Ловец мгновений

Уважаемый читатель!
     Если вам случится побывать на кладбище C.D.N. в американском городе M. и встретить на его тенистых аллеях средних лет мужчину, облаченного в камуфляжную форму морского пехотинца и обвешанного фотоаппаратами, точно шахид бомбами, то знайте - это фотохудожник, "ловец мгновений", как он сам себя называет, Дмитрий Владимирович Синицкий.
     По мнению критиков, Дмитрий Владимирович фотограф никакой, а как художник хорош только своей внешностью: густая репинская шевелюра и тонкие далиевские усы.
     "Ловец мгновений" - Д.В. Синицкий - не просто ходит зевакой- визитером по кладбищенскому двору. Нет! У одной могилы он что-то подправит, у другой завертит, с третьей смахнет…
     И вообще он на кладбище фигура известная. Его знают как похоронщики, так и кладбищенская администрация. Иногда "ловец мгновений" даже пишет рекламные буклеты на русском языке. Обычно он начинает их так: - "Добро пожаловать в "City of the silence".
     Д.В. Синицкий так занят подвинчиванием и смахиванием, что, кажется, никого не замечает вокруг. Это обманчивое впечатление. Дмитрий Владимирович как фотохудожник видит все и всякого, безошибочно вычисляя среди посетителей соотечественников. В отличие от большинства русских дальнего зарубежья, "ловец мгновений" не знакомится, так сказать, в лоб и не лезет к вам с расспросами: прошли ли вы суд, кто у вас адвокат и, наконец, сколько с вас взяли за написание беженской истории. Нет, нет и нет.
     Он начинает с вами игру. То справа забежит. То слева кашлянет. То возникнет на близком горизонте. То засвистит у вас над ухом "Я встретил вас". И все это лишь для того чтоб вы первым задали вопрос: - скажите вы русский? И от него перешли к следующему "А у вас тут кто-то похоронен?" За ним к любимому Синицким "Вы что, любите гулять по кладбищу?" И, увидев на "ловце мгновений" массу фотоаппаратов: от доисторической, с отсутствующим объективом, "Лейки", до пустого каркаса современного цифрового "Nikon", - "скажите, вы фотограф?"
     Мой вам совет, как автора и как человека хорошо знающего Д.В.Синицкого: не делайте этого. Лучше пристройтесь к какой-нибудь туристической группке и таким образом оторвитесь от фотохудожника. Но если вы ослушаетесь и зададите ему перечисленные мной выше вопросы, то фотохудожник солидно откашляется. Учтиво представится. И тотчас же расскажет вам массу историй из жизни классиков, любивших, как и фотохудожник Синицкий, посещать кладбища. Затем утвердительно ответит на ваш вопрос "Скажите вы фотограф?". И непременно пригласит вас навестить его персональную фото выставку "У вечности в гостях". Одним словом, наплетет вам сто китайцев, и, уж когда вы с облегчением подумаете "Ну, все, кажется, иссяк", Дмитрий Владимирович ухватит вас за понравившуюся ему детальку вашего костюма и перейдет к главному. К собственной истории.
     Злословы утверждают, что таким образом Дмитрий Владимирович репетирует "refuge story". Неправда. Синицкий уже много лет как имеет гражданство. Хотите послушать его историю? Если нет, то рвите с мясом пуговичку на вашей рубашке и улепетывайте по центральной аллее к восточным воротам. Но лучше не делайте этого. Ей-Богу, вреда от того, что вы выслушаете Дмитрия Владимировича, вам не будет. Только если в самом конце его истории у вас слегка закружится голова и пересохнет во рту. Ну, так это ж, в конце концов, не смертельно, а радость Дмитрию Владимировичу доставите колоссальную. Кто знает, может быть вам это и зачтется там, где сейчас обитают те, чьи останки лежат под гранитными плитами?
     Вы готовы? Да! Тогда Дмитрий Владимирович начинает.

