«Искры горелого театра»

 

  Идиллия

 

 Засуха

 Театр начинается с буфета. Мой начался с телефонного  звонка.
- Слушаю.

- Мсье Максимов?
Я решительным тоном заявил:
- Спасибо, но я не намерен прерывать мой контракт…
 - Какой контракт?
- Ну, вы же сейчас начнете меня агитировать перейти в вашу телефонную компанию.
- Нет, что вы, - хохотнула трубка, - с чего вы так решили?
 - Потому что никто другой… кроме всяческих компаний… мне не звонит.
Это была святая правда. При своей привлекательной внешности я практически одинок.
- Я звоню вам, - трубка придала своему тембру значительности, - по вопросу театра.
- Не понял.
- Поясняю. Я хочу пригласить вас в театр.
- В качестве?
- Актерском, - трубка сделала паузу и, перейдя на французский, поинтересовалась, - Comment aimez-vous mon preposison?
- Предложение интересное, - ответил я, - но дело в том, что в данную минуту…  я стою возле  зеркала… и нахожу в нем довольно невзрачное отражение. Уж точно не артистическое.
Трубка выразила решительное несогласие.
- Разрешите с вами не согласится. Напротив очень даже артистическое.
- А вы что же меня видели?
- Да видел. На видео у Веры Яковлевны. Вы играете там поющего солдата. 
Я тут же вспомнил новогодний вечер в эмигрантской компании.
- Ах, вот вы о чем. Да такое дело имело место.
- Ну, вот и договорились. Жду с вас, скажем, в воскресенье. После обеда.
- А вы позвольте… поинтересоваться… кто?
Трубка представительно замолчала и за тем внушительно представилась:
- Режиссер. 
Мое отражение в зеркале удивленно вздыбило бровь. Своим тембром и шепелявенье голос мог в лучшем принадлежать театральному буфетчику, но никак не режиссеру. 
Я согласился. В воскресенье. В назначенное время. В новом костюме и начищенных туфлях я прибыл на встречу с режиссером. Теплый ясный день переходил в бодрящие  сумерки. На внушительном крыльце серого дома стоял человек.
Белый пиджак, накрахмаленная рубашка с бабочкой, набриолиненный пробор и переброшенный на манер полотенца летний плащ (ни взять ни отнять)  буфетчик провинциального, торгующего осетриной второй свежести, ресторана.
- Андрей Дмитриевич, - представился человек и добавил, - засуха.
- Да, - согласился я, - жарковато для такой поры.
- Я говорю… фамилия моя… Засуха.
- Ах, простите.
- Ничего, ничего. Давай без этих ахивоков, а по-простому… по- театральному… Андрюха.
Пахло от А. Д. Засухи пеной для бритья и «ершом».
- Владислав Максимов. – Отрекомендовался я.
- Здорово, Влад! Как ваше ничего?
- Могло быть и побольше.
- И потолще. 
- Я бы сказал объемнее. 
- Сработаемся, Влад, - режиссер дружески толкнул меня в бок, - прошу вперед…  в наши… Мельпомены.
Мы вошли в здание.
- Иди прямо, - сказал мне Андрей Дмитриевич, - а я пока… отольюсь. Вчера усугубился пивком. Догоняешь?
Режиссер заговорщески подмигнул. Я понимающе кивнул и пошел длинным  узким коридором. Вскоре меня догнал Засуха. Мы прошли с ним сотню шагов и остановились у стеклянной двери. Режиссер толкнул ее и барским жестом пригласил меня войти.  Я переступил порог и оказался в небольшом интимно освещенном догорающим солнцем зале. На стенах зала висели портреты неизвестных мне лиц, бородами и пронзительными взглядами, однако же, походившими на актеров мхатовцев старой школы, что придавало залу театральную презентабельность. В мягких креслах сидели люди. В центре зала расположился уставленный кушаньями стол: колбасы, сыры, котлеты, пирожки…
- Знакомься, Влад, это наши актеры! Саша. Толя. Тимур. Надя. Юля и, наконец, Гоша. Андрей Дмитриевич дружески потрепал собаку.
- Ну, что… за знакомство?!
А. Д. Засуха ловко извлек из кармана вместительную фляжку.
Выпив, мы взялись за закуски. Послышалось чавканье, причмокивание, прихлюпывание и не только за столом, но и, как мне показалось, на портретах висевшими над ним.
- Не кислит-с?
Интересовался режиссер, как только я проглатывал очередной, имевший непременно какое-нибудь экзотическое название, салат.
- Не горчит? Кислоты довольно?   
За закусками наступила очередь горячих блюд: пирожки, беляши, кулебяки, чахохбили.  Наконец режиссер сытно икнул и, вытерев салфеткой, жирные губы торжественно вымолвил:
- Ну, а теперь от бренного… перейдем к вечному!
Андрей Дмитриевич вытащил из кармана пиджака мятые листы и подвинул их ко мне.  
- Пир. Пьеса, - прочел я, и, глядя на опустевший стол, горько произнес, - а реквизит то мы уже съели.
- Не волнуйся, Влад, - успокоил меня Андрей Дмитриевич, - с реквизитом проблем не будет.

…Начались репетиции «Пира»
- Алекс! Алекс, - горячился Засуха, - разве так поднимают рюмку? Дорогой мой, разве так пьют. Где твой посыл!
В Андрее Дмитриевиче явно чувствовалась таганская школа! Хотя посыл из шепелявящих уст режиссера больше напоминал «рассол»
- Рассол. Где рассол я тебя спрашиваю!
Оставив в покое актера, Андрей Дмитриевич бросался на актрису.
- Наденька! Надя! Надюшенька. К сожалению, мы вынуждены вас огорчить. По правилам этикета птицу, было, принято есть руками до тех пор, пока не появились вилки.
- Тимур! Тимур! Разве тебе дан нож, чтобы ты ковырял им в зубах.  Что ты этим хочешь донести  до зрителя. Каков твой посыл… рассол! Какова сверхзадача. Не знаешь. Так стоп! Довольно! Сделаем небольшой антракт.  
В антрактах мы набрасывались на разносолы: чавкали, чмокали, хрустели, икали, ковырялись в зубах, рвали курицу руками…
Самым деликатным из нас в эти минуты являлся пес Андрея Дмитриевича по кличке Гоша…
Дождливым воскресным днем я пришел на очередную репетицию. Возле стеклянных дверей репетиционного зала стоял внушительных форм работник службы безопасности.

Возле него толпились актеры.
- Не велено, - говорил им дядька, - ваш руководитель уже два месяца не платит за аренду зала. Как заплатит тогда пущу, а сейчас расходитесь! Go home!
 
 Мы вышли во двор выкурили по сигарете, выразили всеобщее сожаление о несъеденном, как обычно, реквизите пьесы «Пир» и разошлись по домам.
Через несколько дней ко мне позвонил актер Тимур:
- Ты знаешь, какой есть наш режиссер?
 Тимур относился к представителю народа, который в средней полосе России называют лица кавказкой национальности, поэтому говорил несколько своеобразно.
- Какой такой?
- Совсем шакал. Вот какой.
- И в чем это проявилось?
 - Помнишь еду, которую приносил.
- Да.
- Так вот шакали он ее… совсем… это… в ресторанах, в которых работал развозчиком. Еще и двести баксов…  вавайбай… у хорошего человека… моего земляка… слушай… зашакали… шайтан такой, а я за него мазу держал…  мне теперь его долги нужно будет отдавать… маму я его имел!  Найду, слушай, сделаю из него… этот…  брытанский флаг… совсем…
- Ну, зачем уж так, - попытался я успокоить Тимура, - может быть... он… все…  же вернет. Он же человек искусства, нравственности, культуры.  Режиссер!
- Какой рэжисер, слушай. Он в Москве в театре буфетчиком работал. Там его за растрату повязавлэ. Рэжиссер! Имел я таких рэжиссеров в двадцать одно! 
…так и не осуществив постановку пьесы, театр перестал существовать. Ходили слухи, что обремененный долгами режиссер бежал из провинции. Не знаю, но точно могу сказать, что и сегодня нет-нет, а вспоминается мне краденный А. Д. Засухой из ресторанов реквизит пьесы «Пир»   

 
Мария Федоровна
- Влад! Влад, - Окликнул меня густой женский контральто, - Влад! Да погоди же ты. Мне за тобой не угнаться.
 Я обернулся.
- Ну, наконец-то. Фу… ты… господи… чуть догнала. Ты бежишь, как Карл Льюис.  Как дела? Как живешь, - тяжело дыша, поинтересовался, точь в точь Надежда Константиновна Крупская, дама,  Как здорово, что я на тебя наткнулась. Ну, рассказывай.

- Простите… я что-то…
- Вот тебя и на!? Я же  Магда. Магдалена из театра Засухи. Я что так сильно изменилась?
- Нет, просто я никогда не видел вас в шляпе...
- Да какая вы. Мы же давно на ты! Ну, привет, Влад, привет, - моя бывшая театральная коллега троекратно облобызала мои давно небритые щеки, -
- как живешь-поживаешь, дорогой.
- Ваще живу, а в частности существую. Не жизнь, а плохой цирковой номер.
- Понятно. У меня тот же вариант. Но может стать лучше. Интересней. Веселее. У нас в театре собрались прекрасные люди. 
- В театре, - изумился я, - в каком… таком… театре. Что разве Засуха раздал долги?
- Нет. У нас теперь новый режиссер. Мария Федоровна.
- Императрица что - ли. Пошутил я.
- Какая императрица, - недоуменно взглянула на меня Юля, - причем тут императрица?
- Вдовствующая императрица Мария  Федоровна… мать последнего русского императора
- Да нет, она никакая не императрица. Тем более вдовствующая. У нее сожитель есть Фадей… и потом она режиссер, - Магдалина подумала и добавила, - замечательный режиссер.
- Такой как Засуха?
- Засуха вор и мошенник, - загорячилась моя театральная коллега, - а она режиссер от Бога!
…с режиссером от Бога Марией Федоровной я встретился в подвале дома с кокетливо – романистической вывеской Résidence Bel Age. В русском варианте это звучит обреченно - мрачно «Дом престарелых»
Заметив стоящую у двери даму, которую я принял за обитательницу резиденции прекрасного возраста, я поинтересовался:
- Скажите, мадам, вы не в курсе, где здесь размещается театр?
Дама ответила взвизгивающим  голосом, упирая на царственное местоимение «мы»:
- Ну, театр это громко сказано. Нам его еще придется воплотить в жизнь. Поэтому… пока… Мы подчеркиваем.  Пока. Мы называем его театральная студия «Арабески»  А мы ее художественный руководитель Мария Федоровна Дагмар - Романова.
Клянусь, что первым моим желанием - было бухнуться в ноги руководительнице «Арабесок» и бормотать что-то вроде:
-Милостиво прошу, ваше величество… честь имею… не обессудьте…  азм есть… пес смердящий. Хотя пахло от меня дорогим французским одеколоном. И упал бы, клянусь Богом, но помешала этому Магда. В этот момент она выпорхнула из комнаты.
- А вот и Влад. Я вам про него рассказывала.  Он назвал вас императрицей!  А я ему. Да никакая она не императрица!
Магдалена звонко и весело, точно в нее вселились семь бесов, рассмеялась. Мария  Федоровна холодно взглянула на нее и торжественно сказала:
- Императрица, не императрица, но и в наших жилах не водица течет.
Улыбка слетела с уст участницы студии «Арабески», и она, сделав подобострастный реверанс, удалилась. 
- Как вас простите? – Обратилась дама ко мне.
- Влад. 

- Очень приятно познакомится, Владислав. Мария Федоровна улыбнулась, явив миру сверкающую вставную челюсть.
- Я предпочитаю Влад.
Сказал я, осторожно пожимая усыпанную кладбищенскими бабочками руку Марии  Федоровны, и потупив глаза, и смиренно произнес:
- Весьма рад столь замечательному знакомству.
- Прошу вас.
Мария Федоровна указала мне на дверь, ведущую в сумрачную комнату…
Я вошел и увидел сидящих вдоль стола (один в один как на полотне Леонардо Да Винчи  «Тайная вечеря»)  людей.
В центре стола дымился электрический чайник. На окраинах вздымались горки дешевого печенья и холмики копеечных конфет.
Мария Федоровна царственно кашлянула и, тыкая в людей величественным перстом, принялась называть их имена: 
- Андрей, Петр, Яков, Семен, Матвей…
 - А где Фадей?
Люди молча пожали плечами.
 - Фадей! – крикнула руководительница  «Арабесков».
- Тут я. Донеслось из темного угла.
- Ты что там заснул что – ли, братец?
- Нет, я тут… слушаю.
- Тогда подай, голубчик, нашему гостю чаю.
…мгновение и передо мной уже стояла пластиковая чашечка чая, пластмассовая тарелочка на ней лежали: болезненного вида печенюшка и ядовито красный леденец.
Разнообразием и качеством угощений студия «Арабески» явно уступала театру А. Д.  Засухи.

Затем руководительница представила мне женскую половину студии «Арабески»
- Магдалина. Сусанна. Анна. Марфа и я Мария. Закончила руководительница арабесок.
Наступила торжественная тишина. Казалась, что вот-вот  из темного угла (в которых обычно висят иконы в православных домах) выйдет сам Иисус Христос.
Но вместо этого Мария Федоровна вытащила из своей сумочки пачку листов и бросила их на стол.
- Тень царицы. Пьеса. Прочел я и, покачав на ладони пьесу, сказал, - большая вещь… объемистая.
На что Мария Федоровна провозгласила.
- Мы сюда, дорогой мой, не в бирюльки пришли играть. Мы пришли заниматься делом. Строить театр!
И началось строительство театра. Дважды в неделю оно начиналось с приказа: 
- Фадей, принеси- ка нам, братец, чаю!
Дальше следовал монолог Марии Федоровны. 
- Прежде чем начинать играть, mes amis, вам нужно научиться дышать. Это очень и очень важно. Я разработала уникальную систему дыхания. Она включает в себя, но прежде я хочу вам рассказать, как я служила в театре… дай Бог памяти каком… так вот тамошний режиссер… дай Бог памяти как его звали… я тогда была так хороша, так обворожительна! Вы представляете, когда я шла по улице, то трамваи сворачивали за мной в переулки и с них падали эти ужасные искрящиеся палки… их еще называли рогами…
- Рога, - осторожно поправлял ее из своего темного угла Фадей, - не у трамваев, а троллейбусов, Мария Федоровна.
- Ах, какая разница и то… и это… дымит и воняет.
- Дымят и воняют, Мария Федоровна, автобусы, а трамваи работают на электричестве, а оно не воняет… оно ничто… эфир.
- Эфир. – Задумчиво повторяла  Мария Федоровна, - это ты хорошо, братец, сказал. Я была вся эфир! Сама невесомость. Так вот этот самый режиссер… дай Бог памяти. Как его имя…  валялся у моих ног, чтобы я сыграла у него роль Джульетты. Но за это я должна была естественно переспать с ним. Я сказала ему… продать тело можно, но как продать искусство внутри него. А он мне…
 Мария Федоровна загоралась и трещала без умолку пока кто – нибудь не напоминал ей, что на дворе уже стемнело и пора дома.
- В следующий раз,mes amis, мы поговорим с вами о роли этюда. Попрошу сдать по десять долларов за занятие. И тотчас же темного угла с шапкой в руке появился  Фадей….
- Сегодня, mes amis, мы рассмотрим с вами такой рабочий инструмент актера как пластика. Это на первый взгляд пустяшный предмет… да я помню, когда я служила в театре. Дай Бог памяти, в каком,? Впрочем, это к теме нашего занятия не относится.
Так вот… тамошний режиссер… дай Бог памяти… как его звали? за роль Дездемоны предлагал мне вступить с ним в сомнительную связь, а надобно вам сказать, что в те годы я была чертовски хороша собой… Аэропланы, в небе заглядевшись на меня, сбивались с маршрутов….
 На следующем занятии мы поговорим о технике речи. Попрошу сдать по десять долларов за занятие Фадею. Из темного угла с шапкой в руке появлялся сожитель Марии Федоровны 
- Сегодня, mes amis, мы рассмотрим с вами такой рабочий инструмент актера.
…помниться меня ангажировали в один модный театр. Дай Бог памяти, какой…так вот тамошний режиссер за роль Клеопатры предлагал мне вступить с ним в связь, а надобно вам сказать, что была я о ту пору…
Я зевнул и стал глядеть в окно. На чахлом дереве сидела ворона. В клюве она держала кусок французской булки. Я представил, как Мария Федоровна рассказывает вороне свою историю о своей службе в авангардном театре. Как же его было название? Там служил режиссер. Дай Бог памяти? Зачарованная ворона открывает клюв и из него выпадает  кусок хлеба. Тут же их темного угла выбегает Фадей.
- Отдайте, - Требует ворона, - это мой кусок!
- За занятие, - отвечает ей Фадей и бросает кусок шапку в свою бездонную шапку…  
- Молодой человек. Молодой человек.
Я открыл глаза и увидел перед собой Фадея.
- Спите?

- Нет, слушаю, а в чем дело?
- С вас десять зеленных за занятие.
- А вы в этом смысле… 
Я вытащил синенькую бумажку. Бросил ее на усеянное мелочью и бумажками дно шапки...

 
- Влад! Влад! – Окликнул меня густой женский контральто, - Влад! Да погоди же ты. Я же не могу так быстро.
Я обернулся и увидел Магду.
- Уф. Куда же ты пропал, Влад! На репетиции не ходишь! Мария Федоровна сейчас про театр абсурда, в котором она работала рассказываете… Дай Бог памяти, как он назывался? Но не в этом дело… Она, кстати, тебя вспоминает, говорит… ты талант! Приходи мы тебя ждем.
- Дорогая Магдалена, - сказал я, - спать я могу и дома, а главное совершенно бесплатно. Прости мой автобус.
Я повернулся к Магде спиной и побежал к автобусной остановке.

    Непростое решение
Я стал тем айсбергом, в который врезались набирающие обороты Арабески. Студия дала трещину. Она стала стремительно расширяться и накануне Рождества ко мне домой явилась добрая половина "Арабесок"
- Можно.
- Прошу.

Арабески вошли в квартиру. Долго и шумно раздевались. Запачкали своими грязными сапогами ковер, а, проходя в гостиную «Арабеск» Тимур зацепил бедром китайскую вазу. Она качнулась, замерла над пропастью, сорвалась с тумбочки и полетела вниз. Я попытался остановить ее смертельный полет, но ваза, скользнув своей гладкой поверхностью по моей руке, упала на пол и с жутким грохотом разбилась.
- Ничего, дарагой, - поднимая осколки, сказал Тимур, - склэим. У меня клей БФ есть. Еще с совка храню! Сколько… слушай… клеев тут не покупал... да… такого сильного как БФ не встречал… Асфалт клеит… мамой клянусь!
Арабески прошли в комнату. Сели за стол.
- Позвольте. Простите.  Жена принялась убирать со стола стеклянные предметы.
Участники студии Марии Федоровны притихли. Наступила торжественная тишина.
- Влад, - нарушила торжественность Магда, - мы к тебе как волхвы с даром. 
- Они были с дарами, - поправил я её, - но дар тоже ничего. Доставайте. Доставайте... ваш дар!
- Наш дар, - торжественно произнесла Сусанна, - не материален. Он духовен.
Я сделал, кислую мину:
- Вроде Марии Федоровного эфира.
- Вот только не надо смеяться над духовностью… её и так мало осталось в нашей жизни!
Дружно провозгласили «Арабески»
Я склонил голову и кротко произнес:
- Согласен.
- Дар наш таков, - сказала, потешно грассируя «р» Эстер, - мы предлагаем тебе, Влад, возглавить театр. 
Если бы Арабески сообщили мне, что я мессия, я бы удивился гораздо меньше.
- Но почему я? Чем вас не устраивает Мария Федоровна?
- Она мало уделяет внимания практической работе. Заявила Сусанна.
- Зато много про блядство говорит, - вставил Тимур, - мамой клянусь!
- Тимур!
- А что Тимур!  Этот ее имел. Тот ее хотел.
- Она царица, - усмехнулся я, - ей можно!
- Имел я таких царыц по трешку на Ярославском вокзале.  В Москве она билетершей работала.  За блядство выгнали… и это шайтан Фадей… туда – сюда  шапкой бродит. Я дэнги рисовать не умею… я ваще… не знаю, как карандаш  в рука держать… слов даю!
- Тимур, или ты успокоишь, или мы выставим тебя за дверь!
- Хорошо, слушай, буду сидеть тихо! 
- Так о чем это я вот, - спросила Магда, когда за столом установилась тишина, - сбил ты меня с мысли… совсем.
- Ты хотела объяснить, почему выбор пал на меня?
- Вот правильно, - спохватилась Магда, - именно это я и хотела, объяснить.  Видишь, какая у тебя хорошая память. А я иголку положу, а потом пока не найду осторожно передвигаюсь по комнате. Боюсь, что она в ногу войдет. По крови пойдет и конец.
- Какой конец, слушай, – загорячился Тимур,- я в детстве кинжал проглотил.
- Да ты что, - изумилась моя жена, - и что делали операцию.
- Зачем операция, слушай, совсем. В уборную сходил и вся операция.
- Тимур, – взвизгнула Магда, - зачем за столом такие вещи говоришь.
- Это не вещи, дорогая, это жызн. У нас в горах, какой доктор есть. Бараны да волки вот и все доктора! 
- Замолчи, - прикрикнула на него Сусанна, - продолжай Магда.
- Мы выбрали тебя, потому что ты быстро бегаешь, а если быстро бегаешь значит в тебе много энергии. Для руководителя это очень важно. Потом ту эрудирован, знаешь про дары. Я ведь всегда думала, что они принесли младенцу дар. 
- Памперсы! Пошутил Алекс.
- Не кощунствую, слушай… совсем… Рождество скоро.
- А ты разве христьянин?
Тимур вспылил: 
- Это к дылу нэ имеет значения. Бог едын! 
- Мальчики, успокойтесь! – остановила намечающийся религиозный спор Эстер, -продолжай Магда. 
- Нет, пришла моя очередь внести свою лепту, - сказала Сусанна, - твой талант отмечала Мария Федоровна.
- И Засуха. Добавила Магда.
- Нэ надо при мне упоминать этого шакала, - встрепенулся Тимур, - Встречу порву ему двадцать одно!
- Тимур, - воскликнул я, - здесь же дамы.
- Я из него самого даму сдылаю, - не унимался  Тимур, - клянусь да... сдылаю!
- Мне можно продолжать? Поинтересовалась Сусанна.
- Гавыры, женщина.
- Потом ты человек творческий, пишущий. Твои статьи в газете пользуются успехом в определенных читательских кругах.
Магда ласково обняла за плечи мою жену и продолжила славословие:
- Потом у тебя жена и художница, и модельер, и закройщица и, наконец, красавица
- И портниха, - продолжила Эстер вы помните, какие она приготовила костюмы для Засуховского пира.
- Слушай… да… Богом прошу, - вскрикнул Тимур, - не называй при мне этого шакала! Встречу порву совсем на брытанский флаг.
- Выпей, - я подвинул Тимуру стакан, - чаю с мятой… он успокаивает.
- Ты согласна, - поинтересовался я у жены, - заняться этим делом?
- Вообще это интересное занятие, - ответила жена, - но вопрос кому это нужно. Театр это рудимент. Отживший хвост искусства. Даже в метрополии в него уже никто не ходит, а уж в наших эмиграциях в него и калачом не заманишь. Дохода ноль, а растрат тысячи.
- Элина, ты недооцениваешь эмигрантскую публику, - Возразила Эстер, - люди истосковались по духовности! По нашей бессмертной классике! Они обязательно придут в театр. А куда им еще идти? Здесь же некуда пойти! Цены в здешние театры и концертные залы заоблачные, а показывают какую- то прости Господи срамоту!
- И на нэпонятном… совсем… языке… мамой клянусь
- Правильно, - согласилась Магда, не каждый понимает язык. Я вон, сколько здесь живу. В какие только школы не ходила. Ходила, ходила, а в итоге как в том кино, все время вторая смена. Да так и я говорю. Мы поставим Чехова. Здравствуйте. Аревуар.  Кушать подано и главное всем понятно.
-Вдохнем новую жизнь в Островского! Провозгласила Сусанна.
- Прикоснемся к Толстому.
- Как ты сказала, прикоснемся. хм- хм, - усмехнулся Алекс, - в этом есть что-то эротичное.
И гомосексуальное. Здесь любят эту тему.
- Слушай, дорогой, зачем про плохих людей за столом говоришь… совсем…
- Мальчики, тихо! Успокойтесь! Прикрикнула на мужчин Магда.
Над столом повисла тишина. Только ложечки романтично шуршали о края пластмассовых стаканчиков.
Мне на мгновение показались, что комната наполнилась волосато- бородатыми классиками. Сидя на кушетке, иронично улыбается Антон Павлович. Из темного угла хмуро поглядывает Федор Михайлович. Задумчиво глядит в свое отражение в темном окне «зеркало русской революции» Прохаживается Островский. Чешет бороду Салтыков- – Щедрин. Хмыкает в усы буревестник революции.
- Все это старо! Нарушила тишину моя жена.
- Не нужно путать вечное с временным! – Грассируя «р» возразила Эстер.
«С таким «р»,- подумал, я следует играть Шалом Алейхема. Поймав себе на том, что это не политкорректно я поправил себя. Но с другой стороны он ведь тоже классик, а классика не имеет национальности»
- Ну, что ж, - заключила жена, если вы так хотите. Я не против. Дело хорошее, интересно, кроме того, мы эмигранты мало общаемся.
-Все зависит, - жена кивнула в мою сторону, - если он согласится, то я помогу, чем могу.

