости, что я тебя разбудил своим шумом. – Бархатным обволакивающим и уносящим в страну сексуальных грез баритоном продолжило изделие. - Я хотел приготовить тебе сюрприз: глазунью с беконом и чашечку кофе в постель, но раз ты уже проснулась, то прошу к столу. Впрочем, ты, очевидно, еще не приняла ванну?

Хозяйка апартамента вместо ответа фыркнула, вроде коронного «фру» Николая Ивановича Ежигода (кстати, они бы могли стать прекрасной парой миссис Фриш, как Н.И. Ежигода напоминала лошадь) кивнула головой и отправилась в ванную.          

Там она необычно долго терла себя дорогими шампунями, кремами, маслами и пыталась, между делом, найти ответ вопрос - «Что же мне делать с ожившим изделием?»

«И почему оно вообще ожило? – Взлохмачивая волосы феном, думала миссис Фриш. – Как такое могло произойти? Ведь в  инструкции написано, что оно работает только после нажатия кнопки «Play»  Нужно после завтрака позвонить изготовителю и все выяснить» 

С этой мыслью миссис Фриш вышла из комнаты.

- Прошу тебя дорогая. – Изделие отодвинуло стул. – Присаживайся.

Хозяйка осуждающе взглянула на изделие и осторожно, Бог его знает, что у нее на уме у этой электронной куклы, сказала:

- Ходить по квартире в неглиже, как то не очень прилично.

- Да? Простодушно, спросило изделие и добавило. – Но у меня ничего нет из одежды.

- Хотя бы. Миссис Фриш хотела обратиться к изделию официально на вы, но, вспомнив минувшую ночь, сказала. – Надень для начала хотя бы мой халат.

- Хорошо. Я так и сделаю.

И изделие вышло из кухни, правда, выходя, оно, указав на стакан, наполненный чем-то кроваво – красным, сказало

- Выпей вот это, дорогая.

На что миссис Фриш поинтересовалась:

- Что это?

- Свежее выжитый свекольный сок. – Крикнуло из спальни миссис Фриш изделие.   

- Разве у меня есть свекла?

- Конечно, дорогая.

Миссис Фриш недоуменно пожала плечами, ибо она даже не знала, как она выглядит эта свекла. Продукты миссис Фриш никогда  не покупала собственноручно, ей их привозили из магазина.

«Вполне возможно, подумала миссис Фриш, сделав глоток, - привозили и свеклу»

- Ну, как? Спросило изделие входя в плотно облегающим его ладную фигуру халате миссис Фриш.

- Неплохо. Неплохо.

- Погоди, дорогая, я еще и не такое тебе приготовлю. Вот на обед я сварю тебе суп из ласточкиных гнезд. О, это нечто, дорогая, поверь мне. 

Миссис Фриш не ответила, а подумала.

«Где он возьмет, не выходя из дому ласточкины гнезда? Впрочем, если он сумел из аппарата превратиться в человека, то он сможет все. Черт подери разве я для того, чтобы он тут шлялся по квартире, готовил обед и надоедал мне своими дурацкими разговорами, его покупала? Для этих целей я могла бы завести живого мужика. Нет, нужно срочно звонить изготовителю! Этому нужно безотлагательно положить конец!

Или пусть немедленно его перенастраивают, или возвращают деньги»

Миссис Фриш вытерла губы, бросила салфетку на стол. В это время в квартире зазвонил телефон.

Хозяйка попыталась встать и взять трубку, но ее опередило изделие:

- Сиди, сиди, дорогая. Я отвечу. Алло. Я вас слушаю. Что? Одну секундочку.

Изделие закрыло микрофон ладонью и поинтересовалось:

- Дорогая, ты дома?

Миссис Фриш кивнула.

- Алло. Да. Я сейчас передам трубку  миссис Фриш. Одну секундочку.

«Откуда эта машина знает мое имя. – Подумала миссис Фриш. - Тут, что-то не то. Что-то не так.  Нужно срочно все выяснить. Сейчас поговорю по телефону, и выясню»

- Yes. – Начала разговор миссис Фриш. – Я вас слушаю.

- Добрый день, миссис Фриш.

 Поздоровался с хозяйкой апартамента сидящий в кабинете с видом на Роялвильский «Down Town» молодой человек, приятной адвокатской (дорогая стрижка, престижные часы, элегантный костюм, дорогостоящая обувь) наружности.

- А это вы, господин Паризо. Доброе утро. Как ваши дела. Мои? Неплохо. Да, конечно, найдется минуточка. Я вас слушаю.

- Я хочу у вас кое-что спросить, мадам Фриш. - Адвокат Джордж Паризо, встал из- за стола. Подошел к большому застекленному ящику, в котором лежал домашний тигровый питон и, постучав пальцами по стеклу, продолжил.  – Если вы, разумеется, позволите? Позволите. Благодарю вас.

Адвокат схватил за хвост сидевшего в небольшом ящике хомячка, и бросил его в ящик с питоном. 

Он медленно развернулся  в сторону жертвы, – сделал резкий, молниеносный выпад, и грызун забился  в тугих кольцах, обвивших её тело.
Питон схватил жертву зубами за голову и начал душить. На каждом выдохе жертвы смертоносные объятия сжимались всё теснее. Наконец, хомячок окончательно замер, и питон стал медленно заглатывать свою жертву.

- Скажите, миссис Фриш, вы получали недавно некое изделие?

- Откуда вам об этом известно?

- Из одного официального источника, миссис Фриш, и этот источник… высокопоставленный источник, между прочим, просил меня с вами поговорить по этому делу. Так вы получали некое изделие, миссис Фриш?

Миссис Фриш секунду помедлила с ответом и, наконец, сказала:

- Получала.

- Прекрасно.

- Что прекрасно?

- Ничего – это я так к слову. Скажите, а где оно?

- Кто?

- Изделие, разумеется. Оно при вас?

- При мне. Как вам… сказать…

- Так и скажите оно при вас. Да или нет? Нет или да?

Миссис Фриш никогда в жизни не слышала шлягер советской эстрады начала семидесятых годов прошлого века, но ответила мистеру Паризо его названием.  

- И не то, чтобы, да и не то чтобы нет, господин Паризо.

- Как это понимать, миссис Фриш? 

- Вот так и понимать. Ночью оно у меня да – было, а утром его у меня да - нет.

- Поясните, мадам, я не совсем понимаю.

- Да, что ж тут не понятного, господин Паризо. Вечером, когда я ложилась спать, то изделие лежало в ящике, в котором его привезли, а утром его в ящике не оказалось.

Соврала миссис Фриш. Впрочем, почему соврала? Ведь ночью миссис Фриш действительно видела изделие лежащим в ящике, утром же она его в ящике не нашла, а обнаружила его разгуливающим по кухне.    

- А где оно оказалось, миссис Фриш?

- Господин Паризо, вам не кажется, что вы переступаете границу адвокатских возможностей и вступаете в зону частной жизни?

- Согласен, миссис Фриш, разумеется, вы правы. Я приношу вам свои извинения, за излишнюю назойливость, но поверьте, что этого требует дело! Поэтому повторюсь, мадам, где  ваше изделие. Оно при вас? 

 - Нет, его при мне нет.

Вот тут миссис Фриш явно и нагло обманула своего, а их нельзя обманывать в главном, адвоката. Ведь изделие находилось рядом с ней, точнее, мыло на кухне посуду.

- А где же оно?

 

Миссис Фриш вновь, да так, что просто таки ни в какие ворота солгала господину Паризо:

- Пропало.

- Пропало. Как пропало?  Как же оно могло пропасть, если оно же не живое?

- Ну, как вам сказать, господин Паризо. Иногда оно бывает даже очень живое.

- Ну, это я немножко в курсе. – Нагло, хорошо, что это не видела миссис Фриш, улыбнулся адвокат. – Кое-что о нем мне сообщил высокопоставленный информатор. Ну, а где же оно, по-вашему, может быть?

- Кто? 

- Изделие, разумеется!   

- Не знаю, я проснулась, а его нет. Очевидно, ушло…

- Куда же оно могло уйти? 

- Это вы у меня спрашивает?

- Конечно у вас, миссис Фриш. У кого же еще мне спрашивать.

- Откуда я знаю, господин Паризо, куда оно могло деться. Когда я ложилась в постель, то оно было, а когда проснулась его...

- Это я уже слышал, миссис Фриш. – Прервал хозяйку апартаментов господин Паризо. - Вы звонили дормену?

- Зачем?

- Как зачем, чтобы узнать, не покидал ли он билдинг?

- Кто он?

-Изделие.

- Вы в своем уме, господин Паризо.

- А в чем дело, миссис Фриш?  

-  И что я, по-вашему, могла у него спросить, я имею в виду дормена? Типа - скажите, уважаемый дормен, не видели – ли вы выходящее из дома изделие? Я полагаю, что я бы сейчас разговаривала не с вами, а в лучшем случае, с психиатром.

Господин Паризо, коротко хихикнув, сказал: 

- С вами трудно не согласиться, мадам!  Стало быть, никто не видел и никто не знает где оно находиться?

- Стало быть, мистер Паризо никто.

- Интересно. Интересно. 

- Мне тоже интересно, я ведь за него заплатила деньги и немалые.

- Что же вы собираетесь делать, миссис Фриш?

- Буду искать, что же мне еще делать. Я же вам сказала, что запл…

- Я бы вам посоветовал, - осторожно перебил хозяйку апартаментов, адвокат Паризо, - этого не делать, то есть я хочу сказать, не искать ваше изделие, а, напротив, поскорее от него избавиться. То есть не искать его. Нет и нет, а на нет, миссис Фриш – это я заявляю вам как адвокат, и суда нет!

- Как это нет! Как это не искать? Почему не искать? Я ведь заплатила за него деньги! 

- Не искать и точка!

- Но отчего это не искать! 

- Оттого, миссис Фриш, что а) ваша покупка не совсем закона. в) как я понял из разговора с лицом меня информировавшим - изделие несет в себе некий вирус. Не знаю смертоносный - ли, но несет.

После этих слов миссис Фриш подумала.

«Уж не ожила - ли эта чертова кукла от этого самого вируса. Нужно послушать адвоката и  подобру-поздорову, как можно скорее от него… этого изделия…  избавиться»

- Хорошо, мистер Паризо, я последую вашему совету. Не стану его искать. Но что мне делать, если оно вдруг вернется.

- В этом случае срочно звоните мне. Немедленно звоните, миссис Фриш. 

- Хорошо, мэтр Паризо, если оно объявиться я вам незамедлительно позвоню.

- Прекрасно, мисс…

- А мне пускать, - перебила мэтра миссис Фриш, - его в дом? Или же звонить вам пока оно стоит на лестничной площадке.

- Я полагаю, что лучше пустите его, чтобы не привлекать лишних свидетелей, в дом, но только не подходите к нему близко.

- Хорошо. - Заверила миссис Фриш и положила трубку.

Она вернулась на кухню, где  изделие заканчивало после завтраковую уборку.

- С кем это ты разговаривала, дорогая.

Миссис Фриш хотела возмутиться такой бесцеремонностью, но подумав

«Бог ее эту чертову куклу знает, как она среагирует на мой агрессивный тон» ответила: 

- Так с одним человеком.

- А о каком это изделии ты все время ему рассказывала.

- Так пустяки. – Миссис Фриш увела разговор в другую сторону. – Кстати, 

дорогой, коль скоро ты угостил меня великолепным завтраком. Я в свою очередь хочу угостить тебя обедом.

- И что ты собираешься приготовить, любимая?       

 - Ничего. Я собираюсь пригласить тебя в ресторан, дорогой.

- Что такое ресторан?

- Ресторан? Зачем объяснять, когда ты скоро узнаешь. Там готовят прекрасные обеды!

Миссис Фриш не имела ни малейшего представления, в какой ресторан она повезет свое ожившее изделие, но одно она знала точно, в Роялвиль она вернется без него.  

- Но ведь мы только что позавтракали, дорогая.

- Пока мы доедем до этого ресторана, то уверяю тебя, мы проголодаемся.

- Может, все-таки останемся дома, милая? 

- Нет, дорогой, мы поедем.

- Что же, чего хочет женщина того хочет и Бог…

 

 Но прежде мы должны заказать тебе кое-что из одежды.

Хозяйка апартаментов позвонила в магазин готовой одежды «Браун». Не прошло и пятнадцати минут, как  юркий и улыбчивый курьер доставил в квартиру: джинсы, майку и кроссовки.

- Ну, вот ты, кажется, одет. Миссис Фриш протянула изделию сверток.

 Миссис Фриш вышла в туалетную комнату. Быстро сделала макияж. Взглянула на свое отражение и, оставшись довольной, фыркнула наподобие Николая Ивановича Ежигода. «Фру» Вышла в прихожую, где ее уже ждало готовое изделие. Оглядев, его с головы до ног, хозяйка довольно фрукнула и вызвала лиф, который прибыл непосредственно  в квартиру. Вместе с «чертовой куклой» спустилась в гараж. Села за руль своего кабриолета. Изделие усадило, крепко пристегнув его ремнем безопасности, чтобы не прикасался к хозяйке, на заднее сиденье. Включила зажигание и выехала из гаража на залитую солнцем улицу. От солнца, голубого неба, тепла и раздувающего волосы ветра миссис Фриш почувствовала себя более-менее в безопасности. Она включила, что называется, на всю катушку передающую «Classic Rock» радиостанцию и невпопад подпевая исполнителям, выехала на скоростную дорогу.  Всю дорогу изделие крутило головой с интересом рассматривая мелькающие перед ним пейзажи и перекрикивая режуще – колотые звуки хард аккордов пыталось объясниться миссис Фриш в любви.

