Не милости прошу…
Предисловие
В этом рассказе автор, как снежный ком, свалится на головы читателей в середине повествования. Кроме того - ни с момента его появления, ни до финальной точки рассказа о нем ничего не будет сказано. А именно: что он? кто он? чем занимается? и, вообще, с каких таких коврижек очутился в учреждении, где произойдут описанные им ниже события. "Позиция автора не продумана композиционно!" - воскликнет опытный читатель.
Чтобы не дать ему такой возможности сообщим об авторе следующее.
Марат Александрович (без фамилии, если кому угодно, подставьте фамилию подписавшего этот рассказ), 42 года, голубоглазый шатен, среднего роста, образование высшее, работает учителем физики в ПТУ, морально неустойчив, сожительствует с женщиной 35 лет...
...Отрывной календарь показывал вторую неделю сентября, а в ПТУ 137 все еще не было штатного преподавателя словесности. Уроки русского языка и литературы приходилось заменять, переносить, отменять, создавая дополнительную нервозность в нелегкой педагогической жизни. Директриса звонила, просила, требовала.
"Кадровая напряженка, - отвечали ей в районо. Изыскивайте внутренние резервы..."
Резерв был найден в лице школьного военрука. Отставной майор бронетанковых войск, угрюмый, испитой человек с невыясненным высшим образованием и небольшим количеством учебных часов, стал решительно отпираться. Тогда был оформлен приказ "О назначении …"
На производственный маневр майор ответил двухдневным запоем. По этому факту состоялся педсовет. Производственная разборка была в самом разгаре. Директорша метала метафорические стрелы и ненормативные выражения. Виновник скандала, отвернувшись к окну, остервенело крутил кительную пуговицу. В душном комнатном пространстве носились осязаемые на слух и нюх флюиды назревающей битвы.
Однако в момент наивысшего напряжения директорской речи дверь отворилась, и в учительскую несмело пролез молодой человек.
Чего тебе, - зыкнула директорка, приняв его за ученика.
- Я, хм. Мне, кх, В некотором роде… При мне … Так сказать не ..., - человек пытался сложить из аморфной массы местоимений, частиц, суффиксов, и падежных окончаний нужные слова и предложения.
- Чей это? - утомленная ожиданием путного объяснения, спросила директорка у преподавателей. Педколлектив непонимающе пожал плечами.
- Да это же, наверное, новый учитель русского языка и литературы, - воскликнул кто-то. Директор удивленно приподняла очки…
В школе давно ходили разговоры и даже наметились общие очертания, коими должен был располагать будущий учитель словесности. Незамужние дамы (таких было немало) мечтали об этаком плечистом красавце с есенинскими кудрями. Пожилые преподавательницы (этих было не счесть) предпочли бы "Есенину" солидного мужчину с интеллигентским брюшком и интеллектуальными залысинами.
- Слав Славыч Голубков. Филолог, - представился худой, долговязый, напоминавший латинскую букву I, молодой человек.
"Вот так подсунули стрекозла. У них там что, люди перевелись! " - подумала директорша. - "Филолог! Сухостой ты, а не филолог - разочарованно вздохнули работницы пед. труда. Ни кудрей, ни плечей. Ни вида ни брида. Циркуль циркулем! Никакой солидности!"
В новом учителе и впрямь солидность и не ночевала. Мятый синий пиджачок, клетчатые по щиколотку брючки. Коричневые, распластанные, напоминавшие гусиные лапы, туфли. В руках -потрепанный дипломатик. На лице велосипедными колесиками - окуляры, а под ними - жившие отражением вселенской грусти тусклые глаза. Не будь в учебном заведении такой кадровой напряженки, обладателя такого затрапезного вида выперли бы с порога.
Директриса повертела в руках диплом, трудовую книжку и кисло, сморщившись, сказала: - "Ступайте оформляться. Посмотрим, какой вы филолог."