- Конечно! Конечно! Он согласится, - заговорили разом «Арабески», - как же он может, не согласится. Ты правильно, Элина, сказала. Нам нужно наводить мосты между бурными волнами эмиграции.
Слово взял я.
- Нет, друзья мои, я не согласен. Это очень ответственно - раз. Два - это не принесет доходов. Три, зачем мне насмешки недругов и хмыканье критиков? Давайте лучше откроем ресторан. Я умею неплохо готовить и…
- А кто приготовит нашим людям духовную пищу? Поинтересовалась Эстер.
- А насчет критики, - вступила в разговор Магда, - так знаешь… волков бояться в лес не ходить.
- Правильно гаворыш, женщина, - кивнул головой Тимур, - людей надо бояться, а волки что… волки зверы…ты к ним с душой и они тебя не обидят… не стоять мне на этом месте!
- Правильно хотя и спорно, - сказала, раскуривая сигарету Сусанна, - дорогу осилит идущий. 
- Нас рассудит не критики, а время. Произнесла, особенно грассируя «р» Эстер.
- Послушай, дарогой, - Обратился ко мне Тимур, - зачем… хороших людей… обижаешь.  Мы пришли… шашлык  принесли… вино, купили… Женщины, где вино?
- Ты ж не христьянин, - воскликнул Алекс, - тебе нельзя.
- Главное не то что вовнутр, а что изунутры, - поднимая бокал, произнес Тимур, - а изонутры должно быть только хорошее… нельзя людей обижать.
- Правильно, - воскликнула Эстер, - давайте за это и выпьем.
Все выпили.
- Давайте еще по одной. Предложил Алекс.
- Погоди наливать… слушай… куда торопишься… за столом долго будем сидеть… песни петь… лезгинку танцевать. А пока ми не услышали главное. Влад, ты согласен?

- Согласен!
Раздались бурные и продолжительные аплодисменты
Мы сдвинули бокалы, выпили и принялись кушать.
Эстер обгладывая баранью косточку, сказала:
- Совсем как у Засухи на репетиции Пира!
- Слушай, дорогая, Богом прошу! Не порти аппетит… совсем.
Наступила тишина, аппетитно затрещали кости, волнующее захрустели огурцы, возбуждающе забулькало вино… 
Я выпил бокал Бордо. Хмель ударил мне в голову. Комната наполнилась неземной музыкой. Окно распахнулось, и в нее влетела золотая колесница. Белоснежные  пегасы, сделав круг над столом, замерли у моего стула. Из колесницы,  напевая дивные баллады, вышли Божественные музы. 
Сексуальная Эрато пробегая своими нежными пальчиками по пуговкам, замочкам,  зиперам сбросила с меня одежды. Я остался непорочно нагим. Удивительно, что это не заметили пирующие «Арабески» 
Восхитительная Каллиопа  увенчала мою голову лавровым  венком.
Прекрасная Терпсихора набросила мне на плечи белоснежную тунику. Возвышенная Мельпомена протянула мне свою божественную ладонь, и мы взошли с ней в колесницу. Зазвучали лиры, их подержали свирели. Грянули горны, громыхнули барабаны.
Белоснежные пегасы вздыбились, громко заржали и, оторвавшись от паркета, колесница выпорхнула в широко открытое окно. В хороводе муз полетел я к звездно-снежным небесам. Пропал стол. Исчезли арабески. Время остановилось. Сгинуло пространство. Испарилась гравитация. Вокруг разлилась сверкающая красота и розоватый  эфир. Однако пах он не врачебным кабинетом советской поликлиники,  а эмигрантской парикмахерской «Ефим»
Запели небесные херувимы.
Музы молю — из толпы многогрешного рода людского
Вечно влеките к священному свету скиталицу-душу.
Божественная музыка. Прекрасное исполнение, которое немножко подпортил взвизгивающий голос Марии Федоровны, пропевший фразу.
- Музы, какой он артист. Умоляю! 
- Что ты сказал, дорогой, – Поинтересовался Тимур, - вино горчит?
- Да нет… нормальное вино. Ответил я.
 - А я говорю горчыт! Давай… слюшай… горко! Мы же у вас  совсем на свадьбе не гуляли… да!   
- Горько! Горько! Закричали «Арабески» 
Пришлось нам с женой целоваться. Это было кстати. Наша с ней свадьба (в свое время) прошла без церемонии.
- Не спеть ли нам, Сусанна? – Спросил я, указывая участнице студии на гитару.
- А что и споем!
Гитара пошла по кругу.
- Изгиб гитары желтой… Как здорово что все мы собрались.
Поставила в песне последний аккорд Сусанна.
Гитара оказалась у Алекса. Терзая струны, он с драматическим надрывом спрашивал у нее, где его любимая?
- Давай про горы, - попросил Тимур, - про Домбай знаешь. Я там был… с отцом овец пас.

День ходишь никого не встретишь, а если встретишь, то памалчишь и разойдешься. Горы слов не любят. Громко скажыш. Лавина сойдет. Тэбя нет, а горы стоят. 
К полуночи под хоровое пение Возьмемся за руки друзья… Арабески разошлись.
- Пойдем спать, - сказала жена, - посуду завтра уберем.
- Иди, а я покурю.
Жена ушла я сел у окна. Закурил и принялся смотреть в темные небеса. Возвратилось время его, неспешно отсчитывали настенные часы. Пространство, мигая звездами, встало на место. Эфир сменил кислород. Он пах бычками в томате, солеными огурцами, салатом оливье, пивом, елочной мишурой и сигаретными окурками. По ночному шоссе устало бежали запоздавшие авто. В небе, мигая огнями, пролетел одинокий самолет. Раздалось шипение, треск, распахнулись дверцы часов, из них выпорхнула кукушка.
-Ку, ку, ку…
Принялась она отсчитывать последние секунды уходящего дня. Дня разделившего мою жизнь на до и после театра. Я затушил сигарету и отправился спать.

Ра

Театр возможен без:  кассы, вешалки, буфета, бухгалтерии, директора, работников сцены даже без сцены, но он невозможен без репетиционного зала. Можно, конечно, и в жилом помещении, но тут в дело вступает пресловутый квартирный вопрос. 
- У меня в квартире живет питбуль Джек, - сказала Магда и добавила, - если он вцепится, то не разожмет челюстей до самой смерти.
- Своей? Поинтересовался я.
- Жертвы.

- У меня в квартире живет муж, - тихо произнесла Сусанна и уже громко, - страшней всех питбулей вместе взятых.
- Я живу в такой конуре, - усмехнулся Алекс, - что там и питбуль не поместится.
- А я ваще нигде не живу, - объявил  Тимур, - разве тут можно жить. Жить можно только в горах.
- У меня дети, - скромно вымолвила Эстер и прибавила с трагической ноткой, - шумные. Очень шумные, а самый шумный Марек.
- Младший? – Поинтересовался я.
- Муж.

- Ну, что ж будет искать зал на стороне… 
Подойдя к двери, на которой огромными буквами было начертано  «Coordinator R. Scharf» ожидал увидеть за ней огромный кабинет: величественный шкаф, суровый стол, мрачные шторы. Но действительность обернулась не кабинетом, а жилищем  сказочного гномика. Маленький шкафчик, миниатюрный столик, крохотные горшочки. В тесной клеточке щебечущая, размером с большую муху, пичужка. Воздух был пропитан ( точно летняя поляна) запахом цветочных духов. 
- Добрый день. Присаживайтесь. Я вас слушаю?
- Простите, как ваше имя?
Женщина ростом с большую куклу приподнялась со своего стула и мило улыбаясь, тоненьким голоском произнесла:
- Ра.
И в мановения ока тяжелые тучи, что весь день укрывали небо, расступились. Яркие лучи осветили комнатушку живописным светом. Древнеегипетский Бог солнца Ра явился в тесный пыльный кабинетик.  
- Какое интересное имя? 
- Вообще то меня зовут Раиса, Рая, но мой начальник, - дама  кивнула на соседний кабинет, - сократил меня до Ра. Ему так удобней.
- На мой взгляд, весьма удачное сокращение. В нем есть, что радостное, яркое, солнечное.

Вроде влетевшей в окно, во время скучной политинформации, прелестной бабочки.
Дама горько вздохнула:
- Яркого, радостного и солнечного в моей жизни очень и очень мало. Раз в год съездишь на Багамы… вот вам и все солнце. И стоит оно полторы тысячи… плюс такс… за десять дней… из них два дня на распаковку чемодана и три на сбор вещей в обратную дорогу.
Все остальное работа, работа, работа. Бумаги, отчеты, пыль, - в глазах Ра мелькнули слезы, - я вас слушаю.
- Мы бы хотели арендовать у вас зал.
- Для какой цели?
- В целях репетиции театральной студии.
После этих слов Ра вскочила со стула. Театрально заломила руки и воскликнула:
- Театр! Боже мой, как я люблю театр. Если бы вы только знали, как я его люблю. Что может быть на свете лучше  театра…
- Кино. Вставил я.
- Что ваше кино, - скривила свои ярко крашенные губки Ра, - кино требует камеру, моторы, освещение, хлопушки, натуру и множество всякой технической ерунды, а театру ничего этого не нужно. Вышел на городскую площадь вот тебе и подмостки. Дома, деревья вот тебе и реквизит. 
- Вы неплохо разбираетесь в театре.
- Я неплохо разбираюсь в театре!? Молодой человек… вы еще пешком под стол ходили, когда я подавала  театральные надежды. Но, увы, им не суждено было сбыться. Сами знаете, в какой стране мы жили. Да так я вас слушаю.
Раиса придала своему маленькому личику озабоченно деловой вид.
- Мы бы хотели снять репетиционное помещение в вашей организации.  Это возможно?
-Минуточку, - Раиса щелкнула по клавиатуре, - есть.
- И сколько он будет стоить в месяц.
- Секундочку, - Раиса, щелкнула по клавиатуре, - три, четыре плюс провинциальная и федеральная такса и того.
Ра произнесла финальную цифру и вновь тучи скрыли сияющее солнце.
- Да, - сказал я, почесывая висок, - цены у вас заоблачные.
- Тоже мне скажите… заооблочные… вы сходите в соседнюю организацию. Сходите, сходите она… благо… тут недалеко. За углом налево. И посмотрим, какое у вас будет лицо, когда вам там назовут цену. 
- Скажите, а нельзя сделать без такс? Ну, то есть мы платим вам только цену, а таксы… как бы…
- Молодой человек, - дрогнувшим голосом сказала Ра, - давайте сделаем вид, что вы этого не говорили, а я не слышала.
- Но почему?
- Да потому что, - Ра встала, выглянула за дверь, плотно закрыла ее и продолжила шепотом, - потому что это вам не там. Здесь за цент посадят быстро и надолго, а вы мне предлагает аферу как минимум на два пожизненных срока. Моя цена окончательная и обсуждению не подлежит. Или берете или извините,  я должна работать…
- Ну, как спросили меня студийцы. Снял зал?
- Да же, если сниму с себя и всех вас одежду и снесу ее в ломбард, то за вырученные деньги… мы сможем… снять зал…  всего на два часа. А за четыре раза в неделю это будет стоить. Четыре, пять плюс провинциальный и федеральный такс. Умножаем, делим, два на ум пошло. Минуточку, я схожу за калькулятором.
- Не нужно никуда ходить! Остановила меня Магда, - это будет.
- Она что с дуба упала эта твоя Люба, – воскликнул Алекс, бросаться такими ценами.
- Ее зовут не Люба, а Рая, - поправил я, - хотя насчет дуба ты пожалуй прав. Нужно искать что-то другое. С этой гномихой не сторгуешься.
- Где она сидит это твоя Рая?  Поинтересовался Тимур.
- Да в этом доме, большом белом доме, что на углу Лесон авеню и 42 улицы.
- Кабинэт какой номер имеет?
- Да нет у нее номера, - ответил я, - вместо него табличка «Coordinator R. Scharf»

Через несколько дней ко мне явился Тимур. Лицо его сияло как горное солнцк.

- Держи, - он протянул мне бумагу, - чистая цена, таксов нэт. Выходит небольшая сумма.

- Как ты это сумел?

Тимур хитро улыбнулся и ответил готовым афоризмом:

- Женщины, как и горы, покоряются сильным. 
 

  Марка сигарет

На первом сборе труппы, что проходил в арендованном у «Coordinator R. Scharf» репетиционном зале, Магда поинтересовалась:

- Как мы назовем наш театр?

- Его еще нет, - возразил я, - а ты уже собираешься его называть. Не рановато - ли?

- Правильно, - согласилась со мной Сусанна, - давать ребенку имя до его рождения – дурная примета.

- Согласен с предыдущим оратором, - сказал Алекс, - хотя не верю в предрассудки и приметы. Прежде всего, нужно подготовить пьесу. Показать ее зрителю, посмотреть, как  он её… и нас… как исполнителей…  встретит…. И тогда уж давать название.

- Не нужно ничего ждать, - вставил слово Тимур, - у нас есть режиссер? Есть! Фамилия… у него… какая? Правэлно. Максимов его фамилия. Хорошая фамилия. Суффикс с окончанием отбрасываем. Прибавляем театр и получаем Макс театр! Как песня звучыт!

- А что хорошо, - кивнула Магда. 

- МТ это сильно, - сказал Алекс, - вроде как БТ.

- МТ – это загадочно, - придав голосу таинственности, произнесла Эстер, - вроде как ММ?

- Причем тут мм. Мы не коровник. Мы театр!

- ММ, - вздохнув, сказала Эстер, - это роман Мастер и Маргарита. Читал?

Тимур поскреб свои жесткие волосы:

- Не помню.

- Макс театр - неплохо, - Магда принялась перекатывать гласные, - а –а-е-е- а. Недурственно. Хотя и напоминает марку сигарет МТ. 

- Чтобы оно не напоминало, но я за, - Сусанна подняла руку, - это название.

- Нет. Нет. Нет и нет! Я против навязывания мне культа личности!

- Дети гор, - шепнула мне на ухо Эстер, - без этого жить не могут. Так, что соглашайся, а то он тебя зарэжит.

- Что шепчешь на ухо, - прикрикнул на Эстер Тимур, - у нас открытое обсуждение…  демократэя… гавары вслух! 

- Я согласна вот и весь мой сказ!

- Значит так. Она за. Ты тоже. Он не против. Я всегда за. Так что принято единогласно! Провозгласил Тимур.

- Ну, что ж Макс, так Макс, - наигранно вздохнув (хотя самого распирало от гордости) сказал я, - я подчиняюсь большинству.

Эстер предложила:

- Нужно чтобы Эллина написала это название золотой вязью.

- Правылно, - поддержал ее Тимур, - пусть пишет, а мы прыбьем.

- Куда прибьем?  Поинтересовалась моя жена.

- На дверы нашего театра.

- Там уже прибита табличка «Hoover hall» 

- А мы оторвем. Парировал Тимур.

- Ра не позволит! Возразил я.

- Я договорюсь. Мамой клянусь. Пиши таблица.

Жена пожала плечами и отправилась вырезать трафарет « Макс театр» 

- С первым решено, - сказала Магда, - теперь нужно подумать об объявлении в газете.

- Каком объявлэнии, - поинтересовался Тимур, - зачем объявлэнии?

- Потому что нам нужны новые актеры.

- У нас старых хватает, - возразил Тимур и добавил с пафосом, - один другого лучше!

- Не спорю, - согласилась Магда, - но новые участники снимут финансовое бремя со старых.

- Паясны… не понэнамаю?

- А что ту пояснять. И так все понятно, - радостно воскликнула Эстер, - сейчас мы сдаем по двадцатке в месяц, а  если нас станет больше, то мы будем сдавать по десятке. Это ты умно придумала Магда. И Марику это будет приятно.

- Какому Марэку слушай? Прэчем тут этот Марек.

- Это не этот Марэк, а мой муж Марик, - пояснила Эстер, - я уже о нем упоминала. Так вот мой Марик всегда говорит, что хорошо бы десятку сдавать, потому что двадцатка… это… как бы… удар по бюджету…

- Это надо решать общим собранием, - провозгласил Тимур, -  а не с Марэком. Кто за прошу поднять руку. Так он за. Она тоже за. Ты за. Я всегда за. Прэнято единогласно. Так и запиши у пратакол сабранэя.

Мы принялись сочинять объявление.
- Любительский театр «Макстеатр» Написал я на листке бумаге. 
- Две театра - тавтология. Возразил Тимур.
- Откуда ты только такие слова знаешь? Изумился Алекс.
- А ты что думаешь, в горах только овец пасут! Нет, брат, там книги тоже читают…
- Внеовечный период.  Хихикнул Алекс.
- Зачем обижаешь, слушай. В обиде я нехороший!
- Тихо. Тихо, - успокоил я Тимура, - он пошутил.
- За такие шутки. В горах за одно интимное место вешают… орлам на съедение.
 - Так помолчи и слушай. Пишем с учетом твоего замечания.
- Правэльно пиши.
.- Вот и я пишу правильно. Любительский театр Макс приглашает актеров для…
- Без упоминания актрис, - остановила меня Эстер,  - это чистой воды сексизм.
- Хорошо… напишем актеров и актрис. Тире? Точка?
- Пиши точка с запятой, - посоветовал Тимур, - кому надо разбэрется.
- Точка с запятой. Молодого возраста.
- А это уже возрастизм. Вставила Эстер.
- Не понял?
- Ну, то есть возрастная дискриминация.
- Лучше напиши актеров обоих полов, - сказала Магда, - без возрастного ограничения.
- Но тогда это сексуальная дискриминация. – Не унималась Эстер.
- Это еще почему?
- Потому что еще есть лица и нетрадиционной секс ориентации.
- Это еще хто такие? Поинтересовался Тимур.
- Гомосексуалисты, лесбиянки…
- Лесбиянки, - подумав, сказал Тимур, - пусть приходят, а этих нам не нужно. Они пусть свои театры открывают. Когда объявление было готово, в комнату вошла жена. В руках она держала похожий первомайский транспорта кусок материи. На нем золотыми буквами было начертано. «Макс театр»
- Превосходно! Воскликнула Магда.
Гениально. С придыханием выговорила Сусанна.
- Красиво да, - согласился Тимур, - дай сюда. Вешать будем.
Тимур свернул материю и с гордо поднятой головой отправился прибивать ее к двери  «Hoover hall» 

 

  Театральный гардероб

- Так актеры есть, зал снят и даже название придумано, - сказала мне, как только плакат с названием «Макс театр» был вынесен из нашего дома, - все это конечно впечатляет, но встает вопрос, в чем эти актеры с залом и названием будут играть?

- О чем это ты?

- О театральном гардеробе.

- Подумаешь гардероб, - сказал я, точно отмахнувшись от назойливой мухи, - Гамлета можно играть и в джинсах. В роли важен не костюм, а эмоция!

- Фигаро в фуфайке, - усмехнулась жена, - может и оригинально, но неинтересно. Театр, в каком – то смысле машина времени. Он переносит зрителя из минувшей эпохи в будущую. А у тебя во всех эпохах герои будут ходить в серых фуфайках и пестрых гавайках? Лично я в таком театре участвовать не хочу, - агрессивным тоном заявила жена.

- Спокойно, спокойно, - я поставил перед ней бутылку с недопитым пивом «Heineken», - выпей и скажи, что ты предлагаешь взамен гавайкам и фуфайкам?  

- Нужно шить достойные и главное достоверные эпохе костюмы.  

- О Боже, - я трагически вознес глаза к потолку, точно ища в нем защиты, - достойные и достоверные. Разве я против. Ни, Боже мой! Но только где их взять. Не с потолка же они упадут.

- Конечно, нет, - спокойно ответила жена, мельком взглянув на потолок, - их нужно шить.

- Шить из чего, - ехидно поинтересовался.  

- И материала.

Я налил себе остатки Heineken.

- В смысле легкие платья из ситца, а сюртуки из бархата?

- Именно так.  

Я вновь поднял глаза к потолку.

 - Oh my god! Но для этого нужны средства!  Актеры обязаны сдавать деньги, а ты сама видела, как они отреагировали на цену репетиционного зала. Спасибо Тимуру, что он уговорил, точнее упостелил Ра, а то бы театр умер не рожденным. Где ты возьмешь деньги на ситец, бархат, вельвет и прочая?

- Можно обойтись без них.

- А что, - я огляделся по сторонам, - у нас уже наступил коммунизм?

- У нас нет, - ответила жена, - но в некоторых  местах нашего города да.

- И что это за места?

- Магазины секонд хэнд.

- Но там ведь тоже нужно платить деньги!?

- Во–первых, небольшие деньги. Во-вторых, в них можно…

Супруга не договорила, оставив мне право догадаться.

- А как же заповедь не укради? Поинтересовался я.

- Я не имела в виду украсть.

- Если не украсть, то купить!?

- Есть третий вариант, - таинственно улыбнулась жена, - обменяться…

- ????

- Поясняю. Мы приходим в магазин в одном костюме, а выходим в нужно нам для пьесы гардеробе.

Я удивленно вскрикнул:

- А как же мы в нужном нам костюме выйдем из магазина? Нас же остановят!

Жена спокойно ответила:

- Поверь, что там никто особо не обращает внимания, в каком костюме ты вошел  в магазин. Так же мало их интересует, в каком лапсердаке ты из него вышел.   

- Прямо уж так и не интересует?

Жена спокойно ответила:

- Почти. И вот почему. Эти магазины существуют для неимущих. Вот скажем, нет у человека денег. Пропил он их. Пустил на героин – не имеет значения. Результат один. Человек остался без денег.  Что ему в этом случае делать? Раздевать кого-то на улице.  Это же, сколько хлопот полиции, головной боли муниципалитету, политического зуда федеральному правительству! Так пусть себе возьмет одежду в магазине сэконд хэнд… бесплатно. Пусть лучше ходит одетый, чем раздетый. Голый человек быстрей заболеет, попадет в госпиталь и ляжет на государственный бюджет. И потом это же все хлам! Люди сдают его в эти магазины бесплатно. Ну, скажи на милость, кому сегодня нужны канотье, фрак или цилиндр? Никому! Ну, повесит это все у них в магазине неделю - другую и отправится на свалку. Мы же разгрузим магазин – это раз. Спасем вещи от уничтожения – два. Вдохнем в них вторую жизнь…

- Ты говоришь о них с такой жалостью, - вставил я реплику, - будто это не вещи, а живые существа.

- Конечно живые, - спокойно ответила жена, - ведь их же шили люди. В них есть частица их души. Пока живы вещи живы и люди!

Я с восхищением взглянул на жену и сказал:

- Когда ты откроешь свою лавку старьевщика, то прибей этот лозунг над её входной дверью!

Сделав  небольшую паузу, я поинтересовался:

- А если все-таки меня остановят в новом костюме?

Жена смерила меня недоуменным взглядом:

- Ты же, кажется, актер и знаешь что такое перевоплощение!?

Я справился с перевоплощением и передвигался в цилиндре и фраке так, что и продавцы и покупатели останавливали меня, только для того чтобы высказать очередной комплимент:

- Изумительно! Потрясающе! Fantastically! I can’t belive my eyes!  I’m totally schocked! Unbelievable! Нет, что не говори, а умели же в прошлом люди одеваться!

Вопрос с костюмами был снят. Так он решается и по сегодняшний день.  Кроме этого мы иногда заходим на бесплатный склад вещей для нищих, там иногда попадаются удивительные костюмы из прошлого и потрясающие персонажи из настоящего.  

    Предложение
В моем доме зазвонил телефон и по первому же его требовательному гудку я понял,-
«Звонят по объявлению»
Я нажал на кнопку «Talk»
- Слушаю.

- Могу я поговорить с Владиславом Максимовым?
Юный голос напоминал пастуший рожок из пасторальной пьесы. 
- Я предпочитаю Влад. Ответил я.
- Добрый день Влад. Меня зовут Евгений Милокостный.
- Добрый день Женя.
- Я предпочитаю Эжен 
- Простите. Добрый день Эжен. 
- Мсье Влад, вы еще accepter les acteurs в ваш театр?
«Хорошее произношение. Видимо давно живет» Подумал я, а в слух сказал: 
- Театром это назвать пока сложно… но, тем не менее, набираем, а вы хотите принять участие?
- Да, если вы меня accepter.
-  Как же вас с таким шикарным голосом не принять! 
- Спасибо. Если вы меня accepter, то у меня… в связи с этим… есть une proposition.
- Предлагайте, Евгений. Простите Эжен.
- Сейчас я не могу обсуждать этот вопрос, - отклонил мое предложение Эжен, -  я занят. Если вы не против, то давайте встретимся, скажем, в кафе и поговорим. В 17:00 вас устроит?
…В назначенное время я пришел в кафе. Звучала негромкая музыка. Ноздри щекотал запах свежемолотого кофе.
- Мсье Владислав, - помахал мне рукой молодой человек, - je suis là. Проходите сюда! 
Я направился к столику.
- Добрый день.
Молодой человек опасливо протянул мне свои (рожденные для игры на фортепьяно) пальцы. 