Примерно через полтора часа езды миссис Фриш открывала дверь, на которой размашистой латиницей было написано   «Ristorante Italiano» Зал был пуст и только за одним из столов сидел пожилой мужчина и импозантный моложавый господин.                                                              

 

                                                                Главпид 45 

 В громадном, из стекла и бетона, доме, но в необычайно маленькой комнате, даже можно сказать, комнатушке, на двухсекционном ZD- 837 с электроприводом столе, который предназначен для проведения массажа, мануальной терапии, косметологических процедур лежал генерал Николай Иванович Ежигода. Возле него крутились две славненькие девчушки азиатской наружности.

Одна из них, которую генерал называл «Чук», делала ему хиромассаж спины.

Вторая девушка, что звалась Н.И. Ежигодой «Геком» любовно мяла генеральские ступни.

Николай Иванович блаженствовал, издавал свой коронный звук «фру- фру» и слегка по-утиному покрякивал.  А как же тут не крякать, и не фрукать? Массаж пяток – это вам не хухры мухры на сеновалах валять! Массаж ступней это ни с чем несравнимое удовольствие, даже секс меркнет перед этой процедурой, удовольствие, которое не только снимает усталость стоп, приводит мышцы ног и всего тела в тонус, но и уникальная релаксирующая процедура.  

Как же не наслаждаться, когда вы не с опасностью для жизни воруете колоски с колхозных полей, а лежите в комнатке,  в которой приятно пахнет восточными дымами.

В телесериале невозможно передать запах, поэтому оператору рекомендую снимать жадно хватающие приятные запахи ноздри Н.И. Ежигоды.

Как же не блаженствовать, скажите на милость, когда прямо перед вашим, уставленным яствами, столом, уютно расположился плазменный восьмидесяти двух дюймовый телевизор и по нему крутят вашу любимую комедию. В случае с генералом Ежигода – «Кавказская пленница»

На самом любимом месте комедии, когда генерал покрякивал, фрукал, смеялся, забрасывая в рот, то сладкую вишенку, то румяный персик, то кусочек ферганской медовой дыни в телевизоре раздался щелчок.

- А что б вас бесы покусали! - Ругнулся Николай Иванович. Подставил Чуку свои липкие пальцы. Девушка вытерла их благовонной салфеточкой, и генерал нажал кнопку на дистанционном пульте. И сию же минуту  вместо комических героев Балбеса, Бывалого и Труса на экране появилось сладко улыбающееся лицо консула В.Т. Поцелуйникова. 

- Здравия желаю Николай Иванович. – Восторженно поздоровался консул. – Рад видеть вас в добром здравии.

Николай Иванович сморщился, точно укололся об ершовые колючки и ответил: 

- Ну, что у тебя за манера такая, Виктор Тимофеевич, всегда ты не вовремя. То рыбалку мне испортил... теперь вот массажно- комедийный кайф к чертовой бабушке поломал. 

 

- Простите великодушно, Николай Иванович, это не я. – Пролепетал консул. - Это жизнь злодейка со своими  обстоятельствами ломает нам наслаждения. А ведь она, я имею в виду жизнь, для наслаждений то и придумана.  Разве не так, Николай Иванович? Но с другой стороны, смотрите, наслаждаешься ты, наслаждаешься, а потом бац подложат тебе свинью и ты, понимаешь, лежишь день-деньской и страдаешь! Отчего это так, Николай Иванович? Почему люди…  эти жалкие твари ищут наслаждений, а жизнь устраивают для  страданий? Но с другой стороны, вот вы мне ответьте, Николай Иванович. Вот, скажем, в чем смысл наслаждений? Страданий? А в чем смысл самой  жизни? Подумаешь так, покумекаешь и выходит, что нет у нее никакого смысла. Потому что живешь, понимаешь, дышишь, любишь, страдаешь, и вдруг бац! Сосулька с крыши хрясь тебе по балде. Бывает ведь – правильно я говорю, Николай Иванович? Вот ты только что был, а в следующий миг тебя уже и след простыл! Так что же это такая за жизнь, которую может прервать сущая безделица – ледышка какая-то, прости Господи. Ведь посвети на нее солнце, и она в пять минут исчезнет. Нет, Николай Иванович, тут что-то не так. Или вот, скажите на милость, чем измерить жизнь? Жирами, аминокислотами, белками…

- Какими белками! Причем ту белки!

Николай Иванович так возмутился, что вместо арбузной мякоти надкусил корку.

Скривился, метнул арбузный кусок в мусорное ведро, но попал не в него, а в дремлющего на мягком пуфике кота. Кот взвихрился под самый потолок, сделал замысловатый кульбит, опустился на лапы, и стремглав вылетел в соседнюю комнату.

 – Ты мать твою мне брось тут мне про белок херню пороть…   

- Не белками, Николай Иванович, - остановил возмущенного начальника Виктор Тимофеевич, - в смысле животными, такими знает, что по деревьям прыгают. Помните, как в школе изучали. Ель в лесу, под елью белка. Белка песенки поет и орешки всё грызет, а орешки не простые, всё скорлупки золотые, Ядра чистый изумруд слуги белку стерегут.

А белками - в том смысле, что протеинами, полипептидами или короче высокомолекулярные органические вещества, соединенные в цепочку…

- Какие на хрен цепочки? – Резко оборвал консула генерал Ежигода. – Совсем ты, брат, от безделья в своих заграницах очумел! Зовсiм сглызду съихав! Белки, какие-то, стрелки… Елки – моталки! Были у Наталки! Ты, мать твою, чего вообще плетешь, милый!? Ты ваще в своем уме? Думаешь, что говоришь? У доктора давно был?  Сходи к невропатологу, Виктор Тимофеевич, сходи, не дожидайся, пока я тебя осмотрю. Потому что после моего освидетельствования, может так сдаться, что поедешь ты, милый мой, из своего южного Роялвиля в северный Магадан, где сам как белка будешь у меня по деревьям скакать, кедровые орешки трудящимся с веток сшибать. Да, да… ты меня не перебивай. Будешь, как миленький лес валить и листья сухие курить, потому как  утомил ты меня своими историями до самой крайности. До последней невозможности.

Виктор Тимофеевич слегка обиженным тоном сказал:

- Николай Иванович, ну а как же в жизни без разговоров. Может в них-то в разговорах этих и есть этот самый, будь он неладен, смысл!? Я, конечно, могу доложить по бюрократической форме: взял, выполнил и так далее, но ведь хочется живого, человеческого общения, а не мертвых отчетов. Вот, мне, например, хочется знать, почему у вас все козырные тузы, а меня только всякая шваль на руках. Вы кости игральные бросите у вас вечно двенадцать, а у меня больше двух – никогда не ложится. Опять же в  рулетку вам всегда везет, как так? Отчего так? Как об этом узнать, как не в разговоре? Не в общении…   

- А я разве  против общения, Виктор Тимофеевич, - Примиряющим тоном сказал генерал. - Нет, брат, я не против разговоров, но разговоров по делу, по существу, а просто так языком молоть – этого я, прости, не люблю. Потому и козыри у меня всегда на руках, что я дело, прежде всего, блюду. Я за карты, брат ты мой, или, положим, за рулетку бросив дела, не сяду. Я как в той присказке. Сделал Коля дело - вот тогда и играй смело. Ты, Виктор Тимофеевич, говоришь много, суетишься опять же, не сосредотачиваешься на чем-то одном. Ты и о прикупе думаешь, и о том, как мне угодить, да где какую бабу за ягодицу ухватить, а карты и рулетки этого не любят. Они, внимательных, да глазастых любят… 

-Ой. - Вскрикнул Николай Иванович, и, обратившись к Геку, сурово произнес. – Ты, мать, того… этого… давай-ка как-то полегче, полюбовней массируй, а то я тебя за такие дела  в миг на ткацкую фабрику сошлю. Будешь там вместо пяток, понимаешь, бобины крутить. Поняла китайская твоя харя? Не хочешь на фабрику-то? По глазам твоим косым вижу, что не хочешь и правильно, кому охота на фабрике спину - то гнуть... Я тебя спрашиваю? 

Девушка виновато улыбнулась.

– Ишь, лыбиться она, как зять на поминках. Ты, давай, давай, работай, мни пятки-то, мни, родная. А ты, Виктор Иванович, давай калякай, но про дело, а как про дело закончишь так уж и про белок своих рассказывай. Вот мне там про изумруды понравилось! Что за изумруды? Где лежат? Но сначала, брат, дело.

Виктор Иванович хмыкнул, кивнул головой.

- Ты чего башкой мотаешь, Виктор Тимофеевич? – Поинтересовался генерал Ежигода. – Болит что - ли?

- Да, нет. – Ответил консул. – Все, слава Богу, в порядке. Только как же я про дело – то буду говорить при девицах этих самых?

- А так и говори, Виктор Тимофеевич, по-русски. Я то ваших Роялвильских языков не понимаю.

- Как же при них можно о таких вещах говорить, Николай Иванович?

- О каких таких вещах?

- Про куколок?

- Про каких таких куколок?

- Ну, как, тех самых, которых вы меня просили найти.

- Профессорских что - ли?

- Именно.

- И что?

- Что значит что?

- Да то и значит, нашел ты куколок этих?

- Да как же мне, Николай Иванович, о таких вещах, можно сказать, планетарного масштаба в присутствии каких-то, прости Господи, говорить-то.  

Н.И. Ежигода рассмеялся, скорее,  словно увидевший молоденькую кобылку жеребец, заржал и сквозь это здоровое ржание произнес:   

- Да ты  не боись, Виктор Тимофеевич, говори – они того…   все одно ни бельмеса по-нашему не понимают.

- Как же так? Ведь вы же только что с ней, именно, по-нашему и разговаривали.

- Ну, так я же с ней не разговаривал, а воспитывал. Розги, брат, они ведь в переводе не нуждаются. Так, что давай смело говори, а я послушаю. Раз уж комедию выключил.  Нашел ты куколок, Виктор Тимофеевич?

Поцелуйников виновато кашлянул и ответил уже упомянутым на этих страницах названием шлягера 70-х годов:

- И не то, что бы да, Николай Иванович, и не то, что нет.

-Это как понимать? – Поинтересовался генерал. – Поясни, Виктор Тимофеевич, что за да - нет. Так не бывает. Бывает только да – нашел я ваших кукол, господин генерал, и нет – не нашел я ваших куколок, Николай Иванович. Все остальное, дорогой мой, кручение мужским детородным органом.

Виктор Тимофеевич сморкнулся в платочек, что вышила для него (за консульские угощения) миссис Бекон и возразил:

- Позволю с вами не согласиться, Николай Иванович. Потому как жизнь гораздо сложнее категорий, да и нет. В ней масса всяческих оттенков. Посмотришь, вроде белое, приглядишься черное, а на самом деле не черное и не белое, а Бог знает какого колеру.

- Виктор Тимофеевич, я тебя подобру – поздоровому прошу. - Генерал заиграл желваками. – Кончай, брат, свой выкрутасы и говори нормальным языком.

- Так я и говорю, Николай Иванович, куколок я этих еще не взял, но доподлинно знаю, где они, что касается  профессора Крашевского, то этого супчика мы вот-вот возьмем. Даже не мы, а вы, Николай Иванович и вместе с куколками.  

- Как так?

- А так, Николай Иванович, где вы там и козыри! Дело в том, что через несколько дней вылетает наш профессор на Родину и незнает наш голубчик, что том же самолете Хасанчик отправляет и куколок, которых он у него похитил. Вот так-то, дорогой Николай Иванович. Там вы профессор и куколок его тепленьким и возьмете. Я же, Николай Иванович, прямо сейчас еду брать Златоустовских куколок.  Разрешите выполнять?

- Выполняй. - Приказал генерал и добавил дружеским тоном. – Выполняй, Виктор Тимофеевич. Но только давай условимся, звони мне только тогда, когда все будет в полном ажуре. Договорились?

- Так точно, господин генерал!

- Ну, вот и лады. Н.И. Ежигода нажал на кнопку телевизионного пульта и на экране вновь ожили комические герои.

                                                  Главпид 46

Погожим летним утром мистер Григ проснулся не как обычно от солнечного луча,  что всенепременно по утрам заглядывает в его спальню, а от непонятного шума. Мистер Григ открыл правый глаз, прислушался и, установив, что источник шума исходит из ванной комнаты, открыл второй глаз. Нужно было встать с кровати и идти проверить, кто хозяйничает в квартире, однако мистера Грига сковал такой жуткий липкий страх, что он не только встать, но и не мог, хоть ты его пытай, пошевелить ни единым членом. Хотя всего каких-то несколько часов назад работал он всеми членами так, что даже и слегка похрюкивал от наслаждений. Наконец совершив усилие даже, можно сказать, насилие над своей волей он осторожно, точно боясь наступить ею то ли на змею, то ли на пресмыкающиеся, а может даже и на кровожадную рептилию, опустил с кровати левую ногу и подцепил ею мягкий тапочек. Когда тапочек умостился на его вспотевшей от страха пятке, он с большим трудом оттолкнулся левым плечом от матраца и сел на кровать. Сунул правую ногу в покоившийся возле кресла тапочек. Потянулся, к висевшему на велюровом кокетливом стульчике,  шелковому в мелкую полоску, халату. Воткнул трясущиеся руки в его рукава. Встал и неуверенной в ритме танца летка – енька, шаг вперед и два назад, походкой направился в ванную. В прихожей он достал из сумки, что служит для удара из бункера с песком и носит название sand wedge, клюшку для гольфа и уже значительно уверенней направился к источнику шума. Дверь в ванную комнату была слегка приоткрыта и из нее доносилась песня на не понятном мистеру Григу языке. Судя по шипяще – свистящим звукам язык относился к славянской группе. Хозяин апартаментов рванул на себя входную дверь и с криком то ли «Вау» то ли «Бау» ворвался с клюшкой, что называется наперевес, в ванную комнату. Одернул занавеску и натуральнейшим манером обалдел. Нормальная в обычной жизни челюсть хозяина апартаментов, что называется, отвисла дальше некуда и возвращаться на место, как не пытался это сделать мистер Григ,  решительнейшим образом не желала. Еще бы! ведь под струями приятной теплой воды стояло изделие, которое накануне мистеру Григу привезли в коробке помеченной буквой «W» Изделие, с которым он еще несколько часов, мистер Григ напрягая, все свои члены, занимался, если это будет мне позволено сказать,  любовью или как говорят Роялвильцы сексом. Изделие, которое Григ, закончив акт: выключил, протер специальным раствором и уложил в ящик с пометкой  «W» стояло под душем, и, натирая себя дорогущим шампунем, что за большие деньги купил мистер Григ, напевала куплеты на иностранном языке. Изделие, заметив мистера Грига, мило улыбнулось и приятным, уносящим в область сексуальных фантазий, голосом (разговор пошел на родном языке мистера Грига, но я позволю себе, охраняя стилистику его перевести) сказало:

- Ах, это ты, милый, я видимо тебя разбудила. Извини, дорогой, я выйду через минутку, а ты пока приготовь завтрак. Ты не против?  

