Иголка

    Я почти забыл об этой истории, но вот как-то, фланируя по русскому бульвару, наткнулся на афишную тумбу.
    "Юбилейный концерт суперзвезды советской эстрады! Цены приемлемые!" Фотография с помятым лицом и номерами концертной программы наводила на мысль, что цены, хотя и приемлемые, явно завышены. Внимание мое привлекла песня, шедшая в программе под N 1 - "Лада". Я вспомнил восхитительное время - конец 60-х, начало 70-х! Время, в котором я, юный отрок с лицом отличника и дневником отстающего, предавался невинным детским занятиям: рыбачил, играл в футбол, коллекционировал марки, участвовал в худ. самодеятельности...
     Я встал в очередь, и вскоре держал в руках не просто билет, а пропуск в детство! Но напрасно я помыл свой автомобиль, подставил свою давно не стриженую голову под ножницы парикмахерши Светланы, почистил лакированные итальянские полуботинки и взял напрокат слегка потертый токсидо. Утром я узнал, что концерт отменен…
    Маленький паровоз, прозываемый в народе "кукушка", медленно тащил вереницу дощатых вагонов из крупного индустриального центра в районный центр Антоновичи. Мы с бабушкой ехали до станции Веремейки: там жила наша дальняя родственница Анна Давыдовна. День был рабочим, вагон пустой: несколько пожилых женщин с громоздкими дерматиновыми сумками, худощавый мужчина с деревянным чемоданом и группа нетрезвых молодых людей с портативным магнитофоном "Весна". "Хмуриться не надо, Лада" - просил скверной записью певец (об отмене его концерта я сообщил выше). "Для меня твой смех награда, Лада! - подпевали певцу владельцы магнитофона. Даже если будешь бабушкой. Все равно ты будешь ладушкой - Лада!"
     И снова: - Хмуриться не надо Лада...
    Бесконечная песня, имевшая коду, стоило которой утихнуть, как вагон тотчас же наполняли резвые вступительные аккорды. Лада не хмурилась, и не смеялась только в короткие минуты перестановки магнитофонных бобин.
    - Когда это только кончится, - ворчала бабушка. Я не отвечал, притопывая в такт песне ногой.
    - Перестань топать, у меня и без того голова раскалывается!
    Так мы и ехали: я - притопывая, бабушка - ворча.
    Наконец поезд остановился у небольшой деревянной будки с надписью "ст. Веремейки ". Мы выгрузили свои чемоданы на асфальтовый перрон, а поезд с "Ладой" потащился дальше - к районному центру Антоновичи...
    Прошло несколько дней. Как-то я проснулся от запаха вишневого варенья. О, этот дразнящий запах, способный и мертвого поднять из могилы! О! эта вареньевая пенка, пробуждающая в нас воспоминания об утерянном рае, пшеничной сайке и кружке парного молока. Я вдыхал этот божественный запах, глядел на чуть колышущуюся занавеску и, напевая въевшуюся мне в нутро песню "Лада", курил, небрежно стряхивая пепел на крашеный пол. Не в прямом смысле курил, я имитировал курение и, надо сказать, довольно натурально. (В общем-то, я всегда был склонен к лицедейству, мне даже пророчили успех на этом поприще, но я пошел по другой линии.) Сигаретой мне предназначалась длинная, толстая, почти шило, сапожная иголка. Как она выскользнула из моих пальцев и оказалась у меня внутри, ума не приложу. Видимо я взял слишком высокую ноту.
    Первую минуту я даже не поверил, что проглотил иголку. И какое-то время елозил по полу в надежде её отыскать. Окончательно разуверившись, я вышел на веранду, в самый эпицентр вишневого запаха и заявил:
    - Бабушка, я, кажется, проглотил иголку.
     - Как иголку?! Какую иголку? - непонимающе спросила бабушка.
    - Ну, я не знаю. Длинную такую, там, - я указал в направлении моей спальни, - на подоконнике лежала.
    - Шило что ли? - всплеснула руками Анна Давыдовна.
    - Может и шило, - ответил я. - Не знаю.
    - Как ты мог её проглотить? Что ты с ней делал?
    Я стал путано врать о некой репетиции к школьному спектаклю.
