Сценарий

Студенту художественного отделения института культуры Жоржу Борщевскому приехавшие на побывку из развивающейся африканской страны родители подарили кинокамеру.
Как всякий ищущий новизны художник, Жорж загорелся кинопроизводством. Сняв несколько натуралистических зарисовок, он подступился к полнометражной картине "Военная пенсия".
- Отчего ж "Пенсия" и почему "Военная"? - поинтересовалась собранная Ж. Борщевским киногруппа.
- Пенсия как итог жизни, - объяснил им Жорж. - Пенсия - фильм-посвящение военному.
- Какому военному?
- Как какому!? Моему соседу, капитану Ивану Каблукову.
- Шнапс-капитану! - удивилась киногруппа. - А кто он такой, чтоб о нем фильмы снимать?
Иван Каблуков: мужчина лет сорока пяти-пятидесяти. Бывший капитан ракетных войск (замполит роты). Холостой. Морально неуравновешенный. Тип холерический. В момент описываемых событий проживал в однокомнатной восемнадцатиметровой квартире. Пьющий, особенно, в первые пенсионные дни. Дворовая кличка - шнапс-капитан.
- Да он почти Бог! - воскликнул Жорж на замечание о недостойности капитана Каблукова стать киногероем. - Он не на ту бы кнопку нажал, и где мы с вами сегодня были?
Все оказалось куда прозаичней. Оказывается, Жорж был должен бывшему замполиту пятьдесят рублей. И вместо того чтобы их отдавать, пообещал снять о нем фильм.
- Короче, если нет возражений, то я начинаю формировать актерский состав.
В течение часа он был определен.
Главная мужская роль - капитан в отставке - Иван Каблуков.
Главная женская роль - пассия режиссера Ж. Борщевского - художница авангардистка - Линда Мыльникова.
Роли второго плана - городские художники модернисты.
Массовка - люди, случайно попадавшие в объектив.
Режиссером, кинооператором и продюсером (в те годы это называлось "директор картины") - Жорж волевым решением назначил себя.
- Старичок, набросай, что-нибудь стремное, на военную тематику. Такой, знаешь, сюррец. Любовь. Взрывы. Ну, короче подумай, - попросил меня Жорж.
- Хорошо, - не ломаясь, согласился я, и приступил к своему первому в жизни сценарию.
Вот его каркас. Пожилой человек. Отставной полковник ракетных войск особого назначения. Человек, отдавший лучшие годы служению отечеству. Личность, потерявшая всякую надежду встретить свою любовь. Как-то в сберкассе (получая пенсию), отставник знакомится с художником-авангардистом. Они мило беседуют, естественно затрагивая вопросы искусства, в области которых бывший военный показывает нехилую эрудицию.
Художник, тронутый внешностью, выправкой, медалями и смелыми суждениями полковника о современной живописи, зовет того посетить проходящую в бывших конюшнях подпольную выставку авангардисткой живописи. Полковник соглашается.
На фуршете, на котором много портвейна и мало закуски, бывший ракетчик знакомится с художницей концептуалисткой Ларисой - или как она просит себя называть - Лоро-Жаркой. Пенсионер, очарованный её молодостью, свежестью и упругостью форм, начинает активное ухаживание. Художница с радостью, как кажется захмелевшему: от вина, молодых лиц и художественно - эстетических идей военному, принимает его знаки внимания. Танцует с ним танго и даже позволяет целовать открытые плечи. Вскоре сексуально разогревшийся полковник предлагает Лоро бежать с выставки и остаток вечера и ночь провести в его маленьком холостяцком "шалаше". Художница с резвостью соглашается, но вносит встречное предложение, то есть организовать любовные утехи на нейтральной территории, в квартире своей уехавшей на пленер - на Волгу - подруги.
Полковник соглашается. Вино. Конфеты. Сигареты. Эротическая сцена.