Мистер Григ натянуто улыбнулся, неопределенно качнул головой, нервно дернул левым плечом и, сказав короткое «Ок» вышел из ванной.  По дороге на кухню, не сон ли это?, он заглянул в ящик с пометкой «W» Пустой ящик свидетельствовал о том, что это самая что ни на есть дерзкая «reality». Мистер Григ недоуменно, мягко говоря, пожал плечами. Неспешно  спустился по винтовой лестнице на нижний этаж и открыл кухонную дверь. Завтрак мистера Грига обычно состоял из тарелки кукурузных, залитых обезжиренным молоком, хлопьев.

-Какой к черту завтрак. Вот еще новости. Не буду я готовить, Бог его знает кому. Нашли тоже повара. – Бубнил себе под нос мистер Григ, тем не менее, засыпая в тарелку хлопья и заливая их молоком. – Какие к чертям собачьим завтраки. Причем тут вообще завтраки, когда эта чертова кукла, обязана смирно лежать в ящике и дожидаться, когда я нажму кнопку «play»  И вообще как так могло произойти, что она того, вроде как ожила? Я действовал согласно инструкции. Включил, выключил, смазал, и на те вам, пожалуйста. В ванной комнате. В моей ванной, между прочим, моется, да еще приказывает мне приготовить завтрак, чистой воды машина!  Мистика, какая – та получается. Чертовщина чистой воды! Как так может быть, я вас спрашиваю!?

 К кому обращался с этим вопросом: тарелкам, ложкам, холодильнику, микроволновке, не понятно.

- Этого не может быть, потому что не может быть никогда!

Ответил он на свой вопрос. В эту же минуту на ум хозяину апартаментов пришла поэтическая строчка, а коль скоро она пришла ему на его родном языке, то мы позволим себе привести ее в оригинале «There are more things in heaven and earth, Horatio, Than are dreamt of in your philosophy»

Однако мистер Григ, как человек рационалистического и научного склада ума отверг эту мысль, что называется, с порога, а подумал следующее:

- Да нет тут ничего сверхъестественного, и мистическим ничем таким не пахнет. Просто изготовители что-то напутали в программе этой куклы. Нужно тотчас же позвонить и выяснить или пусть высылают новое изделие, или возвращают деньги. И немалые деньги!

Мистер Григ даже было направился к телефону, но тут в кухню вошло свежевымытое  изделие.

И хотя оно или она? Выглядел(а)о весьма аппетитно, ну уж куда аппетитней залитых молоком хлопьев и пахло от него приятными маслами, а не дешевым молоком, мистер Григ встретил изделие несколько суховато. Он даже слегка ругнул себя за это, он всегда относился к дамам с корректной приятностью, но, успокоившись, подумал:

- А как прикажете мне ее встречать с улыбкой и любовью!? Это как раз не тот случай.

Для этой цели, то есть встречать с улыбкой и цветами, я мог бы завести себе настоящую женщину. Но я этого категорически не хотел! Я не желаю, чтобы по моим апартаментам разгуливала и командовала мной, как каким нибудь псом, женская особь. Я всегда желал и искал женщину только для сексуальных услуг. Поэтому и купил это изделие. Пусть себе и не живое, но выглядящее как живое. Так сказать: включил, выключил, смазал. А тут на те вам! Ходит по квартире черт его знает, кто и еще извольте рассыпаться перед ним комплиментами и нежностями. Нет, так не пойдет. Сейчас перекушу и пойду звонить изготовителю. 

- Милый, а почему такой скромный завтрак. – Сунув свой слегка курносенький нос в тарелку, поинтересовалось изделие. – Нельзя ли чего нибудь существеннее, скажем, бекон с яичницей и чашечку кофе.

Мистер Григ хотел, было возмутиться, но, подумав, следующее, - «Черт его это изделие знает, как оно отреагирует на мое возмущение. Еще тюкнет, не дай Бог, чем нибудь тяжелым по голове и поминай, как звали. И главное никто и ни за что не найдет убийцу. А даже если и не найдут? Разве лицо, в некотором роде неодушевленное, можно наказывать? Конечно, нет. В лучшем случае размонтируют, разберут на части, но мне то от этого уже будет ни холодно ни жарко.  Поэтому нужно держаться в том ключе, которое эта кукла  предложила», - нежнейшим голосом произнес.

- Прости, милая, но хлопья с молоком это лучший в плане калорий завтрак. Но если ты очень хочешь, то я непременно приготовлю тебе глазунью с беконом. Одну мин…

- Нет, нет и нет. - Остановило хозяина квартиры изделие. – Я буду, есть то, что и ты милый. Тем более что ты абсолютно прав хлопья с молоком насыщают и при этом  помогают держать форму.   

Изделие подвинуло к себе тарелку и в отличие от активно уминающего, как говориться, за обе щеки мистера Грига принялась лениво гонять, напоминающие утлые лодочки, хлопья по молочному океану.

- Мистер Григ считал себя человеком либеральным, но, неглиже в котором расхаживала кукла его, мягко говоря, смущало. Хозяин квартиры не дай Бог вывести изделие из себя, осторожно сказал:

- Дорогая, я конечно, не против твоего девственного вида, но в комнате работает кондиционер… так можно и простудиться. Я бы порекомендовал тебе надеть на себе что-либо из одежды.

На что изделие целомудренным голоском ответило:

- Но у меня ничего нет, дорогой.

- Воспользуйся моим халатом, милая.

- Благодарю тебя, дорогой, это так трогательно.

Изделие поцеловало хозяина и вышло из кухни.

- Можно я надену твой красный халат. Донеслось из спальни.

- Разумеется. – Ответил хозяин, зачерпнув последнюю ложку  своего завтрака. Не успел он донести его до рта,  как в квартире зазвонил телефон. Хозяин апартаментов, оставив ложку в тарелку, встал и направился, было к телефонному аппарату, но его опередило выскочившее и спальни изделие:

- Сиди, милый, завтракай. Я подойду.

Мистер Григ согласно, а что было делать, не спорить же Бог его знает с кем, кивнул и остался доедать завтрак.

Он слышал, как изделие сняло трубку и своим милым голоском проворковало:

- Алло. Нет, это не мистер Григ. Неужели мой голос похож на голос мистера Грига.  У меня сопрано, а у него альт. Ха- ха! Дома? Не могу вам с уверенностью ответить на этот вопрос…. Может быть, а может, и нет. Как так? А так, что я, возможно, не заметила, когда он вышел. Одну секундочку. Я сейчас проверю. Keep the line please.

Изделие положило трубку на антикварный, времен позднего барокко, столик и, войдя на кухню, поинтересовалась:

- Милый, тебя зовут к телефону? Что мне сказать этому человеку?

- Кто этот человек?

- Некая миссис Вентли.

- Какой же она человек, она, во-первых, дама, а во-вторых, мой персональный адв…

- Так что ей сказать. - Не дав договорить мистеру Григу, поинтересовалось изделие. – Ты дома или нет? 

- Разумеется дома.

- Хорошо я так и скажу.

- Не нужно ничего говорить, - остановил изделие хозяин квартиры, - я сам подойду к телефону.

- Ок. Изделие мило улыбнулось.

Мистер Григ вытер салфеткой губы, отнес свою тарелку в раковину и направился к телефону.

- Я вас слушаю, миссис Вентли. – Сказал он, поднеся трубку к уху. – Извините, что задержал вас. Я завтракал.

- Добрый день, мистер Григ. Поздоровался с хозяином квартиры миссис Вентли -

 дама благоразумных лет с несколько, однако, детским лицом. – Ничего страшного. Война, как говориться, войной, а обед по расписанию. У меня к вам, если позволите,  несколько, но весьма важного характера слов, мистер Григ. Вы позволите мне их произнести? 

Адвокатесса щелкнула, отрезая сухую ветку цветущей чайной розы, садовыми ножницами. Миссис Вентли разговаривая с клиентом, одновременно возилась в своем прекрасном саду, что окружал ее восхитительный особнячок

- Разумеется, миссис Вентли, я весь во внимании.

Миссис Вентли перешла от куста чайной розы к клумбе с такими дивными цветами, что я даже затрудняюсь сказать, что бы не ошибиться, какое прозвание они носили. Хотя и росли они из одного корня, но один, например, имел цветок, половина которого состояла из красных  лепестков, другая имела цвет созревшего апельсина, третья цвета утреней зари, а четвертая такого цвета, что не поддается описанию. Другой цветок был похож, на какого морского гада атлантических глубин с расцветкой мухомора средней полосы России.  Третий напоминал чашу из темного стекла, из которой торчало нечто, да простит меня читатель, напоминающее гигантских размеров фаллос.

 

Миссис Вентли положила ножницы в корзину, взяла в руки небольшую лопатку и принялась взрыхлять, и одновременно разговаривать с м. Григом, клумбу с диковинными цветами. 

- Мистер Григ, я звоню вот по какому вопросу. Скажите, вы получали в последние дни некое изделие?

- Какое изделие. – Ушел от прямого ответа хозяин апартаментов. – Не понимаю. Разъясните, пожалуйста?

- Изделие. – Взяв в руки лейку, ответила миссис Вентли. – Как бы вам сказать несколько интимного свойства. Одним словом нечто электороно – биологическое. Что-то вроде человека.

- Какого такого человека?

- Я не сказала человека, мистер Григ. Я сказала вроде человека. Можно сказать, что и кукла. 

- Кукла? Зачем мне кукла, миссис Вентли. Я уже давно вышел из детского возраста, да и в детстве, нужно вам сказать, я не играл в куклы. Я предпочитал спортивные игры - мужского характера.

- Значит, вы ничего не получали?

- Нет, разумеется, нет.

- А позвольте вас спросить, с кем я только что разговаривала?

- Это моя домохозяйка, миссис Вентли. - Нагло соврал мистер Григ. – Ее зовут миссис Джеймс. 

- Вот как! Домохозяйка, с каких это пор?

- Со вчерашнего дня.

- Хм. Интересно. Интересно.

- Вы, что мне не верите. Вы, что хотите сказать, что это, как вы ее называете, кукла. Но, позвольте вам заметить, миссис Вентли, кукла не может разговаривать.

- Я же вам сказала, мистер Григ, что это не совсем кукла. И судя по тому, что мне сообщил весьма высокопоставленный информатор, она вполне может разговаривать.

- Пардон, мадам, вы только что сказали о некоем информаторе. Что это значит?

Миссис Вентли поставила на землю лейку, сняла перчатки, бросила их в корзину и направилась к дому.

- Информатор этот, мистер Григ, весьма влиятельная фигура не только в нашем городе, но и в правительстве. Понимаете меня, а если понимаете, то должны быть со мной предельно честны. Так вот этот информатор сообщил мне, что вы провезли на территорию страны вещь, мягко сказать, незаконную, а точнее запрещенную к ввозу в пределы нашей Родины.  Кроме того, источник сообщил мне, что изделие заряжено каким – то опасным вирусом и поэтому его нужно немедленно изъять и доставить в специальную лабораторию для последующего уничтожения. Поэтому я повторяю свой вопрос. Вы получали некое изделие, мистер Григ.

Хозяин роскошных апартаментов некоторое время «Вот почему оно заговорило, подумал мистер Григ» молчал, затем кашлянул, прочищая горло для разговора, и глухим голосом произнес:

- Да, я получал некоторое изделие, миссис Вентли.

- Прекрасно. – Сказала адвокатесса, входя в свой шикарный особняк. – С этого и нужно было начинить наш разговор, мистер Григ. И где же находится сейчас это изделие?

- Не знаю, миссис Вентли.

Адвокатесса вымола руки. Насухо вытерла их полотенцем.

 - А где же оно позвольте узнать?

- Не знаю, миссис Вентли.

- Вот как. – Миссис Ветнтли налила себе цветочного чая, который она каждодневно заваривала  из садовых цветов, откусила кусочек мятного, испеченного собственными руками, печенья. – А кто знает, дорогой мистер Григ?

- Не могу вам сказать, миссис Вентли. Я проснулся утром, а его нет. Я перерыл всю квартиру, но не нашел его. Видимо оно, я имею в виду, изделие – ушло.

- Не поняла. Как ушло? Куда ушло? Зачем ему уходить, оно же изделие.

- Это вы у меня спрашиваете, миссис Вентли?

- Кого же мне еще спрашивать, как не у вас, мистер Григ. - Скажите, продолжила после короткой паузы адвокатесса. - Вы обращались к дормену.

Последние слова адвокатессы вывели мистера Грига из себя. Он вспылил и грозно выкрикнул: 

- Да, вы в своем уме, миссис Вентли…

- Я бы попросила вас, - резко перебила клиента адвокатесса, - держать себя в рамках приличия, мистер Григ.

Хозяин квартиры поняв, что несколько перегнул палку, принялся извинять:

- Согласен, согласен, мадам, простите мою несдержанность, но поймите и вы меня. С каким вопросом я должен был обращаться к дормену. Скажите, любезный, не выходило – ли из моей квартиры электроно - биологическое изделие? Я полагаю, что в лучшем случае я бы сейчас разговаривал не с вами, а с психологом, а в худшем, с психиатром.