     История - эта напоминает театральную пьесу для одного актера. Хотя внешне "ловец мгновений" больше напоминает оратора, трибуна, государственного мужа, чем актера. Сценой Дмитрию Владимировичу служит небольшая площадка перед кладбищенской церквушкой. Декорации? Ну, скажем так, на переднем плане мраморный, с золотой надписью "Rest In Peace" обелиск. Цветы, ввиду ранней весны, преимущественно ландыши и тюльпаны. Высокие, чуть тронутые нежной молодой зеленью, старые деревья. На заднем же плане: белые кресты, черные монументы и потерявшие цвет склепы.
     - С родителями мне не повезло. - Так, тяжело вздыхая, начинает первый акт Д.В. Синицкий. Фраза эта, как он считает, повышает внимание к рассказу. Много ли вы встречали людей бранящих родителей?
     Как бы это сказать? - Дмитрий Владимирович щелкает пальцами. - Близко чуждые люди! - И говорит это с таким видом, будто мысль только что родилась в его голове. Не верьте! Экспромт этот у Дмитрия Владимировича дежурный и тщательно продуманный, в игровых видах спорта - называется "домашняя заготовка". - Зато с бабушкой повезло-О-О-О, - округляя рот на манер фотографического объектива, тянет Синицкий. - На все сто-О-О-О! Человеком она была удивительным. Редкий сплав аристократизма и народничества! Это изречение Савицкий считает финалом первого акта. - Был бы у меня дедушка, то с ранних лет я стал бы, например, плотничать или, скажем, радиомонтажничать. Но...
     - Погиб на фронте, - коротко отвечала бабушка.
     - Как настоящий советский солдат. - Дополнял скудную информацию мой отец.
     На каком фронте, при каких обстоятельствах, где похоронен, какими медалями и орденами был награжден - об этом не принято было говорить. Погиб и погиб. Мне даже казалось, что он погиб, не рождаясь. Короче, научить меня полезному мужскому делу было некому, и я стал ходить с бабушкой на расположенное рядом с нашим домом кладбище.
     Что я там делал? Об этом если позволите, я расскажу чуть попозже, а вначале небольшой экскурс.
     Итак, я ходил с бабушкой на Серафимовское кладбище. В муниципальном реестре оно числилось как - "захоронение N3". В народе же его прозывали Серафимовкой. Неравнобедренный квадрат. Заросший деревьями, кустарником и цветами двор. На старой половине кладбища - ржавые ограды и поваленные кресты. На новой - мраморные стелы и скромные металлические тумбочки. Меж ними лежали останки сожженной в разгар "застоя", кладбищенскими выпивохами церквушки. Вы хотите знать, что делать выпивохам на кладбищенском дворе? Я вам легко отвечу. Безбоязненно, не прячась от ментов, выпивать. А где вы еще найдете такое безопасное место как не на кладбище? Выбираете чуть запущенную могилку. Раскладываете на деревянном столике дары садов и огородов. И, наполнив стаканы Spiritus Vini, тем, что во благо, восхваляете Бахуса. Если на ваши шумные крики и заходил наряд, то бояться не следовало. Они только сверяли даты жизни на памятнике, оценивали ваш внешний вид. Если на монументе выгравированы цифры текущего века, а вы не в тюремной робе, то потопчутся минуту-другую, запрокинут халявную рюмашку, да отправятся "за планом" в ближайший лесопарк. От особо прытких сержантов - "злыдней", тех, что в погоне за старшинской лычкой дергали даже кладбищенских нищих, на их грозный вопрос - "Че сидим" надо было достать из кармана, скажем, плотницкую рулетку и деловито изречь:
     - Митрич, а ну-ка обмерим-ка вот этот пролетик.
     Или, достав из дипломата фрагмент наждачной бумаги, бросить сидящему рядом собутыльнику: - Слышь, Иваныч, зашкурь-ка заусенцы.