С верой в то, что еще не все потеряно в жизни, бывший ракетчик крепко прижимает к себе уставшее тело художницы и засыпает…
Далее сцена пробуждения. Мутный утренний рассвет. Измятая кровать с отсутствующей на ней художницей концептуалисткой Лоро (на деле известной плечевой Нателой Давалкиной) кровать. Пропажа военной пенсии, а также арест полковника, вломившимся в квартиру милицейским нарядом. КПЗ. Допрос. Суд. Статья: незаконное проникновение с целью ограбления в частное жилище. Пять лет лагеря строго режима. Столыпинский вагон. Монотонный стук колес, затихающий в авангардисткой музыке А. Шнитке.
На распределительном пункте героя, как бывшего ракетчика, определяют на урановые рудники. В лагере озлобленный на судьбу и людей полковник изготовляет детонатор и взрывает склад с обогащенным ураном. Звучит взрыв. Монтируется документальная запись ядерного гриба.
На этом фоне возникает слово "КОНЕЦ".

Рано утром ко мне явился режиссер Борщевский. Как и положено маститым режиссерам, он был слегка поддат, развязен и экстравагантен. На ногах лаковые штиблеты. Атлетический торс покрыт бархатной душегрейкой. Мощный кадык стянут легкомысленным шарфиком. Левая рука на щегольской трости. На противоположной - претендующая на главную женскую роль режиссерская любовница.
- На мой взгляд, мне удалось создать эмоционально сдержанную и достаточно строгую трактовку твоей просьбы: стремную, сюррец, взрывы, любовь. Наиболее убедительным мне кажется финал, - сказал я, протягивая сценарий режиссеру.
- Нет, это не пойдет! - решительно и безапелляционно заявил он, ознакомившись с содержанием. - Как это склад c ураном? Я может чего-то не понимаю? Ну, ладно. Нет, все же позвольте! Уран не хранят в том виде, в котором он может устроить чуму от обычного динамита. Т.е. взрыв хранилища урана не может привести к ядерной катастрофе. Чтобы сотворить ядерную реакцию, с ним чего-то делают, с ураном, какие-то манипуляции, химические… Мда. Кхе-кхе. Иначе мы все жили бы на пороховой бочке.
- Погоди, погоди, дружок! Ты что-то не то гонишь! - заводясь и переходя на крик, ответил я. - Во-первых, ты сам говорил, что если Каблуков не ту кнопку нажал, то мы неизвестно где бы были. А ведь согласись, что эта кнопочка просто так на пульте не валяется!? Во-вторых, ты просил сюррец, а не научно-популярный фильм.
- Но это уже не сюр, а какой-то абсурдизм. Ты что думаешь, что я позволю шнапс-капитану с моей Линдой кувыркаться?
- Да я с этой вонючкой и за "Оскара" не лягу! - вставила реплику в творческий разговор предполагаемая исполнительца главной роли.
От капитана и, правда, хоть он и любил баню, постоянно исходил какой-то кисло - горький запах давно нестиранных портянок.
- Помолчи! - резко оборвал ее режиссер Ж. Борщевский. - Не, так не пойдет. Эти две сцены надо переработать.
- Зачем переделывать? Не надо ничего трогать! - загорячился я. - Взрыв это знак. Символ трагического конца. И неважно, что там физики говорят. Мы творцы! Мы вправе создавать свои законы. А в эротической сцене ты можешь сняться сам. Чуточку косметики, паричок… Ну, это уже гримерские будни.
- Ну, допустим. Но мне не нравятся и менты. Все эти аресты. Допросы. Это может повредить будущему кинопрокату.
- Все это называется смешение жанров, - спокойно ответил я. - Так сказать, эмоционально-динамические контрасты, открывающие горизонты для режиссерской мысли.
- Ну не знаю. Не знаю - режиссер недовольно мотал головой. - Потом, по сценарию он у тебя полковник, соответственно, ему надо будет шить новый мундир. Из какого бюджета?
- Ну, так мы его можем разжаловать в капитаны, или снять в цивильном костюме, - предложил я.
- Можно конечно, но все равно что-то не так. Что-то не так.
