Владимир Савич


Мои маршруты



Ходит одиноко под небом
Одиннадцатый мой маршрут
Путь его конечный не ведом...
( эстрадный хит 60 -х)


    Из пункта А в пункт Б со скоростью Х движется повозка, автомобиль, одним словом - транспортное средство. Требуется узнать...
    Мне плохо давались задачи такого рода, впрочем, мне не давались не только они. Очевидно поэтому я часто оказывался не в том месте, куда намеревался ехать. Я бесконечно путал остановки: вместо "Школа" выходил "Кинотеатр", "Институт", "Пивбар". Производственная деятельность и связанные с ней кзотовские законы внесли в мою жизнь некоторые изменения. То есть по утрам автобус привозил меня в нужную точку (работу), иногда с опозданием, но тем не менее привозил. А вот вечером! Был даже случай, когда меня изрядно поколотил супруг хозяйки точки "Б".
    Однако все это частности оставшиеся в воспоминаниях только благодаря моей хорошей памяти. Но были в моей жизни три поездки в корне перевернувших, не только мою жизнь, но географические точки моего проживания.
    
    
    Судьбоносный маршрут N1 случился майским вечером второго года Горбачевской перестройки, в одном крупном восточном городе.
    4.12 - именно это время показывали напоминавшие большой барабан уличные часы (это же время они сообщали на протяжении всего дня), когда я пришел на автобусную остановку. Мне нужен был маршрут 11, а пришел 12. Разница была незначительной, пройти лишних 200 метров в такой вечер не представляло особого труда. Тем более, что был я молод, упруг и слегка взбодрен кубинским ромом "Havana Club".
    - Старина! - окликнул меня моложавый человек, как только я вошел в салон. Человеком оказался строительный рабочий Семен Мокрый. Как обычно, Сеня был пьян, разговорчив, небрит, мят и забрызган цементом.
    - Привет, - ответил я, присаживаясь рядом.
    - С работы? - поинтересовался Мокрый. Я утвердительно кивнул головой.
    - А я "С полгоры", - сообщил мой попутчик.- "Гаденького" пять пузырей зацепил. - В холщовой сумке, что лежала у него на коленях, действительно позвякивало стекло. - Зарубим флакончик красненького? - поинтересовался он извлекая бутылку.
    - Но не в автобусе же! - возразил я.
    - А че так?
    Объяснять, что это неэстетично и нетактично (в автобусе дети и дамы) не имело смысла. Во-первых, мой попутчик попросту не знал таких слов, а во-вторых был из породы импульсивных людей, для коих эстетичным было все, что отвечало его желаниям. Исходя из этого, я произнес нейтральное:
    - Болтает.
    - А ты на светофоре потяни, - не унимался попутчик.
    - На светофоре не успею!
    - Ферштейн, - произнес Мокрый. - Выйдем у детского сада.
    Я было хотел возразить, но Сеня мог расценить это как личное оскорбление.
    Мы вышли на остановке "Детский сад" и через хитро спрятанную в зарослях волчьей ягоды служебную калитку пробрались на территорию. Минуя песочницы, горки, качели и заболоченный плавательный бассейн, устремились к беседке.
    По бокам беседку обступали могучие тополя, фронтом она смотрела на цветочную клумбу, зад её глядел на фруктовый сад частного дома. Забор, разделяющий сад и территорию детского учреждения был весьма условным. Отчего хозяйские куры свободно бродили меж горок, песочниц и качелей, а детсадовские дети легко проникали на территорию ровных грядок хозяйского огорода. Правда, в тот час, когда Сеня мастерски снес бутылочную пробку и разливал вермут в наши стаканы, куры уже мостились на насест, а детсадовская ребятня была разобрана по домам.
    В беседке было сумеречно, свежо и романтично. Тр, тр, тр, цок - где- то в глубине фруктового сада готовился к ночному концерту соловей, и ветер чуть шевелил края газеты "Социалистическая индустрия", на которой лежали: творожный сырок и четвертинка черного хлеба. Выпили. Закурили. Сеню потянуло на беседу.
