Охотник за гонорарами

    Щербатый диск тревожно трещал под влажными от волнения пальцами набиравшего телефонный номер редакции газеты "Тут и там" В. Т. Максимова.
    Владимиру Тимофеевичу не везло: вместо редакции он постоянно попадал в похоронное бюро братьев Кагенбогель и кабинет лечебного массажа "Солнечный остров". В.Т. Максимов дисциплинировано нажимал предлагавшие ему телефонным роботом кнопки, и в который уже раз слушал то о скидках месяца на солнечных островах, то о лучшем в городе сервиcе на похоронно-погребальные услуги. У братьев Кагенбогелей.
    Вконец умаявшись, Владимир, Тимофеевич решил было бросить это глупое занятие и в последний раз крутанул телефонный диск. Смилостивившаяся к уставшему путешественнику по миру грез и теней телефонная мембрана щелкнула. Густой баритон сообщил: - "Литературный редактор независимой газеты " Тут и там" слушает".
     Привыкший к механическим автоответчикам, Владимир Тимофеевич, услышав живой человеческий голос, не сразу нашелся, и вместо объяснения о цели своего звонка стал вдруг вещать о ценах на полный и частичный массаж в прейскуранте братьев Кагенбогелей и "Солнечных островов".
    - Какой массаж? Какие Кагенбогели? - перебив Максимова, заволновалась трубка. - Хотите дать рекламу? - и, не выслушав ответа, телефонный динамик пустился объяснять опешившему Владимиру Тимофеевичу о преимуществах газеты "Тут и там", над её конкурентами на газетном рынке: " Тут и сям", " Сям и там", а также "Ни там - ни сям ".
    - Да нет, я статью написал, точнее зарисовочку, - в короткую передышку редакторского стрекотания вставил Максимов.
    На другом конце провода притихли, явно что-то соображая.
    - Что значит зарисовочку? О похоронном бюро что ли?
    - Да нет, - замялся смущенный Владимир Тимофеевич, - о флоре и фауне.
    - Где? в массажном кабинете?- поинтересовался редактор.
    - Нет, пока только в средней полосе России - ответил Максимов.
     Сообразив, что с ним разговаривает не истопник крематория братьев Кагенбогелей и не костоправ с " Солнечного острова", редакторский баритон развязно спросил:
    - Так вы что же, журналист? А в каких изданиях позвольте поинтересоваться печатались? Не у наших ли конкурентов "Ни там - ни сям" или, может, " Ни там - ни тут?" Если так, то наше издание для вас закрыто, - бесцеремонно закончил он.
    - Нет, нет, что вы, что вы, - заволновался Максимов. - Там я еще не печатался. Смутившись, от этого признания Владимир Тимофеевич представился и с тоской вспомнил вежливый голос автоответчика из похоронного бюро братьев Кагенбогелей.
     - Как, как вы говорите ваша фамилия? - переспросил редакторский баритон.
    - Владимир Максимов, - повторил претендент в журналисты.
     Какой Максимов? Писатель из Парижа, что ли? - и, не выслушав ответа, редакторский голос стал таять подобно весеннему снегу, спускаясь с барских ноток к голубиному воркованию. - Господин Максимов! Здравствуйте. Дорогой вы мой так, что же вы сразу-то не представились. А вы у нас, что же проездом? Концерт? Дела? Понимаю, понимаю - не давая опомниться окончательно потерявшемуся Владимиру Тимофеевичу, ворковал редактор.
    - Из какого Парижа? Что он плетет? У меня анализы мочи в своё время даже для Болгарии не годились, а он про Париж долдонит - все это Владимир Максимов хотел уже было объяснить говорливому редактору, но в горле у него запершило и в ответ он только, что-то мученически простонал. На другом конце провода это было видимо, истолковано, как подтверждение догадки, и из телефонной мембраны, как из рога изобилия посыпались знаки признательности соратнику по перу.