- Если не так, то никак. Я сложил листки и изобразил сцену уничтожения сценария.
- Ну! Ну! Ну! Не горячись! Не бей копытом. В целом я утверждаю, но с коррективами по ходу съемок. Идет?
Я одобрительно кивнул.
- Отлично. Съемки начинаем в день Каблуковской пенсии. Так сказать, максимально реализируем события. Тексты ролей я размножу и раздам исполнителям…
В назначенный день в 8:30 все занятые в съемках, включая и сценариста, собрались в кинопавильоне: восемнадцати метровой однокомнатной квартире исполнителя главной мужской роли - бывшего зам роты по полит части - И. Каблукова.
Капитан потребовал начать съемки с эротической сцены.
- Если будешь мешать творческому процессу, то я уменьшу твой гонорар ровно вполовину! - пригрозил режиссер.
В рабочем контракте гонорар значился - "Стакан "Агдама" за каждый съемочный час". Гонорар выплачивался из бюджета, собранный Жоржем с киногруппы.
- Уболтал, - согласился бывший замполит.
Крупным планом были сняты первые кадры фильма. Старые тополя, растущие за окном. Заставленный столетником, кактусами и пустыми винными бутылками, которые на всякий случай заменили молочными - подоконник. Затем камера заскользила по ярко-красному лицу (которое безуспешно пытались загримировать пудрой) ротного комиссара. С лица соскользнула на увешанную бутафорскими георгиевскими крестами (для усиления сюра, объяснил я режиссеру) и неподдельными советскими орденами грудь, и, наконец, остановилась на натруженных мужских руках, мнущих серенькую пенсионную квитанцию.
Жорж снимал их под разными углами и разной силой света.
- Слышь, Жорж, давай быстрей, - подгонял его главный герой. - Кровь с носа, но надо к девяти ноль-ноль в сберкассе быть, а то потом убогих навалит, полдня стоять будем.
- Действительно чего ты к этим рукам привязался, - поддержала главного героя съемочная группа.
- Вы ни хера не понимаете, дундуки! Руки - важная деталь. Что-то на манер воды у Тарковского.
- Не врубился. Какой Тарковский? Старшина третей роты, что ли? - поинтересовался шнапс-капитан.
- Закрой рот и придай рукам трагизма. Ты переводишь пленку - это плохо отразится на твоем гонораре, - прикрикнул на него режиссер.
- Ты на меня кричи, а ты меня пойми. Ты ж режиссер. Считай командир полка. А командир должен бойцов своих понимать. Вишь, не получается. Вишь, трагизма нет. Ты гонорара плесни, огурчик предложи, поговори, глядишь - он проявится! - с завидным пониманием дела ответил И. Каблуков.
- Налей ему полгонорара, - попросил меня Жорж.
Капитан выпил. Нюхнул рукав кителя. В руках появилась искомая режиссером трагичность…
Дорогой к сберкассе были сняты контрасты большого города: убогие дома, покосившиеся заборы, ворота следственной тюрьмы, парадная лестница обкома и мраморный бюст вождя…
Сберкасса встретила киносъемочную группу разнообразием лиц, характеров и лексической свободой.
- Пропустите героя Брусиловского прорыва! - требовал И. Каблуков, бренча георгиевскими крестами.
- Не пропущайте! - возмущались пенсионеры.
- Класс! Народ против героя, - снимая сцену, приговаривал Жорж. - Высокая нота!
Но в диалоге знакомства с художником капитан Каблуков подкачал. Вместо положенных ему по сценарию слов он нес откровенную чушь и злостно называл модернизм онанизмом.
- Что ты несешь! Что ты мелешь! Почему ты не выучил текст? - возмущался режиссер. - Ты хоть знаешь разницу между онанизмом и модернизмом!?
- А так и никакой разницы нет! - с видом знатока объявил капитан.
- Ты бы лучше текст выучил, чем спорить о вещах, в которых не понимаешь.
- Да я… - начал было капитан.
- Ты не мне, ты кинозрителю говори, тыкая в камеру, попросил Жорж.
