Пятно

    
    Не прошло и трех недель c моего рождения, как моя мама решила бросить на меня карты, кофейную гущу, фасоль, бобы, одним словом, отправилась к гадалке.
    Известная прорицательница Лили, стасовав колоду и посидев на ней, что называется, мягким местом, разложила пасьянс ожидающей меня судьбы. Я так полагаю, что не только нагадала, но и сглазила.
    - Гляди, деука, - указывая на тузов, дам и королей, кучившихся у бубнового валета, сказала Лили. - Большим человеком может стать твой сокол. Только все это может замазать вот эта картишка. Вишь трефовую шестерку?
    И Лили - гадалка указала на мятую, засаленную карту.
    - Бачышь?
    - А как замажет? Что случится?
    - Этого я, голубка, не знаю.
    - Почему? Может накинуть надо, так вы скажите.
    Мать полезла в кошелек.
    - Ну что, касатка, сказать, - спрятав деньги, продолжила ворошить мое будущее Лили. - Вижу пятно. Пятно на какой- то казенной бумаге. А через нее дальняя дорога. Ох, намучается он с этим пятном. Ох, намается.
    - Неужто тюрьма!? - заплакала мать.
    - Может и тюрьма, милая, а может чего другое. Ты уж, ласточка, гляди. Блюди бумаги, коли, дай Бог, пронесэ, то казенным человеком станет твой сокол. Прямо артистом, а то генералом, а можа статься и по финансовой части пойдэ.
    
    Лили не ошиблась. Годам к двенадцати у меня обнаружились театральные способности.
    - Ты прирожденный драматический актер! - уверяла меня руководительница театральной студии Анна Дмитриевна. Впрочем, драматических ролей не давала. А на мои вопросы:
    - Почему и когда? - неизменно отвечала:
    - Вначале надо поработать чтецом. Поставить голос.
    Вообще ее речь, как и всякого руководителя, была долгой, нудной и завершалась странной фразой, смысл которой мне не ясен и по сей день:
    "Научись преодолевать барьер публичного одиночества".
    И я преодолевал его чтением патриотических стихов на торжественных собраниях многочисленных советских праздников.
    Вершиной моей "чтецкой", если так можно выразиться, карьеры стали "Стихи о Советском Паспорте" В. Маяковского.
    - Я волком бы
    Выгрыз
    Бюрократизм… - рычал я изголодавшимся молодым хищником.
    - Я достаю из широких штанин…
     Зал напряженно затихал.
     В наступившей тишине было слышно, как дрожат потревоженные моей декламацией подвески на потолочной люстре.
    О! Люстра! Люстра - это особый разговор. Достаточно сказать, что она была изготовлена сильно поддающим работником сцены из пробок пивных бутылок, выпитых им за годы службы в ДК им. "Семнадцатого партсъезда".
    …- Краснокожую паспортину!
    И я ловко извлекал из кармана паспортный камуфляж.
    - Читайте, завидуйте, - бойко продолжал я. Я - гражданин Советского Союза.
    На мгновение зал погружался в тишину океанских глубин.
    Но через мгновение шквал, гром, лавина аплодисментов и криков браво! бис! взрывали тишину и раскачивали люстру до опасных колебаний. Я все боялся, что она упадет на зрителей.
    - Не боись! - успокаивал меня ее создатель. - Она на бокситке!
    Чем только меня не награждали за чтение "Стиха о Совпаспорте"!
    - Я волком бы… Получите почетную грамоту ВЛКСМ.
    - К мандатам почтенья нету… И в руках у меня переходный вымпел ВЦСПС…
    Но это днем, а по ночам меня преследовали паспорта. Молоткастые, серпастые, они обступали меня толпой. Шипели на меня в двадцать жал и угрожающе сверкали обоюдоострыми лезвиями.
    Мало того они стали гнаться за мной на протяжении всей моей жизни.
    