- Я предпочитаю Влад, - дружески улыбаясь, произнес я, - разве вы забыли, Ежен?
- Нет… у меня прекрасная память.
- Отлично! Память для актера первостепеннейшая вещь.
Я с любопытством оглядел будущего актера и осторожно поинтересовался:
- Простите, Ежен, а что это вы так официально. Костюм, галстук, прическа и пахнет от вас как от парфюмерного бутика. В ЗАГС что – ли собрались?
- Можно сказать… впрочем, я всегда так одет.
- Приятно иметь дело с элегантным молодым человеком. Я вас слушаю. Официант, будьте добры кофе.
Вскоре на столе уже стояли две чашки кофе.
Эжен сделал глоток и сказал:
- Cher monsieur Vlad. Я хочу предложить вам поставить пьесу Чехова «Proposition»
От этих слов я даже поперхнулся.
- Какое шикарнейшее предложение!!!! Мы как раз собирались поставить что-то из классики… и тут такая удача… вы же живой Ломов… вас и гримировать не нужно.  Вы точно свататься едите!
- Я и в самом деле нахожусь maintenant в состоянии rechercher en mariage.
- Помолвки? Как здорово! Вам и в образ входить не нужно. Вы уже в нем.
- Это как сказать, - сбил грустным голосом радостный тон моего выступления Эжен, - видите - ли, мы никак не может сойтись в некоторых деталях. Родители ma fiancée настаивают, что бы я взял на себя расходы на проведение soirée de mariage. А вы знаете, какие это деньги. О - ля – ля!  Они же со своей стороны дарят мне загородный дом и автомобиль. 

- Неплохо.

- Умоляю вас, monsieur Vladislav, - Эжен, простер ко мне свои музыкальные пальцы, - все эти  подарки самая настоящая рухлядь… 
На этой пессимистической ноте мы разошлись…
- Есть прекрасный парень, сообщил я своим актерам, и он предлагает поставить Предложение Чехова.
Я положил на стол текст пьесы.
- Отличная мысль, -  Похвалила Магда. 
- Вот и я говорю, что превосходная! Парень… зовут Евгений Милокостный. Он будет,  играет Ломова. Магда Наталью Степановну. Алекс Степан Степановича Чубукова.
- А я что, -  Поинтересовался Тимур.
- Тебе, - я почесал затылок, - мы придумаем роль. …будешь, скажем, дворецким. 
- Какой я слушай со своей кавказкой национальностью дворецкий?
- А почему нет, - остановила его Магда, - в Угрюм река есть Ибрагим-оглы
 -И что? 

- Будешь кричать, ай, Прошка, ай, джигит! 
- Тимур посмотрел в текст и угрюмо произнес:
- Но тут нет Прошка.
- Правильно, - поддержал я Тимура, - Прошки там нет, но есть Ломов. Будешь ему говорить «Имейте выйти вон»
- А то зарэжу, - Вставил реплику Алекс.
- Зачем глупости говоришь, - обиделся Тимур, - режут баранов, а у нас люди.
- А когда ты планируешь осуществить постановку, - Поинтересовалась Магда.
Я поскреб затылок и ответил:
- Текст небольшой, поэтому… полтора месяца максимум.
Магда поинтересовалась:
- Значит, я могу давать объявление в газету.
Я кивнул. 
 В воскресенье состоялась первая репетиция.
- Прошу, - я протянул Евгению текст пьесы, - начали!
- Голубушка, кого вижу! Иван Васильевич! Весьма рад! Вот именно сюрприз, мамочка... Как поживает, - Прочувствованно вымолвил исполняющий роль Чубукова Алекс.

Евгений слегка насупился и недовольно проговорил:
- Я предпочитаю Эжен.
Алекс протянув мне листки, сказал:
- В тексте этой фразы нет.
- Действительно, - согласился я, - этого нет.
- А почему мы должны следовать тексту,  – возразил, Эжен, - в тексте же тоже нет дворецкого, а у нас есть. 
В голосе Эжена прозвучали решительные нотки до конца защищать свою позицию.
Я, решив не накалять обстановку, согласился:
- Хорошо. Пусть будет так.  Начали.
- Голубушка, кого вижу! Мсье Эжен.
В это время из портфеля Эжена Милокостного донеслась музыка Моцарта.
- Извините, я должен ответить. ...нет Тата! Я еще раз повторяю. Это и без того мое. Pourquoi pas? Вот тебе раз, а разве я ne pas investir mon argent в этот дом... как это, а кто платил за ступеньки на веранду? Хорошо. Дай трубку ton père… мсье Поль.. ну хоть vous  ее вразумите… Как это не вкладывал… ах, вы не помните! Так я вам напомню! Да, да…у меня все бумаги сохранились! …нет, я не могу продолжать conversation в таком тоне… у меня репетиция…

Эжен прекратил разговор. 

- Приступим, - сказал я, - давайте продолжим. Алекс, пожалуйста, начни сначала. 
Алекс вошел на сцену с распростертыми руками и воскликнул:
-Голубушка, кого вижу! Эжен! Весьма рад! Вот именно сюрприз, мамочка...  

- Простите, но я не могу, - проговорил болезненным тоном Эжен, - продолжать ….у меня  мигрень...

На следующей репетиции мы начала с встречи Ломова с Натальей Степановной.

Магда вошла на сцену и радостно воскликнула:

- Ну вот, ей-богу! Это вы, а папа говорит: поди, там купец за товаром пришел. Здравствуйте, Иван Васильевич!
- Я предпочитаю Эжен, - Остановил ее Милокостный.
- Но в тексте написано Иван Иванович.
- Мсье Владислав мы же договорись.
- Что значит договорились…
- Магда, - я крепко сжал локоть актрисе, - я тебя прошу. …сделай как говорит Евгений.

- Хорошо, сделаем.
Магда вновь вышла на сцену и торжествующе воскликнула:
-Ну вот, ей-богу! Это вы, а папа говорит: поди, там купец за товаром пришел. Здравствуйте Эжен!
В это время в портфеле Милокостного зазвонил телефон:
- Извините… я… должен ответить. Да, я слушаю.  Нет, Тата, мы так не договаривались… он и без того мой.  …Как это не мой, а чей же? Твоего papa. …Да это так, но я говорю про тот автомобиль, который я чинил в гараже у моего знакомого. Как это откуда это видно. Из бумаг. Они все лежат в моем портфеле. Вот, пожалуйста!
 Эжен Милокостный принялся вытаскивать из портфеля, какие- то мелкие записочки на голубенькой бумаге, большие меловые листы с печатями и, наконец, вытащил пожелтевший свиток.
- У меня все  зафиксировано. Дай трубку твоему папе. Аркадий Борисович, будьте хоть вы рассудительным человеком… Что? Нет! Я не могу разговаривать с вами в таком тоне у меня репетиция.
- Продолжим, - сказал я, - Магда, начни сначала текст.
Магда вышла на сцену и минорным тоном произнесла:
-Ну вот, ей-богу! Это вы, а папа говорит: поди, там купец за товаром пришел. Здравствуйте, Эжен!
- Простите, но я не могу продолжать репетицию, у меня разыгрался ревматизм.
Эжен Милокостный вышел.
Марта воскликнула:
- Ей Богу я его зарэжу!
- Правыльна сделаешь, держи, - Тимур вытащил из кармана складной нож.
- Вы с ума сошли! Дай сюда, - я отнял у Тимура нож, - думать же надо, что делаете! 

- Это тебе нужно думать, Влад, - сказала Магда, - у нас премьера на носу, а у него то понос, то золотуха. 
- Хорошо, я с ним поговорю, - Заверил я актеров.
- Послушайте, Эжен, - веселым голосом начал я грустный разговор, - я понимаю ваше психологическое состояние помолвка, непонимание со стороны родителей.
- Если бы только не понимание, - вскипел Эжен, - я бы это принял, но я никогда не приму того, чтобы из меня делали дурака. У меня все бумаги имеются. Эжен полез в портфель.
- Дорогой мой, я вам верю! Верю! Верю, - сказал я, хватая руку Милокостного, - но вы поймите и меня. У нас скоро премьера. Актеры взволнованны, а вы не учите текст.
- Как это не учу, - изумился Эжен, - я учу. Я прихожу на репетицию. Я…
Наш разговор прервала партия  Манрико из Трубадура Верди. «Нет, не удастся. В том мне клянутся.  Дерзким злодеям»
- Я слушаю, - сказал Эжен, - …вот как. Это совсем другой разговор. Это меняет дело. Конечно, я прав. У меня все бумаги имеются.  Отлично. Сейчас буду.
Эжен Милокостный вернул телефон в портфель и сказал с нежной улыбкой на алых устах:
- Вынужден вас покинуть дела. Однако ж вы не волнуйтесь, мсье Влад. Я обязательно все выучу. У меня прекрасная память…
Эжен Милокостный закрыл за собой дверь.
Я достал из кармана нож. Провел пальцем по острому  лезвию и с Отелловским накалом, воскликнул:
 – Видит Бог, я его зарыжу! 
 Больше Эжен Милокостный на репетициях не появлялся. До премьеры «Предложения» оставалось неделя об этом радостном событии сообщали афиши, развешанные в бойких городских местах. 

Аврал

Словарь живого русского языка сообщает, - «Аврал – спешная работа на корабле всей командой или большей частью экипажа»

 Театральный аврал лег целиком на мои плечи, ибо на мой  вопрос:

- Кто будет играть Ломова?

Магда безапелляционно заявила:

- Ты!

- Почему?

- Потому что ты… эти милые кости… приволок, -  Начала Магда. 

- Тебе и холодец из них варить, - Закончил Алекс. 

Тогда я предложил:

- Давайте перенесем дату. 

В разговор вмешался Тимур:

- Нет, дарагой, нельзя. Я уже всех своих родных пригласил. Обыдятся.

Алекс внес существенное дополнение:

- И зарежут.

Тимур одобрительно кивнул головой:

- Легко.

С тяжелым сердцем отправился я домой. Накрапывал мелкий противный дождь. Воздух был пропитан запахом сырости и беды. Нахохлившие голуби уныло смотрели на меня с фронтонов домов. Долго, мокрыми и озябшими пальцами, сражался я с входным  замком.

- Что с тобой, - воскликнула жена, увидев мою сгорбленную и мокрую фигуру, - на тебе нет лица.

- А откуда ему взяться, - сказал я на это замечание, - если его у меня отобрал Эжен  Милокостный. Да сгинет тот день, когда я пригласил его в театр!

Жена поинтересовалась:

-  Он, что заболел?

- Дело в том, что он и не выздоравливал, - тяжко вздохнув, ответил я и с жаром продолжил, – этот мерзавец. Эта кикимора, эта, вот именно, куриная слепота…
Жена перебила меня вопросом:
- Ты бредишь?
- Нет, это слова из Чеховского Предложения, - пояснил я, - ты понимаешь этот Милокостный.  Это чучело гороховое! Урод этакий! Отказался играть роль Ломова и это за неделю до премьеры! Труппа вынесла свое решение. Роль Ломова придется играть мне. Несчастный я человек! Застрелюсь! Повешусь! 
Жена испуганным голосом поинтересовалась:
- Ты это серьезно.
- Нет, - ответил я, - это слова из Чеховского Предложения. Ох, я несчастный… О, что за комиссия, создатель, быть режиссером театра! Зарежусь! Обязательно зарежусь! 
- Прекрати скулить – это раз, - прикрикнула на меня жена, -  во-вторых, не нужно было  начинать эту дурацкую затею  с театром. В-третьих,  я уже сшила театральный костюм для Ломова…
 Жена смерила меня глазом опытного портного и продолжила:
- Тебе он будет в пору. Поэтому учи роль – это четыре.
Я изумленно взглянул на супругу. 
- Ты с ума сошла, да такую роль… за отведенное время… не выучит  и народный артист СССР!
- А что тебе учить… ты уже…  и так вон сколько знаешь. Несчастный я человек! Застрелюсь! Повешусь! Замучили!  Зарежусь! Обязательно зарежусь! О, что за комиссия, создатель, быть режиссером театра!
Я с кривой улыбкой на устах поправил: 
- Не о, что за комиссия, создатель, быть режиссером театра! А что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!
- Ну, вот пятьдесят процентов текста у тебя в кармане.
- А это как выучить, - поинтересовался я, заглядывая в текст пьесы, - Изволите ли видеть, бабушка моей тетушки отдала эти Лужки в бессрочное и в безвозмездное пользование крестьянам дедушки вашего батюшки за то, что они жгли для нее кирпич. Крестьяне дедушки вашего батюшки пользовались безвозмездно Лужками лет сорок и привыкли считать их как бы своими, потом же, когда вышло положение…
Я перевел дух и продолжил:
- И это не считая монолога… 
Жена с милой улыбкой на устах успокоила меня:
- Есть масса способов запоминания.
В этот вечер я обложился книгами по методикам запоминания и вскоре в мой лексикон вошли термины: овод, мнемотех, скорочтех, метатег...
- Что ты там так долго делаешь, - дергая туалетную ручку, спрашивала жена, - ты не  один в этом доме.
- Учу текст.
- А ну это другое дело. Учи, учи… я схожу в McDonald’s.
Вот уж, правда. «Искусство требует жертв»
Днем я записывал текст на магнитофон, а на ночь включал его для запоминания.
Обычно я засыпал на словах Ломовского монолога:
- Холодно... Я весь дрожу, как перед экзаменом. Главное — нужно решиться. Если же долго думать, колебаться, много разговаривать да ждать идеала или настоящей любви, то этак никогда не женишься... Брр!.. Холодно!
А просыпался на диалоге Ломова с дочерью С.С. Чубукова:
- Позвольте, Наталья Степановна, но ведь вы забываете, что он подуздоват, а подуздоватая собака всегда непоимиста!
От этих терминов меня бросало в холодный пот, а в правом веке (как у Ломова) начинал прыгать живчик. Днем я начинал проверять степень запоминания текста:
- Я постараюсь быть краток. Вам, уважаемая Наталья Степановна, известно, что я давно уже, с самого детства, имею честь знать ваше семейство. Моя покойная тетушка и ее супруг, от которых я, как вы изволите знать, получил в наследство землю, всегда относились с глубоким уважением к вашему батюшке и к покойной матушке.
- Что это с изумлением? - поинтересовалась моя коллега Анна Дмитриевна, когда я закончил свой монолог, - у меня все тети, слава Богу, живы. И зовут меня Анна Дмитриевна.  Ты что забыл?
- Нет, не забыл. Просто я репетирую.
- Очень здорово у тебя, получается, - одобрила Анна Дмитриевна, - прямо как настоящий актер. Никогда не знала, что у тебя театральный талант.
- Если бы тебе нужно было выучить роль за неделю, - сказал я с горькой усмешкой, - он бы и у тебя взялся.
- Ну, учи, учи.
Анна Дмитриевна скрылась в своем кабинете.
- А Влад, как дела, - приветствовал меня мой сослуживец Жорж, - какой – то ты в последнее время сосредоточенный. Случилось чего?  Рассказывай! Поможем…
Я взял Жоржа под руку:
- Видите ли, в чем дело. Я приехал к вам, уважаемый Степан Степаныч, чтобы обеспокоить вас одною просьбою. Неоднократно я уже имел честь обращаться к вам за помощью, и всегда вы, так сказать... но я, простите, волнуюсь.
- Ты что болен, - взволнованным голосом поинтересовался Жорж, вырываясь из моей цепкой хватки, - бледный, дрожишь весь.
- Нет, я не болен. Я вхожу в роль…. репетирую текст. Осталось меньше недели до премьеры.
- А, - улыбнулся Жорж, - ну… учи, учи.
На следующий день, завидев меня, Анна Дмитриевна поспешно перешла на другую сторону улицы.
- Спешу, старик, - замахал руками, увидев меня Жорж, - спешу. Извини….
В ночь перед премьерой я разбудил жену. Вид у меня был дикий. Глаза горели. Волосы вздыбились. Запредельным голосом я произнес:
- Самое ужасное у меня — это сон. Едва только лягу в постель и только что начну засыпать, как вдруг в левом боку что-то — дерг! и бьет прямо в плечо и в голову... Вскакиваю как сумасшедший, похожу немного и опять ложусь, но только что начну засыпать, как у меня в боку опять — дерг! И этак раз двадцать...
 Жена накапала мне валерьяновых капель:
- Выпей… и заснешь как убитый.
Я послушался
Под утро мне приснился Эжен Милокостный.
- Зарэжу, - сказал я, ему, вынимая из кармана бандитскую финку, - Зарэжу! Обязательно зарэжу!
Премьера прошла с успехом. В местной газете даже появилась статья. Критик  отметил игру Тимуру и его фразу «Имейте выйти вон или вас зарэжу!»  Обо мне в статье даже не упомянули.
 

  Пьеса из табакерки

На ближайшей репетиции, что происходила на кухне моей квартиры, я поинтересовался у актеров «МТ»
- Что будем ставить следующим номером?
Одна часть, пыхтя папиросами, промолчала.
 Другая потягивая пиво ответила:
- Ты режиссер тебе и решать.
Хлебнув пива и закурив папиросу, я осведомился:
- А что бы вы хотели… классику… или современную пьесу?
В разговор активно вмешался Тимур:
- Ну, ее эту классику. Зачем, слушай, классика. Надоело. Там включишь… классика. Туда пойдешь опять классика. Давай что – нибудь современное… про любовь с эротической…

- В горах, - вставил Алекс.
- Что в горах, - поинтересовался Тимур, - нэ понял? 
- Ну, типа эротическая любовь на горных вершинах Кавказа.
- На Кавказе это невозможно, - хитро улыбнувшись, сказала, Сусанна, - там в этом плане строгие порядки.
- Тогда в Альпах, - предложила Магда, - там демократия и свобода личности. Там делай любовь хоть под горой… хоть под сосной. Я про то читала.
- Ну, вот и принеси то, что читала, - с живостью в голосе, произнес Тимур, - а мы сыграем. Я буду любовником…
- Почему это ты, - обиженно произнес Алекс, - как будто других нет.
- Ну, не ты же.
- Почему это…
 - Так ты посмотри на себя… у тебя шея худой, маленький и слабый.
- Кто слабый, - возмутился Алекс, - давай руками померяемся.
Алекс поставил левую руку на стол:
- Давай! Давай!
- Прекрати, - я стряхнул руку Алекса со стола, - прежде нужно найти пьесу… про горы… и любовь.
- Правильно, - поддержала меня Эстер, - и, между прочим, Влад тоже актер. Вон он как Ломова сыграл. 
- Ну, ладно, - сказала Сусанна, посмотрев на часы, - вы как хотите, а мне пора. Не то мне муж такую любовь с эротикой за опоздание задаст, что им… в их Альпах… и не снилось!
Актеры МТ оставив меня в неведенье, разошлись. Я подошел к книжной полке скользнул взглядом по корешкам книг, и поняв, что здесь я не найду искомого, пошел к компьютеру.
Вскоре мое внимание привлек сайт «Табакерка современной драмы» 
На следующей репетиции я положил на стол красную папку, на которой было начертано. «Страсти на горной даче»
Тимур потасовал, как  карточную колоду, листы:
- Что это?
Я сложил листы обратно в папку:
- Пьеса из табакерки.
- Какой табакерки, - удивился Тимур, - мы сюда курить пришли или пьесу играть!?
- Играть, - согласился я, - эту пьесу...  я нашел… на театральном сайте «Табакерка современной драмы»  Она современная. Горы в ней. Есть и эротика и главное герой чеченец. Как раз для тебя роль.
Тимур живо поинтересовался:
- Любовник?
- Нет, он вообще не появляется на сцене. Но ты не волнуйся. Я напишу для тебя текст.
Тимур скривил губы:
- Опять про зарэжу.
Я дружески хлопнул его по плечу:
- Нет, про любовь!
- Это хорошо, - улыбнулся Тимур, - а кому я буду это говорить?
- Чур не мне, - встрепенулась Сусанна, - у меня ревнивый муж. Может и зарэзать!
- Мой Марек тоже этого не любит, вставила Эстер, - он даже телевизор выключает, когда эротика идет.
- Магда, а ты как на это смотришь, - поинтересовался я, - потянешь.
- Какая с моими данными любовница.
Тимур одобрительно кивнул головой. Я вопросительным взглядом обвел участников МТ и поинтересовался:
- Кого же мы тогда поставим на роль любовницы?
Кто-то развел руки. Кто-то закачал головой. Кто-то промолчал, и только Магда бросила спасительный лозунг.
- Нужно дать объявление!
 

 

Валенти

В эти дни в моем доме необычайно часто звонил телефон.
- Мсье Максимов… как дела… рада…  отлично… мы предлагаем вам стать клиентом нашей фирмы…  у нас в этом месяце большая скидка. Сообщало приятно женское сопрано.  
- Ее бы на роль матери семейства, -  думал я, слушая женскую болтовню.
- Мсье Максимов рад, что застал вас дома, и вы будете этому рады, ибо наша финансовая  компания открывает новую финансовую линию. Хорошие проценты плюс крупный бонус.
Изрекал мужской баритон.
- Его бы на роль благородного разбойника определить, - рассуждал я, слушая  разглагольствования финансиста.
Я начинал мыслить театральными интересами, но по объявлению никто не звонил.
- Придется менять пьесу, - сказал я жене, - актрису эротического плана нам не найти.

И в этот момент раздался пронзительный звонок. Я открыл дверь и увидел перед собой человека.
- Влад, - поинтересовался человек низким грудным голосом.
- Так точно.
- Я насчет эротической роли, - человек по-женски кокетливо улыбнулся, - можно войти.

- Прошу.
Незнакомец прошел в квартиру. Разул монтажные ботинки. Повесил на вешалку спортивную куртку и  поинтересовался:
- Куда идти?
Я кивнул головой в сторону кухни.  Незваный гость прошел, оставив после себя в прихожей запах канифоли, на кухню, бесцеремонно придвинул к себе мой личный стул и забарабанил пальцами по столу. Я поинтересовался, с интересом разглядывая его фигуру.
- Чай? Кофе…
Визитер перебил меня неожиданным вопросом:
- А как насчет пива?
Я молча вытащил из холодильника бутылку и поставил ее перед неожиданным гостем.  Он острым длинным ногтем ковырнул бутылочную пробку и та, сделав умопомрачительный кульбит, упала на стол.
- Люблю Heineken, - сделав глоток, сказал он, - и вообще светлые сорта пива.
  - Это Guinness, - поправил я и уточнил, - я предпочитаю темные сорта.
- Вот как, - визитер взболтнул содержимое бутылки и горестно сказал, - я плохо разбираюсь в цветах.
- Вы, кажется, хотели поговорить о роли, - направил я незнакомца в нужное мне русло разговора, - я вас слушаю. Мда – да…. а… Простите, вы не представились?
- Валентина, - ответил человек и, глядя как я дергаю ноздрями сказала, - это смазка.
Я удивленно вздернул бровь.
- В смысле лыжная смазка, - пояснила Валентина, - я только что с гор. Каталась на лыжах. Я инструктор по горному слалому, а где у вас… тут… туалет?
- По коридору налево.
Валентина поспешно направилась в указанном направлении.
- С ума сойти, - сказал я шепотом жене, - из нее Валентина, как из меня Дездемона.
- Напротив очень даже симпатичная. Если ее мужские ботинки заменить женскими туфлями, а спортивные брюки нейлоновыми чулками…
- Это из оперы, - резко перебил я жену, - если тете Фене, приладить хреновину, то она станет дядей Федей.
- Тихо, - шикнула на меня жена, - она же может услышать.
Я тяжко вздохнул и сказал:
- Думаю, что у нее проблемы не только с цветоощущением, но и со слухом.
В это время в туалете раздался шум смывного бачка. Взвизгнула туалетная дверь. Послышался скрип паркета.
- Мне пора, - крикнула из прихожей Валентина.
Мы с женой вышли в коридор:
- Как… уже уходите. Нет, нет – запротестовала моя гостилюбивая жена, - а у нас сегодня котлеты с жареной картошкой.
- А как же роль, - поинтересовался я, - мы даже о ней и не поговорили.
- А чего говорить, - кашлянув, сказала Валентина, - вы мне понравились. Я согласна. 
Как только дверь за гостьей закрылась, я поинтересовался у супруги:
- Ну, как тебе эта Валенти?
- Валентина, - поправила меня супруга, - ее зовут Валентина.
Я выглянул в окно. Моя новая актриса переходила улицу. Вязаная шапочка, которую в СССР называли слесаркой, монтажные ботинки, болоньевая куртка, запах канифоли, что витал по всей квартире и рюкзак за спиной делали ее похожей на слесаря водопроводчика. Я повернулся к жене и решительно заявил:
- Назвать ее Валентиной меня не заставит даже высший суд!
На ближайшей репетиции я поинтересовался у актеров:
- Друзья мои. Кто из вас направил ко мне. Некую… Валенти?
- Валенти, что за странное имя, - сказала Магда.
- Вообще- то ее зовут Валентиной, - произнес я, -  но мне так удобней.
Магда отрицательно качнула головой:
- Нет, я не посылала. 
- Не знаю никаких Валенти, - ответил на мой немой вопрос Тимур.
- Соответствующе, - скребя подбородок, выговорил Алекс, - первый раз слышу.
- Может она по объявлению, - высказала догадку Сусанна, - я же давала анонс в газете.