    - Слухай сюды, - обратился он ко мне. - В выходные утюжил я одну хату. Тут рядом он махнул рукой в сторону заходящего солнца.
    - Не понял, - сказал я.
    - Чего ты не понял?
    - Что значит утюжил? Грабил, что ли?
    - Да не. Эт самое: клеили, красили, белили, короче шабашили. По полцинику на рыло с хаты сняли! Но это все херня! Там, "эт самае", такая хозяйка! Во! Во! Во!
    И Сеня принялся взахлеб описывать хозяйку. И главное одна живет, - сообщил он. То ли родители куда уехали. То ли бабка умерла. Короче, царевна! Королевна! Хочешь, телефон дам? - неожиданно спросил он.
    - Почему мне? Ты что ж, сам не можешь позвонить, - поинтересовался я, соображая, что с Сениными понятиями о красоте, королевна может выглядеть чуть привлекательней микрорайоновской шалавы "Верки Чумовой".
    - Так я ж говорю, "эт самае", королевна! А у меня колотун и рубильник вечно красный, - печально вздохнул строительный рабочий.
    Лицо у Сени Мокрого и впрямь было цвета мебельной морилки.
    - Возьми, - и он протянул мне мятый листок с семизначным номером.
    - Не надо, - сказал я, отводя его руку.
    - Бери
    - Не хочу.
    - Ну, как знаешь. И скомкав бумажку, Сеня швырнул её в молодую траву.
    Вскоре Сеня Мокрый окосел до такой степени, что ни говорить ни пить с ним не было никакой возможности. Я встал, поднял выброшенный Сеней номер и пошел к дому...
    Советский уличный телефонный аппарат: будка без стекол, трубка без мембраны и едкий запах мочи.
    Редкая удача с первой попытки нарваться на работающую точку! В тот день мне повезло! Будка хоть и была без стекол, но аппарат с покусанной кем-то трубкой и деформированным ржавым диском - работал.
    The die is cast ( жребий брошен), - сказал я себе. И опустил двушку в прорезь.
    Би-и-и-и-и-п, - отозвался набранный мной номер. На другом конце провода, занятые очевидно послеремонтными хлопотами, медлили. Наконец на шестом или седьмом би-и-ипе искомая сторона отозвалась приятным, мягким, грудным женским голосом. Исходя из жизненного опыта, я знал, что обладательницы подобных голосов, как правило, умные, но внешне не очень интересные женщины.
    Они поют вторые партии в заводских хорах и руководят комсомольскими ячейками. Но в бежавшем ко мне по проводам голосе было что-то такое, что заставило меня еще раз проверить мою теорию " О несоответствии голоса и внешности" Я стал осторожно и вкрадчиво набиваться на встречу.
    - Нет, нет, - отпиралась трубка.
    - Да, да, - настаивал я.
    - Допустим, - трубка, кажется, пошла на контакт. - Но я даже не знаю, как вы выглядите. Как я вас узнаю?
    - Выгляжу я нормально, - заверил я. - Во что будете одеты вы? Вопрос был задан неспроста. В случае появления на месте будущей встречи малопривлекательной особы у меня есть возможность попросту не подойти.
    - Хорошо, - согласилась трубка. И занялась нудным звуком уж-уж-уж-уж.
    
    Через тридцать минут я увидел приближающуюся к остановке молодую женщину. Ну что вам сказать. В тот момент я понял одно. Настоящая красота понятна всем, даже строительному рабочему, пьянице и расхитителю Семену Мокрому! Женщина была столь хороша, что у меня была только два выхода.
    1.Немедленно уйти, так и не познакомившись.
    2. Тотчас же познакомиться и дома сегодня не ночевать. Я выбрал второе!
    Читатель может - не без основания - посчитать нас распущенными и аморальными людьми. Для меня такая оценка приемлема. Главное не то, кем ты был, а кем ты стал! А спустя полгода я стал мужем, а через 17 месяцев - отцом!
    