Филологом он оказался никудышным. Нельзя, впрочем, сказать, что совсем скверным. Учебные планы писал, графики показателей чертил, наглядные пособия рисовал и вообще малым был неглупым, но в ПТУ мало знать, готовить и слыть не глупым, здесь еще надо уметь править вверенным тебе контингентом. Умеешь: тут же тебе и почет, плюс квартальная премия. Нет - грош тебе цена, минус прогрессивка. В этом смысле Слав Славыч был обречен на вечный финансовый обжим. С учениками он сладить не то, что не мог, он их попросту боялся. Те же, напротив, быстро обкатали нового учителя и, образно говоря, ездили на его вечно втянутой в пиджак шее. Ученицы писали ему сальные записочки. "Приходи до гаражу. Там тебя я обниму!" Ученики вешали на спину приглашение - " У кого нет коня садитесь на меня!" Кричать он не умел. Двойки не ставил. "Слышь, даун? Не поставишь "удочку", смоем в унитазе" - угрожали двоечники.
- Товарищ Голубков. Объясните коллегам почему у Сафронова в журнале по русскому языку стоит отлично, а в районовской контрольной в слове "электрификация" он умудрился сделать 8 ошибок! Слав Славыч молчал, легонько пожимал плечами и виновато краснел.
С родителями своих подопечных Голубков робел, смущался, заикался и по первой просьбе отпускал учащихся копать огороды.
"Вот контуженный! Весь бизнес загубит!" - злобно шипели мастера, бравшие за такой обмен не меньше литра первача.
Зав по воспитательной работе привлекла было его как чтеца в худ. самодеятельность, но после первого прослушивания, плюнув, сказала: - "Вот подсунули филолога, как свинью подложили. Ни в шахну, ни в Красную Армию!"
Таким образом, к концу первой четверти Слав Славыч представлял собой затюканную, затурканную особь. За эти несколько месяцев я никогда не слышал в его адрес ни то, что похвалы или благодарности, но даже и просто доброго слова.
Прошла осень. Минуло полдекабря. Школа была охвачена приятной предпраздничной лихорадкой. Ликвидировались "хвосты" и распределялись праздничные талоны. Дни стояли солнечные и морозные. Жизнь в них представлялась золотым шариком, подвешенным на мохнатую лапку судьбы! А в день, когда случилась кульминационная часть этой истории, смягчая силуэты домов, машин и прохожих падал снег.
Снег - моя слабость. Как человек образованный я знаю законы его породившие, но стоит ему пойти - и из дипломированного специалиста я тотчас же превращаюсь в дремучего дикаря, очарованного магией белой стихии. В то утро у меня как раз была "форточка". Помню, я сидел у окна, курил и с наслаждением глядел на лихо закрученную импровизацию снежного танца. Снежинки то бестолково, как новички школьного ансамбля танца, толкались в небесах, то подхваченные легким порывом ветра, с изяществом победителей областного конкурса бальных танцев, начинали вертеться у моего окна.
Очарованный этой фантастической хореографией, я настолько потерял ощущение реальности, что даже стук в дверь воспринял не как просьбу открыть дверь, а как некое музыкально-шумовое оформление небесного танца. Сила звука нарастала. Я встал и нехотя отбросил хлипкую дверную щеколду. На пороге стояла секретарь директора. Лидия Сергеевна, как звали секретаря, говорила обычно сухо, лаконично и по существу. Сейчас её было не узнать. Голос взволнован, руки дрожат.
" К нам едет ревизор. Либо грохнули инкассаторскую машину" - подумал я.
- Мухой к директору, - приказала секретарь.
Я закрыл кабинет и, шлифуя версию инспекционной проверки, спустился в приемную. В приемной негромко тикали ходики, а из приоткрытой двери директорского кабинета доносился глухой рокот голосов. Бочком проскользнул я в дверную щель и оказался в широкой (с намеком на демократизм) просто обставленной комнате.
- Садитесь - директорка кивнула на свободный стул.
Я присел, прикурил сигарету, осмотрелся и не поверил своим глазам. Стокилограммовая, обычно ничем непробиваемая дама (зав. по воспитательной работе) плакала и ласково поглаживала плечо такого несимпатичного ей учителя словесности С. С. Голубкова. Чтеца и участника художественной самодеятельности, не годного "ни в шахну и Красную Армию". Я скользнул взглядом по лицам присутствующих и к своему удивлению обнаружил, что и у них глаза, как говорится, были на мокром месте.