- Нет в том то и дело, что не по объявлению, - заявил я, - просто заявилась ко мне домой и попросила пива.
- Женщина, - удивилась Эстер, - представляю, как бы на меня посмотрел Марик, если бы я попросила у него пиво.
- Ну, назвать ее женщиной…
В это время дверь распахнулась и в репетиционный зал вошла моя супруга, за ней цокая каблуками вошла Валенти.
- Разрешите, друзья мои, представить вам нашу новую актрису Валенти, - я поцеловал пальчики у новой актрисы и осведомился, - вы позволите мне вас так называть?
- Валяйте, - согласилась Валентина, - я не против. 
Валенти окружили актеры «МТ» особенно увивался возле нее Тимур.
- Ты просто Бог, - сказал я жене.
- Не кощунствую, - жена бросила на меня хмурый взгляд, - ибо сказано я Господь, Бог твой; да не будет у тебя других богов пред лицом Моим.
- А тут кощунствую, не кощунствуй, - упоенно вымолвил я, - а факт на лицо. Из водопроводчика ты сделала женщину легкого поведения. Именно то, что нам нужно.
- В гриме, - усмехнулась супруга, - как в камне нужно отсечь все лишнее.
- У тебя это отменно получилось, - я нежно расцеловал руки своей жены, - вряд - ли бы с этим делом справился сам Ив Сан Лоран.
 
  Сверхзадача
И так актриса была найдена. Теперь нужно было договариваться с автором пьесы. Хотя Алекс советовал этого не делать:
- Зачем тебе эта головная боль.
- А вдруг он предъявит претензии.
- Какие с нас претензии. Мы же любительский театр.
Но я не послушал. Главным здесь был коростный интерес.
- Поставлю я пьесу, - рассуждал я, - автору понравится. Автор (лицо с именем в драматургическом жанре!) порекомендует меня режиссером известному столичному театру, а из столичного театра  уже хорошо видны стриженые лужайки Голливуда. 
Я сел к компьютеру. Сделал глоток крепкого кофе и как пианист на клавиши, положил  пальцы на клавиатуру своего персонального компьютера. В голове у меня возникли картинки сладкой жизни. Вот я на сцене ведущего театра. В зале звучат бурные и продолжительные аплодисменты. У ног моих охапки цветов и любовных записок.  А вот уже Голливуд и виды Санта – Барбары из окна моей виллы. 
- Дорогой Евгений Александрович, -  начал я, - в первых строках своего письма спешу сообщить вам, что я c превеликим удовольствием прочел вашу пьесу «Страсти на горной даче» Прошу вашего разрешения поставить эту пьесу усилиями любительского театра коим я руковожу. Искренне ваш Влад Максимов.
На следующий день я получил ответ.
- Добрый день  Влад. Рад, что моя пьеса вас заинтересовала. Какой авторский процент от финансового сбора вы мне отстегнете?
Я вышел на кухню. Налил себе чашку кофе и сожалением в голосе, сказал жене:
- Пьесу нужно менять.
- Почему?

- Потому что он хочет процент от сбора.
- Валенти, - поинтересовалась жена. 
- Нет, Евгений Александрович… автор пьесы. А у нас финансовый сбор с одного  зрительского кресла меньше, чем в советских колхозах зерновых с одного гектара.
-Так ты объясни ему, что у нас любительский театр.
- Я объяснял и даже написал искре ваш… рассчитывая, что этим я его заинтересую.
- А он что секс меньшинство, - поинтересовалась жена.
- Не знаю, - пожал я плечами, - а причем ту ваще это?
- Ну, ты же хотел его заинтересовать, - жена подумала и представила аргумент, - а как еще один мужчина может заинтересовать другого.
- Хм. Об этом я не подумал.
- А ты подумай и напиши. Мы благотворительный театр и финансовые сборы жертвуем малоимущим гражданам нашего города.
Я возмущенно провозгласи:
- Но это же ложь!
- Но ты же хочешь поставить эту пьесу, - сказала жена, - а ради этого можно слегка и приврать. Тем более… что мы… действительно… помогаем малоимущим гражданам…
Я живо поинтересовался:
- Каким таким гражданам?
- А разве у тебя в театре играют миллионеры? Нет. Ты им помогаешь найти отдушину после трудового дня? Помогаешь. Они тебе платят – нет. Костюмы шью я. Материал достаю я. Потом он же человек искусства. Носитель культуры, а она включает в себя и милосердие, и благотворительность и…
- А что, - согласился я, - в этом есть разумное зерно!
Я вышел из кухни и опустил пальцы на клавиатуру:
- Дорогой Евгений Александрович, очень рад, что вы откликнулись…
В заключении хочу сказать, что финансы у нас поют романсы, ибо мы благотворительный театр… и все свои доходы перечисляем в фонд людей преклонного возраста.  Если вы согласитесь предоставить нам  пьесу на благотворительной основе…
 Я убрал пальцы с клавиатуры и задумался.
- Подписать письмо своим именем? Нет, если он просит денег с какого-то левого театра, то попасть на столичные подмостки с его помощью не удастся. Впрочем, надежда, как говорится, умирает последней. Поэтому я вернул пальцы к буквам и закончил письмо таким образом:
-  Будем вам признательны. Искренне ваш Влад Максимов и актеры театра. 
На следующий день я получил письмо короткое письмо от драматурга:
- Дайте хоть сотню баксов.
- К сожалению, не могу, - ответил я.
На следующий день драматург прислал умоляющее письмо:
- Дорогой Влад, дайте хоть что – нибудь. Я нахожусь в крайне трудных жизненных обстоятельствах.
Мои надежды на успех в столице окончательно почили в бозе. 
- Не могу, - ответил я, - прощайте.
На следующий день я открыл новое письмо драматурга:
- Хорошо. Не нужно платить. Организуйте мне приезд на премьеру моей пьесы с проживанием в гостинице не ниже четырех звездочек.
Я ответил: 
- Могу прислать только DVD. На большее не располагаю.
На следующий день я открыл письмо с пометкой «Драматург из табакерки»
- Хорошо, ставьте! Только поясните мне вашу сверхзадачу.
Я вышел на кухню, налил себе чашку кофе:
- Что это ты цветешь как майская роза? 
- Драматург дал добро. Только попросил отвить на вопрос, какую сверхзадачу я ставлю.  Ума не приложу, что ему ответить.
Жена усмехнулась:
- Тоже мне нашел, чем ломать себе голову. Твоя сверхзадача, чтобы актеры выучили роль. Ты помнишь, как они путались в «Предложении»?
- Верно, - согласился я, - но этого не напишешь. О сверхзадаче нужно писать умно или никак.
- Ну, напиши умно, - посоветовала супруга.
Я поскреб бороду и ответил:
- А как умно… я не знаю. Я же не теоретик театра. Я практик любитель.
Жена посмотрела на меня, как на человека свалившегося с луны:
- Дома, как говориться, и Google помогает!
- Не понял?
- А что тут понимать! Набери в нем вопрос, что такое сверхзадача, и он тебе все выдаст. Будет умней, чем у Спинозы. 
- Правильно! – Воскликнул я, и отправился к спасительному логотипу Google
Начал я с личного.  
«Уважаемый Евгений Александрович вы, по-моему, мнению - лучший драматург нашего времени…» Затем я перешел к теории. Я написал об отождествление, сопереживании, о мире грез. От них перешел к псевдоправилам повествования. Вспомнил  про договор со зрителем и золотое правило «Не приносите огурцы, пообещав фиалки»
Упомянул о трех золотых правилах драмы: конфликт! конфликт! конфликт! Глубоко копнул в области диктата идеи. Особо подчеркнув, что пьеса без идеи – это лодка без руля и ветрил. Упомянул кульминацию и катарсис.  Закончил письмо вновь личным.
«Уважаемый Евгений Александрович, ваша пьеса – находка для режиссера. Место вашей пьесы не в сиюминутной жизни, а веках.
Ваш Влад Максимов»
 
Страсти
 
Евгений Александрович дал свое добро, и начались репетиции пьесы. Первая из них началась со скандала:
- Валенти! Валенти, - закричал я, увидев на сцене актрису эротического плана, - ты же главная героиня из-за тебя кипят страсти… на горных кручах.
- Даче, - подсказал Алекс.
- Вот именно на даче, а ты приперлась на репетицию в комбинезоне и ботинках. Хорошо хоть не в лыжах.
- Лыжи у печки стоят, - пропела Магда.
- Не у печки, а в коридоре, -  поправила Валенти, - могу принести.
- Это из песни Визбора. Песни моей молодости.
Магда тяжко вздохнула.
- Хватит болтать, - прикрикнул я на актрис, - и марш переодеваться. Будем репетировать. 
- А можно я… так… ну то есть… в комбинезоне, - попросила Валенти, - мне потом еще на  курс по горному спуску ехать.
- Какой спуск, - я кивнул на темное окно, - на дворе уже ночь.
- А у нас трасса двадцать четыре часа функционирует. Летом же этот бизнес не работает. Вот мы зимой и компенсируем. А че прожекторы врубил и катайся…. Сколько влезет. Ночью народа еще больше, чем днем. Я тоже ночью работать  люблю. Начальство все дома. Рули как хочешь. Так, что я в комбинезоне… можно?
- Послушай, дорогая Валенти, - взмолился я, - актер должен вживаться в роль, а как же ты в нее вживешься, если героиня ходит…
-Вот смотри,  - я ткнул пальцем в текст пьесы, - в прозрачном пеньюаре, - а ты в лыжном комбинезоне?  Как же ты можешь решить сверхзадачу в таком виде? Кстати ты знаешь, что такое сверхзадача?
- Не а.

- Ну, вот, пожалуйста, не знает, - всплеснул я руками, -  а ведь это самое важно в актерском деле.
- И я не знаю, - тяжело выговорил Тимур.
- Первый раз слышу, - донесся голос Магды.
- А я краем уха слышала, - произнесла Сусанна, - но так давно, что ничегошеньки уже и не помню.
- Я только про математические задачи знаю, - вставила реплику Эстер, - я их детям помогаю решать. Но какой математик. Вот мой Марик тот да. Тот настоящий Лобачевский.
- Молодцы, - ехидно усмехнулся я, - пришли в театр и ничего не знают про сверхзадачу. А про сквозное действие слышали?
Все отрицательно закачали головами.
-Ну, тогда слушайте.
Я стал цитировать письмо к Евгению Александровичу. Мой режиссерский рейтинг рос, как дрожжевое тесто в жаркой печке.
- Нет, не зря я все-таки предложила тебя на роль режиссера,- восхищенно глядя на меня, сказала Магда, как только я закончил свою речь.
- Почему это ты, - возразил Тимур, - это я предложил, и театр сказал назвать Владовым именем.
- А получилось, как марка сигарет, - усмехнулся Алекс.
- Кому не нравится… пусть катится в другой театр, - Тимур встал, вытащил мнимый кинжал из несуществующих ножен, и закончил, - а то зарэжим! 
После репетиции я написал письмо Евгению Александровичу:
«Дорогой автор. Сегодня мы с актерами прорабатывали сверхзадачу вашей пьесы. Мы нашли в ней новые аспекты и внутренние конфликты…. В чем изюминка вашей пьесы? На мой взгляд, в том, что вы не расставили в вашей пьесе все точки над “i”
…В ней все предельно ясно и предельно просто. Ее главный посыл. Мы все вышли из «Вишневого сада» Все мы соотечественники.
Я выключил компьютер и лег спать.
- Дорогой Влад, - прочел я утром, - рад, что вы отыскали в пьесе то, чего не заметил даже авторский глаз...
Дальше шли ссылки на театральных классиков и современных театральных деятелей. Письмо заканчивалось просьбой.
- Дорогой Влад, и все-таки не могли бы вы изыскать авторский гонорар? Я нахожусь в крайне стесненных обстоятельствах. Денег можете выслать на «western union» Хотя бы сотню баксов…
- Валенти! Валенти, - кричал я на следующей репетиции, - ты же соблазнительница, а не инструктор по горному спуску.
- Как не инструктор…
- В смысле на сцене. На ней ты соблазнительница, а ты ведешь себя как какая – то прости…
Тебе только палки лыжной не хватает!
- Я могу принести, - Валенти стала спускаться со сцены, - она стоит в коридоре.
- Не нужно никуда ходить. Стой здесь, - приказал я, - и слушай, что я тебе говорю!

- А что пусть возьмет, - сказал Алекс, - будет садомахизо соблазнительница.  Вот тебе и новая сверхзадача!
- Что это за садо… мазо, - поинтересовался Тимур.
- Это когда дама хлещет тебя плеткой, а ты получаешь от этого сексуальное удовлетворение, - Пояснил Алекс.
- Нэт, - решительно заявил Тимур, - я на это пойти не могу. Меня  нэ правильно поймут родственники.
- За то познаешь, - Алекс  грязно улыбнулся, - сексуальные откровения.
- Мальчики! Мальчики, - вступила в разговор Эстер, - немедленно прекратите разговор на эту тему! Потому если мой Марик узнает, что мы здесь обсуждаем, то перестанет пускать меня на репетиции.
- Но мы же только обсуждаем, - привел довод Алекс, - а не осуществляем!
- Что он со мной сделает за осуществление. Об этом даже страшно подумать, - Эстер схватилась за голову.
Вечером я написал письмо Евгению Александровичу.
«Дорогой автор. Ваша пьеса - это не пьеса, а кладезь открытий. Сегодня мы с актерами отыскали в ней новую грань и поставили новую сверхзадачу. Ваша героиня у нас становиться садомахистской... 
На утро я прочее:
- Дорогой Влад,  это интересное прочтение текста. Я об этом даже и задумывался, сочиняя пьесу, но хочу заметить…
   Дальше шли ссылки на театральных классиков и современных театральных деятелей. Письмо заканчивалось просьбой.
- Дорогой Влад, убедительно прошу изыскать авторский гонорар? Я прибываю в крайне стесненных обстоятельствах. Денег можете выслать на «western union» Хотя бы семьдесят баксов…
- Валенти! Валенти, - кричал я на репетиции, - это дача лето, а ты в зимней куртке. Так не бывает. Понимаешь.
- Но мы же на горной даче, - возразила Валенти, - а в горах даже и летом холодно. Это я вам как инструктор по горному…
 - Ты же летом не работаешь, - резко перебил я Валенти, - откуда ты знаешь.
- Мне Тимур рассказывал.
- Я давно заметил,  - вскипел я, -  что вы спелись. И оба играете, черт знает что! Ни внутреннего конфликта у вас нет. Ни сквозного действия. Ни дискурса…
Алекс горько усмехнулся и сказал:
- Если про этот дискурс прознает Ра, то мы лишимся скидки на зал.
- Нэт! Я кое-кого все- таки зарэжу.
- Так спокойно, - я горой встал на пути Тимура, - продолжаем. Но только вдохновенно с внутренним конфликтом и дискурсом темы. 
После каждой репетиции я писал автору и излагал суть поставленных сверхзадач.
Его письма заканчивались словами
« … в стесненных обстоятельствах»
Последнее письмо слезно молило.
«Пришлите хоть сколько – нибудь»
Спектакль прошел с успехом. Газетный критик особо отметил женственность и обаяния актрисы эротического плана. На радостях я выслал Евгению Александровичу (не взяв из кассового сбора, а отстегнув их из семейного бюджета)  50  долларов и DVD
Благодарственного письма от драматурга я не получил. Краем уха я слышал, что Евгений Александрович отдыхал в альпийских Альпах.  Однако я склонен думать, что он, как и я (за неимением финансов), провел свой отпуск в шумном, жарком и задымленном мегаполисе.
 

Пять вечеров

Я позвонил, послышалось щелканье замков, шорох задвижек, наконец, дверь слегка приоткрылась.
- Привет, - громко сказал я, - что так долго открываешь?
Супруга приложила палец к бледным губам и тихим шепотом сказала:
- Он сошел с ума! Окончательно сбрендил!
- Кто сбрендил?
- Тихо, - супруга угрожающе сверкнула очами, - он здесь.
Приглушенным голосом я осведомился:
- Кто?
Моя спутница жизни кивнула в сторону кухни. Я осторожно заглянул в приоткрытую дверь и увидел нашего актера Алекса. На столе покоился грузный кофейник, пузатая чашка и полная окурков утробистая  пепельница. Алекс, покачиваясь на табурете, пил крепкий кофе и дымил, как Нижнетагильский металлургический комбинат трубой, сигаретой.
- Ну, и начадили, - недовольно проворчал я, отойдя от двери, -  могли бы и на балкон выйти.
- Я здесь не причем, - вспыхнула жена, - я только одну сигарету выкурила, а  две пачки Marlboro выдымил он.
Я изумленно вскрикнул:
- Они же дорогущие!
-  Я же говорю, сбрендил!
- Это все, или есть какие – то… другие симптомы?
- Есть, - ответила супруга, - но их трудно объяснить стоя на одной ноге в коридоре.

- Почему на одной?
- Я забыла тапочек на кухне, - пояснила жена и добавила, -  а пол у нас, как тебе известно, ужасно холодный.
- Я, стоя за дверью, - сказал я, - все думал, что это за звуки, а это оказывается, ты прыгала на одной ноге. Здесь действительно холодный пол. Ну, что пойдем греться.

Я направился на кухню. Жена поскакала за мной. 
- Здорово, Влад, - шумно приветствовал меня Алекс, - кофе, сигарету?
- Нет, я лучше воды.
Алекс налил мне из пластмассовой бутылки красноватой жидкости
- Черт подери, - воскликнул я, сделав глоток, - это же не вода, а  «Тройной» одеколон!
- Да нет - это русский ответ Coca – Cola… называется «Буза»
- Название отвечает содержанию, - усмехнувшись, сказал я, - ибо у меня внутри началась настоящая буза. Я на минуточку.
…Выйдя из ванной, я подошел к столу. Приподнял бутылку и справился:
- И по какому же поводу бузим?
Алекс затушил сигарету, поправил галстук, пригладил пальцами вздыбленные волосы и придал лицу сосредоточенно - деловое выражение. В это момент он походил на подгулявшего хозяина дышащей на ладан пиццерии. Он нервно кашлянул и начал:
- Влад, я хочу тебя сказать, - он нервно сглотнул, - что мы уже давно работаем вместе…

- Позволь не согласиться, - перебил я приятеля, - я работаю совсем в другом месте…

- Я имею в виду театр.
Я удивленно вскинул бровь.
- Вот как!? А я всегда полагал, что в нем мы отдыхаем. Между прочим, когда вы меня упрашивали стать режиссером и руководителем, то говорили, что театр будет служить местом отдыха и собранием оберегателей или сберегателей??? Я уж забыл…  русской культуры…. И… и… и… этой как ее… все время забываю, будь она неладна…

На помощь мне поспешила жена.
- Духовности.
- Вот-вот ее самой, а теперь ты вдруг заявляешь о какой – то работе!? 
Алекс налил себе кофе, ослабил галстук и покашливая начал стал говорить:
- Да… кхе- кхе…сегодня это… кхе… место оберегателй и собирателей, но нужно смотреть в завтрашний день. Мда… Театр окреп, встал на ноги и готов стать финансовым предприятием.
Я поинтересовался:
- Банком что - ли?
- Почему… кхе- кхе… банком?
- Потому что банк - финансовое учреждение.
Наш гость застегнул пуговицы на пиджаке и чуть ослабил галстук:
- Я хотел сказать, что театр… наш… кхе- кхе…театр, я говорю, уже готов приносить финансовую прибыль.
Я оцепенел. Скованный ужасом не мигая, смотрел я на своего актера. 
Голос у него был сухой и бесцветный, как выгоревшая на солнце трава. Горящие дурным огнем глаза шарили по столу в поисках, как мне показалось, острого ножа. Я взглянул на жену, и в этом взгляде она прочла мое согласие с ее диагнозом. По всем признакам мой ночной гость сбрендил. Ватными ногами подошел я к холодильнику, открыл дверцу, вытащил банку холодного пива. Сделал глоток и, придя слегка в норму, продолжил (по Алексовски покашливая)  беседу.
- Каким образом…кхе… позволь осведомиться… он готов приносить кхе- кхе? Сборы от продажи билетов едва покрывают …кхе…расходы аренды театрального зала. Театр не доходное …кхе…место у нас нет зрителя.
Я закурил сигарету. Поздний гость схватил меня за руку, вырвал сигарету, сделал затяжку, раздавил её и быстро заговорил:
- Вот именно. Вот именно. …кхе- кхе… Ты прав!  Нам нужно привлечь зрителей. А как это сделать…кхе-кхе… ты не знаешь, а я в курсе. Я располагаю информацией, как и чем его привлечь…кхе - кхе… 
И остановив мой вопрос, он пафосно ( прекратив покашливать)  затараторил:
- Зрителя можно привлечь качественной игрой, а наша игра согласись – это вроде икры пахнущей рыбьим жиром. Что для этого нужно сделать? Верно! Первое - это брать икру  хорошей рыбы, а не черт его знает какой. Так и в нашем деле! В театре должны играть подготовленные актеры. Мастера! Асы! Это сразу повысит качество икры, то есть я хочу сказать игры… лица нашего театра! Для этого я собираюсь на базе нашего театра открыть курсы сценического мастерства! Театральную школу «Пять вечеров» - это по количеству ее рабочих дней в неделю. Представляешь, как будут играть прошедшие через нее актеры!? Замечательно будут играть, ибо на должность преподавателя я пригласил  бывшего столичного режиссера. Мастера! Педагога взрастившего! Да, да вырастившего целую плеяду замечательных отечественных актеров.  А я буду ее финансовым директором.
- Минуточку! Как это открою? Как это пригласил? - резко остановил я своего актера, - а кто тебя на  это уполномочивал?
Алекс недоуменно глянув на меня, ответил:
- Никто. Это моя инициатива. Я все подсчитал. Я ведь в этом году заканчиваю экономический факультет…
- Ишь счетовод нашелся. Бухгалтер отыскался!  Ты можешь считать, сколько тебе вздумается. Только не нужно алгеброй вычислять поэзию. Понятно!?
Голос мой звучал, как черкесская шашка. 
- И ваще заканчивай ты лучше свой курс, а не суй твое рыло… не в свой огород.
Жена холодным взглядом обожгла мою фигуру, но никакой холод уже не мог остудить вспыхнувший в моей душе огонь возмущения.
- Почему это не мой, недоуменно, - поинтересовался Алекс, - ведь я в нем играю.
- Вот именно, что играешь, - усмехнулся я и стальным голосом продолжил, - а руковожу им я.  И я буду решать… понятно… я, а никто – то другой, что делать с театром. Что в нем открывать и уж тем более приглашать. И ваще знаем мы…я… кхе- кхе… эту эмигрантскую публику. У нее если педагог, то непременно новатор, если режиссер, то обязательно оксакароносец, если профессор то шнобелевский лауреат! А на самом деле в лучшем случае, как Засуха, театральный буфетчик. В театре командир я. Так было есть и будет! И никаких других режиссеров – педагогов я в нем не допущу! Понятно?
- Нет,  - вскрикнул Алекс, - не понятно! Я не могу понять твой  тоталитарный подход к делу, - мы живем не в совке! И ты не диктатор! Театр дело общественное и, следовательно, демократическое. Ибо демос – есть народ!
- Открывай свой театр…
- Успокойся! Попыталась остановить меня жена.
- Отойди, женщина, - с  горским акцентом, оттолкнул я жену, - не мешай мне! Так вот я и говорю. Открывай свой театр и устраивай там хоть демо… хоть садомо, а в моем театре буду решать я. Только я… и никто иной. Демократия, говоришь!? В театре ей не место!  Иначе такие счетоводы как ты… в два счета превратят его в авгиевы конюшни! 
- Нет, - сказал Алекс, затягивая галстук, - в таком тоне я не могу с тобой разговаривать. Ты успокойся, возьми себя в руки и завтра мы поговорим.
Алекс направился в прихожую.
- Это ты успокойся, - крикнул я, загороженной супружеской спиной, будущему директору «Пяти вечеров», - и подумай хорошенько над своим проектом. Сделай правильный вывод… иначе ты останешься, как без места… я знаю этих великих педагогов и режиссеров! … ты им только палец покажи, как они оттяпают тебе всю руку….  финансового директора твоей школы, так и без ангажемента в моем театре.