    Первый был вручен мне в паспортном столе Первомайского отдела РОВД, как писали в те годы, в атмосфере "приподнятой торжественности". Вручение состоялось в красном уголке районного отделения. Гремели барабаны, выли трубы, текли речи и декламировались стихи.
    - Я волком бы… - заверял я работников РОВД.
     И, как следствие моего краснобайства, красную серпасто-молоткастую книжицу мне вручил заслуженный работник МВД в отставке. Симпатичное лицо. Добрый взгляд. Мягкая женская ладонь. В знак благодарности за мою трактовку В. Маяковского, простил мне денежный взнос. Милейший человечек. В перестройку выяснилось, что этот милый человек самолично застрелил добрую сотню "врагов народа".
    Речи отзвучали, отыграли трубы, и с красной хрустящей паспортиной я отправился домой. В приподнятом настроении зашел я под козырек подъезда.
    Синий, синий иней лег на провода…
    Ого-го. Ого-го-го-го-го!
    За тобою как за синей птицей… - мчался, огогокая, в неведомую даль пластиночный исполнитель из открытой двери квартиры N 1.
    - О! Здоров, фраерок. Ну, обурел! Ну, заматерел! Оброс?
    И хозяин квартиры N1 Жека Мотовилов вопросительно ткнул меня в пах и, не дав ответить, затащил в квартиру. Пьянка в ней уже была в той стадии, когда всякое новое лицо встречают как виновника торжества. Хотя виновником был вернувшийся с очередной отсидки Жека Мотовилов.
    - Это надо обмыть! - крикнул пенсионер из квартиры N2, узнав о моем приобретении. И, не спрашивая моего разрешения, макнул краснобокий документ в стакан с розовым портвейном. Паспорт, такой представительный, прямоугольный, красный, золотобуквенный паспорт остался сохнуть на столе, а содержимое стакана перекочевало в мой пустой с утра желудок. Я быстро закосел и вскоре уже пел под собственный гитарный аккомпанемент: про Алешку, Аленку, тюрьму и острый под сердцем нож…
    - Я волком бы выгрыз… - объявил я, и рухнул на половицы "родительского дома".
    Так первый раз в своей жизни я напился до горизонтального положения, а по бабушкиному определению - "до положения риз".
    - Негодяй! - кричал отец.
    - Мерзавец! - вторила мать. - Посмотри, что ты наделал!
     Я взглянул. Боже! На паспорте лежало красное пятно. Мать гладила его разогретым утюгом, сквозь двойной слой промокательной бумаги. Терла пятно ацетоном, брызгала на него отбеливатель и полоскала в щавелевой кислоте. В результате этой химической процедуры вокруг него образовалась волокнистая розовая паутина. Со стороны оно выглядело как развитое солнечное пятно из учебника по астрономии.
    
    С этого дня жизнь моя пошла наперекосяк.
    Вскоре статную руководительницу студии Анну Дмитриевну сменил миниатюрный Арнольд Францевич. После попытки склонить меня к нетрадиционным сексуальным отношениям и моего категорического отказа он всенародно заявил следующее: - "Из вас, милейший, такой же драматический актер как с коня танцор диско".
     В театральном институте, куда я отправился доказывать Арнольду Францевичу, что он неправ, председатель комиссии долго рассматривал мой паспорт, качал головой и приговаривал:
    - Ну, как же так! Ведь это документ. И не просто документ - это же ваше лицо. А у вас в паспорте, простите, не лицо, а какой-то "пикник на обочине".
    Одним словом, документы у меня не приняли.
    - Вот и не верь гадалкам, - печально сказала мама.
    
    Короче, актерская судьба не состоялась, и я решил эмигрировать, чтобы в другой стране с незапятнанным паспортом начать новую жизнь.
    - Блюди его, как зеницу ока! - крикнула вслед уходящему поезду мама.
    