    - Какой спектакль, оболтус! Сейчас же лето. Что я скажу твоим родителям? После этих слов бабушка стала медленно сползать по стене.
    - Катя! Катя! - закричала Анна Давыдовна. - Что ты стоишь! Неси скорей нашатырь. Ну что ты, Катя. Ну, вставай. Все нормально. Все хорошо, - приговаривала Анна Давыдовна, поднося к бабушке нашатырную склянку.
    - Что ж хорошего. Что нормального с шилом внутри, - приходя в себя, запричитала бабушка. Ты представляешь, что это такое? Шило в кишечнике! Нет, ты мне скажи, как ты её проглотил?
    - Я курил.
    - Ты еще и куришь! - всплеснула руками бабушка.
    - Нет, я имитировал.
     - Может, выскользнула и на пол упала? - поинтересовался Анна Давыдовна.
     Я проверил. Вроде нет, - ответил я.
    Вместе мы обшарили каждый миллиметр крашенного суриком пола. Иголки не нашли.
    - Здесь болит? А здесь колет? - подступила с вопросами бабушка, тыкая меня то в живот, то между ребер.
     - Нет, - отвечал я.
    - Надо немедленно ехать в больницу.
    Ближайшая больница находилась в городе Антоновичи. Однако попасть туда из Веремеек официальным путем было решительно невозможно. Рейсовый автобус ЛАЗ ходил по ведомым только ему часам и по столь импровизированным маршрутам, что веремейские жители давно уже игнорировали остановку. Пассажирские и товарные составы категорически пренебрегали станцией Веремейки, они не только не останавливались на ней, но даже и не удосуживались приветствовать её паровозным гудком.
    Мы стали собираться.
     Надо взять с собой денег. Может, придется дать бакшиш, - сказала бабушка.
     Денег не надо, - ответила Анна Давыдовна и полезла в подвал. - Этого, я думаю, хватит, - сказала она, вручая нам, три бутылки мутноватой жидкости. Мы с бабушкой тронулись к расположившемуся неподалеку от станции воинскому гарнизону...
    Воинская часть находилась в лесу, и я все время думал, чем же занимаются там солдаты. Ни пушек, ни танков на территории части я не видел. Выстрелов и строевых солдатских песен не слышал. Я думаю, часть жила арендой транспортных средств жителям ст. Веремейки.
     Тракторов нет, - объявил старшина-сверхсрочник. С чего он решил, что нам нужен трактор?
    Нам не трактор нужен. Нам бы в Антоновичи добраться. Парень вот, - бабушка указала на меня, - иголку проглотил. В больницу надо срочно.
    - Пятерка, - объявил старшина. Но лучше бутылка белой.
    - Вот это подойдет? - бабушка вытащила бутылочное горлышко.
    - Хлебная? - поинтересовался старшина. Бабушка утвердительно кивнула ресницами.
    ...Волоча за собой бледно-желтый столб пыли, выданный нам газик въехал в окрестности города Антоновичи. Антоновичи являлись в такой же степени городом, как проглоченная мной иголка сигаретой. Гипертрофированные Веремейки: те же скособоченные дома, замшелые заборы, пыль, бурьян и цепные псы.
     Тут, наверное, и больницы-то нет! - воскликнула бабушка, увидев безрадостный городской пейзаж.
     - Есть, - заверил её водитель.
- Ну, значит или рентген не работает, или врач в отпуске.
    Больница города Антоновичи вполне гармонично вписывалась в городскую архитектуру и являла собой череду деревянных бараков, обнесенных чугунным забором. Пожухшая трава, чахлые деревья, больные в длинных серых халатах, запах эфира, хлорки и бездомные коты. Прочитав позже "Палата N 6", я подумал, что А. Чехов описывал больницу г. Антоновичи.
    - Что у вас? - спросили нас в регистратуре.
     - Нам нужно срочно к рентгенологу, - объявила бабушка. Мальчик иголку проглотил.
    - Первый корпус направо, - объяснила медсестра-регистратор.
     В рентгенкабинете было сумрачно и прохладно. На журнальном столике лежала жидкая стопка брошюр "Профилактика туберкулеза" На стене висела стенд с надписью "Рентгенолог" На букве "Г" сидела золотистая жирная муха.