     Два-три таких мини-спектакля, и наряд уже здоровался с вами, как с ближайшей родней усопшего. Были случаи, когда "злыдни" мели выпивающих на могиле настоящих родственников! Близким (до выяснения личности) - два часа отсидки в КПЗ. Ну, а вам на время желательно было переместиться на городское захоронение N4. (Воскресенское кладбище) Во избежание арестов родственников усопших городским советом подготавливалась даже спец. директива "О контрольно-пропускной системе посещения городских захоронений".
     Ну вот, я ввел вас, так сказать, в атмосферу Серафимовского кладбища. А теперь о том, что мы там с бабушкой делали. Вы думаете раскопкой захоронений? Ворожбой? Некрофилией? Нет! Нет! Нет! Все куда как прозаичней. Дело в том, что на этой самой Серафимовке было погребено несметное количество бабушкиных (соответственно и моих) родственников: мама, папа. Тети, дяди. Умершие в младенчестве братья и сестры. Кроме того, троюродные, двоюродные, малознакомые, а то и вовсе незнакомые люди, чьи могилы остались без присмотра. Короче, не городское захоронение N 3, а семейная усыпальница. И все это хозяйство нам нужно было держать в порядке.
     Весной мы сажали цветы. Летом - рвали чертополох. Осенью - жгли опавшие листья. И только зимой наступало относительное затишье, даже алкаши обходили Серафимовку стороной.
     Могилы заносило снегом, и их становилось трудно выдавать милицейским нарядам за родственные захоронения. А в тридцатиградусный мороз наждачка и рулетка на кладбище были столь же уместны, как говорил поэт: - " в русской бане пассатижи" Теоретически можно было укрыться в склепе, но с такими красными, обветренными лицами и жутчайшим тремоло в суставах выдавать себя за родственников, скажем, графа Румянцева, было весьма проблематично. - Ма-м-а, - обращаясь к бабушке на "Вы", говорил недовольным тоном мой отец. В э- эээ э-тих пппп походах на к-кккладбище есть нечч-что реее-ли-гиозное.
     Волнуясь, отец начинал сильно заикаться. А он, - указывая на меня, продолжал отец, - без пяти минут пионер.
     -А что разве у нас пионеры не несут караул у памятников черт знает кого, - вносила бабушка существенное дополнение, - кстати, ворованных с нашего кладбища? - Последнее замечание относилось к останкам тех, кто лежал под ворованными обелисками. - Так пусть лучше заботится о могилах нормальных людей!
     - Я не уууу-удивлюсь, ма-ма-ма, что, наслушавшись таких рееее-чей, он не будет убирать могилы, скажем, где-нибубубу-будь на Потомаке. Короче я запрещ-аааааю! - ультимативно требовал отец.
     - А мне нравится, и я буду ходить! - назло отцу кричал я.
     Хотя не скажу, что я был в восторге от кладбищенских работ. Какому подвижному, полному жизни мальцу охота рвать лебеду и сгребать опавшие листья с древних могил? Но отказать или обмануть бабушку, сославшись больным, что я легко делал по отношению к тем же родителям, был не в силах.
     Шли годы. Я привык к кладбищу, оно ведь только с виду кажется городом мертвых, но это не так.
     Дмитрий Владимирович вновь щелкает пальцами и произносит, как будто только что пойманную оригинальную мысль. - Кладбище - это изящная рамка для законченного и совершенного человеческого портрета. Роман с завершенным сюжетом, если хотите! - (не верьте - домашние заготовки). - Каждый холмик, крест, склеп история. Я знал их массу и мог лучше всякого сторожа указать и провести вас к нужной могиле...
     Дмитрий Владимирович живо опишет вам атмосферу кладбищенской умиротворенности. Упомянет свой любимый эпитет "city of the silence". "А вот был забавный случай!" - воскликнет Синицкий. И расскажет вам историю "о таинственном человеке в черном", в закатные часы приходившего к разваленному склепу, на ржавых воротах которого сохранились лишь буквы Ан.а К.р…на, из коих "юный следопыт" Д. Синицкий вывел следующее: "В склепе похоронена Анна Каренина! Молодой же человек никто иной, как безутешный поручик Вронский"! Между прочим, открытие это спровоцировало резкий взлет цен на место, в пределах Серафимовского кладбища.