- У Слав Славыча беда, - директорка впервые назвала Голубкова по имени отчеству. Умер сын…
Вскоре Голубков ушел и его сутулую фигуру размыл непрекращающийся снегопад.
- Все у этого Голубкова не так как у людей, - сказала председатель профсоюза, когда сутулую фигуру размыл непрекращающийся снегопад… - даже несчастья у него случаются, когда у меня касса пустая..
- Надо обратиться за помощью к коллективу, - посоветовала директор.
- А что с них соберешь. На букет и то не хватит по нынешним ценам!
- Может, с крыши снять, - выкрикнул зам по учебной работе.
- С какой крыши, - директорка непонимающе глянула в его сторону.
- Я имею в виду - с фонда на ремонт училищной крыши, - сконфузился завуч.
- Да вы что, в своем уме! - возмутилась директорша.
- А вот у старшего мастера деньги есть на новую газонокосилку. Лето еще далеко, пусть раскошеливается, - предложила зав по воспитательной работе.
- Не дам, - набычился старший мастер. Я, что "кожнае" лето косой "далжон" махать. Не дам!
- Послушайте до лета еще надо дожить, а человеку помощь уже сегодня нужна, - усовестила его завуч.
- Так, закрыли тему, - директриса несильно грохнула по столу. Деньги передадите председателю проф. комитета, а поедет с ней, - она на минуту задумалась, - Марат Александрович.
Я хотел, было возразить, но директор не дослушав объявила,- "на сегодня все".
Вернувшись к себе в кабинет, я пристегнул булавкой к пиджаку выданную старшим мастером "лепту" и заснеженной тропой мы двинулись к трамвайной остановке.
"А она, в общем, не такой уж и зверь - наша директора. У нас же как: обрезал директор премию - тут же в "Чикотило" запишут, а она, смотри, и слова добрые для Слав Славыча нашла, и денежные средства отыскала, - размышлял я, направляясь к трамвайной остановке. Рядом, черпая замшевыми ботиками снег, трусила профсоюзный лидер.
- "Марат Александрович, Вы, "капусту" надежно спрятали?" - поминутно интересовалась она. Этим же вопросом она "доставала" меня и в трамвае. Я утвердительно кивал головой и постукивал себя по боковому карману. Лидер успокаивалась и принималась трещать о жизни, смерти и о повышении платы за электричество.
Дом Слав Славыча Голубкова находился в старой части города. Когда-то это был, очевидно, чей-то особняк. Сегодня - многоквартирный коттедж. От дождя, ветра и редких ремонтов дом совсем обветшал, штукатурка осыпалась, водосточные трубы прогнили, парадная арка скособочилась, черепица на крыше местами провалилась и зияла пугающими черными дырами.
Под стать всей этой невеселой картине была и входная дверь. Отвратительно заскрипев несмазанными петлями, она неохотно пропустила нас в подъездный полумрак. Я ожидал встретить присущие смерти запахи: ладана, воска, хвои, но вместо этого на меня пахнуло сыростью, проросшей картошкой и прогорклым салом. Под ногами заскрипели, жалуясь на никудышную жизнь, лестничные половицы.
Квартирные номера были спрятаны под толстый войлок, серое шинельное сукно и черный тесненный дерматин. Если бы не металлическая пластиночка В.В. Голубков, пришлось бы прибегать к помощи управдома.
- Будем звонить? - полюбопытствовал я у профсоюзного лидера.
- Нет, я думаю у них открыто, - она легонько толкнула дверь квартиры Голубковых.
Дверь была заперта и, судя по всему, основательно. На лице моей спутницы проступила следы замешательства.
- Звоните! - решительно скомандовала она. Мелодичная трель, пробежав по квадратным метрам, затихла, где-то в дальнем углу квартиры. Профлидер непонимающе пожала плечами и пнула дверной косяк замшевой бурочкой. От ее прикосновения испуганно вздрогнули висевшие на потолке "монашки" и злобно лязгнул замок соседской двери.
- Ну че вы лупитесь, в натуре! Че вы людям продыху не даете, - ядовито зашипела просочившаяся на площадку, дама. Во всем её облике: байковом халате, вигоневых мужских носках легко угадывалась содержательница воровской "хазы".