    Между делом редактор поведал Владимиру Тимофеевичу и о трудностях газетного роста, и о негодяях конкурентах, и о некоем крашенном под платину наркомане, безбожно ворующем на самокрутки "тут-и-тамовские" издания. О плохой погоде, никчемной культуре аборигенов. О России на рубеже веков и о слабой функции нравственного кровообращения у читателя, чем окончательно лишил Максимова дара речи. В заключение редактор продиктовал адрес редакции, в дверь которой в назначенное время Владимир Тимофеевич несмело постучал.
    - Кто там? - развязно спросил дверной динамик.
    - Я к вам... У меня рандеву назначено! - отрепетированно произнес Владимир Тимофеевич.
    - По какому делу? Как фамилия? - голосом присяжного исполнителя продолжил дверной "гупер".
    - Владимир Максимов. Помните?
    - Ах, господин Максимов, голубчик. Бегу, бегу, - и через мгновение в дверном проеме возникла гигантская голова, поросшая курчавыми зарослями, из которых на В.Т. Максимова смотрели холодные глаза обитателя Пинских болот. Пахло йодом, серой и солеными огурцами. Курчавый представился.
    - Леший.
    - Попал? - испуганно подумал В.Т. Максимов. - Эдуард Ефимович, - добавил редактор и протянул Владимиру Тимофеевичу липкую как болотная жижа руку. Проведя посетителя в небольшую комнату, редактор тренированным взглядом стрельнул по стоптанным башмакам собеседника и заметно потускнел. Слегка нахмурив свои пышные брови, он легким движением руки остановил выскочившую с подносом тощую даму бальзаковского возраста.
    - Так вы говорите, Максимов? - глядя на оторванный гузик армейского бушлата Владимира Тимофеевича - спросил редактор. - И статус у вас имеется?
    - Какой "татус"? - не понял В. Максимов и взглянул на татуировку "Север" А это так детская дурость, - смутился он, пряча татуированные пальцы.
    - Да не это, не это, - криво улыбнулся редактор. - Бумага у вас имеется на постоянное жительство на данной территории?
    - Ах, бумага?! Конечно, конечно - залепетал Максимов, извлекая из глубоких карманов заморских техас зеленую пластмассовую карточку.
    Э. Е. Леший долго рассматривал её на свет, брал на излом, царапал заскорузлым ногтем. Одним словом только что не нюхал и не кусал. Убедившись в её полной химической и юридической надежности. Редактор протянул косматую лапу к Максимовской папке с надписью "Дело", и, не обращая при этом никакого внимания на переминающегося с ноги на ногу посетителя, стал читать
    - Ах да! Садитесь, садитесь, - спохватился было редактор. - Хотя постойте. Я оставляю вашу папочку и ознакомлюсь на досуге с её содержимым. Если сочту нужным к публикации, то позвоню.
    Первых несколько дней, несмотря на разгулявшийся от осенней сырости ревматизм, Владимир Тимофеевич резво бежал к телефону, обгоняя, малолетнюю дочь и горячо дышал в трубку в ожидании радостных известий. Но где-то там по ту сторону телефонного кабеля интересовались: желает ли В. Т. Максимов подписать воззвание в поддержку сексуальных меньшинств, приобрести тел. карточку, способную звонить только к её обладателю, или настаивали купить билет на очередного барда, нашествие которых на город Владимира Тимофеевича не могли остановить даже жесткие визовые режимы.
    
    Бежали дни. Известий из редакции не было. В.Т. Максимов совсем уже было потерял надежду, но тут в доме зазвонил телефон. Это была победа!!! По поводу которой, в тот же вечер в китайском ресторане хрустела креветками, пищала устрицами и трещала свиными хрящиками ватага Максимовских друзей. На столе пенилось пиво, а под ним втихаря разливалась "Столичная". Всяк из друзей норовил выпить с "победителем" на брудершафт, запанибратски чмокнуть его в тщательно выбритую по такому случаю щеку и дать совет, как с пользой дела потратить будущий гонорар.