Дверь за Алексом захлопнулась. Больше он в нее уже никогда не входил…
 
Етима
 
-Он прав, - сказала, закрыв за Алексом, дверь, супруга, - нам нужно что-то делать. Нужно как-то привлекать зрителя!? А ты вместо этого только кричишь, топаешь ногами, брызжешь слюной и… и… это обижает людей.
- Разве он меня не обидел. Я…, - я набрал воздуха и продолжил, - и я . И ты. И мы все. Все мы… Мы столько делаем для театра! Ты делаешь костюмы, сценографию… Я пишу рекламные статьи, пользуясь именами знаменитых критиков. Хвалебные статьи от лица благодарных и неблагодарных зрителей. Иду, можно сказать, на преступление! Я звоню, я посылаю электронные письма, я останавливаю потенциальных зрителей в магазинах, кафе и прости даже в туалетах… слезно…  предлагая, посмотреть… наши спектакли. Я установил смешную цену на билеты. Дешевле только хлеб!
- Серый итальянский,  - поправила меня супруга, - дороже.
- Вот именно, - вскричал я, - хлеб дороже зрелищ, а этот твой Алекс… я приведу педагога!

- Ну, и что… ничего страшного.
- Еще как страшно, - горячо возразил я, -  в театре не должно быть двух руководителей…
- А как же сотрудничество Станиславского, - перебила меня супруга, - с этим как его… и… и… Немировичем – Данченко? 
- Которое, как известно, закончилось мордобоем, - усмехнувшись, сказал я, - ты этого хочешь в нашем театре?
- Это неправда, - возразила моя спутница жизни, - никакого мордобоя не было.
- Образно, - поправил я свою фразу, - условно  говоря, был мордобой и еще какой! Кстати, там было за что драться! Там прибыли, награды, почести, а у меня какие почести, какие награды?
- Так зачем же ты тогда этим занимаешься, - Ехидным тоном поинтересовалась жена.
Я развел руки и горько произнес:
- Здрасте, вылезай, приехали. А кто ж как не ты… уговаривала меня… открыть этот геморрой?  Теперь, пожалуйте, бросайте! Тебе что не жалко потраченных сил и времени. Мне лично жаль! И потом черт с ним с доходом. Мы же эти как их… собиратели, оберегатели… вообще те самые пресловутые скрепы, что обязаны крепить русскоговорящую комьюнити.  Хрен бы с ними с этими скрепами! Ты же знаешь, как я ко всему этому культурно – патриотическому опиуму отношусь, но бросать уже сделанное,  и сделано неплохо это…  как бы сказать? Это плюнуть не в сторону скреп, а харкнуть в собственную душу!
- Ты же в нее не веришь.
- В кого?

-В душу.
- Это фигура речи, - заявил я, - поэтический образ.
- Зря, что не веришь, - вздохнув, сказала супруга, - а то бы я  предложила тебе сходить  к Етиме.
- Кто это?
- Экстрасенс, медиум, парапсихолог. Ходят слухи, что она творит настоящие чудеса. Натурально поднимает мертвого с могилы. Давай сходим к ней. Может, наколдует нам зрителя? Деньги начнем зарабатывать!
- Ты в своем уме, - удивленно взглянул я на супругу, -  предлагать мне… такие… глупости. Тогда уж лучше открыть эти самые, будь они неладны «Пять вечеров»
- Это не глупости, - спокойно ответила супруга, - это работает. Да, да, да.  Она за два сеанса вылечила простатит у супруга Ирины Петровны Колмогоровой. Между прочим, его простатит отказались лечить даже в госпитале.
- У меня нет простатита, зачем же мне эта Етима?
Привел я железобетонный довод. Жена легко, точно яичную скорлупу, разбила его. 

- Да его у тебя нет, но у тебя нет зрителя.
Я плеснул себе в стакан «Бузы»
- Не понимаю твоей логики?
- Черт подери, что за дрянь ты пьешь. Это же одеколон!
 Жена выплеснула «наш ответ Кока – коле» в раковину и продолжила:
- Етима может совершить мистический обряд, который привлечет зрителя в театр.
- Каким образом?
Супруга на мгновение задумалась, и затем принялась живо объяснять:
- Она может обрызгать их святой водой. Подуть в их сторону…
- И они прилетят к нам в зрительский зал!? Весьма, кстати, кинематографически!!!!
Я рассмеялся, представив себе клубящийся рой зрителей, влетающий в широко распахнутые двери нашего театра. 
- Ж-ж это, какое ж… ж…место, - Спрашивает зрительницу пятого ряда, напоминающий  майского жука зритель.
- Жик - вжик пятое, - Отвечает ему похожая на комариху зрительница, - а у вас какой?

- Жы- жы… тринадцатый.
- Несчастливый номер.
 Майски жук, смущенно улыбаясь, отвечает:
- А что я могу сделать, если мне его сама Етима надула. У меня, сказала она мне, все номера счастливые…
Я встряхнул головой, отгоняя кино наваждение, и категорично заявил: 
- Нет, я не пойду!
Пришла очередь супруге привести железобетонный аргумент.
- Для того чтобы потом не винить себя… нужно… опробовать все… именно все…  способы заманить  зрителя в театр.
Придавленный этим мощным аргументом я взял в руки телефонную трубку.
- Алло. Алло. Да. Да. Етима у аппарата, - ответила воркующим голоском трубка, - вы по какому вопросу.
- Я звоню… по… вопросу…  я…,  - заплетаясь, начал я разговор, - в общем, я по такому делу.
- Да вы эт… не волнуйтесь, - успокоила меня Етима, - я не кусаюсь. Я людям.. как бы… помогаю. Вам, какого рода… эт…  помощь… как бы… нужна?
Невнятные междометия  эт как бы… навели меня на мысль незамедлительно грохнуть трубкой об рычаг, но, вспомнив «максиму» моей супруги «чтоб вы не винить себя в будущем, нужно проверить все способы в настоящем» я деловитым тоном продолжил:
- А вы, какую оказываете?
- Разную, - проворковала Етима, - эт..  зависит… как бы… от  того, сколько вы можете заплатить.  Вас… как бы… что интересует?
Неистребимый сорняк «как бы» окончательно вывел меня из себя. Я даже уже замахнулся трубкой, но, увидев строгий взгляд жены, продолжил:
- Меня… эт… интересует зритель. Видите - ли, я режиссер театра, а зрителей… на мои спектакли… ходит… как бы…  мало, затрат же… эт, - я даже не заметил как перешел на язык Етимы, - короче… на постановку уходит… как бы… эт… много. Одним словом дебет не сходится… как бы… с кредитом.
- Понятно, - медиум  вульгарно икнула, - финансовые… эт… как бы… проблемы. 
Это у меня идет…
Некоторое время из трубки доносился шорох переворачиваемых страниц. Наконец он прекратился, и экстрасенс назвала сумму.
Я выпучил глаза и ответил бессмертной фразой героя романа «12 стульев»
- Однако ж!
- А что вы хотите… я как бы… специалист ик - ик, - икнула  Етима, - вы сходите к местным медиумам или шаманам. Я тогда посмотрю, что вы… эт… скажите.
- Хорошо, - после минутного совещания  с женой сказал я, - когда мы можем встретиться.
Етима бодрым голосом ответила:
- А хоть прямо сейчас! Сейчас три… вы, где живете? … ага так… эт.. недалеко к четырем как бы и подходите. 
Етима назвала адрес.
- Хорошо, - сказал я, - мы с женой придем к четырем.
- Нет, нет, нет, - запротестовала медиум, - я принимаю только одного человека за сеанс.
Разговор закончился. Жена живо поинтересовалась:
- Ну, что она сказала?
Я взглянул на часы и ответил:
- Приехать…  к четырем…  часам.
- Тогда я пошла одеваться.
- Нет, - резко остановил я жену, - она сказала, чтобы я приехал один.
И упредив резонный вопрос, продолжил:
- Ей так… эт… как бы…  легче работать…
Я надел джинсы. Мятую майку. Старенькие кроссовки.
- А ты чего это так вырядился, - внимательно оглядев меня, спросила жена, - ты же
все-таки режиссер… эстет и идешь экстрасенсу… женщине, между прочим. Оденься прилично!
- Не велика птица, - махнул я рукой, - чтобы к ней выряжаться, как на дипломатический прием…
Ровно в четыре я позвонил в стеклянную, оклеенную фальшивыми витражами, дверь
Скорее в дверном проеме возникла женщина, от вида которой меня охватил столбняк.  Дама напоминала одновременно французскую куртизанку и русскую бабу насмотревшуюся «Модного приговора» на Первом.  Платье короче не бывает. Шпильки, что твоя Эйфелева башня. Яркий макияж. Дешевая бижутерия. Провокационный вырез.  Глаза мои намертво застыли на огромной, развратно глядящей на меня из вызывающего декольте, женской груди.
Клянусь, что грудь такого размера я не видел даже на обложках (специализирующихся на этой части женского тела) эротических журналов.
- А я вас именно таким представляла, -  Томным, как южная ночь, голосом произнесла, медиум.
 С трудом, отлепив язык от нёба, я поинтересовался:
- Каким… эт… таким?
Дама, эротично дотронулась кончиком языка надутой, как футбольный мяч, верхней губы и проворковала: 
- Молодым, элегантным, привлекательным в самом расцвете сил. Я таких клиентов очень люблю. Прошу вас в мой офис.
Медиум, слегка коснувшись моего плеча, втолкнула меня в освещенную шаловливо потрескивающими свечами комнату. В ней пахло ладаном и, как мне показалось, развратом. На полках стояли человеческие черепа, на столе лежали берцовые кости и покоились стеклянные  шары.
- Прошу вас…?
- Влад, - представился я, - режиссер.
- Да. Да. Я помню. Помню. Дайте-ка мне вашу, - дама задумалась, - правую… нет левую руку, Влад.
Я покорно протянул ей свою левую ладонь.
 Етима крепко сжала её и, нагнулась над столом так, что огромные груди ее оказались прямо перед моими вылезшими из орбит глазами. Как удав на жертву, как хищник на добычу, как ракета в небеса вперился, я в эту потрясающую, как звездное небо и безмерную, как океан грудь. Кровь упругим фонтаном ударила мне в голову. Пропала комната. Вместо нее разбушевавшаяся фантазия художника явила лазурный берег. Тихий шорох волн, золотой песок, живописные горные пики, развесистые изумрудные пальмы и фруктовые деревья с аппетитными плодами формой своей и размерами напоминающие  грудь медиума Етимы
- Алло. Алло. Возвращаемся, Влад. Возвращаемся,  - позвал меня издалека томный женский голос. Я открыл глаза.
- Вот так – то лучше, - лукаво улыбнулась Етима, - вот так то лучше. Вам понятно, то о чем я вам… как бы… сказала, - Поинтересовалась медиум.
- Да, да конечно. Конечно, - промямлил я, - все понятно. Я буду следовать вашим указаниям.
- Вот держите, - медиум протянула мне глиняный, висящий на суровой нитке, квадратик.
- В день спектакля, - продолжила экстрасенс, - вы должны надевать на себя этот.. как бы… магический квадрат.  Этот талисман  гарантирует… эт… вам… как бы… стопроцентную явку зрителей! Етима вложила магический квадрат в коробочку для ювелирных изделий и протянула мне.
Вытащив свой взгляд из декольте, я спросил:
- Простите, сколько с меня?
Етима назвала цифру.
- Прошу вас, - Я протянул медиуму купюру. Засунул коробочку с магическим квадратом в карман. Встал со стула и направился к выходу.
Непостижимым мистическим образом  медиум оказалась перед дверью раньше меня.
Загораживая её своим шикарным бюстом, она порочным шепотом, осведомилась:
- Может вас, интересуют услуги другого характера, Влад?
- Какого… эт… такого… как бы…  порядка, - заплетающим голосом спросил я, - объясните, пожалуйста. 
- Как традиционные, так и пикантные? Тебя, какие больше интересуют? 
Я сглотнул слюну и криво улыбнулся: 
- Мы что уже на ты?
- Ты не ответил мне, - прижав меня своими дынями, проворковала Етима, - проказник, какие предпочитаешь? По глазам твоим вижу, что пикантные! Могу и отшлепать. Ты любишь, когда тебя шлепает такая мамочка, как я?
Етима похотливым движением поправила грудь. 
- Минуточку, - я слегка отстранил медиума, - минуточку. Услугами… эт… как бы…  что прямо здесь. Среди этих черепов, костей и магических кристаллов. Не оскверним ли этим мир потусторонний силы. Не оскорбим ли их своим видом?
Я нарисовал улыбку на своих губах. 
- Не оскверним, - решительно заверила меня медиум, - для этого у меня есть другой офис.
Етима схватила меня за руку и потащила в соседнюю комнату.
- Стоп. Стоп. Стоп, - упираясь, заартачился я, - у нас ничего не получится.
- Не волнуйся, Влад, у меня получится все, - экстрасенс вытащила из кармана синюю таблетку и добавила, - но ты не волнуйся - это не входит в расценки. Это подарок фирмы. Для… как… бодрости.
- Я не в том смысле… бодрости у меня… как бы… хватает. Я… эт… в финансовом смысле слабоват. У меня.. как бы… только это, - Я вытащил из кармана автобусный  билет. Медиум с удивлением покрутила билет и поинтересовалась:
- И это все?
- Все, - Я вывернул карманы.
Медиум резко перешла на дипломатическое «вы»
-  Ну, что ж… эт… не буду вас задерживать.  Всего вам.. как бы… доброго. Чао!
Щелкнул замок. Я огляделся по сторонам. После темной комнаты солнечный свет показался ярче обычного. Точно дневное светило за мое отсувствие поменяло свою орбиту. Вздохнув полной грудью, я направился к дому. Там меня ждала супруга, грибной суп, картофельное пюре, бараньи котлетки и черносмородинный компот с французской булкой….
 Некоторое время я, следую совету медиума и требованиям жены, надевал перед спектаклем магический квадрат, но  количество зрителей он упорно не увеличивал. Вскоре суровая нитка сгнила, квадрат упал и разбился о туалетный кафель и ровно через неделю я встретил Алекса.  

 

  Добрая пристань 

 
 
В тот вечер, выйдя из репетиционного зала, я сказал жене:
- Ты только…посмотри, какой чудесный сегодня вечер. Прямо как в той песне. C´est en septembre. Que l´on peut vivre pour de vrai  Давай-ка, пойдем до домой пешком.

Жена взглянула пожелтевший парк и с грустью в голосе произнесла:
- И, правда, уже сентябрь. Как летит время.
Я обнадеживающе сверкнул зубной эмалью. Взял ее бережно под руку, и мы пошли по вечерней тихой улице. Ласково светило заходящее солнце. Розовели закатные облака. Под ногами печально шуршали опавшие листья. Воздух был пропитан грустью и запахом яблок.

The falling leaves
Drift by the window
The autumn leaves
All red and gold
Негромко напевал я себе под нос популярный шлягер минувшей эпохи. 
Мою имитацию гитарного проигрыша нарушил резкий скрип автомобильных тормозов.
Я прекратил музыкальное бормотание и увидел чуть впереди нас легковой автомобиль. На ее заднем стекле красовалась размашистая надпись  «Христос стучит в твое сердце» Передняя автомобильная дверь, издав звук соскучившихся по солидолу петель,  открылась, и на свет Божий вышел человек. Волосы его были длинны, борода окладиста, глаза излучали любовь.  
В первую минуту мне показалось, что это не человек, а тот о ком сообщала надпись на заднем стекле. Сердце мое бешено застучало.   
- Здравствуйте, - елейный голос сказал человек, - рад вас видеть в целости и здравии.
- Зда…ра…а… ст, - глухо выговорил я, - взаимно.
Видимо глаза мои излучали флюиды недоумения, смятения, беспокойства поскольку человек приятно улыбаясь, сказал:  
- По глазам вижу, не узнали!  
- Отчего же не узнал, - заюлил я, - очень даже узнал… но… однако ж…  вот только не припомню кого?
На помощь пришла супруга:
- Того, чье имя написано на заднем стекле.
Человек неодобрительно  покачал головой и кротко произнес:
- Не богохульствуйте.
- А в чем же тут богохульство, - жена пожала плечами, - я же не сказала, что вы это он. Я только высказала мысль, что вы его внешне напоминаете. Прямо хоть в кино снимай.

- И впрямь, поддержал я жену, - вы, кстати, не хотите стать актером нашего театра?
Незнакомец усмехнулся:
- А я уже имел честь в нем быть.
Я с живостью в голосе поинтересовался:
- Кем быть…  поясните? 
- Актером, - человек помялся и добавил, вашим… то есть актером вашего театра.
Я пристальным взглядом скользнул по фигуре неожиданного собеседника.
- Что–то я вас не припомню?
Незнакомец весело рассмеялся:
- Ну, вот я же говорил, что вы меня не узнали, а вы узнал, узнал…  Если бы узнали, то сразу бы сказали. Добрый день,  Алекс.
- Ба, вот так да! Кого я вижу, - жизнерадостно воскликнул я, - Алекс, ты ли это!? Сколько зим! Сколько лет!
Я протянул ему руку. Алекс слегка коснулся её:
- Добрый день, Владислав.
- Влад, - поправил я, - Влад. К чему этот официоз!? Мы же приятели!
- Господь дал вам имя, - елейно улыбнулся Алекс, - а не кличку.
Я пропустил мимо ушей это замечание и, окинув беглым взглядом фигуру Алекса, поинтересовался:
- Как ты? Как ваще… чем занимаешься? Хотя и так понятно стоишь крепко! Вид у тебя толи директора советского комбината легкой промышленности, то или пастора здешней баптисткой церкви.
- Да, - кивнул головой Алекс, - вы правы. Я являюсь, прихожанином церкви евангельских христиан  «Добрая пристань»
Я принюхался и сказал:
- Вот отчего от тебя пахнет святостью и ладаном.
- В нашей церкви, - неодобрительно сверкнув очами, произнес Алекс,  - ладан не курят.
- Ну - значит, - начал я, активно шевеля ноздрями, -  твой парфюм так пахнет
- Мы не пользуемся, буркнул Алекс, - парфюмом ибо это есть дьявольское порождение.
- Понятно, - сказал и сделал, чтобы не нарушить святость моего бывшего актера, несколько шагов назад, - дьявол это серьезно. Кстати, а как твоя студия, школа, мастерская… как ты ее там называл? Пять вечеров, кажется? 
Алекс тяжко вздохнул и вытер платочком задрожавшие губы:
- Школа не состоялась, Владислав. Точнее она открылась, но вскоре закрылась.
- А в чем дело?
- В том, что театральный педагог Михаил Борисович создал в ней нездоровую обстановку соревновательности, которая в свою очередь переросла в звездную болезнь ее учеников.
Мы вынуждены были расстаться.  На этой почве я впал жуткую депрессию! Даже подумывал наложить на себя руки…
- Вот! Вот оно, восторженно вскричал я, - я тебе говорил! Я же тебя предупреждал, что этим все и закончится. В театре, как и в церкви должен быть один пастырь, а ты мне Станиславский с Немирович - Данченко!
- А я так и рад, что так получилось, ибо в последнюю роковую минуту Христос постучал в мое сердце и теперь я служу ему, а не Мельпомене.
Я искренне поинтересовался:
- Ну и как нравится?
- Нравится или не нравится в этом случае неуместно. Христос есть Рай и  жизнь, а Мельпомена смерть и адские мучения!
Алекс зашептал молитву.
- Отче… дай… по щедротам твоим… по милости... аминь…
Когда Алекс закончил духовное бормотание,  моя супруга живо поинтересовалась:  
- Ты это серьезно?
- О чем именно? Смиренно осведомился Алекс.
Жена пояснила:
- О Мельпомене, ведущей в ад. 
 - Более чем, - болезненно поджав губы, сказал Алекс, - прочтите святое писание, а нет так на худой конец… откройте…  Дантевскую «Божественную комедию» и вы увидите, где обитают представители искусств.
Моя супруга возразила:
- Алекс, но «Божественная комедия» это не путеводитель по преисподней, а литературное произведение. Не более того.
- Совершенно верно, - поддержал я, - дающее нам наиболее широкий синтез средневековой культуры и онтологию мира.
Прихожанин «Доброй пристани» покачал головой:
- Ад также реален, как и мы с вами. Искусство греховно в сути своей, а всякий грех ведет во врата ада.  
-Вот тебе на, - воскликнула супруга, - а как же иконы в церкви они ведь тоже произведения искусства? А фрески. Одна только Микелоанджеловская «Страшный суд» чего стоит. А музыка Баха!? А canto gregoriano!?
Алекс красивым жестом поправил свою артистическую прическу:  
- Позвольте с вами не согласится. Церковь, вешающую у себя на стенах иконы - есть служительница не Господа нашего Христа, а его гонителя и хулителя сатаны! Вот, - Алекс раскрыл свой кейс и протянул нам небольшие листки бумаги, - прочтите и вам станет все понятно. И вообще приходите к нам в церковь. Она находиться неподалеку от вашего дома. Вы откроете для себя новую жизнь. Жизнь в Иисусе Христе. Стало быть, вечную. Что есть мгновение, которое и есть наша жизнь с вечностью в царствии божьем!?
- А нас и эта жизнь устраивает, - решительно сказал я, - мало того театральная жизнь интересует многих людей. Если Господь наградил их сценическим талантом, то с какой стати людям зарывать этот дар!?
- Это дар не Божий, - столь же решительно заявил Алекс, - а губителя рода человеского.
Сатана толкает человека в искушение, а сцена и есть искушение славой, деньгами, развратом.
- Вот те на, - усмехнулся я, - я, например, и тебе это хорошо известно, имею через театр только растраты и испорченные нервы.
- Финансовые убытки и головную боль!
Бросила свою лепту в разговор супруга и достала из сумочки баночку с «туленолом»
- Правильно, - в голосе Алекса зазвучал каленый металл борца с атеизмом, - все это верно! Все ваши неурядицы есть наказание Господне за ваше занятие!? Театр грешен, а грех наказуем. Поверьте мне. Я через это уже прошел!  
Я хотел, было привести еще какой-нибудь пассаж из святого писания, но, увидев  в глазах Алекса отблеск инквизиционного костра, приятельски улыбнулся несостоявшемуся директору «Пяти вечеров», и обнадеживающее произнес:   
- Хорошо, Алекс, хорошо! Мы подумаем и… как – нибудь…  зайдем  к вам на божественный огонек. Только ты успокойся.. Тебе еще домой ехать. Мало ли чего. Не волнуйся, мы обязательно зайдем. 
По лицу Алекса, хотя в их церкви и не жаловали это благовонное масло, разлился елей: 

- Правда!? Обязательно, непременно заходите! Вот радость-то будет в доме Отца нашего Небесного. Вы знаете, как возрадуется наши прихожане и пастор нашей церкви «Добрая пристань»  Соломонович Григорьевич Китай.  Он замечательный человек и довольно известная в христианском мире личность.
Я живо приставил себе как руководитель «Доброй пристани» со странной фамилией и не менее странными для пастора баптисткой церкви инициалами  будет довольно щурить свои узкие китайские глаза и  алчно потирать вспотевшие ладошки, получив щедрые пожертвования от новых прихожан.
- А это вам сын мой, - скажет С. Г. Китай  Алексу, протягивая ему  мятую десятку, - божьей милостью на усладу живота вашего!
- Нет, что вы, - Алекс решительно отведет пасторскую руку, - лучше пожертвуйте её  воинству, сражающемуся с погубителем рода человеского…
Я тряхнул головой, сатанинское наважденье отступило.  
- Рады были, - сказал я во множественном числе, - пообщаться с тобой!  Но, увы, и ах, нам пора домой. Завтра рано вставать…  на добычу…  хлеба насущного.  
- Да, да, да, конечно, - прихожанин «Доброй пристани» стал поспешно застегивать свой кейс, - рад был с вами повидаться. Жду вас на наших собраниях. Всего вам доброго и хранит вас Христос.
Бывший финансовый директор «Пяти вечеров» забрался в машину, надавил, обдав нас ядовитым адским облаком, на газ. Как только автомобиль скрылся за поворотом, я с грустью в голосе произнес:
- Хотя на стекле его машины и висит надпись «Христос стучит в твое сердце» но сердце Алекса по- прежнему  принадлежит дьяволу по имени ТЕАТР. Кто хоть однажды ступил на сцену, тот с нее уже не свернет, а пронесет ее через всю жизнь!
- К чему это пафос, - жена смерила меня презрительным взглядом, - ты же не в церкви «Добрая пристань»
Я сильно пнул ногой валявшуюся на тротуаре банку из-под кока – колы. Она, издав звуки гимна «Христос стучит в твое сердце» закатилась в пыльные кусты.
- Правильно, - согласился я, - пошли домой. И мы пошли по тихой улице.
За спиной у нас сверкали последние лучи заходящего солнца.