Не зная как объяснить причину своей назойливости, я молча топтался в лужице сбежавшего с моих сапог снега, и вопросительно поглядывал в сторону профсоюза.
- Как это нет дома? Где ж им быть, у них же ребенок умер! - оборвала даму моя спутница.
Соседка остолбенела и заготовленные в наш адрес метафоры и определения, застыли на её губах.
- Помер? Когда? - поинтересовалась она оправившись.
- Вчера.
- Что ты шнуруешь! Я ж Надьку утром с малым видела! В сад она его повела.
- Правда? - недоверчиво полюбопытствовала проф. лидер.
- Что б мне так жить, - и соседка рубанула воздух мощной ладонью.
- Хм, - многозначительно протянула моя спутница. Будем выяснять! Телефон у вас есть. Дама кивнула и пропустила нас в прихожую.
- Номер телефона? Должность? Место работы, этой, как её, Надьки, знаете? - коротко и деловито ставила вопросы профсоюзный лидер.
- Соседка знала все. Минут через пять дикий, безумный обман был изобличен. Надька была на работе. Ребенок жив и здоров. Где находился, и кого хоронил Голубков - предстояло выяснить…
- Вот негодяй! Вот мерзавец! Это же ЧП, скандал, буза, щелкоперы, папарацци! Возмущалась директорка. И главное, зачем? Ну, я понимаю запил. У нас по этому делу, - директриса щелкнула себя по кадыку, - хоронят направо и налево. Но этот же не пьет, не курит, с дамами не гуляет. Непонятно!!!
- Может он того, с мужиками, - встрял в разговор преподаватель физкультуры.
- Да ну вас. Тут серьезное дело, а вам все шуточки.
- Какие шуточки! Вы ж посмотрите вокруг. Пидор на пидоре сидит и этим, как его, трансвеститом погоняет. Распустили народ, демократы каканые! - обиделся физкультурник.
- Тихо мне, - зыкнула на него директорша. Вы-то чего молчите, - она обвела взглядом молчавших заместителей.
- Просмотрели, недоработали, недоглядели, - загалдела заместительская ватага.
- Интересно было бы мне знать, кто этого змея в школу-то приволок, - директриса цепким взглядом обвела присутствующих.
- Кажется товарищ майор. Да, точно военрук! Я хорошо помню, - отрапортовал зам по учебной части.
- Вот уж правду говорят, что руководителю должно иметь парочку гаденышей, чтоб дремать не давали! - горестно вздохнул директор. И, обратившись к секретарю, сказал:
- Лидия Сергеевна, - срочно готовьте приказ об увольнении.
- По какой статье? - полюбопытствовала секретарша.
- Какая статья! Убирать будем тихо и быстро.
И смотрите у меня, - директорша обвела хмурым взглядом присутствовавших, - чтоб ни в школе, ни тем более за ней, никто ни слова. Понятно? Собравшиеся обнадеживающе загалдели…
К вечеру снегопад закончился. В небе засверкали яркие звезды. Луна голубым ломтем висела над соседской крышей. В квартире было тихо, тепло и уютно. Передо мной лежала гора дел: тетради, конспекты, планы, отчеты, но не работалось. Я все время возвращался к сегодняшнему происшествию. Ну зачем он это сделал? Директриса права у него и впрямь нет веских причин для такого дикого обмана: не пьяница, не развратник, не игрок, и на шиза не похож. Чем голову ломать ерундой, лучше пройдусь-ка по "Чайковскому" и спать,- решил я. И смахнув конспекты в портфель, отправился на кухню.
Негромкий отрывистый похожий на азбуку Морзе звук: точка - тире, тире - точка исходивший от входной двери поймал меня на кухонном пороге. "Это еще что за капитан Немо? - удивился я и открыл дверь. Думаю, что встреть я на пороге команду "Титаника", эффект был бы меньший. В дверном проеме стоял учитель словесности С.С. Голубков! Где и как он узнал мой адрес - и по сей день для меня является загадкой.
- Добрый вечер Марат Александрович. Извините ради Бога за столь позднее вторжение. Я буквально на минутку. Только два слова! Буквально два! Вы заняты? Если да, то я тотчас же уйду.