     Затем, обведя рукой "cemetery C.D.N." заявит, что и здесь он нашел могилы пассажиров небезызвестного "Титаника". И что этому открытию была даже посвящена специальная телепередача. Дмитрий Владимирович всенепременно проводит вас на могилу расстрелянных "реакцией" повстанцев. Не дожидаясь вашего одобрения, сводит на камень знаменитого поэта-бунтаря, а также подведет к склепу, где покоятся местные Ромео и Джульетта. Затащит вас на могилу своего, если так можно сказать, заступника.
     Дело вот в чем. Как-то Дмитрий Владимирович по незначительному делу угодил под следствие. И накануне суда отправился на кладбище. Почему? Да потому что встреча похоронной процессии - всегда к удаче. В тот день как раз хоронили "заступника". И что вы думаете? Правильно. Суд завершился в пользу Дмитрия Владимировича.
     И, наконец, поведя вас к небольшому белому постаменту с давно истертой надписью на небольшом мшистом камне, вернется к прерванной лирическими отступлениями собственной истории. - Теперь я спокойна, - сказала как-то бабушка, закрывая ворота Серафимовского кладбища.
     - Насчет чего? - поинтересовался я. - Я думаю, что моя могила будет присмотрена. Ведь ты присмотришь её, правда? - Да, - ни секунды не колеблясь, заверил я.
     Дмитрий Владимирович замолкает, театральным жестом проводит по густой, но уже седой шевелюре. Запястьями подтягивает, точно ввинчиваясь, в военные брюки и начинает третий акт своей пьесы.
     - Дня через два после этого разговора пришлось мне пробегать мимо музыкального магазина. Магазин этот прежде никогда не представлял для меня интереса, ибо музыку я не любил. В смысле, не то чтобы музыку, а точнее сказать витрину музмагазина. Другое дело витрина продовольственного гастронома: причудливые горки из "килек и бычков", затейливые конфетные россыпи, золотоцветные холмы окороков. А в музыкальной что? Облупленный горн, запыленная гармонь, да парочка черных, плоских и тонких, точно блины, пластинок. В тот день все было иначе. Шелудивый горн сменила серебристая труба. Пыльную гармонь - сиявшая лаком домбра. На золотистой нитке был подвешен пластиночный конверт - очаровательная блондинка, с провокационно декольтированной грудью. Поверьте, эта была не грудь - это были живописные вершины. Короче - это было нечто!
     Глаза у Дмитрия Владимировича маслянеют, он подтягивается, распружинивается, молодеет, точно стоит не на кладбищенском дворе, а у витрины далекого от этих мест музмагазина. Уверен, - спохватывается он, - что выстави в то день в местном краеведческом музее "Джоконду", по количеству зрителей "крутогрудая" с лихвой переплюнула бы мировой художественный шедевр… В поисках пластинки с "крутогрудой" мной была извлечена и тщательно изучена домашняя фонотека.
     "В парке Чаир", "Розочка", "О кукарача", Песня из к-ф "Багдадский вор"… Серые конверты. Затертые лица певцов. Прекрасная, упоительная блондинка отсутствовала. Я уже складывал все обратно, как взгляд мой запал на пластиночный конверт. Черная латинская вязь. Frank Sinatra. Я прочел её как Frеkinatra. На обратной стороне конверта была помещена аннотация. " American singer…" Разумеется, понял я только "American" В контексте догадался, что singer - и есть это самый Frеkinatra: молодой, голубоглазый человек: тип советского плакатного комсомольца, рвущегося к трудовым высотам.