    
    Маршрут 2 произошел во времена начала общественной смуты, когда одни уже либо имели кооператив, либо эмигрировали. Я вновь, как и несколько лет тому назад, явился на остановку, где большие, как большой барабан, часы, все так же показывали 4.12.
    Желтый, длинный, как гусеница снаружи, автобус "Икарус" внутри напоминал огурец, в том смысле, что он был переполнен людьми, как семенной огурец семечками.
    - Старина! - крикнул кто-то из середины салона.
    Людские голоса, как и отпечатки пальцев у каждого человека индивидуальны. Есть мягкие голоса, есть жесткие, есть гнусавые, есть ласкающие. У Бори Шнеерсона (кому и принадлежал этот выкрик "старина") голос был высокий, требовательный и звавший, как правило, к уголовно наказуемым похождениям. Да и сам Боря был генетически предрасположен, что говориться, "a partir en campagne" Куда и насколько мог завести очередной "поход" не имело для Бори ни малейшего значения. Говорили, что и само Борино появление на свет тоже весьма авантюристично, и было связано с каким - то хитроумным квартирным обменом.
    - Двигай ко мне, есть новости, - крикнул Боря. Я стал нехотя, памятуя о Бориных способностях втягивать всех и всякого в свои авантюры, протискиваться к середине салона.
    - Пропустите человека! Дайте пройти! Уступите дорогу! - требовал звонкий Борин голос.
    - Куда? - поинтересовался Шнеерсон, когда я, наконец, прилип к нему своей потной тенниской.
    - Домой, - ответил я.
    - А я, отец, в Штаты еду! - объявил Боря.
    - Что, прямо в этом автобусе? - поинтересовался я.
    - Можно сказать и так, - подтвердил Боря. За визой в ОВИР ездил.
    Минутку помолчали. Затем вдруг Боря спросил:
    - А ты что ж не едешь?
    - А я что, по-твоему, делаю? - непонимающе спросил я.
    - Да я не в этом смысле?
    - А в каком?
    - В прямом. Вы что не уезжаете?
    - Куда?
    - Ну, я не знаю... Боря на секунду задумался и добавил. Каждый решает сам! Я бы советовал в Штаты.
    От упоминания "штатов" у меня заныло в солнечном сплетении и высох пот. Мрачные картины недалеко прошлого встали перед моими глазами: желто песочный пляж, черно бурые овчарки, плечистые пограничники, взведенные "Калашниковы". Ночь, проведенная на жестком лежаке распределителя латвийского городка Лимвожи и следователь госбезопасности с плохо произносимой фамилией Дидзис Азанда. Все это было следствие организованного Борей перехода морской границы СССР. Слава Богу, что это случилось в цивилизованной Латвии, случись подобное на Баренцевом и Охотском море - нас застрелили бы прямо на берегу.
    - Я бы не против, но как? - отогнав от себя картины прошлого, поинтересовался я.
    - Как член семьи! - воскликнул Боря.
    Так я узнал, что женат на еврейке.
    - Выйдем у ресторана "Чайка", - не терпящим возражения тоном заявил Боря. - Там ты мне дашь свои данные, а из Вены я вышлю тебе вызов.
    - Но у меня только проездной талон и рубль на пачку пельменей.
    - Оставь, - оборвал меня Шнеерсон. - Ты же с Борей.
    Вечер прошел под судака, гусиные потроха, спаржу и фирменный напиток "Буревестник". Когда официант с наглой ухмылкой хозяина жизни подал счет, Боря негромко произнес:
    - Выходи первый. Это прозвучало как призыв к скорым приключениям.
    - Почему говорят, что люди не летают как птицы? - и, спрыгнув с террасы, Боря опустился в цветочную клумбу.
    Потом было священное омовение в городском фонтане "Русалка", разгром аппарата газводы, взлом пивной бочки и в конце лаконичная запись в мятую записную книжку моих анкетных данных. Утро встретило меня семейной разборкой.
    - Где ты был? - спросила жена.
    - Я заполнял анкетные данные.
    - Ночью? Ты был в вытрезвителе?
    - Почему в вытрезвителе? Я давал свои данные Боре Шнеерсону.
    - Ты водишь дружбу с Шнеерсоном! - воскликнула жена. До чего ты докатился! Он же оформит на твое имя коммерческий ларек!
    - Что ты мелешь, Боря порядочный человек. Он пришлет нам вызов. Я выбрал свободу! - выкрикнул я фальцетом.
    