- Нет, ничем я не занят. Проходите, проходите Слав Славыч. Вы как раз вовремя, я тут решил "чайковского" погонять. Составите мне компанию.
Голубков снял куцее демисезонное пальто, кенгуровки ( как называли его обувь в училище) и прошел на кухню. Он долго топтался возле табурета, не решаясь сесть.
Я почти силком усадил его на табурет и полез в холодильник за водкой.
- Марат Александрович, - мне не надо.
- Тогда чай? - предложил я. У меня цейлонский.
- Цей - лон - ский… медленно раздельно произнес он. Цейлон - это хорошо. Эх, мне бы сейчас на Цейлон. Цейлон - рай, - писал Чехов. Хотя мне, пожалуй, нигде не будет хорошо. Я, знаете ли, из породы людей, закодированных на вечную неудачу.
- Неудача! Какая ерунда. Уберите "не" вот и удача. За удачу, Слав Славыч. И легонько коснувшись своей рюмкой чашки Голубкова, я выпил.
- Вы правы, разница между комической и космической стороной вещи зависит всего от какой-нибудь вздорной частицы. Убрал "не" - вот ты уже и не родился, не крестился, не женился, не врал, не изворачивался. Класс! Правда?
- Нет, неправда!
- Отчего же?
- Да тем, что: не видел, не слышал, не знал, не чувствовал.
- Видеть угрюмые лица коллег и наглые физиономии учеников. Слышать насмешки и издевательства.
- Что делать, Слав Славыч. Жизнь - длинный урок без перерыва. Согласитесь, трудно не сорваться.
- Нет, скорей жизнь не урок, а лишь короткая остановка в длинном пути на заплеванном полустанке! Ну, да в сторону философию. Вы, наверное, хотите знать, зачем я это сделал, - он замялся, - одним словом вы понимаете. Каковы так сказать мотивы, причины этого безумного, дикого поступка. Похоронить родного сына. Ведь он же не пьет, не ширяется, бензин не нюхает, с женщинами не гуляет! Приблизительно так вы рассуждали? А хотите знать, почему?
- Вообще - то я не претор, но если вам хочется рассказать. То считайте, что и мне хочется послушать.
Слав Славыч внимательно посмотрел на меня и произнес:
- Правда, хочется?
- Правда, - подтвердил я.
Несколько минут Голубков сидел неподвижно, и свет горевшего на стене ночника освещал его бледное, усталое лицо.
- Коль уж это исповедь, то налейте мне водки. Кажется, исповедующимся дают немного спиртного?
- Да, по-моему "Кагор", - ответил я. Но думаю, что в нашем случае подойдет и "Столичная", - Сдвинув рюмки, мы выпили.
- Сперва, пожалуй, начнем с того, почему я пришел именно к вам. Ведь вас удивил мой приход. Не правда ли? - поинтересовался Голубков.
- Не скрою.
- Мне кажется, что вы меня поймете. То есть поймете, то, что я вам сейчас расскажу. Но если и не поймете, то по крайне мере не пнете ногой под дых. Я это чувствую. С годами я стал похож на бездомного пса, безошибочно чующего в незнакомце работника живодерни.
- Скажем не самое блестящее сравнение, но и на том спасибо, - улыбнулся я.
- Ну а теперь коснемся мотивов. Все очень просто. В детстве всеми презираемый и нелюбимый хлюпик. Воля слабая. Способности скромные. Ни рыба ни мясо. Ни в шахну, ни в Красную Армию. Окрики, запреты, тычки и зубоскальство. А мне, как и всякой порядочной кошке, хотелось доброго к себе отношения. И, чтобы добиться этого, я стал обманывать, придумывать себе всяческие болезни, и все это лишь для того чтобы хоть на несколько часов, дней вырвать от окружающих немножечко, чуть-чуть, самую малость доброго к себе расположения. Не милости просил я у людей, а сострадания! Однако вызванное на мгновение доброе расположение, оборачивалось еще большим презрением. Шли годы, усовершенствовались способы. Я стал хоронить родных и близких. Согласен дико, безумно, ужасно только что сделаешь, коли мир такой. Слав Славыч замолчал и я увидел, как крупная слеза, пробежав по его бледному лицу, упала на тихую темно-коричневую гладь цейлонского чая…
- Слав Славыч, но ведь есть масса простых и доступных способов отхватить от мира доброго к себе отношения. Друзья, например - воскликнул я!