   

Николай Иванович «Статский»

 
Можно было включить фантазию и начать этот рассказ как нибудь иначе, ибо добрая их половина, в этом повествовании, начинаются с фразы « в моей квартире раздался телефонный звонок» Однако прокрутив в уме несколько вариантов начала и не найдя достойного, я написал «В  доме моем зазвонил телефон»
- По объявлению, - сказала жена, глядя на урчащую телефонную трубку, и пояснила, - у таких звонков особый  требовательно – просящий  тон. Поднимай.
Я взглянул на номер высветившийся, на табло и болезненно скривил губы:  
- О только не это! О Боги зачем!
- Что такое? В чем дело, - Поинтересовалась жена.
- Изабелла Юрьевна. Кошмар ушных раковин! Слушай, - умоляющим голосом обратился я к супруге, -  возьми ты трубку и скажи, что меня нет.
- Ты у нас режиссер… ты и отдувайся.  
- Ах, так? Ну, тогда я не дам покоя и твоим ушам! 
Выкрикнул я, включая громкую связь:
- Алло. Я вас слушаю.
- Владислав дорогой! Как я рада вас внимать
Изабелла Юрьевна любит высокопарность слога.
- Как идут ваши творческие дела? Когда вы порадуете наш глаз и уши очередным вашим творением? Последняя ваша постановка просто изумительна, - как из рога изобилия серебро и злато  полилась из динамика услада режиссерскому уху, - Всё было очень органично, целостно и исполнено благородства чувств! Эта  величественная спектаклЯ еще долго не сотрется из зрительской памяти. Ведь в ней вы затронули глубокие темы и религии, и морали, и этики! В общем, всё было очень здорово, не считая отдельных технических моментов, но не будем бросать ложку дегтя в незамутненный источник меда…  вдохновения. Ха – ха… охо- хо- хо….
Изабелла Юрьевна расхохоталась.  Смеяться она любит не менее, чем стрекотать по ушам собеседника поэтической высокопарщиной. 
- Я присоединяюсь к словам Белочки, - встрял в разговор супруг Изабеллы Юрьевны, Серафим Львович, - прекрасный спектакль.
- Погоди, Сима, - величественным голосом прервала шестикрылого, как  я его называл за его импозантный вид, серафима, - ты мешаешь мне разговаривать.
- Конечно, конечно, Белочка, - залебезил точно перед создателем шестикрылый серафим, - конечно солнышко… я умолкаю.
И Серафим Львович исчез в глубинах апартамента Изабеллы Юрьевны.  
- Как вам моя Лерочка, - продолжила разговор Изабелла Юрьевна, - она еще вас… ха- ха … охо-хо… не соблазнила?…она же у нас такая мастерица по этой части … такая соблазнительница… ха- ха…. змей… прямо искуситель… в женской юбке…  шучу, шучу, хотя Катеньки… учительнице из русской школы «Азбука» было не смеха. Это после того, как ее супруг Евгенийобъявил, что переезжает жить к Лерочке…
Я вынуждена была лично вмешаться в это дело… и отстоять право Катеньки на ее супруга и семейную жизнь. У них же детки. Оленька и Славик очаровательные карапузы. Аха- ха- Хо- хо- хо…
 Как она у вас? В последней вашей творческой работе она была весьма хороша. Особливо…  в образе крылатой свиньи ха- ха… охо – хо-хо…
Моя супруга покрутила пальцем у виска и ушла, плотно закрыв за собой дверь, на кухню.

- Вы это о ком сейчас, - поинтересовался я Изабеллы Юрьевны, - поясните, я не совсем понял?
- Как о каком!? Вот тебе на… вы меня удивляете, милый Владислав! О Лерочке! О Лерочке. Ха- ха. Хо- хо… О вашей актрисе… моей протеже!
- Валерии Светелкиной что-ли?
- О ней. О ней! Светелкиной- Метелкиной, - взбодренная своим каламбуром Изабелла Юрьевна, захохотала так, что динамик громкой связи вздулся, грозя вот- вот взорваться, и непременно взорвался бы, если бы демонический смех моей собеседницы не остановил вмешавшийся в разговор Серафим Львович.
- Белла! Белочка, дорогая, что ты такое смешное рассказываешь. Я тоже хочу послушать. Ха- ха… охо- хо- хо…  
- Сима, - обиженным (на создание) голосом создателя, произнесла Изабелла Юрьевна, - что у тебя за манера такая… прерывать меня…. на самом интересном.
- Но я тоже хочу знать, - обиженно заявило создание, - мне все твое интересно!  
- Я тебе потом расскажу, кстати, как там уха? Металлическим голосом осведомился создатель.  
- Уха, дорогая, доходит. Всенепременно подходит, душа моя – залебезил шестикрылый серафим, - еще пять минут и можно будет разливать по тарелкам…. 
Серафим Львович обратил свой сладостный баритон в мою сторону:
- Владислав, я знаю, что вы интересуетесь кухней народов мира. Могу дать вам рецепт четверичной ухи. Я недавно прочел рецепт троичной ухи, подумал, подумал и придумал четверичную!  Ничто… да, да…  так не возбуждает фантазию, как ее приготовление. Вот послушайте, что я только что сочинил на кухне.
Серафим Львович пафосно прочел.
-  Браздами бодрыми коней лечу...
Куда он летел или улетел, Серафим Львович не сообщил.
- Сима, - властно прикрикнула на него Изабелла Юрьевна, - оставь трубку в покое и ступай на кухню готовить обед.
- Но все уже готова, лапочка, душечка, любовь моя, - залепетал Сима, - уха стынет. Заканчивай разговор и изволь ее откушать.  
- Ступай. Ступай, - голосом помещицы крепкой руки, приказала «повару» моя собеседница, - я сейчас закончу и приду откушивать. И смотри, если ты вновь ее пересолил, уж я тебя ухвачу за чуб!
- Что ты! Что ты, Беллочка. Если и бросил, то бросил самую малость. Самый крохоток.
Серафим, шурша накрахмаленным передником, улетел на кухню.
- Ну, что ж я буду, коротка, - заверила меня Изабелла Юрьевна, - ибо холодная уха это концерт для фортепьяно с оркестром  без рояля. Ха- ха. Охо – хо – хо.  В моей «а капелле»
 
Изабелла Юрьевна руководит небольшим хором, который всенепременно называет величественным «а каппела Экспрессия»
 
-Есть… появился… один… мужчЫна. Оказывается, вы произвели… на него… своей ролью… он смотрел со мной ваш спектакль…  неизгладимое впечатление. Он признался мне об этом под большим секретом. Ха- ха. Охо – хо- хо, - отсмеявшись моя ушидробительная собеседница, продолжила, - он желал бы… стать… полновесным участником вашего театрона. Ха-ха-ха…
- Беллочка,Беллочка - донеся из глубин Беллочкиного аппартмента баритон Серафима Львовича, - довольно хохотать! Уха! Четверичная уха стынет!
-Симочка, что ты кудахчешь точно механическая курочка! Иду, иду я… уже… да… иду…
Ну, так как вы на это смотрите, Владислав. Есть у вас? Найдется - ли местечко для Николая Ивановича?
- Какого Николая Ивановича?
- Николай Иванович.  Так зовут моего протеже, - пояснила руководительница «а капеллы», - так что мне ему передать? 
Я, понимая, что Изабелла Юрьевна от меня ( пока не пристроит своего протеже) не отвяжется, согласился.
- Ну, вот и отлично! Он вас не обеспокоит. У него, по-моему, машина не работает… ни на  какие пола. Ну, вы понимаете, о чем я. Ха- ха… охо – хо- хо, - рассмеялась своей подковырке руководительница  «Экспрессии», - я побежала кушать уху, а то Симочка осерчает. Прощайте. До встречи на ваших новых постановках. Ха- ха-ха. Охо- хо- хо…  Пип- пип…
В трубке раздали приятные моему уху короткие гудки.
На следующий репетиции в наш «МТ» влился новый участник. Вошел он так тихо и незаметно, что в первую минуту мне показалось, что он просто-напросто материализовался из пыльного воздуха сцены.
После нескольких репетиции жена поинтересовалась у меня:
- Как он тебе?
Недолго думая, я ответил коротким:
- Никак… Я бы давно его выгнал, но боюсь атаки на мои ушные раковины Изабеллы Юрьевны. Кстати, а почему он постоянно крутится в костюмерной?
Лицо жены моей оживилось, и она ответила взволнованным голосом.
- Поэтому- то я и задала тебе этот вопрос. Как он тебе? Мне он показался весьма подозрительным типом.
- Одни его брюки чего стоят, - согласился я, - латка на латке не брюки, а акакиевская шинель. Про рубашку и ботинки я уж и не  говорю.
- И пахнет от него бомжем и….
Жена замялась, подыскивая нужное слово. 
- И псиной, - помог я ей, - хотя мне он заявил, что работает на преуспевающей компьютерной фирме…  ведущим специалистом.
- Мне кажется, - высказала предположение моя жена, что он хочет украсть мою швейную машинку.
- Кто?
- Да «статский» твой.
- Почему «статский»?
- Но ты же сам сказал, что Акакий Акакиевич.
С этой поры за Николаем Ивановичем закрепилась кличка.
«Статский»  
На одной из репетиций я не обнаружил «статского» на сцене. Хотя по ходу пьесы он должен был на ней находиться, и петь арию приглашенного на юбилей гостя.
Голос, однако ж, у «статского» был еще безобразней, чем его брюки.
- Где этот гость, - закипел я, - где этот бас. Куда он поддевался? Где статский, я вас спрашиваю! Где он…
Из примерки вышла моя жена  и строгим голосом произнесла:
- Ну, чего ты кричишь?! Чего ты орешь? Николай Иванович здесь.
- А почему он там, - кипящим голосом, спросил я, - когда он должен быть на сцене и петь!
Я отстранил жену и влетел в гримерку:
- Николай Иванович, ну так же нельзя! Вас же ждут актеры!  
«Статский» тяжко вздохнул, опустил глаза долу и принялся носком жеваного ботинка ковырять драный линолеум примерочной. В эту минуту он походил на героя картины Ф. Решетникова «Опять двойка»
- Николай Иванович, - убавил я децибелы моего недовольства, - дорогой мой, вы бы хоть предупредили, что вы идете примерять сценический костюм.
Николай Иванович виновато шмыгнул носом:
- Я не примеряться зашел…
Он оторвал взгляд от пола и перевел его на стену, по которой сонно ползла разбуженная обманчивым теплом муха.
- А зачем же вы зашли?
За  «статского» ответила моя супруга:
- Николай Иванович зашел по личному делу. Он хочет, чтобы я зашила ему брюки.
- Какие брюки?
«Статский» осторожно потянул вверх, обнажив на миг волосатую худую ногу, колошину. 

- Дорогой мой, - изумленно воскликнул я, - вы сошли с ума. Какие брюки. Разве это брюки. Да они ж еще… года три тому назад….  как  должны были стать достоянием городской свалки, а вы чинить. Вы посмотрите, сколько у нас здесь висит брюк, пиджаков, рубашек, ботинок. Берите любую вещь и носите на здоровье. Почему же ты, обратился я к супруге, - сразу не предложила Николаю Ивановичу этот вариант, а занимаешься чепухой и отрываешь его от дела.
- Я предлагала, - решительно заявила моя супруга, - еще как предлагала, но он не хочет. Говорит, что он к этим привык.
Я подошел к вешалке с костюмами одернул скрывающую их занавеску.
- Как привык, так и отвыкнет!  Берите, Николай Иванович, все, что вам понравится. Берите. Берите. Вот хотите вельветовые. Хотите джинсовые, шерстяные. Вот примерьте этот пиджак.  Пожалуйста, не робейте, не робейте, берите, берите. Между прочим, чистейшая английская шерсть! Хотите шляпу? Натуральный фетр! Вас в такой шляпе в вашей компании сразу же повысят до  должности менеджера по продажам.
А какой… взгляните…  пиджак! Прямо таки пасхальный пиджак! Не грех и к митрополиту на прием в этаком заявиться! И главное все в пору. Лежит на вас как влитое! Заверни  все это Николаю Ивановичу, а мы пошли с ним на сцену…
 На следующую репетицию придете в новых вещах, так вас наши актеры и не узнают. Жду вас в новом и новым!
Сказал я на прощание Николаю Ивановичу.
Увидев на следующей репетиции «статского»  я обомлел и чуть не лишился чувств.  
Вместо подаренных мною вельветовых брюк на «статском» болтались его драные брюки.
Вместо английской шерсти пиджака, пузырилась смутного цвета водолазка.
На ногах не элегантные итальянские туфли, а тяжеловесные  водолазные ботинки.
- Николай Иванович, что это за вид, - недовольно проворчал я, - я же вам сказал, чтобы вы пришли на репетицию в новых вещах, а вы…
Зачем же я вам их дарил?
- Но… же… вы… же, - потупив взор, забубнил «статский», - сказали… вы… митрополит… вы… на пасху же.
 - На пасху я подарю вам другое, милый мой, - дружески улыбнулся я, - а это нужно носить каждодневно. Если что-то порвется, скажите, заменим! Николай Иванович, вы же еще не старый человек. Не женатый, а у нас тут дамы одна лучше другой. Короче… в следующий раз… придете в новом, а иначе и не приходите. А теперь на сцену!
Я дружески хлопнул «статского» по плечу и начал репетицию… 
- А где же «статский», - взглянув на часы, поинтересовался я у актеров, - обычно он приходит тютелька в тютельку. Никто не знает, что с ним. Он никому не звонил. Никого не предупреждал.
Актеры ответили дружным «нет»
- Ну, хорошо начнем без него со второй сцены, в следующий раз с  его пения.
Но Николай Иванович не пришел ни на следующий раз, ни… он не появился больше  в театре  «НИКОГДА»
Прошло, какое то время и в доме моем зазвонил телефон:
- Бедные мои уши, - взглянув на определитель номера, проворчал я, - да я вас слушаю.
- Владислав, дорогой. Лет… зим… успехи… очарована, околдована…  талант, талант…
Мы с Симочкой приглашаем вас на выступления нашей «Экспрессии» Придете?  
Я с радостью в голосе согласился, но идти, разумеется, не собирался, но на дворе стояла жуткая пора «безвременья» толи осень, толи весна. В такую пору хочется или напиться или удавиться. Я не сделал ни того, ни другого, а отправился на выступление «Экспрессии» Прозвучала последняя композиция. Отгремели благодарственные аплодисменты. Я, наговорив кучу любезностей и похвал, простился с Изабеллой Юрьевной и направился к выходу.
- Можно вас на минуточку, - остановил меня плаксивый бабий голос, - всего на мгновение.

Я обернулся и увидел перед собой живое воплощение Акакия Акакиевича Башмачкина.
На узких плечах его топорщилась шинель с побитым молью воротником.
Под ней весь в  «катушках» свитер.  На ногах калоши и латаные – перелетанные брюки.
- Николай Иванович, - воскликнул я, - дорогой мой. Вы ли это!?
- - Я.Я. Точно пленный немец забормотал «статский» 
- Вижу, что вы, - оглядев наряд Николая Ивановича, сказал я, - вы совсем не изменились. Те же брюки. Тот же взгляд. Все тот же голос.
Мы обмолвились несколькими пустяковыми фразами и разошлись. Больше мы с ним не встречались. Однако с тех пор во всяком  плохо одетом и дурно пахнущем человеке мне чудится Николай Иванович «Статский».   
   Технолог
Он заявился без телефонного звонка. Обвел прищуренным взглядом зал. Шмыгнул носом. Поставил на пол вульгарный кейс. Подтянул  ремнем, съезжающие с талии,  брюки и сильно шепелявя, поинтересовался:  
- Сут со ли шиаср?
Я с интересом художника обвел взглядом колоритную фигуру и, улыбаясь, ответил:
- Смотря, какой вас, интересует.
Пришедший вновь открыл лишенный зубов рот:
- Шра касорый в хасете профиса.
Он протянул мне замасленный газетный лист.
Я осторожно взял двумя пальцами лист и осведомился:
- Вы что на нем рыбу жарили?
- Я саэтприш
- Простите, - перебил я его, - а можно как – нибудь повнятнее?   
Неожиданный собеседник вытащил из кармана металлическую коробочку, открыл ее и как фокусник, который выпускает птичку из boîte magique, извлек из нее пластмассовую челюсть: 
- … ши… пши… говорю, что я этой бумагой выварку чистил.
В речи незнакомца угадывался южно – русский говорок
- Это что такое?
- Да у нас на Кубани так аппарат называют.  
- Какой, простите, аппарат?
Незнакомец вновь подтянул съехавшие с талии брюки и ответил, глядя мне в глаза своим затуманенным взглядом:
- Самогонный.
Я недоуменно уставился на собеседника и, наконец, спросил:
- А что вы с ним делаете?
Глупее вопрос задать было просто невозможно.
- Огненную воду гоню, - лукаво подмигнул мне пришедший, - я ж бывший технолог.
Он красивым жестом распахнул свой кейс. Явив перед моим взором множество разноцветных бутылочек.
- Я ж на этом деле всех собак съел. У меня первачок что надо не то, шо эти ихние джины, ромы… тьфу параша. Тут все параша. Черножопые кругом, узкоглазые бля… Мы у себя с Кубани давным-давно их всех к ебеням поперли и черножопых, и желтоглазых, и пидорасов, и пиздобритых, и баптистов и жидов всяких…
- Тихо. Тихо. Спокойно, - остановил я незнакомца, - мы, между прочим, находимся в еврейском центре.
- Так то ж евреи, - с пониманием в голосе сказал технолог, - а ж те про жидов речь веду. Евреи и у нас на Кубани добро стоят. Евреев мы уважаем. Еврей это ж тот же хазар, а хазар уже казак. Я дело знаю! У меня тут богато клиентов евреев… я с их по пятнадцать долярей за литр беру. С черных по десять, а с их по пятнадцать.
- Отчего ж, - улыбаясь, спросил  я, - такая расовая дискриминация.
- Так я ж для их я кошерную гоню, - лукаво подмигнул мне технолог, - натуральный, между нами девочками, продукт. У нас на Кубани… Я с Екатеринодара… все натуральное и пивасик, и винчик, и первачок… ты какую будешь: клюквенную, смородиновую.  На репейнике, хвое или можжевеловую.
Незнакомец широким жестом обвел содержимое кейса.
Я как герой антиалкогольного плаката отвел руку с протянутым мне стаканом:
- Нет, спасибо.
- Да ты не сци в компот, есаул, - не унимался технолог, - у меня продукт чистей, чем в аптеке. Те как кличут?  
- Влад.

- А меня Степа.
- Который из детского стишка. Немудрено пошутил я.
- Чи разве ж я на него похожий, - спросил Степан и сам же ответил, - не, меня в честь Разина назвали. 
- А хто тут, Влад, старшой, - сделав ударение  «О» поинтересовался Степан, - типа  главный?
- Я главный, - ответил, - точнее режиссер.
Степан подтянул брюки и приосанился:
- Стало быть, ты тут атаманишь. А это выходит твои казачки, - Степа кивнул головой в направлении сцены, - ну правильно. Без атамана казак сирота. Ну, что, Влад, давай по стопарю за знакомство.
- Нет, я не пью.
- Да ты не бзди  мы понемногу, - успокоил меня Степан, - мне тоже много нельзя. Я если переберу, то моя Галя становится дюже недовольная.
- Нет, я вообще не пью.
Степа оцепенел и, не мигая, точно перед ним стоял марсианин,  с интересом уставился на меня.
Наконец сглотнув слюну, он с тихой надеждой в голосе произнес:
- А пиво?

- И пиво.

- А бражку.
- Нет.

Степа поскреб наспех  бритый подбородок:
- А шо пьешь? 
- Сок. Минеральную воду.
- Да разве ж тут минералка, - оживился Степа, - вот у нас на Кубани минералка. У меня давно уже печень взорвалась, как бы не наша Рублевское классическое…
- Минуточку, - остановил я Степу, - так то ж пиво.
- Точно, - воскликнул Степан, - а говоришь, не пьешь. Давай, Влад, за…
- Нет, нет, - остановил я руку бывшего технолога, - ты собственно, а то мы с тобой болтаем, а главное не выяснили. Ты чего пришел – то? Если бормотуху продавать, то ты явно попал не по адресу. Здесь собрались люди либо малопьющие, а то и вовсе, вроде меня, трезвенники.  
- Да, не, - стягивая ремнем талию, сказал Степа, - я в театр пришел. Говорят, шо вам актеров надо?
- Ваще – то надо, - ответил я, - но у нас через неделю премьера. Так что ты, если не передумаешь, зайди недельки через две. В следующее воскресенье можешь с женой придти на наш спектакль. Посмотришь, как мы играем, может тебе и вовсе не понравится.
Степа тяжко вздохнул:
- Жалко, шо так, а то мне дома сидеть с Галей в падлу. Она бля пилит и пилит меня. На Кубани пилила. Я ее оттуда поэтому и свез… думал она тут остепенится, а она бля и тут меня дрючит – мандячит! Эх. Ух…. Ну, лады, - Степа протянул мне руку, - свидимся. Жаль, шо ты не квасишь, Влад, а то мне одному мазать не в жилу. Пойду в туалет шо ли с зеркалом бухну. Где у вас тут толчок?
- По коридору и направо.
Технолог повернулся и скорбной походкой направился к выходу. 
- Погоди, Степа, - окликнул я технолога, - так и быть оставайся. Я тебе роль найду.
- Да ты че, - радостно воскликнул Степан, - в натуре шо –ли!?
- В ней самой, - я показал Степе белоснежный ряд своих зубов, - все одно  действие пьесы происходит на свадьбе, а там народу, чем больше, тем лучше.
- О, то верняк, Влад, - воскликнул технолог, - ко мне на свадьбу с Галей весь Екатеринодар пришел. Неделю там гудели. Потом две в Галиной станице жару давали. Такая баба…  была…  Галя моя Галю. Такая баба, а теперь бля не баба, а пила дружба два. Че ты так смотришь. Не веришь. Зуб даю!
В подтверждение своих слов Степа вытащил изо рта верхнюю челюсть.
- Ты… на каких-то… музыкальных инструментах играешь? Поинтересовался я.
Степа почесал свою необузданно волосатую грудь:
- На домбре, но только Галя ее еще Екатеринодаре мне ее об кумпол расколола. 
Степа наклонил голову, показывая мне место встречи черепной коробки с музыкальным инструментом.
- А петь?
- Да, ты че, - изумился Степа, - нашел аб чем спрашивать, Влад. У нас на Кубани все поют даже кони.
Степа кашлянул и, взяв высокую ноту, запел.
- Любо братцы любо.
- Заметано, - хлопнул я по плечу Степана, - идем на сцену. Я тебе объясню и покажу, что делать. Заодно и с актерами познакомишься. Только я тебя прошу, Степа, продукт им свой не предлагай.
Степан вытащил нижнюю челюсть.
- Шубшую.
- Что? Переспросил я.
Он возвратил челюсть на место:
- Зуб… говорю,  даю.
Мы поднялись на сцену, познакомил актеров с новым участником нашего театра и объяснил ему нехитрую задачу.
- Понял? Спросил я.
- Аб чем разговор, есаул, - ответил Степа, - больше реальности. Сделаем в лучшем виде. Я же не только гоню. Я еще и солю, и мариную, и варю и пиздапарю. Все будет в лучшем виде.
Мы встретились со Степой еще несколько раз на неделе. Все мои задание он выполнял с пониманием дела.
Наступил день премьеры. До спектакля оставался, час, но Степана на сцене все еще не было. Полчаса ни звонка, ни месседжf я от него не получил.
- Ну что ж? – сказал я, - будем играть по старому сценарию без роли Степана. Так ты…
В это время в зал ввалился груженный, точно торговый верблюд, сумками, сетками, пакетами  Степа.
- Что это? Недоуменно спросил я.
- Реквизит. 
- Какой реквизит.
- Какой. Какой,- тяжко выдохнув, сказал технолог, - свадьба ж без закусона быть не может. Правильно?! В этой сумке мариновые огурчики. В этом пакете соленная капустка.  
Разве ж у их тут капуста? Вот у  нас на Кубани качаны. Так качаны.
Степа снял со спины рюкзак, вытер пот со лба и продолжил:
- А тут квас для закусона.
- Точно квас? Поинтересовался я.  
Степа развел руки:
- Нихт другое.
- Тогда… давай… мухой переодеваться. Спектакль, - я взглянул на часы, - начнется через десять минут.
- Слушаюсь, атам! Степа взял под козырек и, радостно щелкнув каблуками, отправился в гримерку.
Спектакль шел без сучка и задоринки! Особенно удавились сцены застолья.
Главенствовал в них, точно опытнейший актер, Степа. 
Он сыпал прибаутками и провозглашал, не входившие оригинальный текст пьесы, но органично вписывающиеся в действие спектакля тосты.  В финале пьесы он как было прописано в сценарии пьесы, громко крикнул «Горько» и свалился под стол. За ним кто на стол, кто на пол повалились и все гости свадьбы. Эффект от сцены был потрясающим. Зал громыхнул громом  аплодисментов.
Когда плотные бархатные занавеси скрыли от зрителей сцену. Все участники спектакля встали на ноги. Взялись за руки (слегка покачиваясь) пошли для финального поклона, к рампе.  Не вставал только Степа.
Я подбежал к телу и затряс его за плечо.
- Степан. Степан.
- Пшсолйхунаху. Пробормотал актер. Рядом с ним лежала его пластмассовая челюсть. От нее нестерпимо несло самогоном.
- Быстро унесите его в гримерку и живо на сцену. Зритель ждет!
 Приказал я двум дюжим актерам.
Наконец занавесы раскрылись. Зрители с цветами повалили к сцене.
- А где актер, который играл Степан. Где Степан? Где этот, который тамада?
Перебивая друг - друга спрашивали меня зрители.
- Он немного переживает, - соврал я, - волнуется, тревожится, колеблется… для него же это тяжкое испытание… и театральная премьера и актерский дебют… 
Вскоре зрители, так и не дождавшись героя вечера, разошлись по домам.
- Раз, два, три. Взялись! Дружно!
Сказал я, и мы с актерами потащили Степу и его челюсть к машине.
- Да, - сказала Галя, как только мы впихнули тело его супруга на сиденье, - я думала, что у вас тут театр, интеллигентные люди, культура… 
- Пошсухуканаху. Донеслось из машины.
- Молчи падла, - Галя сильно пхнула Степу ногой, - огурцы, капусту, трехлитровую банку самогона, все, что для Нового Года наготовила, из дому вынес! Ну, погоди, сволота… только приедем домой. Я те напою, накормлю… навек, гад, накушаешься.
Галя сильно хлопнула автомобильной дверцей и скрылась в ночи. Больше ни я и никто из актеров Степана не видели.
  Синяки
Я сделал недовольную мину и плаксиво произнес. 
- Ой - ёй. Ну, что это такое ой… майн гой… разве ж так можно… Сусанна, дорогая, мы же это уже обговорили в прошлый раз… и ты это великолепно сделала, а теперь снова за старое. А кто старое помянет, тому и глаз вон! Я, конечно, тебя в глаз бить не буду, но немножко накричу. Где борьба, динамика, действие!
- Ничего себе немножко, - сделав недовольную мину и грассирую, словно жонглируя «р» сказала Эстер, - барррабаные перррепонки лапаются. 
- Ну, это уже ты хватила, - покачал головой Жорж, - опасность для человека уха представляет звук в 180 децибел, а у Влада высота звука сейчас приблизительно 10 плюс три шестых… восемь в остатке… где-то децибел шестьдесят… ну может быть чуть-чуть повыше, но это не страшно, ибо это высота звучания обычного разговора. А вот если де6цибелы повышаются до  уровня… пятнадцать множим на десять… остаток делим на…  
- У нас не урок физики, - остановил я актера, - а репетиция пьесы.
- Но я бы хотела, - продолжила Эстер, - что бы ты понизил свои децибелы до пррримлегого урррровня. У меня сегодня пррросто рррраскалывается головой. Видимо давление.
- Высокое артериальное давление характеризуется покраснением лица, а оно у тебя скорое бледное, - вновь  встрял в разговор Жорж, - хотя возможно, что у тебя оно пониженное. Это можно легко установить и, не прибегая к услугам тонометра. Для этого нам понадобится  обручальное кольцо, иголка или гайка. Оно у на есть! Жорж стянул с пальца кольцо. Шерстяная нить, цепочка, или длинный волос.
- Волос у нас тоже имеется.
Он дернул Эстер за волосы.
- Ты с ума сошел! Ты же оторррвешь мне голову! 
- Но я же должен измерить твое давление!
Жорж вновь протянул руку к волосам Эстер. 
Эстер решительно отстранила руку и провозгласила:  
- Зачем мне давление, без головы?
- Правильно, - вмешался я, - отойди от Эстер! Ты мешаешь творческому процессу.
- Возможно у нее внутри черепные процессы, - не унимался Жорж, - а они не могут способствовать творческим порывам.
- И так я еще раз повторяю, обратился я к Сусанне, - дорогая Сусанна, характер, действия и мотивация… должны составить три стороны треугольника,  в котором и будет разворачиваться действие пьесы.
- Какого треугольника, - поинтересовался актер Жорж, -  равнобедренного, разностороннего, равностороннего?
- Замолчи, - прикрикнул я на Жоржа, - или я поднимусь в гримерку и принесу оттуда островерхий треугольник!
-  Из теоремы суммы углов треугольника  следует, что у любого треугольника два угла острые. Допустим, что у твоего треугольника, что лежит в гримерке,  только один острый угол или вообще нет острых углов. Тогда у этого треугольника есть, по крайней мере, два угла, каждый из которых не меньше 90°. Сумма этих…
- Замолчи, - заревел я, - или ударю тебя ломом!
- Это солидный аргумент, - улыбнулась Сусанна, - я бы на твоем месте, Жорж, лучше бы покурила  в сторонке.
Жорж пожал плечами и с репликой, - «Хорошо. Хотя я и не курю» - ушел со сцены. 