    Из соседней двери навстречу нам вышел моложавый человек, являвший собой столичного щеголя, тронутого коррозией провинциальной жизни: костюм дорогой, но мятый, ботинки импортные, но нечищеные, лицо волевое, но со следами spiritus vini на дряблых щеках.
     - Скажите, вы рентгенолог? - спросила бабушка.
     - Рентгенолог, - кивнул человек. Но я уже на совещании. Вернусь через пару часов.
     - Доктор, но мы не можем ждать. Вот этот молодой человек проглотил иголку.
    - Ничем не могу помочь. Срочно заседание в районо.
    - Но доктор...
    - Никаких но! Вы понимаете, что со мной будет, если я не явлюсь?
    - Доктор, но поймите же и меня. Бог знает, что может произойти за эти несколько часов. Пожалуйста, я отблагодарю, и бабушка засветила бутылочное горлышко.
    - Вот этого не надо. Я врачебный долг, между прочим, знаю... Хлебная? - негромко спросил доктор в заключение. Бабушка утвердительно кивнула.
     - 45 секунд на раздевание, и за ширму, - скомандовал доктор.
     Я живо сорвал с себя тенниску и замер с обратной стороны матового экрана.
    Доктор щелкнул тумблером.
    - Так, посмотрим, где мы тут, - заговорил он. Так, в горле нас не видно. В тонких кишках не обнаружено. В желудке не наблюдается. Ах, вот мы где! Мы уже в прямой кишке, - объявил доктор, тыкнув пальцем в экран. Одевайся, - приказал он, и выключил свой агрегат. Я заправил свою шелковую тенниску в форменные школьные брюки и вышел из-за экрана.
    За столом сидел доктор, напротив моя бабушка.
    - Садись, - доктор указал мне на стул. - Ну, что вам сказать, - начал он, как только я уселся. - Иголка в кишечнике - не иголка в стогу сена. Найти можно. Проблема как её оттуда извлечь. Хирургическим путем, но это как вы сами понимаете чревато...- Доктор задумался, подбирая, как видно, щадящие уши и нервы слова. - Однако я думаю, что до этого не дойдет, и она выйдет естественным путем.
     - Это как? - удивленно спросила бабушка.
    - Через туалет, - пояснил доктор. Будешь ходить в туалет и смотреть.
     - Куда? - непонимающе спросил я.
    - Туда, - доктор показал, куда-то под стол.
    И тут до меня дошло, куда я должен смотреть! Копаться в ... - подумал я. Что со мной будет, если о моих изысканиях узнают приятели! Нет, операция в этом случае выглядела предпочтительней.
    - Ты понял? - переспросил доктор. Я согласно кивнул. Про себя же подумал: "Ни в чем копаться я не буду. Выйдет, так выйдет. Не выйдет, пусть режут. В конце концов, недели две лишних каникул - не так уж и плохо.
    Мы вышли от доктора и направились к автовокзалу.
    Автовокзал города Антоновичи напоминал декорации к фильмам о войне: толчея, мешки, чемоданы, плачущие дети, окрики, команды, моторное урчание, выстрелы выхлопных труб.
    - Не толпись у двери, не загораживай проход, проходите на середину, - подобно боевому командиру кричал водитель отправляющего автобуса.
    - Нам бы в Веремейки?! - обратилась к нему бабушка.
    - Автобус следует в Замышки, - бросил через открытое стекло шофер.
    - Но это кажется в том же направлении.
    - Да ты что мамаша, в каком направлении. Это ж крюк километров в пятнадцать, а у меня график. Понятно?
    - Да я понимаю, но у меня внук больной. Иголку проглотил. Может, поможете? Я отблагодарю. Вот это подойдет? - бабушка вытащила из сумки последнюю бутылку.
    - Хлебная? - быстро спросил водитель. Бабушка кивнула.
    - Проходи, - водитель кивнул на дверь.
    Автобус ЛАЗ, в который мы с трудом забрались, был переполнен без меры. Он скорей напоминал Ноев ковчег, чем рейсовый автобус, в том смысле, что и здесь было всякой твари по паре: мужчины, женщины, цыплята, гуси и поросята.