- Да. - Задумчиво произнесла адвокатесса, - Вы правы. Абсолютно правы. Ок, но где же, как вы думаете, гуляет это ваше изделие. Может быть, ваша домохозяйка что-то видела?

- Нет, миссис Вентли, она ничего не видела. Она пришла, когда изделие уже, увы, исчезло.

- Это очень плохо, мистер Григ.

- Что мадам?

- То, что изделие исчезло.

- Еще бы, - согласился мистер Григ, - я ведь заплатил за него огромные деньги.

 - Денег, конечно, жаль, но с другой стороны может быть это к лучшему.

- Что к лучшему, мадам.

- То, что оно ушло.

- Но мои деньги, мадам. Мои деньги ушли вместе с изделием. Кому я сейчас буду предъявлять претензии. Ведь я запл…

- Мистер Григ, сейчас вам нужно думать, как вам избежать претензии, которые могут предъявить вам выше государственные структуры. Полиция. Налоговая инспекция. Сан эпидемическая национальная служба. Их претензии могут обойтись вам в кругленькую сумму. 

- Неужели все так серьезно, мадам.

- Более чем, мистер Григ. Более чем, но вы не расстраивайтесь мы, что нибудь, тем более, что никакого изделия у вас нет, придумаем. 

- Скажите, миссис Вентли, а вдруг оно того, вернется.

- Кто?

- Изделие разумеется!

- Ах, ну да изделие. 

- Так, что же мне делать, если оно вдруг появиться?

Миссис Вентли достала из вазочки новое печенье и выпалила:

- В этом случае немедленно телефонируйте мне, мистер Григ, немедленно.

Я тут же приеду к вам.

- А позвольте узнать, мадам, мне его впускать в дом или оставить дожидаться вас на лестничной площадке.

Адвокатесса задумалась, сделала большой глоток чая, откусила печенье и, наконец, ответила:

- Нет, впускать его, я полагаю, не нужно. Скажите ему, чтобы оно подождало вас во дворе, что вы мол, сейчас одеваетесь, а как закончите, то тотчас же спуститесь не нему.

И тотчас же телефонируйте в мой офис, мистер Григ. Немедленно… 

- Хорошо, мадам, я так и поступлю.

-Ну, вот и прекрасно, мистер Григ. На этой оптимистической ноте мы, пожалуй, и закончим наш разговор.

- Благодарю вас за заботу, миссис Вентли.

- Ну, что вы это моя работа. До встречи, мистер Григ. Приятного вам дня.

- И вам, мадам. И еще раз извините меня за несдержанность.

- Ничего, мистер Григ, ничего. Я ведь понимаю ваше настроение. Встать и увидеть такое. Было изделие и вдруг пропало. Это не каждый выдержит.   

На этом разговор закончился. Миссис Вентли налила себе еще одну кружку чая и вытащила новую вазу с ментоловым печеньем, а мистер Григ вернулся на кухню и, улыбаясь, как китайская роза, что росла на клумбе сада миссис Вентли, сказал, обращаясь к изделию:

- Дорогая, я вижу, что мой завтрак тебе несколько не по душе, поэтому предлагаю поехать в один отличный ресторан и позавтракать, так сказать, от души и для души. Как ты на это смотришь?

 

Мистер Григ понятие не имел, в какой ресторан он повезет изделие, но одно он знал, точно, он отвезет изделие подальше от Роялвила и там оставит его на произвол судьбы.  

 

- Прекрасно! Ответило изделие, радостным возгласом. Я смотрю на это самым наипрекраснейшим образом! Разреши я тебя поцелую, милый.

Мистер Григ хотел, было улизнуть, а как бы поступили вы, узнав, что целующий вас человек заражен смертельным вирусом, но изделие, сделав быстрое ловкое движение, бросилось на шею мистеру Григу, и впилась в него губами так, что хозяин апартаментов  насилу оторвал его от себя.

- Прости, милая, - сказал, вырвавшись из объятий, мистер Григ. – Но мне нужно одеться.

Да, кстати, у тебя ведь из одежды, как я понимаю, ничего нет.

- Наверно нет. – Дернув плечиком, ответило изделие. – Впрочем, я не знаю.

- Я знаю. – Улыбнулся мистер Григ. – Что она у тебя скоро будет.

Хозяин апартаментов позвонил в магазин готовой одежды «Раунд» и через тридцать минут прехорошенькая курьерша доставила в квартиру: майку, джинсы, кроссовки.

- Ну, вот. Теперь ступай, одевайся. Хозяин указал изделию на ванную комнату. 

- Хорошо, милый.   

Мистер Григ же отправился в спальню.

«Нужно одеться, - рассждал мистер Григ, что твой агент Ми- 7, - весьма неприметно, чтобы меня никто не мог запомнить. На голову, непременно, шляпу с длинными полями. Хорошо бы загримироваться, но это вызовет подозрение у моего изделия. Ресторан нужно выбрать такой в котором меня никто не знает. Впрочем, в каком ресторане меня не знают? Не поеду же я, в самом деле, в Макдональдс! Ну, да ничего главное поехать, а дорога уж сама приведет куда нибудь, да приведет»

Мистер Григ вышел в зал, где его уже ждало изделие. Он вызвал лифт, который приехал прямехонько в апартаменты. Они с изделием вошли в кабину, спустились в гараж. Мистер Григ крутанул ключ зажигания, тут же заработал любимая мистером Григом джазовая радиостанция, автомобиль, приятно урча мотором, мягким плавным ходом, выкатил вначале во двор, затем на городскую дорогу, а с нее уже и на скоростную магистраль.

 

Всю дорогу до ресторана изделие крутилась (не давая  мистеру Григу сосредоточиться на музыке) на сиденье, провожая вздохами и ахами мелькающее за окном пейзажи, и несколько раз как он не сопротивлялся, изделие впивалось ему в губы. Наконец машина остановилась на стоянке возле ресторана на стекле, которого было крупной латиницей написано ««Ristorante Italiano»

 Мистер Григ закрыл авто и вошел в помещение. В ресторане было, что обрадовало митера Грига, немноголюдно.

За стойкой дремлющий бармен, а за столиком у окна маловыразительная дама с весьма приятным молодым человеком.

                                                Главпид 47     

  Читатель уже очевидно забыл о Михаиле Анатольевиче Белобродском: работнике консульства, грозного вида молодом человеке, встречавшего в начале литсериала профессора Крашевского и  его ассистентов в Роялвильском аэропорту. Все эти дни, пока профессор окучивал свои делишки, Михаил Анатольевич занимался консульскими процессами что-то подписывал, кого-то оформлял, куда–то звонил, кто-то звонил ему – обычная рутинная работа. Но как только его шеф Виктор Тимофеевич Поцелуйников получил приказ от Н.И. Ежигоды,  задержать профессорские изделия, жизнь М.А. Белобродского кардинально изменилась.

- Так, Миша. – Сказал, вызвав к себе Михаила Анатольевича, консул. – Хватит заниматься чепухой и приниматься за работу.

- Что за работа, Виктор Тимофеевич.

 - Важного государственного значения, Мишенька! Важнейшего, я бы сказал…

- Конкретней - можно?

На стол легки фотографии миссис Фриш и мистера Грига.

- Нужно заняться вот этими субъектами.

Михаил Анатольевич взял в руки, но почему–то головами вниз, фотографии, и поинтересовался:

- Дозвольте, Виктор Тимофеевич, поинтересоваться, что именно от меня требуется. Я имею в виду: проверить, проследить, завербовать этих так называемых субъектов?

- Последнее из названых тобой делать не следует, а вот первых два реализовать. – Ответил консул. – И проверить и проследить и задержать…

- Двоих задержать. – Белобродский подвинул фотографии своему шефу. – И к какому числу...

- Прежде всего, Миша, не нужно бежать быстрее паровоза или, проще говоря, лезть на наперед батьки в пекло, а нужно внимательно слушать, что тебе говорит твой непосредственный начальник, и только выслушав его, следует обратиться к нему с вопросом. Понятно это тебе, Миша?

- Так точно, господин консул.

- Ну, вот и отлично. Теперь слушай внимательно и запоминай. Пред тобой фотографии людей в руки, которых попало достояние нашей Родины. Понимаешь – ли ты, что такое достояние Родины.

- Не извольте сомневаться, Виктор Тимофеевич, все как есть понимаю!

- Вот и отлично, Мишенька, вот и замечательно. Ну, а коль тебе понятно, то изволь выполнять. 

- Есть. - Отчеканил Белобородов и тут же поинтересовался. – Можно вопрос, господин консул.

- Слушаю тебя.

- Позвольте узнать, Виктор Тимофеевич, что это за достояние такое, мелкое какое, или крупное?

Виктор Тимофеевич задумался и вскоре несколько туманно ответил:

- Это как посмотреть Миша. С одной стороны вроде и мелкое, а с другой как бы и крупное.

- И что ж это такое?

- Куклы, дорогой мой, куклы.

- Матрешки что -  ли какие из госхрана похищенные?

- Нет, Михаил Анатольевич, бери выше! Это не совсем куклы, а вроде как люди, но с другой стороны и не люди.

- Клоны что - ли?

- О, да ты я смотрю подкованный у нас, Михаил Анатольевич, про клонов знаешь.

 - Кто ж про них не знает, Виктор Тимофеевич, что ни кино то про клонов, а что не про клонов, так про трансформеров.  Только я вам так скажу, господин консул, туфта это все, развод чистой воды и лапша на уши. Никаких таких клонов нет и быть не может. Лет через сто наши потомки над нами смеяться будут…

- Прямо уж так и смеяться. - Перебил подчиненного консул Поцелуйников. – По-твоему все это выдумки и клонов никаких нет и быть не может?

- Конечно, не может…

- Ну и хорошо, что не может. – Приветливо улыбнулся консул. – Мне все меньше тебе объяснять придется. Одним словом так, Миша, твоя задача установить наблюдение за квартирами обозначенных господ и в ближайшее время, желательно часы, изделия, которые находится у них в квартирах. У миссис Фриш мужчина, а мистера Грига  женщина - изъять и доставить в консульство. Сделать это нужно тихо, я бы сказал, изящно. Разумеется, без шума, пыли и отпечатков пальцев. Возьмешь пару своих, хватит им уже по шифровальным подвалам ошиваться, работничков и вперед на выполнение задания. Понятно?

- Так точно, господин консул.

- Так точно, господин консул. – Передразнил его Виктор Тимофеевич. – Тебе всегда понятно, а как на дело пойдешь, то непременно наследишь после себя как последняя свинья. Смотри у меня, Миша, не дай Бог, ты и в этот раз засветишься. Уж тогда, брат, не взыщи! Получишь ты у меня по самые не хочу. Конкретно тебе обещаю, что все отпущенные тебе природой годы будешь ты, милый мой,  трудящимся кедровые шишки с веток сшибать и сушеные листья курить. Уразумел?

- Так точно, господин консул.

- Ну, а коль уразумел, то руки в ноги и вперед на выполнение задания.   

- Не руки в ноги, а ноги в руки вообще-то, Виктор Тимофеевич.

- Запомни, Миша, как начальник сказал, так подчиненный и обязан выполнить. Сказал он руки в ноги - значит так и нужно. Понятно?

- Так точно.

- Ну, коль понятно, то руки в ноги и вперед на выполнение задания.  

- Есть!

Михаил Анатольевич чеканным шагом направился к двери, и уже закрывая ее за собой, спросил:

- Виктор Тимофеевич, а изъять - это нужно понимать, как украсть?

 - Это нужно понимать, как доставить ко мне в кабинет в ближайшее время.

- Ясно. – М.А. Белобродов закрыл за собой дверь главы консульского отдела г. Роялвиля.

Михаил Анатольевич придя к себе в кабинет, немедленно, позвонил и вскоре к нему в кабинет явились два (похожих друг на друга как две двадцатидолларовые купюры) статных молодца.

- Добрый день, ребятки. – Дружески поздоровался с ними Михаил Анатольевич. – Проходите милые, садитесь.

Молодцы присели на указанные М.А. Белобродским стулья.

- Кофе, чай не предлагаю потому, как знаю, натрескались вы уже этих напитков с шифровальщицами по самые гланды. Засиделись, вы хлопцы! Ох, по глазам вашим сонным вижу, устали вы уже пялиться на компьютерных шалав, да в бродилки бродить.  Пора, друзья мои, браться вам за настоящее живое дело! Правильно я, Гена, говорю?

Молодой человек, которого Белобродский назвал Генной, улыбнулся и ответил:

- Правильно, Михаил Анатольевич! Пора. Ярослав вон тоже. – Гена кивнул на своего напарника. – Мне все уши прожужжал. Чего это мы все в подвале сидим, да с бабами лясы точим. Чай кофе распиваем!  Когда уже нас Михаил Анатольевич, на настоящее дело пошлет, а дело – то вот оно нас в кабинете дожидается!

- Ох, врешь ты, Гена, ох пули льешь. Вам куда приятней по порно сайтам, яко волки голодные рыскать, чем дела настоящие делать.

- Зачем обижаете, Михаил Анатольевич. – Вступил в разговор Ярослав. – На что нам это порно. Мы же с Геной не тенейджеры какие – нибудь обеспокоенные. Мы люди взрослые. Понимаем что к чему.

- Понимают они. Вы, милые мои, понимаете, когда в туалете свои причиндалы вынимаете, а в остальном…

Так короче, хватит языки пустыми разговорами мозолить. Дело нужно делать, а оно у нас не простое, а великое! Поручено нам с вами, родные мои, ни много ни мало достояние Родины вызволять. Это вам не…

- Что за достояние, Михаил Анатольевич, такое…

- Ты, Ярик. – М. А. Белобородский позволил себе, не велика птица, укоротить имя подчиненного.  - Не лезь наперед всех в коровью лепешку, а выслушай вначале, что тебе твой непосредственный начальник, а уж потом вопросы задавай. Догоняешь?