Я вновь обратился к актрисе:
- Дорогая моя, повторяю еще раз. Встаешь здесь. Идешь к столу. Вот так раз, два, три… всего три  шага. Три шага, а ты петляешь, как убегающий от погони заяц! Подходишь к столу. Садишься на стул. И, делаешь драматический жест. Понятно?
- Понятно.
- Отлично. Хлопушка. Мотор. Action   
Сусанна пошла к столу.
- Нет! Нет и нет, - вскочил со своего стула и подбежал к актрисе, - Боже мой! О маин гой!
- Не гой, а god, - ты хотел сказать, - остановил меня вновь взошедший на сцену  Жорж, - гой в еврейской терминологии обозначает нееврея то есть иноверца, а god это определение…
- Влад, прав, - остановила его Эстер, - называя меня, май гой, ибо я… не отношусь к евреям.  
- Но тогда правильней было бы сказать, май шикса, - вновь прибег к своим энциклопедическим знаниям  Жорж, - что значит нееврейка.
- Замолчи.
- Я только и делаю, что молчу. Между прочим, ты не объяснил мне условия моей актерской задачи. 
- У тебя, - вскипел я, - задача одна… выучить текст. Актер должен купаться в тексте! Текст должен стать той самой спасительной картой в непроходимых джунглях пьесы, а ты со своими пятью словами плутаешь в трех соснах, а если что –то и говоришь то все мимо денег. Сусанна… Сусанна… поди сюда. А ты уйди со сцены! И так, дорогая моя, попробуем еще раз. Пошла. Вот так. Нет! Нет! Нет!  Стоп! Стоп!
Куда ты идешь, разуй глаза. Разве здесь стол?
- А что это?
- Это столик для напитков, а тебе нужно идти к обеденному столу. Вот к этому, - я схватил актрису за рукав кофточки, - вот к этому.
- Ай - яй, - яй- ай, - завизжала актриса, - ой, ой. Зачем же ты так меня хватаешь?
- А что?

- А то, что у меня будет синяк.
- С чего это у тебя будет синяк, - удивился я, - я же до тебя только слегка дотронулся. Чуточку коснулся.
- Ничего себе слегка, - изумилась Сусанна, - а что ж тогда, по-твоему, чуточку?
- Надо спросить у его супруги, - предложил актер Жорж, и тут же выполнил свое намерение, - Элен поди сюда! 
- В чем дело, - выглянув из гримерки, поинтересовалась моя жена, - что случилось? 
- В том, - ответил Жорж, - что твой муж калечит наших актрис.
- Вот это номер и кого ж он покалечил.
 - Меня, - воскликнула Сусанна, - я вся в синяках.   
- И меня. Эстер  подняла рукав кофточки.
- Я тоже вся в них, - Магда приподняла юбку, - не тело, а сплошной синяк.  
- Если я покажу это в полиции, - Жорж расстегнул рубашку, - то этого вполне хватит на два года тюрьмы… для твоего супруга. Я представляю, какие синяки у тебя.
Супруга моя подняла рукав блузки:
- Ни одного. Я уже привыкла.
- Вы тоже, - добавил я, - кожа задубеет, привыкните.
Как – то вечером вход в подъезд моего дома нам с женой загородила крупная мужская фигура.

- В чем дело, - спросила моя супруга, дрогнувшим голосом, - кто вы такой?
- Я бы хотел, мадам, - ответила фигура, - чтобы это был мужской разговор.
- Иди, - сказал я жене, - готовь ужин. Я скоро приду.
- Может позвонить в полицию. Шепотом спросила меня жена.
- Думаю, не надо. Судя по правильности его речи...  он из интеллигентов.
- Как будто интеллигенты не могут быть бандитами?
- Сейчас не время философских дискуссий, - я подтолкнул супругу к входной двери, - иди и займись ужином. 
- Я вас слушаю, - сказал я, поворачиваясь лицом к незнакомцу, - в чем дело?
Человек вытащил из кармана пиджака упругий теннисный мячик и, крепко сжав его, сказал мирно улыбаясь:
- Не обращайте внимания. Дело в том, что я недавно сломал руку. Так врач порекомендовал мне сжимать мячик для ее скорейшего выздоровления. Я вот почему здесь. Вас Влад, кажется, зовут?
Я кивнул.
- А меня Анатолий.
Я нарисовал улыбку на лице и ответил:
- Очень приятно. 
- Моя жена, - продолжил Анатолий, - актриса вашего театра.  Так вот всякий раз после ее возвращения с репетиции я нахожу на ее теле странного происхождения синяки. На мой вопрос, откуда они. У нее всегда готов один и тот же ответ. Это мне режиссер оставил. Я разумеется ей не верю. А как можно в такое поверить! Ну, посудите сами… разве может интеллигентный служитель муз оставить такие безобразия на женском теле… скажите мне… как мужчина… мужчине, с кем она встречается. Я подозреваю, что с каким – нибудь садомахистом. 
Глаза Анатолия сверкнули гневом.
Я с удивлением взглянул на него и недоуменным тоном осведомился:
- Кто?

- Кто? Кто? Моя жена! Моя жена! Вот кто!
- А кто ваша жена?
- Сусанна! Она моя жена! Выкрикнул он, и губы его исказились страданием
- А вот оно что, - расцвел я в улыбке, - что вы… успокойтесь… ваша жена ни с кем не встречается… тем паче… с мазо… фаза или как там это называется. Как вы могли такое себя вообразить. Она самая честная женщина, которую я встречал в своей жизни.
- Самые честные, - тяжко вздохнув, сказал Анатолий, - это игровые автоматы в казино...

- Ваша жена не автомат, - строгим тоном оборвал я Анатолия, и она говорит вам в отличие от игровых автоматов, которые только обещают честность, но никогда ее не выполняют…
– А вы откуда знаете, - резко остановил меня Анатолий, - вы что игроман?
- Я режиссер, - ответил я, - и эти безобразия на теле вашей жены оставляю я. Но. Но. Еще раз подчеркиваю, но не в тех отношениях, о которых вы подумали. Просто у меня такие пальцы. С рождения такие цепкие и сильные. Мне даже пророчили, карьеру пианиста. С пальцами мне… да…подшартило,  а вот с задницей не срослось. Пианисту в первую очередь нужны, не цепкие пальца, а чугунная задница.
Закончив свою речь,  я не сильно, а так, слегка ухватил Анатолия за локоть.
- Ой! Ой! Ой! Потише, - завизжал он, - вы же оставите на моем теле синяки, что я скажу, как объясню… их происхождение… моей  супруге.
- То же самое, - ответил я, смеясь, - что и она вам. Влад оставил.
 - Рад был, - сказал Анатолий, потирая руку, - с вами познакомится…  
На следующую репетицию Сусанна не явилась. Я позвонил ей и поинтересовался:
- В чем дело, Сусанна?
- Мой Толя, - тяжко вздохнув, промолвила Сусанна, - сказал, что больше меня в руки садиста не отдаст. Да… я… и сама думаю, что больше… я … этого… дела… не выдержу. Мне уже не семнадцать лет и кожа моя не та…
- Сусанна, дорогая, - взмолился я, - я же возлагал на тебя такие надежды! Ты же по существу срываешь нам спектакль! Где, скажи мне на милость, найти нам теперь женщину на роль главной героини?
- Не волнуйся, - ответила Сусанна, - я уже нашла себе замену и главное даму, которая  не только не боится, но даже и любит, когда ее щипают мужчины.
Сусанна празднично расхохоталась.
- Мазохистка что - ли?
- Увидишь. Убрав смех, ответила Сусанна и положила трубку.

Натэла

На следующую репетицию в зал вошла кукла Барби и порочным контральто произнесла:  - Добрый день.
- Добрый, чем могу помочь?
- Я к вам по делу.
 - По какому делу?
- По актерскому… говорят…  вы ищите актерку?
Я оживился:
- Да, да ищем, ищем, проходите, проходите. А вы значит соискательница роли! Претендентка на актерство! Вас, простите, как – зовут?
Незнакомка вытащила пудреницу. Репетиционный зал наполнился запахом советской парикмахерской.
- Зовите меня Натэлой.   
- Какое романтическое у вас имя.  
- Да какое романтическое, - шепнул мне на ухо актер театра Василий Кочетов, - блядское у нее имя и внешность такая же.  
- Встречают по одежке, - ответил я ему полушепотом, - а провожают по игре.  
- Слышь, - шепнул мне Василий, - может она… того….  адрес попутала. Она, наверное, в массажный салон шла на работу устраиваться, а по ошибке попала к нам. Ты ей скажи, что салон… через… один, два, три… через… две улицы отсюда.
Я возразил:
- Она сказала, что пришла по актерскому делу.
- Так блядство тоже, - зашептал Василий, - своего рода актерство. Там и грим, и костюм, и стоны, и охи и… короче… все как на сцене. Ты спроси, а то, как бы чего не вышло.
- Хорошо, - согласился я и обратился к даме, - прошу вас, поднимайтесь на сцену.
Незнакомка протянула мне свою руку.  Ладонь и у нее оказалась сухой шершавой и холодной. Мне показалось, что я держу в руке змею.  
- Слушаю вас. Начал я разговор с претенденткой.  
- А вы кто?
- Я Вадим. Вмешался в разговор актер Лионский. Даже невооруженным взглядом было видно, что своим блядским именем и видом соискательница роли взволновала его холодную кровь. Мне, как режиссеру, Лионский всегда напоминал хладнокровную рептилию, но сейчас он являл собой разгоряченного самца павиана. Неожиданно между ними вспыхнул бойкий диалог:
- Вы руководитель?
- Нет… пока, но есть мнение, что как только наш начальник уйдет на пенсию, поставить меня на должность руководителя лаборатории.
- Какой лаборатории?
- Биологической.
- Это типа… клонирование, омоложение, выращивание органов.
- В некотором роде.
- А мне замените?
- Что?

- Это мы с вами тет а тет обсудим.  Ха- ха... Давно здесь живете?
- Кто?  
- Вы.

- Я… как вам сказать…девяносто девятый, третий, четвертый… дай Бог памяти… шес-пя-дцать…. Точно… верно…  пятнадцатый год уже изволю проживать.  
- Гражданство есть?
- У кого?

- У вас.  
- Да, но паспорт еще не заказывал.
- Нужно заказать.
- Что?

- Паспорт. 
- Можно, но за него нужно платить. Год тому назад он стоил триста баксов за штуку, а с этого уже триста пятьдесят. И выдают их только на пять лет, а через пять лет уже будет стоить и все четыреста.
- Женаты?

- Кто?

- Конь в пальто.
- Какой конь?
- Ха- ха. Охо - хо- хо. Конь… это… короче…  присказка такая. Вы женаты!?
Натэла ткнула актера Лионского  в чахлую грудь. Вадим пошатнулся и устремился к горизонтальному положению. Я слегка придержал его за спину. Вновь приняв стоическую вертикаль, Лионский ответил:
- Я…  да…  в том смысле, что пока… нет…
- Это мы поправим. 
- Друзья мои, - прервал я бойкий диалог, - у нас репетиция, между прочим, а не клуб знакомств.
- А вы кто? Поинтересовалась Натэла.
- Это вы у меня?
- Ну, да.  
- Я режиссер.  
- А зовут как?  
- Влад. 

- Давно здесь живете?
- Достаточно.  
- Женаты?
- Женат,  - ответил вместо меня Вадим, - жена работает в нашем театре костюмером, сценографом и актрисой.
- Понятно, вопросов больше не имею.  
Натэла протянула мне пачку сигарет
- Закуривай, Влад.
- Пардон, у нас не курят.
- Ну, тогда выпьем!
Соискательница роли ловко извлекла из сумочки плоскую фляжку.
- Самогон от Степы? Принюхиваясь, спросил актер Кочетов.
- Какого Степы?
- Технолога с Кубани.
- А этого, - скривила губки претендентка, - да у него не самогон, а отрава. Я один раз выпила его гадость, так чуть концы не отдала. Хорошо дома Кока – Кола была. Она лучшая дело от отравления. А что вы так смотрите? У меня один автомеханик знакомый был, ухаживал за мной, в кино водил… все такое, а как дело до серьезного дошло, так оказалось, что у него статуса нет. Но это наши с ним дела. Короче… он всегда… как гайки не откручивались их кока- колой поливал. Час в ней помокнут, отваливаются  от кардана…  на раз - два…  или там шаровая не откручивается пырск – пырск ее колой,  а иначе и сваркой невозможно  отпилить. 
 Натэла блеснула глубокими познаниями в автомобильном сервисе и продолжила алкогольную тему:
- У меня ром, настоящий! Мне его один аргентинец… Диего…  но не тот, который футболист, Марадона… подарил. У него статус был и паспорт, да только женат. Жена наша русская. Наташка…  сука такая…
Соискательница роли так точно расставила акценты, что я попросил:
- Повторите, пожалуйста.
- Что?

- Про суку.
- Так, а что повторять…  сука она и есть сука.
Тем обаянием, что витало в этой фразе прежде, уже и не пахло, на сцене по-прежнему воняло советской парикмахерской.
 - Переводчицей работает у адвоката Ляруша. Знаете такого? Нет. Ну и ладно. Да вы угощайтесь.
 Я забросил в рот леденец и поинтересовался:
- А у вас есть опыт выступлений на сцене?  
- Было много знакомых актеров, - уклончиво ответила Натэла, - кстати, один из них… бывало на спор… выпивал… э… стакан водки, разбивал его и стеклом закусывал.
- Так он был не артистом, а факиром. Криво усмехнулась Магда.
- Какой факир. Он на сцене выступал!  
- Наши генеральные секретари, - привела довод Магда, - тоже доклады со сцены читали, но они же не артисты.
- Вот ты даешь, подруга! Еще какие, артисты! Брежнев… бывало, как раскроет свое хлебало. Куда там Райкину с Хазановым. Одни сиськи-масиськие чего стоили! Ха- ха… хи- хи – охо –хо- хо…
Магда недоуменно пожала плечами и отправилась в гримерку.
- А что разве не так?  Глядя в спину удаляющейся Магды, спросила меня Натэла.
- Все так. Все верно. Ну, а сами то вы играли? 
- Только с мужчинами! Ха- ха. Хи- хи. Охо- хо-хо
Из гримерки показалось удивленно лицо моей супруги:
- Что у вас происходит? 
- Ничего страшного, - сказал я, - просто… разговариваем.
- А почему так эмоционально?
- Разве эмоциональность – это плохое качество для актера?
Жена пожала плечами и скрылась за дверью. Её место заняла Магда.
- Вовсе нет, но просто нас могут с такой эмоциональностью, - она выдержала паузу и, смерив презрительным взглядом Натэлу, продолжила, - выгнать отсюда  на два счета! Не забывай, Влад, что здесь, между прочим, религиозный центр! Кроме того, не забывай, что после ухода Ра мы висим на волоске, который может обрезать любой обладающей хоть маломальской властью
- Хорошо, - кивнул я, - мы учтем твои предупреждения и пожелания.
Магда произнеся нечто нечленораздельное, как кукушка в настенных часах, вновь скрылась в гримерке.
- Так что ж вы делали, Натэла, - продолжил я разговор с претенденткой на роль, - на сцене?
- Разбивала мужские сердца… только не на сцене, а в жизни. Ха- ха. Хо- хо.. хи- хи… го-го-го…
Из гримерки вновь показалось, выражающее гамму чувств самого худшего свойства, лицо Магды.  
- Нет, это переходит всякие границы - этому нужно положить конец!  Держите себя в руках милочка, - вы не на базаре, а в театре!
Магда ультимативно покинула сцену.
- У вас тут, - поинтересовалась Натэла, глядя ей в след, - все такие нервные или только некоторые?  
- У нас всякие есть.
- Да, а вас как зовут?
- Меня то? Меня это.. кхе- хе…  Майкл Дример.
- Какой ты Майкл, - вылетев на сцену, крикнула Магда, - какой ты Дример! Ты же Миша Мечтаев. Зачем ты врешь! Зачем рисуешься… перед этой…
- Я не рисуюсь, - покрываясь густой краской, тихо произнес актер, - Майкл Дример мой сценический псевдоним.
- Ты бы лучше роль учил, Дример, - по - учительски прикрикнула на него Магда, - я не могу с тобой играть. Ты же фразы не скажешь прежде, чем как Брежнев, не заглянешь в листок!
Магда оставила в покое Майкла Дримера и двинулась на Натэлу.  
- А вы, милочка, уже все церкви, все синагоги, бары рестораны обошли, облазили и решили двинуть в театры!?  
Магда взглядом следователя НКВД уставилась на Натэлу.
Натэла оцепенелым взглядом уставилась на Магду.
- Какие церкви, какие бары. О чем ты, Магда?
- А такие, - продолжила Магда, -  в которых собираются мужики и желательно со статусом.  Ищет она мужика с паспортом, что бы здесь остаться… вот за этим и пришла сюда. Ну, ищешь и ищешь, но зачем же гоготать, как в балагане! Где с пятеркой на ура!  Коль пришла в культурное заведение так и веди себя подобающим образом!

- Ну, а что тут плохого, - заступился я за Натэлу, - если человек хочет найти себе спутника жизни и остаться в нормальной стране?
- Ничего плохого, - согласилась Магда, - но только чтобы остаться в нормальной стране нужно и вести себя нормально. А не гнать тут про кока- колу. Не нравится кола, езжай назад и пей там лимонадный напиток Буратино! Запомните правило, милочка, ведите себя прилично и все будет окей. Понятно?
- А ты кто такая чтобы учить меня за жизнь, - глаза соискательницы ожили и засверкали ненавистью, - ты, что у нас Надежда Константиновна Крупская.
 Так я таким Крупским кадыки драла и тебе сучка такая перегрызу.
Градус ситуации принял неприятные параметры. Натэла бросилась на Магду. Крик, шум, стоны заполнили сцену.
В зал с электрошокером в руках влетел работник службы безопасности

-  What the hell is going on here?

-We are rehearsing

-But why are you screaming as if you were on a battle field?

- Мы больше не будет! Клятвенно заверил я работника охраны.

- Ок. Буркнул он.

- Please, - попросила  служителя Магда, - let fly this lady out from the hall. Она мешает нам репетировать!

- Go home madam. Охранник длинным и худым, как гвоздь пальцем, указал Натэле  на дверь.

- И правильно начальник, - согласилась Натэла, - все равно мужиков тут нет. Так… какие- то Дримеры. Тьфу.

Натэла ушла, я слышал, что она все-таки нашла мужчину со статусом и осталась в приличной стране. Стала ли она приличной, как советовала ей Магда,  не знаю, не могу также ничего сказать все ли у нее окей. Однако надеюсь, что это так.  

   Змеиная история

 - Я поднимаю этот бокал, - сказал на банкете устроенном после очередной премьеры актер В. Кочетов, - за наши будущие постановки! Виват!

- Кстати, что мы будем ставить?  Жуя бутерброд с любительской колбасой,  поинтересовался  Майкл Дример.

- Хороши у тебя помидорчики, Магда, сама мариновала или купила в русском магазине, - ушел я от вопроса, - отличные помидорчики… раскрой секрет маринада?

- Да какой секрет, - отмахнулась Магда, - я тебя умоляю! Мою помидоры закладываю в стерильную банку, в нее бросаю, что под руку попадется специи, пряности, горький и душистый перец, гвоздику, лавровый лист, жгучий красный перец…
- А вот почему они у тебя такие забористые, - остановил, я перечисления, - такие злые, едкие, аки  души грешников на адских сковородках…  аж скулу сводит. В следующий раз… обязательно…  брошу в свой маринад перец чили.

- Помидорчики и в самом деле хороши, - согласился со мной актер В. Кочетов, - хотелось бы, чтобы и наша будущая пьеса была тоже с перчинкой. Надо расшевелить эмигрантскую публику. Подпустить ей едкого газку. Пройтись по ней наждаком.

Цепляя вилкой, соленый груздь я поинтересовался:

- Что ты имеешь в виду?

- Поставить пьесу, в которой мы бы могли высмеять пороки нашей эмиграции.

- Ты, что, - воскликнула Магда, - ты знаешь, что будет! Нас-с-с на с-с- с  Нас же растерзают!

- Но мы же не будем бить в лоб, и называть конкретные фамилии, - успокоил Магду актер Кочетов, - мы в обтекаемой форме. Не в частности, а об  эмиграции в целом.  Есть же общие признаки у эмигранта?

- Правильно, - согласился В. Лионский, - можно о внутренней поставить.

- Фе, - недовольно дернула носиком актриса Лариса Сватова, - медицинскую тему я не люблю.

- Медицина тут не причем, - раздраженно, сказал В. Лионский, - я говорю о внутренней  эмиграции…

- А это еще что такое? Поинтересовалась Эстер.

Теребя бородку, актер Лионский пустился в рассуждения.

- Ясно, - резко остановила его Эстер, - показ фиги в кармане.

Не пойдет!