     American singer! В доме члена КПСС! Это вам не восемь на семь! Не буду скрывать, я и сам некоторое время думал, что все американские ракеты направлены злобными янки прямиком в мою кровать. Отчего мои грезы утеряли детскую безмятежность и обрели чуткость сна отличника боевой и политической подготовки. Трясущимися руками установил я идеологическую бомбу на проигрывательную иглу.
     Тш - тш шшшш - долго трещали динамики. Как будто вражеский певец боялся войти в мой дом. Как будто знал!!!??? Та - та - та. Тра - тат - та. Мощно грянул трубами и скрипками оркестр и вслед за ним в комнату проник голос Frеkinatra. Уот-ду хау-ну-юс - пел голубоглазый American singer. Я не понимал ни слова. Но это было совсем не важно. Важно было другое. Как-то мне приходилось читать высказывание А. В. Макаревича о его открытии битловской музыки: - "Было чувство, - писал он - что всю предыдущую жизнь я носил в ушах вату, а тут её вдруг вынули". Нечто подобное произошло и со мной. Как бы это вам объяснить? Покручивая ус, Дмитрий Владимирович задумывается. - Ну, только если вот так! Поверите, нет, но у меня открылось внутреннее зрение. Я вдруг отчетливо осознал, что я уже слышал эту музыку! И, мало того, родился и жил в стране " American singer Frekinatra". Только меня для каких-то целей выкрали оттуда советские разведчики. Да! Да! Не надо смеяться. Между прочим, в это открытие вписывалось и моя нелюбовь к родителям, и внутреннее сопротивление идеологической пропаганде и даже интерес к декольтированной блондинке. Вот только бабушка? Впрочем, теперь мне стало понятно, почему отец называл ее на "ВЫ"!
     - Откуда это у нас, - спросил я у бабушки, показав ей пластинку. - Положи и никогда её впредь не трогай! - необычно строго ответила мне бабушка. Тогда я окончательно понял, что в моих догадках есть что- то реальное. Я стал жить надеждой на возвращение, денно и нощно насвистывая Frekinatrovskie мелодии. И досвистелся. - Дмитрий Владимирович лукаво подмигивает. - До беседы с председателем родительского комитета школы
     - Смотри Митя, - сказал он мне в заключение. - Фрэкинатров - шманатров до хрена и больше. А Родина, брат, одна! - Меня лишили Родины, - понижая до таинственности голос, сказал я, и посвятил председателя в свое открытие. Долгие годы после этого разговора стоял я на учете в неврологическом кабинете участковой поликлиники… - Скажите "а", - требовал от меня невропатолог. - Верните а-а-а-американскую мечту, - растягивая гласную "а" требовал я. - Верните мне Родину!
     - Кто вас в этом уверил? - интересовался доктор. - Внутреннее зрение! - отвечал я. - Вы меня простите, молодой человек, но ваше зрение вам откровенно врет, - усмехался доктор, выписывая мне очередную микстуру. …- Ха- ха вре-ееет! - заикаясь, вступает Дмитрий Владимирович в финальную стадию пьесы и кардинально меняется. Он начинает дергать левым плечом, тянет голову, точно разволнованный гусак, без конца мигает, точно в глаз ему попала соринка и сучит ногами, словно хочет в туалет. И напоминает уже не государственного мужа, а, как бы это покорректней сказать? Ну, вот если так. Неадекватно воспринимающую действительность личность.
     - Моооо-жет быть! Моооо-жет быть! Только я вам скажу, что он полный дууу-рак! Дело в том, что внутреннее зрение меня не подвело. Я оказался стопроцентным американцем! Да! Да! По де-де-де-душке! Вы уууу- дивлены? Именно-оооо по дедушке, который вовсе не погиб, и, как оказалось, никогда не был героическим советским солдатом. А был американским пехотинцем, с которым моя бабушка познакомилась и "ля-ля-ля" при так называемой "Встрече на Эльбе". Дедушку контузило, и он какое-то время провел в советском госпитале, в котором несла службу моя бабушка, ст. лейтенант медицинской службы.