    Не прошло и трех месяцев, как я обнаружил в почтовом ящике голубой конверт с иностранной маркой. В нем я нашел вызов от некоего господина Яхецкеля. Ни моя жена, ни её ближайшие родственники, а тем более я, в жизни не знали людей с такой причудливой фамилией. В ОВИРЕ мы утверждали, что он наш двоюродный дядя...
    
    Третьи судьбоносный маршрут случился со мной на заре крушения систем, идей и ценностей. Я жил тогда в одной маленькой, зажатой между морем и пустыней, южной стране. В ней было много солнца и русскоязычных газет. Одну из них, "Недельное эхо", я небрежно листал сидя в мягком кресле кондиционированного автобусного салона. Путь мой лежал в муниципалитет по квартирному вопросу.
    Пестрели заголовки: "Черномырдин и новые экономические реформы", "Мирные инициативы Вашингтона", "Рынок нам поможет" "Туры в Европу" "Отдых на пляжах Андалузии" "Поддержанные автомобили от Еленкина" "Эротический массаж от Беллы" Внимание мое привлекла статья с броским заголовком "Светлое будущее или увезу тебя я в тундру". Еще больше разогрело мой интерес имя журналиста - Зеев Вульф.
    Я знал Зеева Вульфа, когда тот еще был Володей Волковым и писал проблематичные статьи в малотиражной газете "Путь коммунизма". Статья была бойкой, страстной, в ней приводилось немыслимое количество дат, цифр, имен и фамилий. В конце предлагался телефон и адрес адвоката Перлина - крупного специалиста по эмиграционным вопросам. Статья заканчивалась слоганом "Мы откроем перед вами любые границы!" Так получилось, что адрес адвокатской конторы совпадал с нужной мне остановкой.
    - Я по объявлению, - с порога заявил я.
    - Куда хотите эмигрировать? В Грецию, Финляндию, Новую Зеландию или Южно-Африканскую Республику.
    - Здесь говорится о некой северной стране, - я протянул Перлину газетный лист.
    - Да, там нужны лесорубы. Вы лесоруб?
    - Нет, я гуманитарий.
    - Это плохо. Может быть ваша жена...
    - Что, лесоруб? - удивленно прервал я его.
    - Не гуманитарий, - договорил Перлин.
    - Нет, она врач, точнее медсестра.
    - Ну, так это же в корне меняет дело! На Севере катастрофическая нехватка медперсонала! Перлин шустро извлек из-под стола толстый фолиант и зашуршал страницами. 10 баллов за профессию, 10 за возраст, за детей по пять - выкрикивал он. Недостающих пару баллов мы наберем от вас. Считайте что вы уже в стране белых медведей! -захлопывая книгу, объявил он.
    Оскорбленный низкой оценкой своих данных и груженный формулярами, справочниками и рекламными буклетами городов северной страны я вернулся домой.
    - Что это? - спросила жена, рассматривая формуляры.
    - Наше светлое будущее, - ответил я.
    - Неужели нам дают амидар?
    - Может быть. Может быть. Кстати, ты знаешь английский?
    - Не уверена, что знаю.
    - А языки народов севера? - поинтересовался я.
    - Уверена, что не знаю.
    - Нехорошо. Придется учить.
    - Для чего?
    - Мы едем на Север. Ты же жалуешься, что на Юге тебе жарко.
    - Ты что, вновь встретил Шнеерсона?
    
    За те несколько месяцев, что ушли на подготовку нужных документов я: выучил несколько приветствие народов севера: Аки (как дела) Магауч (спасибо) и прошел непродолжительные курсы лесорубов. Практические занятия отрабатывались на кактусах во дворе адвокатуры. К собеседованию я вполне выглядел работником лесного хозяйства: ладони мозолисты, бицепсы рельефны, лицо загорелое и исколотое колючками. Адвокат Перлин, присутствовавший на собеседовании, заверил консула, что я редкий специалист по хвойным породам...
    - Полетим с пересадкой на Западе, - предложил я.
    - Нет, прямым, - возразила жена
    - Но так же дороже, - заявил я.
    - Зато есть шанс, что мы не попадем в созвездие Водолея!
    В северной стране, чтобы не испытывать больше судьбу автобусными маршрутами, я купил автомобиль!
    

Оглавление     Записная книжка