И капитан понес. Жарко и яростно обличал он современное искусство. Наиболее часто произносимые им слова начинались с букв "Х" и "Г".
Актер, исполняющий роль художника, только хлопал глазами, не понимая когда и что ему отвечать на эту импровизационную речь.
- Отлично! Отлично! - снимая сцену, приговаривал режиссер. - Делай умное лицо и шевели губами. Мы потом сделаем дубляж! - кричал он актеру-художнику.
- И всех на лесоповал! - закончил свой монолог капитан.
- Прекрасно! Снято! Что у нас там по сценарию? - выйдя из сберкассы, поинтересовался у меня режиссер.
- Сцена в худмастерских, - ответил я.
- Едем! - приказал Борщевский.
- Пока не поправлюсь, и, как благородный человек, не раздам долги, кинорисоваться не буду, - отказался выполнять приказ капитан Каблуков.
Освободившись от долгов и затарившись портвейном, двинули в сторону мастерских. Там без дублей, на одном дыхании был снят фуршет.
Но в сцене знакомства, героиня потребовала следующее:
- Вылейте на него бутылку одеколона, иначе я сблюю.
- Линда, милая. Но где ж мы возьмем одеколон. Он же не внесен в смету.
- Тогда ищи мне дублершу.
- Линда, я тебя умоляю! Ради святого искусства! Ну, пять минут не больше.
- Хорошо, - согласилась главная героиня.
- Прекрасно! Мотор. Начали.
Начался танец. По сценарию это было танго. Капитан Каблуков же танцевал черт знает что и снова не знал текста.
- Стоп! Стоп! - остановил съемку режиссер. Что ты молчишь, как партизан на допросе? Ты же должен говорить слова любви. Снова не выучил? Ну ладно, Бог с ним текстом, но скажи мне, что ты танцуешь. Танго - это страсть, пламень, а ты извиваешься, как прищученный уж. Еще раз. Больше экспрессии и шевели губами. Мы потом сделаем дубляж. Начали! - крикнул режиссер.
Капитан, извиваясь, громко стучал сапогами и широко разевал рот. Со стороны он был похож на выброшенную на берег рыбу.
Линда Мыльникова вывернула голову на 180 градусов.
- Нет, так не пойдет. За такой танец я платить гонорар отказываюсь.
- Мы, между дрочим, уже за мою пенсию пьем! - обиженно крикнул Каблуков.
- Прекрати свой казарменный юмор. Здесь дамы! - оборвал его режиссер.
- Еще раз! И вновь заработала камера…
- Хорошо, будем считать, что снято. Что у нас следующее? - обратился Борщевский ко мне.
- Дорога к дому, заглянув в сценарий, ответил я.
Дорога к "дому свидания" была булыжной (это должно было символизировать прошлое) и проходила мимо церкви (знак нарождающейся любви). Эту сцену для создания иллюзии вечера снимали на тенистых улочках.
- Что ты машешь клешнями? Ты же не на строевом плацу! - кричал на Каблукова режиссер. - Плавно, мягко работай руками. Руки в моем фильме играют важную деталь. Линда, не верю! Не верю, что это твой возлюбленный. Не верю, хоть убей! Ты идешь не как с любовником, а как с прокаженным. Ближе, мягче, реалистичней.
- Наденьте на меня противогаз, тогда возможно я подойду ближе! - гневно крикнула режиссеру героиня.
- Че эта я пахну. Я вчера, между прочим, в баню ходил! Специально для эротической, так сказать, сцены, - обиделся капитан Каблуков.
- Ну Линдочка! Ну ради меня. Ближе, мягче, правдивей, - обнимал и уговаривал режиссер главную героиню. - Снято! - объявил он. - На эротическую сцену едем в ваши апартаменты, капитан. Все остальное: допросы, суд, столыпинский вагон, паровозный гудок, музыку А. Шнитке и ядерный взрыв переносим на завтра.
К сожалению, в "кинопавильоне" съемочной группой была обнаружена капитанская сожительница.