     Вам, безусловно, захочется подробностей "ля-ля-ля" на Эльбе. Всяких там пикантностей быстрой фронтовой любви. Вздохов, ахов, засад, агентов, тайных знаков. Увы, ничего подобного вы от "ловца мгновений" не дождетесь. Он их попросту не знает. Быть может, он бы даже что-то и сочинил, нафантазировал для пущего эффекта своей истории, но дело в том, что все его сексуальные познания ограничивались фотографией "крутогрудой".
     - На память, - сказал мой дедушка при расставании, и, оставив бабушке диск с песнями American singer Frank Sinatra, зашагал в западном направлении. Ну, а бабушка отправилась с моим будущим папой на восток. Дмитрий Владимирович замолкает и, прищурив глаз, смотрит на произведенный эффект.
     Эффект и впрямь потрясающий. Обычно после этого заявления у слушателей, да я уверен, и у вас, возникнет желание бежать. Бежать сквозь кусты и ограды. Бежать, не обращая внимания на предупреждение: "по цветам и газонам не ходить" Но Дмитрий Владимирович, не зря пустой камерой снимки делает. Он, как истинный художник, уже с первого акта знает, что от его заявления "мой дедушка американец!" у вас возникнет мысль о побеге. И поэтому "ловец мгновений" крепко ухватит вас за лацкан пиджака и продолжит.
     - Да, да а-а-американцем. И не надо на меня смотреть как псиииии-хиатр на пациента.
     - О, субчик, если б я был психиатром, - мысленно отвечаете вы Дмитрию Владимировичу. - Я б тебе впендюрил кубик люминала, да в рубашечку смирительную загрузил, чтоб ты не шлялся где ни попадя и не морочил людям головы.
     - Вот вы не верите. Думаете, совсем человек с насечки съехал. А вы знаете, что, таких как я, сотни, если не тысячи и это, не считая мнимых детей "капитанов Смитов". - Да уж видно немало, - соглашаетесь вы с фотохудожником, покачивая головой. Ибо некому вами, "американские дедушки", заняться. Эх, некому вас ремешком повязать. Таскаетесь вы без присмотра. То там - то сям. А потом. Ах, там убили! Ах, здесь зарезали!
     Не верите-те-е? - спрашивает Дмитрий Владимирович, крепко ухватив вас за лацкан пиджака. - Не-еее верите, но доооо-слушайте.
     Бог с ним, читатель, согласитесь и дослушайте рассказ одинокого и уже не молодого человека. Тем более что уж не много-то и осталось. И, ей-же-Бог, я чувствую, что ваше внимание к рассказу Дмитрия Владимировича непременно зачтется вам на нежно-голубых с легкими облачками небесах, что смотрят на тенистый кладбищенский двор C.D.N.
     - Я Родиной не торгую! - как на партийном съезде воскликнул мой отец, когда нам принесли под роспись бумагу из посольства США, - продолжает свой рассказ Д.В. Синицкий. - Все слишком поздно. Все слишком далеко - горько вздыхала бабушка, держа в руках глянцевую бумагу с американским штампом.
     - А я поеду! - решительно заявил я. - Мама, я же говорил. Я ж предупреждал, что ваши речи доведут его до Потомака! - гневно кричал папа на бабушку. - Уезжай! - обращаясь ко мне, сказал он. - Может, там тебя вылечат.
     - Поезжай, - обнимая меня, сказала бабушка. - А как же… - И я напомнил ей наш давний разговор.
     - Пустое, - произнесла она с саркастической улыбкой. Неравенства у нас нет. Несправедливость выкорчевана. С эксплуатацией покончено. Алкоголизм и проституция изжиты. Не сегодня-завтра ликвидируют и смерть…

     И вот она, Америка!
     Дмитрий Владимирович обводит рукой кладбищенский двор, кивком головы указывает на серебристую пику небоскреба. - А вот дедушкина могила. - Дмитрий Владимирович кивает на могильный камень с истертой надписью.