Голубков горестно усмехнулся.
- Ну, пусть не друзья, скажем, приятели. Угостите их на халяву, они вам столько добрых слов наговорят - на год с лихвой хватит!
- Марат Александрович, ну откуда у закодированного на одиночество человека могут быть друзья! Хотя я как-то опробовал этот способ с одним малоизвестным мне алкашом. - Ты меня уважаешь? - спросил я у него после первой бутылки. Знаете, что он мне ответил? Он на мгновение замолчал и, усмехнувшись, продолжил.- Две полубанки сверху ставишь, может, и зауважаю, а за меньше обращайся в профсоюз. А вы говорите - приятели!
- Ну, а женщины? Жена. Любовница. Кто еще поймет так мужчину, как женщина! - воскликнул я.
Голубков усмехнулся: - "Женщины любят красивых и умственно уравновешенных. Ни тем ни другим я, увы, блеснуть как раз и не могу.
- Ну, заведите себе собаку, в конце концов, - не унимался я. У меня, знаете ли сосед этажом выше живет. Он с котом пьет. А что, говорит, лучшего собеседника мне и не надо.
- Собака - это неплохая идея. Только её непременно отравит моя лестничная соседка, - Голубков тяжело вздохнул.
- Да, ваша точно отравит, - подтвердил я, вспомнив красномордую даму в вигоневых носках.
- Да у вас, я как посмотрю, все не крести козырь! Но есть же какой-то выход. Должна же быть какая-то лазейка.
- Конечно, есть - уверенно согласился Слав Славыч.- Собственная смерть.
- Ну, зачем же, так Слав Славыч. О смерти, да еще и ночь глядя. Нехорошо.
- Может быть и нехорошо, но зато верно. В этом мире чтобы услышать о себе пару десятков добрых слов, непременно надо умереть.
Голубков замолчал и отвернулся к окну. На дворе стояла темная декабрьская ночь. Давно уже были потушены (в целях экономии электроэнергии) и без того горевшие через одного на третий уличные фонари. В окнах соседских домов погасли люстры, торшеры и ночники, даже свет взошедшей над крышами домов луны и блиставших по черному небосводу звезд был притушен тонкой серой марлей ночных облаков.
- Я пойду. Уже поздно, - спохватился Слав Славыч и стал прощаться.
- Ну куда же, ведь ночь на дворе! - воскликнул я. - Останьтесь, а завтра вместе пойдем к директорше. Все объясним….
- Что объясним? - оборвал меня Голубков. - Все, что я вам здесь наговорил? Так для неё это - ахинея, глупость, вздор и бред сивой кобылы в январскую ночь. Это все равно, что норовить истолковать язычнику, что снег - это не проделки какого ни будь там Ярило или Белобога, а всего лишь атмосферные осадки в виде белых хлопьев, представляющих собой кристаллики льда. Вот так-то, а вы говорите объясним!
И он ушел в холодную синеватую темноту декабрьской ночи. Гулко хлопнула подъездная дверь, незлобно тявкнула разбуженная собака. Стало тихо…
Утром я зашел к директору. Страстно, запальчиво, горячо, убежденно доказывал ей, что Голубков глубоко несчастный, замордованный жизнью инфантильный Ванька Жуков. Что все, что он делал, вытекало из желания ощутить немного тепла к себе.
- Марат Александрович, - ответила мне директриса, - не морочьте мне голову. У меня есть проблемы и поважней вашего Голубкова. Вон в училище крыша течет! А где денег взять её залатать ума не приложу…
Я больше никогда не видел Слав Славыча Голубкова. Ходили слухи, что за очередное прошение сострадания к себе он был избит такелажниками сортировочной станции, где он работал грузчиком и, не приходя в сознание, скончался на больничной койке первой городской больницы. Я не сказал на его могиле добрых слов в его адрес (а что бы я мог сказать - De mortuis aut bene aut nihil) но до конца моих дней я останусь признателен ему за то, что в ту ночь он пришел именно ко мне.