    Паспорт N2 мне вручили в большом казенном доме с живописным видом на южное море. Ни оркестров. Ни речей. Ни песен. Маленькая комнатка, скудное освещение. Деловая обстановка. Четкие, быстрые вопросы и команды.
    - Сколько? Когда? Получите. Идите. Следующий.
    Вот и вся процедура. Точно не важный документ вручали, а взятку всунули. Я впрямь думал, что деньги. На крыльце развернул. Нет, паспорт. Небольшой, серенький, с замысловатой вязью непонятных букв.
    "Неважно, что серенький. Не беда, что маленький, - успокаивал я себя. - Зато чистый. Без сучка, как говориться, и задоринки. Прямая, одним словом, дорога к генеральской карьере! Как пророчествовала Лили - гадалка".
    Со следующего утра я стал готовить себя к тернистой военной тропе.
     Пробежка. Отжимание. Холодный душ. Обед. Качка (в смысле гантели). Подтяжка (в смысле на турнике). Сон.
    - Ты совсем одурел со своей армией. Подтяжками, затяжками, пробежками. Удели внимание ребенку! - кричала и требовала жена.
    И я уделил. Зашел как- то в магазин "Детский мир". Долго думал, толкаясь у стеллажей, чтобы такое прикупить и остановился на чудных, многоцветных фломастерах. Меня подкупило следующее.
    1. Цена.
    2 Отсутствие токсичности.
    3. Утверждение инструкции. "Легко снимается пятновыводителем"
    - Будь художницей, - сказал я дочери и вручил ей фломастеры.
    - Буду! - заверила она меня.
    Вскоре стены, двери, ванна и писсуар нашей съемной квартиры носили следы её художеств.
    - Ничего, успокаивал я жену. Французский художник Лежар всю жизнь мечтал рисовать на стенах домов. И вот мечта становится реальностью!
    Я обвел широким жестом настенную живопись.
    - К тому же у нашей малышки налицо явный талант. Посмотри, какой у нее замысловатый штрих и четкая линия.
    - Но с такими штрихами и линиями нас привлекут к ответственности за порчу частной собственности! - возражала жена.
    - Это лишенные остроты страхи. Все легко снимается пятновыводителем. И в доказательство этого я проводил по рисункам смоченной в ацетоне ваткой.
    - И все-таки ты шутишь с огнем! - возразила жена и стала подсовывать дочери для рисования всякие ненужные бумажки, журналы и документы.
    
    - Где мой паспорт? - поинтересовался я у жены в день, когда должен был нести документы в военную академию.
    - Не знаю, но с ним кажется, играла дочь, - крикнула она из кухни.
     - Как играла? Почему играла!? Что это за игра с документами? Я же купил ей фломастеры, - возмущался я, роясь в дочкином столе. Наконец, паспорт был найден.
    Боже мой! Все пропало! Все рухнуло, не начавшись! Я бросился за пятновыводителем. Долго и яростно тер я пятно. В результате на паспортной фотографии я стал напоминать подгулявшего Чебурашку.
    - У вас прекрасные данные. Рельеф мускулатуры. Гибкость. Выправка. Но простите, как же мы можем доверить вам карты укрепрайона, если у вас не паспорт, а простите, война "судного дня"!
    Я с пониманием вздохнул и иммигрировал в третью страну.
    