     - Ну, это уже совсем! - думаете вы, глядя на могилу, которой даже на беглый взгляд ну никак не меньше столетия.
     Молва утверждает, что могилы дедушки меняются, иногда на них даже выгравированы женские имена. Кроме того, если вы попадетесь "ловцу мгновений", скажем, через неделю, то услышите от него историю, что он правнук невинной жертвы "Титаника"... У вас появляется обещанная мной выше сухость в горле и легкий шум в области правого полушария.
     - По идее должен был убирать бабушкину могилу, а вышло, что дедушкину, - продолжает Дмитрий Владимирович. - А ведь я его практически не знал. Вот эта "Лейка" - Дмитрий Владимирович указывает на фотоаппарат без объектива. - Форма. Он проводит рукой по пятнистым штанам. Да кое-что из кухонной утвари. Вот и все, что от него у меня осталось.
     - Зато на Родине! Думаете вы. Угадал? - спрашивает, по-следовательски пристально заглядывая к вам в глаза, Дмитрий Владимирович.
     На что вы согласно киваете головой.
     Да - ха-а-а Вздыхает "ловец мгновений". - На Родине, то на Родине. А на могилу горячо любимой бабушке придти не могу. Понимаете ли вы это? - с нескрываемой грустью говорит он.
     "Что за проблема, безнадежно ты съехавший, сел в самолет да лети. Хотя в таком состоянии тебя вряд ли пустят да в аэровокзал", - хотите возразить вы Синицкому. Но Дмитрий Владимирович, как истинный художник предвосхитит вашу мысль, и не успеете вы открыть и рта, а уж Синицкий заявит: - Нет, конечно, теоретически я могу у-у-у, - гудит словно паровоз фотохудожник, - купить билет, съездить, и, так сказать, припасть к отеческим могилам, но все это не-то- О- О- О… Синицкий вновь придает губам форму объектива. - Понимаете, не-то- О- О- О… Купить, съездить, выправить, пройти контроль, дать кому- то бакшиш. Челночизм какой-то, а не обряд памяти. На могилы близких людей надо приходить, когда захочется, а не с санкции дипломатических чиновников и работников авиалиний.
     Дмитрий Владимирович тяжело вздыхает. - Вот такие фортеля выбрасывает с нами жизнь, - говорит он, копоша свою седую шевелюру. Ай-я-яй-яй. Непорядок! Непорядок! - И, отпустив лацкан вашего пиджака, Синицкий бежит к какому- то завалившемуся, растрескавшемуся цементному кресту. - Ах! Ах! - доносится до вас возгласы "ловца мгновений" Синицкого. Вот уже Дмитрий Владимирович что-то заботливо подправляет, убирает, смахивает…
     "И зачем ему надо - это ненужное и древнее починять. Лучше б лечиться пошел", - горестно качая головой, думаете вы.
     - Мы с вами тоже древние, но только пока не знаем об этом, - не отрываясь от работы, отвечает на ваши мысли Д.В. Синицкий.
     Вы испуганно вздрагиваете, недоуменно пожимаете плечами, недвусмысленно скребете висок, и быстрой, спотыкающейся походкой устремляетесь к кладбищенским воротам.
     Беги, читатель! Беги! Ни я! Ни "ловец мгновений" не станем больше останавливать тебя. Счастливой тебе дороги!
     - Какая экспозиция! Какой свет! - Доносится до вас вскрик Дмитрия Владимировича. Не пугайтесь. Просто Синицкий увидел живописно присевшую на гранитный памятник желтокрылую пичугу. Он вскидывает пустой каркас цифрового "Nikon". Указательный палец правой руки Дмитрия Владимировича легко нажимает копку, а большой - выбирает нужную программу командным колесиком. - Золотое сечение. Теория Адамса… - бормочет он что- то бессвязное и вскоре исчезает, как за театральным занавесом, в тенистых кладбищенских аллеях.