- Все на хер! Категорически потребовала она.
- Пошли к прапорщику Шмидту, - предложил Каблуков. - Он за фугас и себя предоставит, не то, что кинопавильон.
- К тому, что с "Потемкина"? - усмехнувшись, поинтересовался Жорж.
- Будешь подъёбывать, то я вообще никуда не пойду и пятьдесят рублей востребую. Понял, Немирович-Данченко? - обиделся капитан Каблуков.
- Да я что. Я ничего. Я просто хотел знать, что за Шмидт. Между прочим, имею право, - пошел на попятную Борщевский.
- Что ж ты, едрит твои кочерыжки, за режиссер такой, если не знаешь Шмидта?! - удивился бывший замполит Каблуков и добавил: - Шмидта знают все!
Отчасти И. Каблуков был прав.
Прапорщик Шмидт был в городе личностью известной. Я думаю, будет достаточным сказать, что основным трудовым доходом Шмидта являлась торговля военкоматовскими справками.
- Ну что ж, пошли, - согласился режиссер. - Правда, у него антураж может быть не тот.
- Антураж будет, что надо! - успокоил режиссера капитан Каблуков и легонько звякнул сеткой с "Агдамом".
По дороге к Шмидту завернули в винно-водочный отдел.
- Для стратегического рывка возьмем пивка, - объяснил свой маневр шнапс- капитан.
В дверях винно-водочного бывший замполит столкнулся с хромоногим, рябым человеком.
- Ваня! Друг! Сколько лет! Сколько зим! - радостно восклицал хромоногий.
- Не имею чести знать, - подтянувшись, ответил И. Каблуков.
- Как так? Ваня! Я ж Вадик. Майор секретного отдела воинской части… - и Вадик назвал полковой номер.
- А- а- а… - силясь что-то припомнить, ответил Каблуков.
- Можно просто товарищ майор, - тряся всем руку, представлялся Вадик.
Впрочем, даже на беглый взгляд Вадик не тянул не то, что на майора, а даже на старшину.
- Кино! - воскликнул особист Вадик, узнав от комиссара Каблукова о наших планах. - Зело борзо! Я ж в кино секу от и до! Я, если надо и лампу подержу, и консультацию по секретным вопросам дать могу. На хрен вам к этому мудаку Шмидту тащиться? У меня ж и домик, и садик, и закусь и полное исключение присутствия посторонних лиц.
Хотя по его внешности и дерганым манерам можно было за версту догадаться, что у Вадика отсутствует как дом, так и паспорт.
- Короче, все есть! Вы мне только по причине усиленного страдания стакашку плеснете, и кинуйте себе хоть неделю!
- А в доме кто есть? - поинтересовался Жорж.
- Борони Бог!
- Ну, тогда веди, Феллини, - согласился к вящей радости майора Вадика режиссер Борщевский.
Съемочная группа двинулась к новообретенному "кинопавильону". Майор не врал, он действительно оказался домовладельцем. Небольшая хатка, обнесенная ветхим забором. Щербатая будка уборной. Кусты малины. Пара корявых антоновских яблонь.
- Пока мы будем снимать в доме, вы посидите в саду, - вынимая из сумки два фугаса "Агдама", потребовал Жорж.
- С таким бухлом снимайте хоть на чердаке, хоть в погребе! - радостно согласился Вадик.
Но тут взъерепенился главный герой.
- Какого хера! - воскликнул он. - Или я в пореве снимаюсь, или раскиневай все к едрене-фене!
- Молчи!- перебил его Жорж. - Я и так на твои руки пленки немерено загубил. Представляю, сколько пойдет на это дублей.
- В каком пореве? - вмешался в разговор майор Вадик. - В смысле жиг-жиг? - и он ударил ладонью правой руки по сложенной в трубочку левой.
- Типа, - уклонился от прямого ответа режиссер.
- Так тут дело молодое, озорное! Чё те там, старому козлу, делать! - стал урезонивать капитана Вадик.
- За козла можно и ответить, - обиделся замполит Каблуков.