    Ранним утром в день выхода газета "Там и тут" в просторном зале магазина русских деликатесов "Грызли" возник маскирующийся под покупателя автор статьи о бабочках, Владимир Тимофеевич Максимов. Скользнув, для приличия взглядом по витринам и ценникам, он как бы, между прочим, спросил у скучающего продавца.
     - "Газету "Тут и там " подвезли?
    Да. А что? - хриплым, голосом любителя сельхоз напитков и свежемороженого сала, ответил тот.
     Да собственно ничего.
     - Ну, если ничего так, чего спрашиваешь?
    - Купить хочу, - вот и спрашиваю.
     - Купить? Ты что дядя дуста съел? Она же халявная! Бери хоть пачку, мне легче будет. А то топчутся тут разные, грязи наносят, ничего не покупают, а только газеты эти и спрашивают. А у меня акромя ихних газет и капуста квашенная есть, и грузди соленые, и селедка иваси пряного посола имеется. Ты, дядя, не хочешь ивасей, свежие тебе со скидкой отдам? Бери, не пожалеешь! А то печень трески возьми, лучше печени во всех городских крамах не сыщешь, зуб даю! - и продавец оголил в ухмылке металлическую фиксу, зловеще блеснувшую в свете люминесцентной лампы.
    Но Владимиру Тимофеевичу не хотелось ни соленых груздков, ни ивасей пряного посола, ни металлической фиксы продавца. От известия о халявности газеты что-то похолодело в груди у Максимова, и заныла травмированная в юности портвейном печень.
    Отказавшись от щедрых даров морей и огородов, он поспешно исчез за магазинной дверью и легкой трусцой побежал домой.
    Долго и отчаянно искал он очки, без которых буквы испуганными косякам атлантических ивасей разбегались по газетному листу. Окончательно умаявшись в безрезультатных поисках, Максимов ткнул серый газетный лист стряпавшей на кухне фаршированную рыбу жене.
    Та небрежно вытерла руки и взяла протянутый листок.
    - Ну, ты совсем, слушай. Куда ты с чешуей прешься, руки хоть помой это же тебе не хухры-мухры, а статья моя, - обиделся Владимир Тимофеевич.
     - Ладно уже тебе, тоже мне Новиков-Прибой выискался, - беззлобно ругнула Максимова жена, но руки вымыла и принялась громко и с выражением читать.
    После первых же абзацев статьи о жизни бабочек и насекомых среднеевропейской полосы России, Владимир Тимофеевич засомневался в своем авторстве. Нет, надпись под статьей гласила В. Максимов, корреспондент из Парижа, специально для газеты "Тут и там". От услышанного губа у Володи Максимова болезненно задрожала, а от занесения редактором смоленского речного мотыля и калужской капустницы в разряд пернатых влажных тропических лесов его и вовсе охватил неудержимый приступ жуткой икоты. Владимир Тимофеевич отчаянно замахал руками, приказывая, жене остановиться.
    Придя в себя от стакана вишневой шипучки, Максимов бросился к телефону, но, как и в прошлый раз, вежливый голос автоответчика стал приглашать Владимира Тимофеевича вкусить прелестей на лазурных берегах и отдохнуть в приятной тишине колумбариума братьев Кагенбогелей. Максимов в сердцах швырнул пластмассовую трубку о белый щербатый накат стены и через несколько минут уже сотрясал бейсмантовские стены редакции " Тут и там".
    
    За дверью было тихо, только предательски качающаяся оконная виниловая створка красноречиво свидетельствовала, что в редакционных глубинах цепко следят за непрошеным визитером. Решив про себя, скорей замерзнуть под дверным косяком, чем отойти от него, Максимов плечом налег на хлипкие двери редакторского дома.
    - Что случилось, милейший? - заголосил выскочивший, как черт из табакерки, бородавчатый обитатель бунгало.