    - Отойдите от двери, долдоны! Я с открытыми дверями не поеду! Не заслоняй зеркало, темнило! Проходим на середину, - крикнул в последний раз водитель и автобус тронулся...
    Вскоре весь "ковчег" - автобус знал о моей иголке. Со всех сторон мне без конца совали: яблоки, груши, пряники, конфеты "подушечки"... Кондукторша уступила мне свое место! Я был горд, счастлив, никогда в жизни мне довелось больше не удалось привлечь к своей персоне такого внимания. Если бы тогда я знал о существовании Ноя, я мог бы смело сравнить его с собой!
    Все это рухнуло и приобрело совсем другой оттенок, когда на выходе жалостливая, сухенькая бабка всунула мне в ладонь зеленый мятый истертый рубль. Рубль по тем временам - деньги довольно солидные. Мне бы обрадоваться, но я вдруг припомнил, как умер наш сосед, и по квартирам ходил домовой староста, собирая с жильцов такие же мятые рубли. И еще я вспомнил эпитафию на установленном на собранные рубли надгробном камне соседа: "Погоди прохожий, посети мой прах. Ведь я уже дома, а ты еще в гостях".
     Жуткий, липкий страх сковал меня от открывшегося смысла и надгробной эпитафии, и бережного ко мне отношения окружающих. Для них я был почти уже "дома". От этого открытия внутри у меня что-то оборвалось, задрожало и заныло. Мне отчаянно захотелось побыть еще "в гостях"...
    Ночь я почти не спал, а если и случались короткие сновидения, то заполнены они были мятыми рублями, венками и эпитафиями "Погоди прохожий..."
    В первый свой визит в туалет я не просто посмотрел, как говорил доктор, я перевернул г..., как старатель перелопачивает золотоносную жилу! Иголки не было. Не было её ни на обед, ни на ужин. Следующей ночью мне снились крупные денежные купюры и надпись "Ведь я уже дома...".
    Завтрак прошел безуспешно. В обед мне показалось, что "там" нечто покалывает. Так, что обед я перевернул с особой тщательностью. Безрезультатно!
    Да совсем забыл, ел я в эти дни отменно. Доктор сказал, что это не даст иголке возможности двигаться в кишечнике и таким образом ускорит её выход. На полдник, состоящий из сайки и кружки молока я, по правде сказать, особо не рассчитывал...
    Я увидел её, как говорится, невооруженным взглядом, одним словом, даже не притрагиваясь к г... Длинная, острая, грациозная, еще более потемневшая от пребывания в кромешной темноте моего кишечного тракта. Она представлялась мне прилегшей после длинного, долгого, утомительного путешествия странницей. Хотя, может быть, я так и не думал, а придумал это только сейчас. В ту минуту, скорей всего, она представлялась тем страшным инструментом, коим пишут зловещие эпитафии - "Погоди прохожий..."
     Вышла! Вышла! - кричал я, потрясая звонким детским голосом тишину предвечернего сада.
     - Что вышло? - непонимающе спросили бабушка и Анна Давыдовна.
     - Иголка вышла!- И я представил на общее обозрение "утомленную страницу".
    - Правда, - всплеснула руками бабушка, завидев иголку.
    - Никола Чудотворец! Отцы святители! - заголосила Анна Давыдовна. Сотворил-таки чудо! А я тебе говорила, что Никола поможет!
    - Неси лопату, - приказала бабушка.
    Я сбегал в сарай, отыскал там старую, ржавую штыковую лопату и, шурша ее острием по высокой траве, поволок к бабушке. Ржавый, затупившийся лопатный штык со скрежетом врезался в хромированное иголочное острие. Вскоре исковерканная до неузнаваемости иголка была глубоко закопана под старой раскидистой яблоней.
    На следующую зиму умерла Анна Давыдовна. Дом продали, и с тех пор я больше никогда не приезжал на станцию Веремейки. Всякий раз, как только мне приходилось проезжать этой дорогой, я страстно желал, чтобы с поездом, что-нибудь случилось, и он, в конце концов, остановился на этой маленькой, затерянной между лесов и болот станции. Однако поезд проходил мимо, быстро проносились: билетная касса, слепой пакгауз, знакомый дом, крона старой яблони....