- Так точно.

- А тебе, Гена, понятно.

- Само собой, Михаил Анатольевич.

- Вот и чудно. Вот и ладно, а теперь ухи навострили и внимательно слушаем.  Вот этих господ.  - Михаил Анатольевич бросил на стол фото и адрес миссис Фриш и мистера Грига. – Немедленно ставим в разработку. Точнее вы устанавливаете, а я вас курирую,  за ними круглосуточное наблюдение и при удобном случае изымаете объекты… вот у этой бабы. - Белобродский ткнул пальцем в фото миссис Фриш. – Куклу мужика, а у мужика. - Михаил Анатольевич кивнул на фото мистера Грига. – Куклу бабу. Понятно?

- Никак нет, Михаил Анатольевич.

- Что именно тебе не понятно?

- У бабы мужика у мужика бабу. Как-то мудрено. Можно попроще.

- Да уж куда проще, Гена. Чего проще-то, милый! Повторяю еще раз для тугодумов. В апартаментах этих господ вы должны забрать изделия. Но изделия эти на самом деле куклы, но и не совсем куклы, они вроде людей, но и не люди.

- Клоны что - ли?

- Ну, вот видишь, Гена, мне втюхиваешь, что не въезжаешь, а сам в теме.  Вот именно клонов, друг мой, вы и должны из апартаментов изъять и доставить в консульство. И главное сделать все нужно интеллигентно, руки никому не ломать, челюсти не сворачивать, а то я вас костоломов знаю, вам волю дай, так  вы и хозяев искалечите и изделия поломаете. Сделать все крайне тихо чтобы, как говориться, комар носа не подточил. Понятно объясняю?

- Понятно. – Поспешил заверить начальника Ярослав. – Чего ж тут сложного.

- Раз понятно, тогда сверим часы.

Гена с Ярославов подкрутили стрелки.

- Ну, а теперь, милые,  взяли фотографии, получили необходимые приборы, инструменты, машину и вперед на объект. Докладывать мне через каждых полчаса.

- Есть.

Подчиненные, по-рачьи пятясь, исчезли за дверью.

Михаил Анатольевич, как только Гена с Ярославом оставили кабинет, переместился в маленькую интимную комнатушку, где у него находился всегда включенный лоттоп, и предался  с компьютерными проказницами страстным рукоблудием.

Бог его знает, сколько он просидел в комнатушке, ведь  влюбленные, а Михаил Анатольевич был безмерно влюблен в своих красавиц, часов не наблюдают.

Одним словом в реальность М.А. Белобродского вернул телефонный звонок.

Белобродский оторвался от белокуро – грудастой красавицы и нажал кнопку Talk

-Михаил Анатольевич, это Гена.

- Внимательно тебя, Гена.

- Михаил Анатольевич, объекты с изделиями  только что покинули свои апартаменты, какие буду ваши распоряжения. Оставаться на месте или следовать за ними.

- Никаких оставаться. - Крикнул в трубку Белобродский. – Следуйте за ними, но оставаясь при этом  незамеченными для объектов. Понятно вам?

- Так точно.

- И все время держите меня в курсе.

- Есть.

Связь оборвалась. М.А. Белобродский вновь устремил свой взгляд  в белокоро-грудостое изящество и вновь исчез из реальности.

- А что б с вас москиты всю кровь повысосали! – Ругнулся Михаил Александрович, поднимая пляшущий на столе телефон. – Ну, чего барабаните?

- Как чего, Михаил Александрович, вы же сами приказали.

- Приказал, повелел. Чего у вас там, рассказывайте.

- Интересное у нас тут дело нарисовалось, Михаил Александрович, сопроводили мы объекты с их изделиями до ресторана… и прикиньте оба поехали в один и тот же ресторан. Посидели они там наверно с полчасика, а потом объекты вышли и пропали.

- Как пропали?

- Не знаю, Ярик пошел за ними и увидел, что они уезжают. Он у меня по мобиле спросил, что делать. Я ему дал команду сопровождать.

- Кого сопровождать их же двое? Как же он сможет двоих сразу сопровождать? Ты, почему с ним не поехал?

- А кукол.

- Что кукол?

- Кукол, говорю, кто бы пас.

Белобросдский задумался, Гена был прав, а быть неправым Михаил Александрович не любил:

- И как же ты их там пасешь. Нажрался уже, небось, даже через трубку алкоголь чую.

- Да, вы, что, Михаил Анатольевич,- Возмутился Гена. - Как можно. Разве я не понимаю, что к чему. Нажрался. Скажите тоже!

- Ну, ладно, ладно. - Примирительно сказал Белобродский. – Не кипятись! Лучше доложи, где ты в реале находишься?

- Я в ресторане сижу, а рядом со мной эти самые куклы… ну точно люди, Михаил Анатольевич, вовек бы не догадался, что это куклы… натуральные люди. Девчонка так вообще отвал. Не знаю, что делать.

- Ты только смотри не начни, я тебя знаю, к ней приставать.

- Да не извольте беспокоиться, Михаил Анатольевич, я безалкогольное пиво не пью и на резиновых баб не западаю.

- Ты, там давай болтай поменьше все-таки люди вокруг. Далеко этот ресторан?

- Тридцать минут в северном направлении. Город Эйпелвуд.

- Ясно. – Выдохнул Белобродский. – Закажи себе чего нибудь безалкогольное и сиди тихо, я сейчас приеду.  

Михаил Анатольевич, бегом спустился в гараж сел в фешенебельный Бьюик и через полчаса минут у ресторана, на окнах которого  размашистой латиницей было начертано  «Ristorante Italiano»

Белобродский вошел помещенье и увидел Гену, а рядом с ним двух симпатичных молодых людей.

- Где они? – Спросил Белобродский.

- Кто?

- Ну, куклы эти?

- Так вот же они. - Гена указал на симпатичных молодых людей.

- Да иди ты! - Негромко воскликнул Белобродский. – Ты откуда знаешь?

-Что?

- Что это куклы?

- Так я же проверил.

- Я же тебе, говорил, - Михаил Анатольевич бросил недовольный взгляд на подчиненного, - не приставать к ней.

- А я и не приставал. Я их от самого дома вел.

- Вел, то вел, но кто тебе сказал, что это куклы?

- А кто же это еще?

- Я откуда знаю. Может куклы эти в квартире остались. Вы проверили квартиру, когда объекты уехали?

- Как же мы могли проверить, когда вы нам отдали приказ немедленно их сопровождать. Да, куклы это, Михаил Анатольевич, даже и не сомневайтесь. Они же из квартиры с объектами  выходили. 

- Мало ли что выходили. Может они того - любовники их?

- Любовники и куклы это что-то многовато выходит, Михаил Анатольевич.

- Куклы говоришь, а смотри, как они мило беседуют. Откуда они друг – друга знают куклы эти твои? 

- Да они только что познакомились. Я сам видел. Они минут десять отдельно посидели, а потом мужик к девушке подсел слово за слово… 

- Слово за слово, хреном по столу, да как же куклы могут разговаривать?

- Это мне, увы, неведомо Михаил Анатольевич. Мне приказано было проследить, я проследил, а уж дальше вы решайте.

- Ладно. Посиди тут пока.

 Белобродский достал телефон. Вышел из ресторана. Набрал номер.

- Виктор Тимофеевич, Белобродский на линии. Что вы говорите? Нет. Задержать я их не задержал, но плотно держу на крючке. Тут у нас вот какое дело…

Михаил Анатольевич рассказал консулы, то, что ему поведал Гена. – Мои ребята утверждают, что объекты вышли из квартиры с изделиями, но точно я вам сказать не могу изделия это или нет. Потому что квартиры после их отъезда ребятки не проверили. Ну, так получилось. Ну, что всегда, что всегда. Да не всегда, Виктор Тимофеевич, а только сегодня. Что вы говорите?  Переспрашиваю, да потому что сигнал плохо идет. Как вам сказать. На вид - обычные люди. Разговаривают, смеются. Разве же куклы могут смеяться и разговаривать? Могут, говорите. Откуда же мне знать, я же их вживую никогда не видел. Вы не в курсе, как они выглядят?

Наступила пауза, Виктор Тимофеевич, так и не придумав, как выглядят куклы, поинтересовался. 

- Ты где?

- Да тут недалеко. Тридцать минут в северном направлении Эйпелвуд. В итальянском ресторане.

- Это который в тамошней плазе находиться?

- Именно там.

- Хорошо. Ждите меня там, но я тебя убедительно прошу, Миша, сидите со своим пареньком тихо и не трепите языками. Хозяин этого ресторана прекрасно говорит по- нашему.

- Да вы что!

- Не что, а точно. Десять лет в наших лагерях оттрубил! Так, что жди. И вот еще, что, милый. Я когда буду подъезжать к ресторану, тебе звякну, узнать, что к чему. Поэтому не отключай мобильник, будь на связи.

- Слушаюсь, Виктор Тимофеевич.

В трубке раздались короткие гудки. Белобродский спрятал телефон в карман и вернулся в ресторанный зал.     

 

                                                          Главпид 48

Эйпелвуд, а именно в нем находился «Ristorante Italiano» был маленьким,  скучным, (однако же, и не лишенным самобытной романтики) провинциальным заокеанским городком. Жилые и муниципально – промышленные строения его несли на себе, можно сказать, даже некий отпечаток претензий, а некоторые так и вовсе притязаний.  Имели возле своих окон и входных дверей небольшие цветники, аккуратно стриженые (обсаженные кустарником) газоны, а на заднем дворе непременный  яблоневый, вот отчего город носил название Эйпелвуд, сад. Весной в пору цветения, с высоты птичьего полета, Эйпелвуд казался  залитым пожарной пеной.  

Главная, неширокая (носившая название, какого- то городского деятеля минувшей славной эпохи яблочной торговли) городская, улица, тянулась через весь Эйпелвуд и обрывалась на опушке живописного, который почему–то считался городским парком, леса. Какой только дичи не бегало, не прыгало, не ползало, не порхало по его дорожкам, полянкам, чащобам и прочим оврагам и ложбинкам. Водился тут и саблезубый волк, и бурый медведь грызли, и длинноногий серый заяц, и размашисто-рогатый лось и даже, говорят, бродила по его чащобе парочка снежных людей. Одним словом обычный для провинциального заокеанского города набор, служащий для зазыва, одичавшего в своих бетонных джунглях, мегаполисного жителя.

Главной туристической приманкой города Эйпелвуд было огромное, крупно - лиственное многовековое дерево такой породы, что ни один ботаник не мог установить ни его названия, ни происхождения. В каком другом городе, его просто назвали бы big tree и дело с концом. Жители же Эйпелвуда, не смотри, что заспанные и зажиревшие, а смикители что к чему и прозвали его денежным деревом.

Мол, всякий, говорили они, кто положит листок этого дерева в свой бумажник, непременно, станет богачом. Мегаполисный турист клевал на эту наживку и пер в Эйпелвуд, что называется, валом. Хотя листья были такими огромными, что ни в один кошелек их запихнуть целиком не представлялось возможным – это раз. Второе то, что листья были покрыты клейкой субстанцией издающей к тому же такой, запах, описать который не возьмешься даже и в неприличной (не говоря уже о читателях литературного произведения) компании. Короче запах был, мягко говоря, нехорошим.  

Третье - листья на дереве росли только на самой верхушке, и достать их оттуда было весьма проблематично. Конечно самые ловкие, смекалистые и проворные вполне бы достигли вершины, но дерево круглосуточно, как памятник природы, тщательнейшим образом охранялось. Правда, постоять возле дерева уже гарантировало путевку в богатую и роскошную жизнь!

Самое же настоящее, без обиняков, столпотворение начиналось в период, когда дерево сбрасывало листву, желающих получить заветный листок было так много, а листьев так мало, что на всех их  категорически не хватало. В связи с этим стала процветать, которая мешала  реальным деньгам осесть в городской казне, спекуляция опавшими и даже, что греха таить, не принадлежащими денежному дереву, листьями.  

Видя такое дело «отцы города» наладили их производство на небольшом, что построили на скорую руку, химическом заводе. Теперь со спекуляцией покончено листьев, а выходят они качественными и со стойким естественным  запахом, хватает на всех и даже с небольшим запасом.

Автор забыл сообщить еще кое-что и поэтому спешит исправить свой грешок.

Дело в том, что денежное дерево пускает листву, когда другие деревья уже подумывают их сбрасывать, а сбрасывает так рано, что, кажется, будто бы оно заболело и подлежит немедленному спиливанию.

Охранные рабочие не пропускают начало листопада денежного дерева (первые опавшие листья особенно ценятся туристами) и всегда цепким взглядом провожают упавший лист, чтобы немедленно его поднять и продать за недурственные деньги.

Но в то утро (в котором разворачиваются события литсериала) они пропустили падение первого листа, а даже если бы и увидели, то вряд - ли могли бы его поймать. Уж больно был мощным в то утро ветер. Можно сказать, ураганным. Он легко оторвал первый лист и поднял, не смотря на его огромный размер, так высоко в небо, что с земли его невозможно было разглядеть и в самый мощный бинокль. Ветер, подняв лист к небесам, показал ему  огромное, похожее (с высоты птичьего полета) на слезу, озеро. Это еще одна достопримечательность (о которой автор не сообщил читателю) города. Озеро города Эйпелвуд такое огромное, что как ты гляди, на какое самое высокое дерево для этой цели не влезь, а другого берега смотри не смотри, вовек не увидишь. Не озеро, а настоящее море! Водиться тут и золотая форель, и прожорливый окунь, и многопудовые сомы и даже нечто похожее на Лохнесское чудовище...

Лист, пролетев озеро, направился к Эйпелвуду.  Над городом (похожим с высоты на равносторонний квадрат) ветер стал стихать и вскоре мягко опустил лист на проезжую часть тихой безлюдной городской улицы.