    В ней я вообще решил не брать паспорт. И вскоре, как и пророчествовала Лили-гадалка, пошел по финансовой части. Недавно по делам своей фирмы я должен был срочно и лично явиться на подписание солидного контракта. Поездка требовала наличия паспорта.
    - Станьте так. Нет, чуточку левей. Правое плечико несколько вверх. Улыбочку. Губы сомкните. Брови взметните. Подбородок опустите. Чуть ниже. Несколько левее… - битый час мучил меня суетливый маленький фотограф.
    Не отстала от него и молодая, с лицом бешеной моли, паспортистка.
    - Повернитесь в фас. Станьте в профиль. Обернитесь в анфас.
    - В чем дело? Что за дикие тоталитарные церемонии? - возмущался я.
    - Станьте лицом к стене. Руки за голову. Не обращая внимания на мои протесты, требовала паспортистка.
    Я почему-то подумал, что после такой процедуры документ мне вручат в бетонированном бункере.
     - Паспорт вам пришлют по почте, - объявила в заключении служащая. И добавила: - в течение трех дней.
    Две ночи мне не спалось. Вечером третьего дня волнения мои достигли апогея.
    - Да гау? (То есть "как дела" на ирокезском наречии) - поздоровался со мной представитель "the first nation" ирокезец Джон, живущий в соседнем от меня доме.
    Молодой, но изрядно потертый "огненной водой" человек. Выглядит он несколько эксцентрично и театрально. Голова выстрижена под петушиный гребешок. За ухом - перо некогда яркой птицы. В кожаном чехле нож с причудливо изрезанной, рукояткой. Мягкие, расписанные бисером мокасины. Прищуренный, выжидающий взгляд охотника. Но при всем этом он совершенно непохож на героев Гойко Митича. Скорей на моего знакомого - московского дворника татарина Рафика Гарифалина.
    - Да-аааа… - я безнадежно махнул рукой. - Что значит хорошо….- с кислой улыбочкой ответил я.
    - What happened mу friend?
    Несильный в языке предков, ирокез перешел на колонизаторский.
    Если Джон называл меня другом, то это значит, что он был под воздействием огненной воды, ибо в моменты ее неудачного поиска - все у него были колонизаторы.
     Я махнул рукой и тяжко вздохнул. "А вздыхаю я так, словно до конца дней остались считанные часы".
    - Go ahead! - потребовал от меня объяснений ирокезец Джон.
    Я сбивчиво и путано посвятил его в свои злоключения. Мало того я прочел ему отрывок из В. Маяковского.
    На фразе "Я волком бы выгрызз-з-з", Джон потянулся к ножнам. Закончил я гадалкой Лили и преследующем меня по жизни "пятне на казенной бумаге".
    - Take it ease! Don't worry! - успокоил меня могиканин и снял с шеи острый, желтый медвежий клык. Он уже много чего мне дарил: старый мокасин, ломаный томагавк, рыбий плавник, сухой лист с чудодейственного дерева…
     - Это для дома, для семьи. От сглаза и от пожара, - объяснил он. И, повесив мне на шею клык, скрылся в подъезде своего дома.
    В кармане его замшевых брюк были четко обозначены габариты бутылки "Джонни Уокер"…
    Ночью я оказался у стен некого угрюмого строения. За его глухо закрытыми воротами были слышны тревожные человеческие вскрики. Тянуло жаром. Пахло дымом. Я открыл глаза. За окном сигналили машины пожарного департамента.
    По тротуару сытыми питонами ползли пожарные шланги. Они вздрагивали. Стучали топоры. Гремели лестницы. В звуках битого стекла и треске ломаемых рам угадывалось что-то Бетховенское. Среди дыма и огня бродил "под изрядным шофе" ирокез Джон. Он был девственно гол. Перо за его ухом играло замысловатыми красками.
    - Forever.
    Я протянул ему свою кожаную куртку. И пожарная машина, отчаянно сигналя, увезла могиканина в ближайший мотель. Вскоре пожар был потушен. Из всего дома сгорела только квартира представителя "the first nation"!
    Под утро я заснул и вновь оказался у таинственных ворот. Пахло углями пожарища. Кто-то требовательно колотил с внутренней стороны ворот.
    Я открыл глаза. Входная дверь моей квартиры тряслась под чьими- то ударами. Первое что я подумал, было: "Могиканин пришел требовать свой клык обратно".
    Нет. На пороге стоял - с блудливой улыбочкой известного экстрасенса Алана Чумака - почтальон.
    - Распишитесь, - потребовал он и протянул мне пакет с четким следом чьего-то сапога.
    Сердце мое обмерло. Трясущимися руками вскрыл я конверт. В нем лежал синий с тесненными золотом львами, орлами и коронами паспорт.
    Ни пятна, ни пежинки, ни кляксы. Ни на листах, ни, главное, на фотографии! На которой я, кстати, смахиваю на радикального деятеля движения "талибан".
    Одним словом, паспорт был чист как небесный ангел.
    "Больше ваш номер не прокатит, не пройдет!" - решительно заявил я, обращаясь к кому-то потустороннему.
    Я завернул паспорт тройным слоем целлофана. Сверху положил подарок ирокеза.
    Поездка прошла успешно. Дело мое процветает. Между нами говоря, недавно я записался в театральную студию. Мой театральный руководитель Игорь Николаевич утверждает, что я прирожденный драматический актер. А днями я стал членом городского легиона ветеранов армии и флота.
    Ирокез Джон получил новую муниципальную квартиру. Недавно я встретил его на улице. На нем была моя пахнущая дымом куртка. На шее ирокеза рядом с массивным католическим крестом, серебряным магендавидом, зеленым полумесяцем и какой-то буддистской шамбалой-мандалой висел свежевырванный медвежий клык.