- Как старший по званию делаю вам замечание, капитан, а как товарищ по оружию отвечу с коптором! - и Вадик заполнил капитанский стакан до краев.
Съемочная группа вошла в дом. В ней она нашла горницу с низким, клееным периодическими изданиями, потолком. Две тесных сырых спальни. Из мебели: скамья, грузный стол, трюмо с отсутствующим зеркалом. Попытка отыскать в доме кровать, или хотя бы топчан увенчалось неудачей. Вместо них были обнаружены наспех сбитые полати. Они вполне могли подойти к экранизации жизни Ахметова, но никак не для эротической сцены.
- Чего не сделаешь ради торжества искусства! Впрочем, это даже придаст некий национальный колорит, - заявил, укладываясь, режиссер-дублер Жорж Борщевский. Рядом примостилась художница-авангардистка Линда Мыльникова. Обязанности оператора перешли ко мне.
- Дубль первый. Сцена четвертая, - объявил я, и включил камеру.
Быстрые пальцы ловко расстегивали пуговицы на блузке героини. Уже показалось что-то ажурное, и в этот момент позади меня раздался леденящий душу крик:
- Руки вверх! Ни с места!
Видеокамера с трагическим звуком рухнула на истоптанные половицы. Мои освободившиеся руки сковали жесткие наручники. На полатях двухметровый ментовский старшина вязал режиссера и главную героиню. Жизнь стремительно приобретала оттенок индийского фильма. Хотелось верить в чей-то розыгрыш, неожиданный поворот сюжета, в счастливый финал…
Тем временем события из разряда "киношных" потихоньку модифицировались в процессуально-правовые. Ворон. Дежурка РОВД. Допрос. Протокол. Дактилоскопия. Жесткие нары. Ночь в КПЗ. Утро и предварительное обвинение:
1 "Изготовление и распространение порнографии"
2 "Незаконное проникновение с целью грабежа в частное жилище"
В совокупности - до десяти лет лагеря строгого режима.

И тут в жизнь вмешалось чудо, которое возможно только в жизни, мексиканских сериалах и…
Нерадивый следователь поместил кинопленку с эпохальным фильмом " Пенсия" в сейф с магнитом, фигурировавшим у него по другому делу. Соседство магнита и кинопленки уничтожило эпохальный фильм "Пенсия", но зато спасло нас от статьи "Изготовление и распространение порнографии"
От "незаконного проникновения в жилище" за приличный гонорар нас отбил лучший городской адвокат.
- Это не проникновение в жилище, а чистейшей воды провокация, - заявил он следователю. - Ваш Вадик приводит на конспиративную милицейскую квартиру людей, лишенных возможности выпить, а вы без труда подводите их под нужные вам статьи. Чтоб не поднимать лишнего шума, я предлагаю изменить обвинение с незаконного проникновения на распитие спиртных напитков в общественном месте…
Состоявшийся суд приговорил нас за нарушение общественного порядка к пятнадцати суткам. Возможно, все бы этим и закончилось. Но в руки институтской общественности попал фигурировавший в деле сценарий фильма "Пенсия". По нему было вынесено частное определение: строгий выговор с занесением в личное дело, а также постановление за номером 2..8..3 об исключении студентов "режиссера Ж. Борщевского и сценариста N" из института культуры.
Минули годы. Многие из них Жорж прослужил зав. клуба в военном гарнизоне N 16…, впрочем, нет - военная тайна.
Чем занимался я? Скажем так, служил на безответственных постах.
Несколько дней тому назад мне позвонил старший прапорщик Жорж Борщевский.
- Можешь меня поздравить. По выслуге лет выхожу в отставку, - сообщил он радостную новость.
- Поздравляю. Очевидно, ты хочешь пригласить меня на банкет? - полюбопытствовал я.
- И на банкет. Но вначале я хочу предложить тебе написать сценарий к фильму "Военная Пенсия-2".
-Хорошо, - согласился я, и, включив компьютер, приступил ко второму в моей жизни сценарию…