В то самое время, когда лист крепко - накрепко прилип своей клейкой субстанцией к асфальту дороги, консул Поцелуйников в отличнейшем расположении духа и мыслью о том, - «… если удастся взять кукол, то Николай Иванович не обойдет меня своим вниманием. Кто знает, может на самый верх забросит. В столицу на министерскую должность», спустился в гараж.

Есть такая Роялвильская пословица, которая  в оригинале звучит так «Every dog has his day»  Виктор Тимофеевич сегодня как раз и имел такой «его» день.

В гараже консул пробежал взглядом по автомобильному ряду. Выбрал в нем спортивный двухместный коллекционный английский  автомобиль АС Соbra.  Взял у гаражиста ключ. Любовно прошелся ладонью по холодному автомобильному корпусу, открыл дверь и забрался в пахнущий кожей и парфюмом фирмы «Boss» салон. Включив зажигание, Виктор Тимофеевич стремительно вылетел из сумрачного гаража на яркий Божий свет и резво, благо дипломатический номер позволял, полетел по городским улицам. Автомобиль, как того ожидал и надеялся В.Т. Поцелуйников, не произвел особого впечатления на жителей Роялвиля. Только у светофора, на котором в очередной раз затормозил консул, один нетрезвый клошар, а по-нашему бомж, спросил у своего приятеля такого же, как и он бомжа: 

- А как думаешь, Джон, выжмет такая машина сто пятьдесят?

- Сто пятьдесят легко!

- А двести даст?

- Без проблем.

- То есть ты хочешь сказать, что легко?

- Легко не легко, но нетяжело даст.

- Да. – Тот, который спрашивал Джона, по имени Пол, почесал давно немытую шевелюру и поинтересовался. – А двести пятьдесят?

- Двести пятьдесят даст, но взлетит.

- Скажи, Джон, – задал новый вопрос любопытный Пол, - а у нас есть с тобой на двести пятьдесят?

- На двести пятьдесят нет.

- А на сколько есть?

- На галонн пива.

- Ну, что ж пиво тоже неплохо.

Клошары, как только зажегся их зеленый свет, и исчезла консульская «Cobra» пересекли дорогу и направились в небольшой магазинчик, торгующий дешевым алкоголем...         

 

Сидя в ресторане «Ristorante Italiano» Михаил Анатольевич Белобродский, что тебе самый настоящий Цицерон, занимался сразу несколькими делами: пил кофе, листал местную газетку, краем уха слушал телевизионные новости и следил за парочкой. Секретарь уже все прочитал, выпил, прослушал, а парочка все сидела и о чем–то шушукалась за своим столиком.

«О чем эти куклы могут, вообще, шушукаться и главное чем они это делают. – Размышлял, глядя на парочку, М.А. Белобродский.  - Они же куклы! А куклы и умеют только  что выговаривать, и то только когда их качаешь, да и то по слогам – ма - ма, ма - ма. Чудно, право, слово. Вот до чего наука дошла. Скоро эти куклы нормальных людей вытеснят.  Да уже и вытеснили. Я с картинками виртуальными, потому что бабу нормальную уже не найти, живу, а баба эта с куклой в постели кувыркается. Кстати, а с какого бодуна она свою куклу здесь оставила и куда сама делась? А мужик? Он, что тоже свою куколку оставил.  Да, как же можно. Они ведь, поди, эти игрушки огромных денег стоят. Нет тут что-то явно не то! Ой, что-то напутали мои орлы. Я так думаю, бросили наблюдение, а кому охота сиднем сидеть и помчались, Бог его знает за кем. Можно сказать, за ветром в поле, а настоящие изделия остались на объектах!  Теперь и отсюда уперлись, а ты Михаил Анатольевич сиди тут хрен знает, сколько и глазей на эту парочку. Вот вернусь в консульство. Вот уж вставлю я им пистона…»

Михаил Анатольевич чтобы развеять одолевшую им скуку, закрыл глаза и взялся фантазировать  на (свистели розги, скрипели металлические цепи, ревмя ревела стародавняя дыба) тему, как и где он будет вставлять «пистона» своим подчиненным, а потом уже оторвется, ну это когда закончит экзекуцию своих подчиненных, с виртуальными красавицами. Когда Михаил Анатольевич открыл свои вежды, то никаких кукол за столом уже не было.      

   Белобродский немедленно рассчитался и с мыслью «только бы не упустить – съест меня шеф за эту парочку с потрохами» выскочил из ресторана. Худшие надежды Михаила Анатольевича не оправдались и потроха его шефу на обед, как бы он этого тот не хотел, не достанутся, ибо парочка никуда не пропала, а медленно шла по дороге идущей по периметру Plazza. Белобродский в два, а они  у секретаря посольства, можно сказать аршинные, шага настиг парочку и приклеился к ней, что твой банный лист до срамного  места. Теперь уж куда странная парочка туда и Белобородский. Вскоре ему даже стало казаться, что куда он туда и парочка.  Минут через десять секретарь посольства набрал номер телефона своего шефа.

- Да, - сказал, включив связь, консул Поцелуйников, - слушаю тебя внимательно, Миша.

- Простите, Виктор Тимофеевич… я помню, что вы должны мне сами позвонить, но тут такое, понимаете, дело, короче, куклы наши вышли из ресторана и направляются в неизвестном направлении, а я за ними.

- Как это в неизвестном, Миша? Коль ты за ними следуешь, стало быть, ты на верном пути.

- Да как же я на нужном пути, Виктор Тимофеевич, когда я впервые в этом городе!? 

- Какая разница первый или сотый. Ты следуй за ними и вся недолга.

- А как они остановятся?

-  Так и ты остановись.

- А если они в дом войдут?

- Так остановись возле этого дома.

- Но я же не могу возле него… того…  Короче, это хрен знает, сколько возле него нужно будет топтаться?

- Сколько нужно, столько и будешь стоять. Ты за это зарплату получаешь. Тем паче, что скоро я к тебе подъеду.

- Как же вы меня найдете, Виктор Тимофеевич?

- Ты у меня, Мишенька, как маячок работаешь и точно мне свое местоположение указываешь.

Михаил Анатольевич поскреб (то, что он маячок это как-то не укладывалось в голове секретаря посольства) затылок и предложил:

- Слушайте, может мне пока их, Виктор Тимофеевич, того тюкнуть их по темечку и в кусты положить. Я как раз с ними мимо густого кустарника прохожу.

- Я тебе тюкну. Я тебе так тюкну, что ты у меня, что ты у меня надолго в кому впадешь, а когда очухаешься, то свету белому не обрадуешься. Понял меня?

- Так точно, Виктор Тимофеевич.

- Смотри у меня. Веди себя прилично. Внимания к себе не привлекай, я уже рядом.

 

Секретарь М. А. Белобродский остановился, выключил телефон. Проверил входящие звонки и sms сообщения, а когда оторвал глаза от экрана и перевел их на улицу, то порученных ему, куколок не увидел. Михаил Анатольевич сделал свой гигантский шаг, но, делая, второй он услышал резкий скрип тормозов, затем тупой удар и чей-то вскрик…

Сердце у Михаила Анатольевича сжалось. Он вдруг понял, что такое обладать шестым чувством, ибо он точно знал, что когда завернет на угол, то увидит вверенных ему кукол раздавленных автомобилем.  Секретарь М. А. Белобродский не ошибся, не подвело, будь оно не ладно, открывшееся у него шестое чувство. Поскольку, свернув за поворот, он  точно увидел страшную картину. Она представляла следующее 1.Врезавшийся в бетонный столб автомобиль своего шефа. 2. Разломанные на куски изделия профессора Златоуста. 3. Внутренности изделий, которые представляли собой не кишечник, печень, сердце и разные там почки с легкими, а микроплаты, чипы и мерцающие, словно пульсирующие сердца, лампочки.

Михаил Анатольевич подбежал к шефу. Бледный Виктор Тимофеевич сидел в автомобиле и, глядя  на бетонный стол, в который въехала его красавица «Cobra», твердил одно слово, и слово это было:

- Лист. Лист. Лист.

Михаил Анатольевич тряхнул шефа за плечо и спросил:

- Виктор Тимофеевич, тут дело хуже. Вы разломали объекты моего наблюдения. А вы лист. Причем тут лист? И что за лист?

- Да такой, понимаешь, огромный лист на дороге лежал, ну я слегка тормознул, а он скользкий, что твое мыло, ну меня и меня занесло. Ох, и занесло меня Миша! А куда еще занесет, то об этом лучше и не думать.

Мне конец, Миша! Ежигода, как узнает, что случилось, то сразу же меня на кедровые орехи отправит. Листья сушеные курить. Мне конец. Мне конец. Я ведь людей убил!

- Да, каких же людей, побойтесь Бога, Виктор Тимофеевич. Вы кукол раздавили. Вас даже наказывать не за что. Куклы что, да ничто. Ма- ма и то только по слогам говорят. В законе про кукол ничего такого нет,  но чтобы подстраховаться, я быстренько загружу пластмассовые кукольные останки в багажник, а вы пока пересядьте, ибо в таком состоянии вести машину вам категорически невозможно, на пассажирское сиденье.

Виктор Тимофеевич так, без лишних комментариев, и сделал. Секретарь Белобродский забросил последнюю деталь в багажник. Ногой сгреб с тротуара в кусты микрочипы, платы и, заскочив в машину, повернул ключ зажигания. Вот, что значит прекрасная машина. Другая бы «Toyota» даже бы и не завелась от такого удара, а Cobra на то она и Cobra и завелась и, дав задний ход, выехала на дорогу, и легко, как ни в чем не бывало, полетела в направлении города Роялвиль.

- Вот он! Вот он! – Указал консул своему секретарю на дорогу. – Вот он окаянный!

- Кто он?

- Да, лист этот треклятущий!

Секретарь взглянул на дорогу и, правда, увидел  лист, тот самый лист, что оторвался, ни кем не замеченный, сегодня от  денежного дерева. 

- Да, какой же это лист, Виктор Тимофеевич. Это же лопух!

- Сам ты лопух!  – Возмутился на это консул. – Лопух! Ишь ты грамотный, какой. Ты давай за дорогой следи Мичурин хренов, потому что если мы эти кукольные останки не довезем, то получим мы с тобой орехи. Ох, получим!

- Это как понимать?

- А так и понимать, - ответил консул, - что всю оставшуюся жизнь будем мы с тобой кедровые орехи для трудящихся с веток сшибать и лопухи сушеные курить. Понятно?

- Так точно. - Ответил секретарь, нажимая на педаль газа.

                                                               Главпид 49

Ах, как ослепительны! Как  восхитительны летние дни в окрестностях Роялвиля.  Тихие. Безветренные. Не вздрогнет листок. Не шелохнется росток. Не пробежит рябь по речной глади. Небеса влюблено смотрят на разомлевшую, напоминающую очаровательную красавицу с полотна гения,  Землю. Ой, хороши Рояльвильские деньки! Так хороши, что ни словами о них сказать, ни кистью их описать, ни кинокамерой передать.  Именно такой восхитительно – ослепительный день стоял на дворе, когда профессор вышел из итальянского ресторана. Крашевский внимательно  огляделся, не заметив ничего подозрительного, надел на глаза темные очки и насвистывая какой – то легкий мотивчик оправился к машине.

Судя по предыдущим злоключениям профессора, то сейчас с ним непременно должно произойти какое – либо драматическое событие. Обязан, скажем, на него напасть человек со старомодными (официант из мотеля) бакенбардами. Или положим, во время включения зажигания в автомобиле, просто таки обязан, прозвучать оглушительный взрыв, вспыхнуть огонь, который оставит от профессора только что расплавленные сандалии.

Но в такой упоительный день не хочется устраивать подобных эксцессов. Даже маньяки убийцы избегают насилия в прелестные Роялвильские летние дни, а предпочитают  хмурые осенние вечера или темные глухие зимние ночи. Не будет делать этого и автор.

И так Артур Карлович пересек, не пропуская взглядом ни одной симпатичной женской, как он сам их называл,  «попенции» стоянку. Подошел к своему авто и тут его ждал неприятный сюрприз. Ну, а как без этого!? Куда деться от нелюдей, что так и норовят испортить настроение людям. Живут же на свете! Носит же их Земля! Одним словом, на лобовом стекле профессор увидел голубой,  какие обычно оставляют за неправильную парковку, бумажный листок. Однако же при более близком рассмотрении бумажка оказалась не штрафом, хотя  профессору штраф, что усопшему горчичник, ведь сегодня Артур Карлович покидал Роялвиль,  а сообщавшем о двадцати процентной скидке на унитазы фирмы «Sanic», рекламным буклетом.  Профессор усмехнулся и, произнеся «на что мне унитаз», - скомкал бумажку и бросил ее асфальт. Покончив с рекламным буклетом, профессор, сел в авто и выехал со стоянки на центральную Эйплвудскую дорогу. По ней он добрался до окраины города. Сильно нажал, точно прощаясь с Эйпелвудом, на клаксон и съехал на федеральную, что шла вдоль живописного озера, трассу.          

С высокого синего неба на озерную гладь смотрелись, будто бы любуясь собой, затейливые облака. Чуть ниже их парила, высматривая обед для своих птенцов, огромная, входящая в «Красную Книгу» белоголовая  птица. Глядя на хищницу, Крашевский подумал, точнее, повторил мысль автора литсериала, - «И птенцов жаль, если останутся без еды и рыбу, если станет их обедом. Потому что умереть в такой фантастический день, чистое, со стороны природы, свинство»

За поворотом озеро, что так и просилось на кисть (потому что, как было сказано выше, своими размерами походило на море) Айвазовского, сменил требующий Васнецовского таланта хвойный (исполинские ели, стройные сосны) лес. Потом возникла (призывающая Левитановкий мазок) лиственная рощица. За рощей начался,  изобразить который могло только Саврасовское дарование, цветочный луг. Одним словом, что не поворот то смена кадра. Огромное поле деятельности кинооператору. Только успевай крутить камерой, снимая близкие и дальние планы. Главное не превратить пейзаж повествования в зарисовку для программы «Прогноз Погоды».