    Размахивая газетой "Там и тут" и тыча ею в редакторский живот, Максимов принялся выяснять, из какого такого Парижа редактор получил материал и в каких таких тропических лесах встречал он смоленского речного мотыля. Ловко уклоняясь от тычков возмущенного автора, Эдуард Ефимович пустился в туманные объяснения о некой релятивности мыслительного процесса, о поведенческих особенностях африканских макак и о продажности Ельцина и Горбачева акулам империализма. Осознав свое полное интеллектуальное бессилие, Владимир Тимофеевич задал бородатому интеллектуалу весьма прозаический вопрос.
     - Гонорар вы чеком платите или кешью отовариваете?
    Где взять краски, что бы описать какого цвета сделалось лицо Эдуарда Ефимовича после этой невинной фразы. Где найти слова, чтобы передать тревожную тишину воцарившуюся в редакторской.
    - Гонорар? Какой гонорар? - прохрипел потерявший дар речи литературный редактор "Тут и там". - Тата! - заорал он, чуть придя в себя, обращаясь к кому-то невидимому. Ты только послушай, что хочет этот наглый человек, - и в туже минуту из соседней комнаты вынырнула сухопарая стерлядь.
    - Бэдя, милый, успокойся, не надо так волноваться у тебя же стенокардия - и с этими словами стерлядь повисла на малиновых фалдах мужнего халата.
    - Какая стенокардия, Тата, выведи этого несносного человека, иначе со мной может случиться удар, - выпалил редактор Бэдя. И завалился своим грузным телом в массивное кожаное кресло.
    - Ну-ка, чеши отсюда, "милай", мелким бисером, пока трамваи ходят, а то я тебе таких гонораров дам, до пенсии на виагру работать будешь - болотной гадюкой прошипела Тата. А для большей убедительности своих слов свистнула куда-то в подвальную темноту, из которой тотчас же послышалось злобное ворчание давно некормленого пса.
    Услышав этот рык, Владимир Тимофеевич трухнул, но, сложив пальцы "Север" в убедительный кулак, вплотную подступил к редакторской чете, имея твердое намерение без денег из бунгало не выйти. Напуганный Максимовской татуировкой Эдуард Ефимович тенью скользнул к телефону, но пойманный борцом за справедливость за фалды малинового халата, растянулся на ворсистом ковре и истошно завопил. Казалось стерлядь только, и ждала этого вопля. И не успел он затихнуть, как она уже висела на скудной растительности, что топорщилась на черепе у охотника за гонорарами В.Т. Максимова.
    Вскочивший мячиком с ковра редактор больно пнул зарвавшегося писаку остроносым носком скороходовской туфли под дых. Сноп разноцветных искр метнулся из Максимовских глаз, а дикая боль в паху напомнила ему о виагре...
     - Именем закона откройте, - потребовал кто-то за дверью. И, не дождавшись ответа, толкнул хлипкую дверь. Дверной косяк затрещал и с диким грохотом рухнул на боровшихся людей. В столбе цементной пыли, собачьего лая и летающих серых газетных листков газет: "И тут и там ", и "И сям и там" и "И там и сям" стражи порядка не сразу заметили людей. Только после непродолжительной зачистки местности из-под дверных обломков был извлечен: затрушенный побелкой литературный, редактор газеты "Там и тут" Эдуард Ефимович, его сухопарая стерлядь Тата, с копной Максимовских волос и, наконец, сам изрядно полысевший охотник за гонораpaми.
    Состоявшийся вскоре суд присудил Владимиру Тимофеевичу год исправительных работ за нарушение общественного порядка.
    Вот уже более трех месяцев сидит В.Т. Максимов в местной тюрьме. Где своими татуированными пальцами "Север" пользуется большим уважением у тюремных авторитетов, а плодотворной работой в качестве редактора независимой газеты "На свободу с чистой совестью" - у тюремной администрации, которая, по словам самого Владимира Тимофеевича, готовит соответствующие документы о досрочном освобождении примерного заключенного.