Вскоре все эти чудные виды сменили милые, но неинтересные для художников предместья Роялвиля. Их в свою очередь шумные Роялвильские  бульвары. На одном из них Артур Карлович свернул на маленькую (относительно спокойную от автомобилей) улицу. Вскоре он уже парковал свой Мерседес на платной стоянке,  с которой направился в уютный особнячок, на входных дверях которого было написано «Travell Agency Rick» Артур Карлович прошел широким коридором, толкнул массивную дверь и оказался в большой, заставленной письменными столами, комнате. В ней, не смотря на  то, что  это было бюро путешествий, а они подразумевают суету и многоголосие, было тихо. Так тихо, что можно было бы сказать «слышно как пролетает муха» Однако изречь это категорически невозможно, потому что в Роялвиле их всех и давно вывели, если же которая объявиться то такая, право, тощая и невзрачная, что и мухой то ее, невозможно назвать, так - ни то ни се. Вместо жужжания мух в помещении мерно гудели компьютеры и кондиционеры. Профессор огляделся и осторожно, боясь нарушить рабочую тишину,  направился к столу с табличкой «Director».

Артур Карлович подойдя к столу, слегка кашлянул, точнее, хмыкнул, короче произнес (не заискивающий, но в свою очередь и не хамский, повторить который на бумаге не представляется возможным) осторожный звук.

Молодой человек оторвал глаза от компьютерного экрана и расцвел в многогранной

( от нежнейше дружеской до подобострастно заискивающей) улыбке.

- Please, рrofessor, please!

Молодой человек выскочил из–за стола и собственноручно усадил Артура Карловича на стул.

-How do you know that I am a professor? May be I mechanic - toolmaker?

 Присаживаясь, спросил Артур Карлович.

Молодой человек, придав своей улыбке новое, архи дружеское, звучание, ответил:

- Experience. Experience, что по-нашему значит опыт, and one more time experience professor!

Тут уж лучше перейти на доступный читателю язык и сказать, что молодой человек продолжил таким вот манером:

- Я все уже приготовил. Вот ваш билет. Комфорт класс.  Салон с отделенной  перегородкой. Индивидуальный туалет. Специально подготовленные бортпроводники. Персональный набор журналов и газет. Плед, подушка. Теплая салфетка для рук перед приемом пищи. Усиленный по ассортименту рацион питания

Алкогольные и прохладительные напитки в достаточно – избыточном ассортименте. Отдельная стойка регистрации. Бизнес зал ожидания в аэропорту. Отдельная доставка автобусом из зала до самолета при посадке. Отдельная доставка автобусом до терминала по прибытии. Вас это устраивает, профессор?

- Даже, пожалуй, и слишком, - смущенно улыбнулся профессор, - я вообще-то человек демократических принципов и всякие там отдельно – индивидуальные ассортименты питания не приветствую.

- Понимаю, профессор, мы легко сможем заменить билет в общий салон. Опять же большая денежная экономия.

- Деньги для меня, мой друг, не проблема. – Несколько холодноватым тоном, протягивая банковскую карточку, произнес Артур Карлович. – Поэтому пусть остается комфорт класс.

- Не возражаю. - Принимаю карточку, радостно воскликнул молодой человек. – Иногда человеку позволительно нарушать свои принципы. В жизни для полноты ощущений, всегда нужно что-то нарушать. Держите, профессор.

«Director» протянул Артуру Карловичу билет и предложил, указав на стол с кофейным аппаратом:

- Не желаете - ли перекусить, профессор, кофе, сандвичи…

- Благодарю вас, мой, друг, я только что великолепно отобедал у вашего дедушки.

- О, да! – Откликнулся молодой человек. – Он у нас большой специалист в этой области.

Ну что же, профессор, тогда не буду вас задерживать и, пожелав счастливого пути, откланяюсь.

Хозяин «Travel agency» протянул Артуру Карловичу свою, присущую всякому офисному работнику,  влажную мягкую руку.

 

А.К. Крашевский вернулся на стоянку, сел в машину, взглянул на часы, они сообщили ему о том, что времени до вылета было не просто много, а целая уйма.  

- Поеду в аэропорт. – Решил профессор, выезжая со стоянки. – Там сдам машину и посижу, как обещал мне этот director, в бизнес зале ожидания. Выпью стопочку коньячка в баре. Одним словом убью время»

Вскоре профессор уже въезжал на территорию Роялвильского аэровокзала.  Перво-наперво он поехал в бюро сдачи взятых в рент автомобилей. Рассчитался там и направился, в ресторан. У дверей его встретил вышколенный официант. После короткого приветствия он поинтересовался: 

- Куда желаете присесть, сэр?

Артур Карлович огляделся и, заметив у окна одинокую даму интересных лет, ответил.

- Вот у того столика у окна. Он свободен?

- Разумеется. Прошу вас.

Подойдя к столу, официант услужливо отодвинул стул и помог профессору, сесть.

– Наше меню.

Профессор отложил протянутый ему буклет, и сказал: 

- Меню не нужно, а принесите-ка мне рюмку коньяку и плитку шоколада.  Это возможно?

- Разумеется, возможно. One moment please.

 Как только официант исчез, Крашевский перевел свой взгляд на столик, за которым сидела, из категорий чьи прелести не оставляют равнодушным мужской взор, дама.  Профессор заметил, что она читает отечественный журнал мод, встал, нет, вначале понюхал у себя под мышками и, оставшись довольным запахами, подошел к столику и  нежнейшим баритоном, произнес:

- Добрый день, мадам. Вы позволите мне присесть рядом с вами.

Дама положила журнал на стол и взглянула на Артура Карловича.

«Не без интереса. - Отметил профессор. – Можно даже сказать с заинтересованностью» 

- Пожалуйста. – Кивком головы она указала на свободный стул у окна.  

- Простите, что обеспокоил вас, но в дороге, я думаю, это позволительно… Артур Карлович, сконфузился и начал путаться в своих выражениях, а попросту нести какую-то ахинею. - Ибо она, знаете – ли, настраивает на так сказать… не то, чтобы на лирический лад, а несколько… я бы сказал… одним словом, разрешите отрекомендоваться профессор Артур Карлович Крашевский. 

- Профессор. – Удивилась дама. – Вот никогда бы не подумала. Вы больше напоминаете кинозвезду или известного художника. Нечто – то среднее между Джорджем Клуни и Сальвадором Дали.

Крашевский весело рассмеялся:

- Благодарю вас за комплимент, увы, я не то и не другое. Научный червь. Грызун познания. И так далее и тому подобное. Одним словом профессор.

- А в какой области науки вы работаете?

- Я отвечу встречным вопросом, как вы думаете, какая самая главная ошибка жизни, не жизни отдельного субъекта, а жизни, как философской категории, в целом?  

- Ошибка. Да их в ней так много, что и дня не хватит перечислять.

- Я с вами категорически согласен. Однако, на мой взгляд, главная ошибка жизни - смерть. Вот ее то я и исправляю.

- Получается?

Крашевский выразительно улыбнулся:

- В некотором смысле добился определенных результатов. Но все эти:  партогенезы,  тотипотентности, мезенхимы  вещи довольно скучные, а в такой фантастический день сам Бог не велел говорить об унылых вещах. Скажите, могу ли я вам что-либо предложить: мартини, ликер, коньяк…

- Коньяк это, пожалуй, крепковато, а вот ликер – в самый раз.

- Прекрасно!  

Крашевский подозвал официанта: 

 - Любезный, принесите для дамы рюмку ликера Baileys и чашечку кофе.

- Кофе плохо действует на кожу!

- Насчет кожи, прекрасная, не имею чести знать?

- Виктория. - Дама протянула Крашевскому руку.

- Какая прелесть. Именно виктория, после сопутствующих мне в последнее время поражений, мне и необходима! Так вот, прекрасная Виктория, можете не волноваться. Я

ведь вам сказал, что занимаюсь проблемами старения.

- Вы сказали смерти?

- Но она начинается со старения, не так – ли? - Не получив ответа Артур Карлович продолжил. - Так вот обещаю вам, что с вашей кожей ничего не случиться, а если случиться, то у меня имеется эксклюзивный крем. Один мазок и вы навсегда забудете о морщинах и прочих недоразумениях. 

Крашевский полез в карман, пошарил в одном, втором и горько усмехнувшись, произнес:

- Обманул. Я вас жестоко обманул, божественная Виктория, позабыл крем в гостинице, но в следующую нашу встречу я непременно вам его подарю. Вы надолго улетаете?

- Нет на недельку.     

- Я тоже только туда и обратно. И в следующую нашу встречу, если вы, разумеется, захотите увидеться со мной вновь?

Дама кивнула и протянула профессору визитку. Профессор спрятал ее в карман и продолжил:

- Я непременно подарю вам свой чудодейственный крем и даже более того!

- Более того - это как понимать? 

- Что такое более, волшебная Виктория, в мире еще не знает никто. Вы будете первой!    

- Первой. - Усмехнулась дама. - Это интригует…

Она еще хотела что-то сказать, но ей помешал, принесший заказ официант. Он поставил перед Викторией ликер и кофе, а перед профессором рюмку французского конька и  плитку черного шоколада.

Профессор выпил и, жуя шоколад, взглянул в окно, за которым разгонялся для взлета огромный авиалайнер.

- Вы знаете, Виктория. Есть вещи, на которые никогда не устаешь смотреть - на текущую воду, горящий огонь и, в моем случае, на взлетающие самолеты. Вы как к этому относитесь, я имею в виду, глядеть в окно на самолеты?

- Люблю, - ответила дама, - но скажу вам честно, что предпочитаю облачную погоду. Мне кажется, в это время за ними происходит что-то необыкновенное, то, что хотят спрятать от людских глаз.

- Но позвольте, - возразил профессор, - ведь, там выше облаков, летают самолеты. Они ничего такого особенного не замечают.

- Но они же не всегда там летают это, во-первых. – Привела довод Виктория. – И во– вторых, когда они там пролетают, чудеса на время прекращаются.

- Вы знаете, - улыбнулся Артур Карлович, - я приму вашу точку зрения.  Чудеса за облаками. Это так романтично. Я ведь в молодости тоже был романтик. От этого и мое увлечение самолетами. В них есть романтический порыв. Устремление к небесам. К неведомому!  Я, знаете – ли, прекрасная Виктория, в детстве жил неподалеку от аэродрома. Но, вот если бы сказали восстановить его по памяти для какого-нибудь фильма, то вряд - ли бы я смог бы это сделать. Коварная штука память. В детстве, например, я знал все закутки и закуточки  во дворе дома, где жил а, теперь проходя мимо, даже с трудом его узнаю.  И аэродром я решительно не помню только взлетающие, не такие как нынче огромные, а маленькие невыразительные самолетики. Да еще помню, что там был роскошный, но опять же не идущий ни в какое сравнение с этим, буфет. Когда я был маленьким, то, сбегая с уроков…

- Но вы же ученный!?  - Удивленно воскликнула дама. – Значит, хорошо учились в школе, а с уроков сбегают только двоечники.

Профессор виновато потупил глаза и сказал: 

- Значит перед вами сидит исключение, божественная Виктория, сбегающий с уроков отличник.  И так сбегая с уроков на аэродром, я покупал в буфете бутылку лимонада, садился за столик, смотрел в окно… и улетал с каждым взмывающим в небо самолетом.  Потом уж и сам улетал, по-настоящему, и прилетал, и пролетал, и спешил, и торопился и не заметил, как уж давным-давно снесли тот аэродром и построили на его месте микрорайон. Детство пролетело, молодость прошла и вот уже старость на пороге. Старость, как говориться, не радость. Недавно меня, скажу вам по секрету, пятилетняя дочка моего ассистента назвала старичком на мелких побегушках. Каково, милая Виктория? Как говориться, дальше некуда. Так что, дорогая Виктория, скоро и меня, как тот аэродром закроют и снесут…

- Да, бросьте вы, - остановила профессора Виктория, - Какой же вы старичок, да еще и на побегушках, если вы занимаетесь проблемами бессмертия, Артур Карлович!?

- Вот видите, - горько усмехнулся профессор, - я для вас Артур Карлович. К молодому человеку вы, небось, не обратились бы Артур Карлович, а назвали бы просто - Артуром.

- Пожалуйста, я повторю еще раз. Ну, какой же вы, право, старый, Артур. Вовсе вы не старый и жить будете долго- долго, ну если не вечность, то век точно!

- Откуда вы знаете?

- Да у вас же это на лице это написано.

- Буквами что - ли. - Рассмеялся профессор. – Латиницей или кириллицой?

- Символами, Артур, символами. Дайте-ка мне вашу руку. На ладони можно прочесть о вашей жизни значительно больше. Давайте руку.

- С превеликим удовольствием!

Виктория взяла профессорскую ладонь. Некоторое время смотрела на ее запутанную геометрию, наконец, заговорила: 

- Какая у вас красивая, как называют ее хироманты, артистическая, не зря я говорила, что вы похожи на артиста, рука. У обладателя артистической руки чувства преобладают над разумом. Они не постоянны, любят перемены…

- Да, кто же их не любит, божественная Виктория?

- Люди с практической рукой! Вот эти любят постоянство и сдержанны в эмоциях. Так дальше фаланга указательного пальца у вас весьма развита, что говорит  о том, что вы обладаете сильной волей, большой самонадеянностью и чрезвычайным желанием самосовершенствоваться. Верхняя часть бугра, которая находится ближе к указательному пальцу, имеет у вас хорошее развитие - значит вы доброжелательный и деликатный человек, милосердны, умеете сострадать. У вас круглые и большие ногти, что свидетельствует о склонности к наукам. Линия жизни у вас извилистая и длинная – жить будете долго, дорогой профессор, то есть я хотела сказать Артур, а умрете быстро и безболезненно.

-Вот это уже обнадеживает и внушает определенную  жизнерадостность.

Про себя Артур Карлович подумал:  

« Действительно, какой же я старый. Если подумать, то здоровьем и внешним видом  я еще и молодому человеку фору дам. А раз так, Артур Карлович, то вам в самое время приударить за дамой. Давайте-ка сегодня мы кутнем, удивим, если так можно выразиться, молодую особу широтой профессорского  размаха»

Крашевский вульгарно щелкнул, подзывая таким манером официанта, пальцами. Гарсон в свою очередь сделал жест, что все понял и как только освободиться подойдет к столику. Профессор кивнул и обратился к своей собеседнице:

- Божественная Виктория,  мне бы хотелось вас угостить, чем нибудь…

Однако сообщить, чем именно собирался он угостить молодую особу, Артуру Карловичу  помешал вошедший в зал молодой мужчина:

- Виктория. – Крикнул он с порога. – Ну, так же не делается. Это черт знает что такое!

 Я бегаю по всему аэропорту, ищу ее, а она в ресторане сидит и в ус не дует.

- Гарик, я не дую в ус, я пью кофе.

- Из–за нее задерживают рейс. Сотни людей ждут ее на борту самолета, а она пьет кофе. Ты что не слышала, как тебя звали по радио на борт самолета?

- Нет, не слышала.

- Конечно, как же ты можешь слышать, когда ты точишь лясы. Марш на борт!

Гарик крепко схватил даму за руку и утащил ее из ресторана. Через мгновение от божественной Виктории осталась только: кофейная чашка, пустая рюмка, да тонкий нежный запах, сродни воспоминаниям о давно снесенном аэродроме, французского парфюма. Профессор тяжко вздохнул, заказал еще рюмку коньяка и так просидел, глядя в окно, до тех пор, пока его кто-то не тронул за плечо. Артур Карлович встрепенулся:

-Да. В чем дело?

- Скажите,  вы случайно не профессор Крашевский?

Ответила ему крепкая, надежная, как заокеанский авиа бизнес, стюардесса:

- Да это я.

- Тогда поспешите на борт самолета.  

Профессор взглянул на часы и воскликнул:

- Боже мой, проспал! Проспал! Извините бегу.

Артур Карлович побежал к регистрационной стойке.

- Не сюда, мистер Крашевский, - остановила его стюардесса. – Бегите не в эту сторону, а в противоположную там вас уже давно ждут.

                                                       Главпид 50             

 Крашевский помчался в указанную ему сторону и вскоре оказался возле стойки, у которой одиноко стоял неопределенных лет, гомосексуального вида, мужчина. Не смотря на опоздание, работник встретил профессора не криком и лаем, как случись бы это в отечестве, а обаятельнейшей улыбкой и запахом лаванды. Артур Карлович предъявил билет и вошел на борт авиалайнера, где его в свою очередь милейшей улыбкой повстречала божественной красоты стюардесса.

Как только профессор вошел в салон и сел в свое кресло, роскошная бортпроводница позвонила капитану лайнера и вымолвила короткую, почти библейскую фразу:

- Он взошел.

- Ок.  

Самолет выехал на взлетную полосу. Помчался, слегка подрагивая, по бетонной дорожке. Легко оторвался, поэтично всколыхнув голубые бутоны каких-то диких цветов, что росли на лугу, начинающимся за взлетной полосой, от земли и взмыл к небесам. Артур Карлович прилип к иллюминатору. Огромные широкие проспекты вскоре  превратились в ниточки, роскошные огромные парки в пятнышки, да вскоре и сам город стал похож на географическую точку на карте мира. Когда  Землю скрыло плотное одеяло причудливых, напоминающих морские волны, облаков, профессор отвел свой взор от иллюминатора и принялся осматривать своих попутчиков.  Однако ни одной интересной персоны женского пола, а другие ему были неинтересны, он не заметил. Артур Карлович потянулся, сладко зевнул и принялся листать журнал. Но и в нем он не нашел ни одной интересной фотографии, ни одной занимательной статьи. Тогда он принялся щелкать телевизионными каналами, но и там его ждало разочарование. Профессор надел наушники включил аудиозаписи и не без удовольствия принялся слушать  «What a wonderful world», что исполнял хрипатый певец.  Заходящее солнце и восходящая луна на фоне похожих на океан плывущих под крылом самолета облаков были прекрасной заставкой для этой композиции.  Профессор так загляделся на эту живописную картину, что погрузился в некое трансцендентальное состояние, из которого его вывел женский голос.

- Простите, - Говорил он, тряся Артура Карловича за плечо. – Простите.  

 «Да, что же это такое, в самом деле. – Подумал, медленно возвращаясь в реальность, Крашевский. - Весь день меня толкают, словно я не человек, а какая – то, право слово, стеклотара»

Профессор оторвал уши от прекрасной музыки,  а  глаза от дивной картины и увидел перед собой невзрачную стюардессу:

- Коньяк, джин, виски, шампанское? – Поинтересовалась, указав на тележку, девушка.

Артур Карлович обвел взглядом ровные ряды разномастных и разноцветных бутылок:

- Бокал шампанского, пожалуйста. – И сделав короткую паузу, пояснил свой выбор. - Для свежести.

Стюардесса мило улыбнулась, сказала «Yes, sir!» и наполнила бокал весело пузырящейся жидкостью. Профессор взглянул на пузырьки и с усмешкой подумал:

«Все эти пузырьки ничто иное, как трупный газ, образовавшийся от миллиардов бактерий захлебнувшихся в собственной моче, а как красиво и главное, сколько романтической чуши они навевают эти пузырьки. Тут тебе и последний звонок и первая любовь! Да любовь, понимаешь, морковь. А ведь шампанское, морковь моя, - ничто иное, как кладбище дрожжевых грибков. Да. Да. Именно так – кладбище. Кладбище – кладбищем, но какой при этом  божественный вкус. Прекрасный вкус смерти! Может быть, я переврал, называя смерть главной ошибкой природы? Разве главная ошибка может иметь такой восхитительный вкус. Ох, нужно будет это еще раз хорошенько обдумать»

Профессора так позабавили собственные мысли, что он решил поделиться ими, а заодно  рассказать технологию изготовления шампанского своему соседу.

«Впрочем, - подумал Крашевский, - он хоть и похож скорее на беспризорника, чем на пассажира комфорт класса. Как он вообще, черт его возьми, попал в столь затрапезном виде в такой дорогой отсек?

Мда - да- да. Хотя сейчас модно быть выглядящим, как босяк, миллиардером. Одним словом, как бы он не выглядел, а портить человеку аппетит всегда плохо. Возможно, я ему его и не испорчу. Может он вообще, Бог его знает, что кушает, да еще и запивает все это дело свежей уриной.  Но с другой стороны, зачем мне это рассказывать? Интеллектом я в этом случае не блесну. Энциклопедические знания не подчеркну. Нет, лучше я промолчу, как  сказал бы мой ассистент Саша - молчание золото. Саша. Саша. Вероника и ты мой маленький  Марат. Впрочем, мальчика, кажется, звали не Марат? Но для рифмы вполне сгодиться. Где-то вы сейчас мои милые друзья. Отобрали вас у меня. Самым жестоким образом, можно сказать, ампутировали! Но ничего. Ничего. Ничего дайте срок, я вас верну и жестоко накажу, поднявших на вас на руку господ. Узнают они еще Артура Карловича Крашевского»

Профессору к этим мыслям еще бы бороду, плетку, длинный кафтан, черный колпак и вот вам живой Карабас Барабас, у которого похитили лучших кукол. 

Артур Карлович поставил недопитый бокал на столик и взял с тарелки миниатюрную, покрытую легким слоем черной икры, печенюжку. Когда деликатес, оставив приятный вкус, растаял во рту, он поднялся с кресла и решил слегка размять ноги. Профессор  сделал несколько резких приседаний, парочку отжиманий, хрустнул суставами пальцев и решил.

«Пойду-ка, я пройдусь по борту лайнера, мягко выражаясь, и себя покажу и на людей погляжу. Вдруг с новой Викторией познакомлюсь»

Профессор вышел из своего комфорт класса и неспешно, и неназойливо вглядываясь в лица пассажиров, отправился в хвост авиалайнера. Он прошел один салон. Миновал другой, третий:

 «Да, Виктории на борту явно отсутствуют» С этой мыслью профессор вошел в хвостовую  часть авиалайнера и увидел…

Я почему-то уверен, читатель не догадается, что увидел профессор на одном из сидений авиалайнера.  Однако же пытливый, начитанный, проглотивший за свою жизнь ни один десяток авантюрных романов (и чуточку недолюбливающий автора литсериала)  читатель в миг поймет, кто сидел в пассажирском кресле хвостовой части авиалайнера.

Ну, что ж откроем тайну менее догадливому читателю.        

В одном из кресел профессор увидел субъектов, о которых он совсем недавно вспоминал и которых намеревался самым решительным образом освободить в ближайшем будущем, а именно: Александр Васильевич Голик, Вероника Львовна Берковская и мальчика Джордж, которого, не так давно, профессор для рифмы назвал Маратом.

Я полагаю, что особо нелюбящий автора читатель, поморщился от неудовольствия и саркастически хмыкнув, подумал.

«Тоже мне нашел оригинальный ход!»

Читатель же не впадающий в литературно-сочинительские тонкости, а просто следящий за сюжетом, от этого известия вероятно даже и слегка подпрыгнул в своем кресле, или шезлонге, или гамаке, а может, слетел с покрывала, на котором он лежит, загорая под утренним солнцем.    

Впрочем, лет через сто, а зачем же тогда (как говорил герой минувшего века)  писать, если тебя не будут читать через сто лет? Одним словом,  Бог его знает, на чем будут сидеть, и лежать читатели будущего. И будут ли они вообще эти читатели? Ведь, как заявил на страницах литсериала профессор А.К. Крашевский, как только будет выведен новый бесполый сорт людей, литература исчезнет. Ведь литература процентов на девяносто состоит из любовных сюжетов. Человек же будущего будет влюблен только в себя. Кого, скажите на милость, однополому существу еще любить? Что станет, если исчезнет любовь, описывать литература? Но с другой стороны однополый человек будет самозабвенно влюблен лично в себя, а это значит, что любовь никуда не исчезнет. Любовь она навсегда! А раз так, то у автора литсериала есть надежда, что в будущем у него все-таки отыщутся  читатели.  

- Друзья мои! – Радостно воскликнул профессор. – Как я рад вас видеть! Даже в ваших нелепых очках, Саша! Вас дорогая Вероника с вашей несуразной шляпкой и тебя мой маленький дружок. - Крашевский потрепал малыша за пухленькую щечку. – Отпустил тебя – таки дядя Марк. Не скушал. Дорогие мои! Как же вы спаслись? Как вырвались из злодейских лап. Как я рад вам друзья мои! Как я рад, что и сюда и обратно мы велим вместе. Позвольте мне обнять вас, Саша.

Профессор протянул руки к своему ассистенту. Однако он отстранил их и холодным незнакомым Артуру Карловичу голосом, произнес:

- Извините, сэр, не имею чести знать.

- Вы шутите, Саша? Как же вы меня не имеете чести знать! Вот еще новость!  Я же ваш создатель!? Вероника, вы, что  тоже меня не знаете?

Женщина вместо ответа отрицательно покрутила головой.

- Ну, а ты мой миленький дружок. Любезный пастушок, узнаешь ли своего создателя?

Мальчик вместо ответа крепко прижался к Веронике Львовне.

- Я попросила бы вас оставить нас в покое, сэр. – Сердитым тоном произнесла Вероника Львовна. – В противном случае мне придется обратиться  в службу безопасности.

Профессор горько улыбнулся:

- Не стоит утруждать себя, любезная Вероника. Я покину вас и без помощи службы безопасности. Видимо таков удел всякого создателя. Я имею в виду, творение, увы, забывает своего творца. Прощайте, друзья мои. Прощайте.

 Профессор развернулся и пошел в свой комфорт класс, уселся в кресло и заказал себе рюмку «Столичной» водки. Выпил ее. Закусил кусочком тминного хлеба с копченым омулем, надел наушники и включил, песню «What a wonderful world» в исполнении хриплоголосого певца.

I see trees of green........ red roses too
I see em bloom..... for me and for you

Профессор спел вместе с исполнителем

And I think to myself.... what a wonderful world.

И вновь запел хриплоголосый певец.

I see skies of blue..... clouds of white
Bright blessed days....dark sacred nights

«And I think to myself.... Подхватил Артур Карлович. -What a wonderful world»

 

- Смотри. - Сказал, указав на небо, своей маленькой дочери папа. – Падает звезда. Скорей загадывай желание.

Бог его знает, что загадала девочка, и исполнилось ли оно? Ведь то, что принял молодой папаша за звезду, вовсе ей не являлось, а было ничем другим как взорвавшимся в воздухе авиалайнером, на котором возвращался профессор с отвергшими его ассистентами.

Разнесенные взрывом останки авиалайнера разлетелись в разные стороны и вскоре достигли Земли. Последним на нее упал кусок, из которого все еще доносилась песня

 «What a wonderful world»

Мир вокруг упавшего куска авиалайнера и, правда, был хорош. На лугу, куда упал последний кусок,  ликующе пели ночные цикады, а в стоявшем на его краю косматом лесе ухала ночная птица. В озере, что своим берегом подступало к лесу, лениво плескалась огромная рыба. Над всем этим мерцало мириадами звезд огромное ночное небо.

 

Вскоре ответственность за взрыв авиалайнера взялась на себя террористическая организация, которая заявила о новом витке войны за освобождение степных народов.

Но это уже другая история, о которой автор, возможно, расскажет во втором томе «Живых Душ» 

 

                                                      Конец первого тома.

     

 

 

 

Оглавление     Записная книжка