- Вот тебе на, - встрепенулся В. Лионский, - почему это не пойдет. Еще как пойдет!  В эмиграционных кругах есть много людей, которые прошли через все круги внутренней эмиграции.   

- Про круги не интересно, - наливая в стакан вино, сказал М. Мечтаев, - надо про секс. Народ это любит.

- Вот у кого что болит, - ударив ладонью, да так, что задрожали рюмки и запрыгали тарелки, по столу воскликнула Магда, - тот о том и говорит. О сексе это ты обращайся к Натэле.

- Ты уже выставила нас, - заворчал актер Лионский, - перед ней в  неприглядном свете.

- Ничего она и в темноте может, - усмехнулась Магда, - ей главное, чтобы у партнера статус был и паспорт. У тебя все это есть, плюс должность руководителя лаборатории.

- Меня не утвердили, - Дергая бородку, сказал В. Лионский.

- Это почему?

- С этого года в стране вводится новый пенсионный рубеж, и теперь наш шеф выйдет на пенсию только в шестьдесят пять лет, то есть аккурат через пять лет.   

- А что Вадим прав, - поддержал Мечтаева актер Аркадий Лошадкин,  - говоря про секс. ...только я бы… расширил… мда… тему и поставил бы пьесу о сексе в среде не традиционалистов.

- Это еще что такое? Поинтересовалась Эстер.

- Среди гомосексуалистов, лесбиянок…

- О, нет, - резко остановила его Эстер, - лесбиянку я играть не буду даже под дулом пистолета.

- Гомосексуалистом я тоже  не хочу, - заявил В. Кочетов, - во-первых, это не мое амплуа. Во-вторых, как я объясню этот факт своей супруге?

- Хорошо, - согласился А. Лошадкин, - тогда давайте о трансексуалах.

- А это еще что за такое? Поинтересовалась актриса Сватова.

- Это люди сменившие пол. Пояснил Лошадкин.

- Понятно, - воскликнула Л. Сватова и, выдержав паузу, сказала, - так бы прямо и сказал, что про баб с яйцами. 

- Лариса, - сделав недовольную мину, промолвила Магда, - здесь же дети.

- Кто это здесь дети.

- Да вот… наш… э… Бориска.

Магда указала тихо сидевшего актера Бориса Лозмана.

- Какой же он ребенок, - засмеялась Л. Сватова, - он уже такого видал – перевидал, что тебе и в дурном сне не привидится. Я тут как–то открыла Интернет на одной интересной странице, а там. Мать честная!

А ты посмотри, наш же Борчик вечно со своим компьютером сидит. Вон и сейчас он туда пялится. Чего он там смотрит, откуда ты знаешь. Правильно, Бориска, я говорю. Да ты не тушуйся! Не красней! Говори как есть… тут… ик - ик… все люди взрослые.

- Оставь в покое ребенка, - прикрикнула на Ларису Магда и стала развивать тему будущей постановки, - можно конечно и про секс, но в сфере духовности. Сейчас тема духовности важна это раз, а второе она весьма популярна.

- Нужно чтобы песни были и танцы, - Внес предложение Борис Лозман.

- Духовные, - Внесла дополнение Магда.

- Правильно, согласился М. Дример, - семь сорок и хаванагилу.

- Разве ж это духовные, - удивилась Магда, - это какие–то кабацкие.

 - Как это кабацкие, - возмутилась Эстер, - это еврейские песни!  

- А то еврейские не могут быть кабацкими!  

- Евреи первые духовники в мире. Избранный народ.

- Избранный, - удивилась Магда, - они ж Христа нашего  распяли!

Над столом повисла пауза, которой позавидовал бы Станиславский с Данченко.

Я разорвал ее репликой: 

- Можно с и танцами, и с песнями, но главное, где нам взять такую пьесу? Нужно учитывать, что у нас в театре играют люди в основном определенного возраста. Я бы назвал его… только прошу не обижаться… предпенсионным… в пьесах же о любви всегда задействованы молодые актеры. Секс для молодежи, а для нас отдых на Багамах.

- Не надо нас хоронить, - вставила возмущенную реплику Л. Сватова.

 - Вот именно,  - ехидным голоском вставил Мечтаев, - мы же кое-чего смотрим и

кое-когда воплощаем увиденное в жизнь.

- Может ты и кое-когда, - смерив актера презрительным взглядом, произнесла Л. Сватова, - а мы регулярно.

Я поднял руку:

- Друзья мои, давайте успокоимся. Секс, и секс нетрадиционалистов, а  в особенности  трансексуалов это интересно и актуально. Только где ж нам взять такую пьесу, что бы в ней про секс для людей нашего с вами возраста.  

Актер Мечтаев встал со стула и изрек:

- А ты сам, Влад, напиши.

- О чем?

 - У меня есть сюжет, - сказал актер, - прелюбопытная история. Зашел я как-то в washroom. Направляюсь к кабинке, как вдруг меня стремительно обгоняет какой–то человек,  и ныряет в отворенную дверь. Я глазами поводил, поводил, а кабинки только три. Две заняты. Третья на ремонте. Делать нечего… стою, переминаюсь с ноги на ногу. Весь испариной покрылся. Наконец, кабинка освободилась. Фу ты… ну ты! Слава тебе Господи. Захожу и вижу, как в стенке образовывается дырочка…

- Вместо унитаза что - ли, - поинтересовался актер Кочетов.

Лицо Мечтаева выразило крайнее неудовольствие: 

- Нет, унитаз находился на положенном ему месте. А вот из дырочки донесся шепот:
- Просовывай свою змею и двадцать долларов.
- Какую змею? Эстер недоуменно уставилась на рассказчика.
- Ну, как вам сказать, - замялся актер Мечтаев, - ну короче… это… ну то.
Актер с творческим псевдонимом Дример опустил взор на свой пах. 
- Это… то есть… ты хочешь сказать, - Магда округлила глаза до размера чайных блюдец, - ты имеешь в виду то…
- Ну, да деторождаемый орган. Для сексуального удовлетворения.
- Боже мой, - изумленно вскрикнула Магда, - какой ужас. Вот оно тлетворное влияние разврата и потери духовных скреп…
- Да погоди ты со своей духовностью, - оборвала Магду актриса Сватова, - дальше того чего было, Миша.
- Бесстыдница, - гневно крикнула поборница духовных скреп, - срамница!
- А чего было, - продолжил Мечтаев, - было. Ясное дело… выскочил я… оттуда…  и стремглав побежал, не разбирая дороги домой. Благо бежать было недалеко. Вот об этом давайте и сочиним пьесу.

- Представляю… мгу…  зрительские лица, когда на сцене…  из дырки выползет твоя  змея. Задумчиво произнес самый молодой участник труппы Борис Лозман.

- Почему моя?

- А чья, это будет змея? Живо поинтересовалась актриса Сватова.

- Разумеется, та у кого она самая длинная, - хихикнула Эстер, - Боже мой, хорошо, что нашу дискуссию не слышит Марик.

Эстер испуганно огляделась.

- А как мы это выясним? Осведомился Лионский.

- Арифметической линейкой! Утвердительно сказал актер Лошадкин.

- Я отказываюсь от этой процедуры, - категорически заявил актер Кочетов, - во-первых, это не мое амплуа, а во-вторых, как я объясню это супруге? 

- Если вы немедленно не прекратите, я покину помещение!  Заявила Магда.

В жаркой дискуссии наступило затишье, и слово взял я:

- Нет, друзья мои, если уж сочинять пьесу, то во избежание зрительского непонимания, она должна быть о чистой и традиционной любви, но с элементами легкой эротики. До нее наш зритель, мне кажется, созрел.

- А о чем будет пьеса, - жуя бороду, осведомился актер Лионский.

 - О жизни. Скажем терраса небольшого приморского кафе. На ней, - во мне проснулся сочинитель,  - на этой террасе… собирается городской бомонд. Тут тебе и сенаторы, и художники, и дамы полусвета. Музыканты и эмигранты. На ней  кипят мексиканские страсти…  
- Но победит духовность, - подсказала Магда.  

- Если добавить еще тему внутренней эмиграции, то будет отлично! Похвалил меня  актер Лионский.

- Мне бы на такую террасу попасть, - романтически подкатив глазки, произнесла Эстер, - хоть на день… хоть на час, а то все крутишься, крутишься… вздохнуть свободно и то времени нет… не то, что на террасе посидеть в окружении конгрессменов и полисменов. То у Марика грипп, то у детей скарлатина.   

- Учись, Мечтаев, - хлопнув рассказчика «змеиной истории» по плечу, сказал актер Лошадкин, - а не шляйся по злачным местам. Не теряй духовных скреп!

- Да разве ж я туда специально пошел, - возмутился актер Мечтаев, сценический псевдоним Дример, - я попал туда случайно… по недоразумению. 

Я человек нормальной…

Актерскую речь прервал вошедший в зал  работник безопасности.

- Go home, - и постучав по циферблату своих часов, прибавил, -  time! Time!

  Терраса любви

Июльское солнце взошло, и зной уже спешил, торопился, бежал сломя голову  изжарить огромный мегаполис.

Я, быстро пробежав тенистой улицей, нырнул в прохладные глубины городского метрополитена. На платформе было, для этого часа, необычайно пустынно. Я вытер платком вспотевший лоб и опустился на холодную мраморную  банкетку. Мерный монотонный гул подземки убаюкал меня и я задремал. Хотя я не любитель поспать, но сон, как и смерть способен осилить любого субъекта, погрузив его в область феерических видений. В реальность меня вернул вульгарно-развязный говор:

- Hey. Hi

Я замер соображая, в каком кармане у меня лежит портмоне, а попутно вспоминая,  чему учит полицейская инструкция.

Должен ли я, отдавая свой кошелек смотреть грабителю в глаза, или сделать это нужно не поднимая, как Вий, веки. 

- Привет Влад.

Родная речь несколько успокоила мои взбудораженные нервы.

- Спишь что - ли?

Я поднял глаза передо мной стоял актер Михаил Мечтаев, сценический псевдоним  Майкл Дример.

Я улыбнулся:

- Я бы сказал, дремлю. 

- Да в такую жару, - сказал актер Дример, - ночью трудно заснуть. Кхе. Кхе, а вот заболеть в два счета. Я позавчера съел мороженное и вот кхе- кхе… пожалуйста, ангина.  

 - Ну, написал ты уже пьесу?

- Какую пьесу?

- Ну, ты даешь, старик, - Дример дернул лацкан моего белого пиджака.  

- Ты с ума сошел! Ты же испортил мне вещь. У меня между прочим деловая встреча,  - глядя на алое пятно, бормотал я, - как я с таким пятном на ней покажусь. …свежая кровь…  ведь… практически не отмывается!

В бледных зрачках актера Дримера возник немой порос.

- Потому что в крови содержатся белковые соединения, которые при реакции с воздухом…
- Глупости, - отмахнулся Дример, -  хозяйственное мыло и обильная вода смоют ее в два счета. Это я… тебе… кхе…  как специалист заявляю, а, во-вторых, это не кровь, а вишня.
- А почему твоя вишня так воняет луком?
- Это не вишня, - ответил Дример, - это я… только что… кхе… откушал котлеты с луком.
- Сколько ж их нужно съесть, чтобы так вонять?
Дример нежно провел ладонью по животу:
- Тарелку, - уклончиво ответил актер, - теперь вот заедаю их вишнями. Угощайся. 
Дример протянул мне пластмассовую коробку, наполненную спелой вишней.  
- Кстати, - продолжил он, сплевывая косточку, - в пьесе будет кровь? 
- Вот тебе на, а зачем ей там быть? Я уставился в собеседника вопросительным взглядом. -
- Как называется твоя пьеса?
- Терраса любви.
- А где любовь там что, - Дример остановил на мне свой взор. В его зрачках я увидел свое отражение с пятном на лацкане.
- Что? Осведомился я.
- Там всегда… кхе… кхе… черт подери эту ангину, проливается кровь! Отелло! Ромео и Джульетта! Гроза! Мне ли тебе напоминать… кхе… старина!
Дример дружески хлопнул меня ладонью, оставив на плече бурый след. Пиджак был безнадежно  загублен.
- Кстати, прошу тебя, сделай так, чтобы эту кровь пролил я, а кому я буду… кхе… её спускать… сделай… этого…  Кочетова.
Я с удивлением взглянул на просителя.
- Почему его?
- Потому что, - принялся объяснять Дример, - он одолжил мне… кхе… проклятая ангина… как-то сто баксов. Я ему их давным-давно отдал, а он утверждает обратное!
Вскоре пришел мой поезд, а Дример выплевывая косточки, побрел на свою линию.
Было в нем что–то от известной особы из Пушкинского «Выстрела»…
Как восхитителен, как упоителен июльский  вечер в нашем мегаполисе, когда солнце уже спряталось за горизонтом, но еще алеют облака на  небосклоне. Как дивно, как превосходно сидеть этой порой под цветущими липами. Вдыхать их пьянящий запах и слушать щебетание укладывающихся на ночь птиц. Разморенный жарой уходящего дня я сидел на парковой скамейке и читал, бешено популярный триллер. На леденящей кровь сцене меня окликнул сиплый воровской баритон. 
- Hi.
От неожиданности я вздрогнул и, не поднимая глаз, решил, как учат полицейские инструкции, не оказывая сопротивления отдать свой бумажник:
- Ты чего заснул что - ли?
Родной язык снял напряжение, я поднял глаза.
- А это ты, Кочетов, - беззаботным голосом, как будто только что не пережил сильнейший испуг, сказал я, - как дела?
- Ничего, - присаживаясь рядом со мной, ответил актер, - а у тебя как. Как продвигается пьеса?
- Какая пьеса? 
- Ну, про эту, - Кочетов взбил пышный кокон на своей голове, - про змею… тьфу ты! про асу.
- Какую асу?
- Ну, там… это... как, - заминаясь, промямлил  Кочетов, - где… это… кха- кха… прости инфлюэнца  замучила… перепады температур… вчера было холодно… сегодня… вишь…  жара..   про любовь где.
- Терраса любви, что – ли? Акцентируя «ли» спросил я.
- Кажется так, - согласился Кочетов, - кха-кха… будь прокляты эти перепады. Закончил уже?
- Я тебе что, программа по написанию пьес. Я ее еще толком и не начинал. Так наброски.
- Отлично, старина, отлично!
- Что?
- Что не написал еще!
- Почему?
- Потому что у меня к тебе, - Кочетов пристальным взглядом  исследовал  окрестности, - маленькая, но убедительная просьба. Сделай в пьесе героя злодея.  
- Почему.
- Потому что моя жена меня иначе не называет!  
- Отчего так?  
- Видишь - ли, - акцентируя «ли» ответил  В. Кочетов, - на старой работе меня сократили, а на новой платят меньше… Объясняя это тем, что у меня нет опыта в данной области.
- А что за область?
В. Кочетов приблизил свои губы к моим ушным раковинам и таинственно прошептал.
- Оборонка.
- И что ты  там делаешь?
- Не знаю точно, - переходя на полушепот, ответил актер Кочетов, - но предполагаю, что это спусковые крючки для ружей. Кстати, какое… кха-кех… ох и замучила… меня эта инфлюэнца… ружье будет фигурировать?
- Где фигурировать?
- В пьесе ках- кха…. прости… где ж еще! Не в полицейском же протоколе! Знаешь. Я бы предложил тебе использовать помповое ружье. Страшная штука! Голову сносит, что твоя гильотина!
Я приложил ладонь к ушу, прижал ее несколько раз. Шум оставленный полушепотом В. Кочетова слегка утих. 
- Нет у меня никакого ружья.
- Как это нет. А что есть?
- Ничего.
- Ну, ты, брат, даешь, - актер моего театра внимательно, как будто перед ним сидел не совсем здоровый человек, осмотрел меня и продолжил, - как же может быть пьеса без ружья, которое, как известно, должно непременно выстрелить в третьем акте. Давай, придумывай.
Кочетов фривольно хлопнул меня по колену, оставив на нем бурое пятно.
- Вы что решил испортить мой гардероб! Вчера Дример заляпал мне весь пиджак, а ты… сегодня… мои выходные брюки.
 - Хорошо, что ты мне напомнил о нем,  - двусмысленно поглаживая мое колено, отчего правая штанина приняла буро- малиновый цвет, свести который по всей видимость уже не представлялось возможности, сказал актер Кочетов,- у меня… к тебе… маленькая, но убедительная просьба. Пистолет или ружье, пожалуйста, вложи в руки моему герою, а тому, кому я должен буду снести голову…  сделай…  этого… Дримера! Он у меня… сволочь такая… ках-кха… инфлюэнца ему в печенку… сто баксов… год тому назад занял! …и до сих пор не отдал.
- Кочетов! Кочетов, - послышал из кустов пронзительный женский крик,- ты  где, злодей!?
Актерское лицо побелело, точно он не супружеский голос услышал, а увидел занесенный над его головой нож гильотины.
- Ну, я пошел, брат, а то если не явлюсь на ее зов, то она меня лучше всякой… ках- кха…   инфлюэнца… замучит..
- Где ты, злодей, в последний раз спрашиваю!
- Здесь я. Здесь. Иду! Иду! кех-ках…кха- кхе… 
Актер Кочетов исчез в парковых кустах. Я встал и, прикрывая бешено популярным триллером, буро – малиновое пятно на брюках, отправился домой.
Гастроном «Астра» имеет бешеную популярность у жителей нашего района. Большой просторный он славится своим богатым  и разнообразным ассортиментом. Чего здесь только нет, разве что птичьего молока, которое, однако, с успехом заменяют конфеты с одноименным названием.  Щекочет покупательские ноздри «Астра» своими запахами восточных пряностей и европейских копченостей.  Отменно пахнет здесь украинским салом и турецкой пахлавой.  Баварскими сосисками и французскими сырами. Сюда можно приходить, как в музей любоваться правильной округлостью окороков, прихотливыми изгибами бараньих ребер, переливами свиной печенки, холмами куриных лапок, изяществом гусиных горлышек…
Люблю и я бывать в «Астре», питаю я нежные чувства к ее суете, крикливости, расторопности и почтительной услужливости её служащих.
Взяв буханку черного бородинского хлеба, кусочек львовского
( лучшего на мой вкус) сала и банку баварского пива,

 я встал в очередь и  в ожидании своего «часа расплаты» принялся листать

​ ​страницы рекламного издания.
- Hi . Раздался у меня за спиной подозрительно хриплый голос.
Я стал лихорадочно вспоминать, что говорит полицейская инструкция, о действиях субъекта, на которого напали в общественном месте.
- Ты что спишь что - ли?
Я обернулся. Испуг тотчас же улетучился, ибо я увидел стоящую позади меня в очереди актрису Сватову.
- Привет, Ло, - поздоровался я производным от имени Лариса, - как дела?
- Кха – кхе- кху-у-у. Ответила актриса.
- Чего?

- Я говорю… кхе – кха-ехе- у. Не стой близко возле меня, то заразишься кхе – кха - кха… ух- ух… грипусом. Откуда он только взялся!? На дворе плюс тридцать, а у меня кхе- кха… чего купил… кхе- кхе.
- Да так пустяки.
- А я соленых огурцов полкило взяла. Представляешь, мой новый сожитель… хоть коньяк, хоть ликер… хоть себе бордо… закусывает…  только солеными огурцами. А у нас сегодня небольшой сабантуй по поводу… ну вообще были бы деньги, а они сегодня как раз имеются, а повод сам собой найдется.  Так нет бы, сволочь такая, сам пошел! Так он меня в магазин погнал. У него вишь нервность… вот тут.
Актриса толкнула меня в бок.
- Невралгия, - подсказал я, - реберная. 
- Во, хорошо, что ты мне напомнил, - воскликнула Ло, - пойду - ка я возьму кило копченых ребрышек. Скажи, что я после тебя.
- Хорошо.
Расталкивая покупателей, Ло решительной походкой направилась к отделу над которым, покачиваясь от кондиционированного воздуха, висел картонный щит с надписью «мясо - сало»
Вскоре Ло вернулась. Мы расплатились и вышли на улицу.
- Ты куда? Спросила актриса.
- К станции метро.
- Значит нам по пути, - сказала Ло вытаскивая сигарету, - только давай на ту сторону перейдем кхе- кхе… там тенистей.
Я кивнул. Мы лавирую между машин перешли на другую сторону улицы, и пошли к станции метро.
 Ло закурила и поинтересовалась:
- Кхе- кха - ух… ух… ну, как ты… написал уже пьесу.
- Достали вы уже меня этой пьесой, как прихожане церкви «Добрая пристань» Создателя.
Не написал… еще. Так только… наметки… кое-какие придумал.
- Вот и хорошо, что не написал, - окутав меня едким дымом, сказала Л. Сватова, - потому что я хочу тебя попросить, что бы ты в пьесе сделал румбу и чача-чача.
- Что значит сделал?
- Ну, типа танцев.
- Для чего?  
- Я тут я на курсы латинских танцев записалась, - ответила Ло и добавила, - хочу попрактиковаться.
Я улыбнулся.
_ Ну, если попрактиковаться, то сделаем румбу.
- И это взрывы сделай.
- А это для чего.  
- Ну, так… мы вчера… эта… с моим сожителем на фейерверк ходили. Бух! Бух, -  актриса Сватова сильно стукнула ногой об асфальт, - красиво блин.
- Ой! Ой! Вай! Вай! Заорал я, привлекая к себе любопытство прохожих. 
- Ты чё, блин?
- А ты чё, - присаживаясь на лавочку, прохрипел я, - смотреть же нужно куда топаешь. 

- Да я же нарочно, - виноватым тоном произнесла Сватова, - я для наглядности.
- А мне какая разница, - раздраженно произнес я, - ты мне ногу изувечила и финансовый ущерб нанесла. Сговорились вы что - ли вещи мои портить. Один пиджак мне угробил. Второй брюки уходокал, а ты… умудрилась… испортить мне сандаль.
Сватова посмотрела с призрением на мою обувь:
- Тоже мне нашел сандаль… кхе- кха- хе-ух-ух… таких сандалЕй в dollar store ведро на доллар можно купить.
- Какое ведро, - возмутился я, - это же итальянские сандалеты. Куплены мной… в… этом… как э…  специализированном бутике.
- Кхе- кха- хе-ух-ух… в бутике… разве ж из бутика сандаль развалится.  Я ж на него только слегка приступила..
- Вот это слегка. Вот так приступила, - растирая ступню, болезненно прошипел я, - ту как минимум трещина, а как максимум…
- Да что твоя трещина, - резко остановила меня Ло Сватова, - по сравнению с моим грипусом кхе- кха- ух-ух…
Понимая бесполезность спора, я встал и ковыля продолжил свой путь.
- Так ты обязательно что – нибудь взорви.
- Что именно?
- Можно бомбу или гранату.
- А как она появится на террасе? 
- Ну, ты же автор, - ответила Сватова, - а не я.
- Но ты же этого хочешь.
- Я… да… хочу кхе- кха….
Сватова задумалась, раздавила окурок туфлей и сказала.
- А пусть кто – нибудь подорвется.
- Кто именно? 
- А хоть мой сожитель он уже у меня кхе- кхе-ух-ух.. вот где сидит.
Ло стукнула себя кулаком в область печени.
- Но он же не учувствует в спектакле! Напомнил я своей актрисе.
И то правда, - Ло достала новую сигарету, - а давай сделаем. Типа там одна чувиха террористка  должна взорвать террасу. Вот она туда ходит присматривается, как типа лучше шандарахнуть и по ходу влюбляется в какого – нибудь чувачка. У тебя ж пьеса про любовь. Правильно! Так вот эта чувиха вместо того, чтобы взорваться типа женится на этом чуваке.
- А взрыв где же? Поинтересовался я.
 - А она на свадьбе вместо фейерверка взорвет свой пояс шахидки.
- И надевает пояс для чулков. Пошутил я.
- Вот ты тоже туда, - нахмурилась Сватова, - мой сожитель уже этими поясами меня замучил больше, чем огурцами. Надень, да надень.! Без них у него слышь… не фурычит типа. Кхе- кхе-хе- хе…
- Ну, что мне пора, - сказал я, останавливаясь перед входом в метро, - рад был тебя повидать.
- Ты на ночь компресс сделай, - посоветовала Сватова, - хорошо говорят уринОвый. Ну, типа ты понимаешь…
Сватова хлопнула меня по плечу и поспешила к подошедшему на остановку автобусу.  
Репетиция террасы
Бросив стопку бумаг на режиссерский стол, я сказал, вытирая взмокший лоб.
- И так начинаем репетиции террасы любви. Попрошу достать текст пьесы.
- У меня нет текста. Мрачно произнес актер Кочетов.
- Как нет, я же всем послал текст пьесу и попросил сделать копии.
- У меня нет денег. Буркнул актер.
Я с интересом взглянул на актера.
- Как это нет, ты же работаешь на оборонку?
- Я же просил, - визгнул Кочетов, - что бы это осталось между нами.
- Прости, но я не понимаю, как это не найти доллара для копии?
Кочетов, глядя в пол, тихо произнес:
- У меня… все… забирает супруга. 
- Как это все, - вступила в разговор актриса Сватова, - ты… я сам… блин…видела, как ты курил на крыльце. На сигареты – значит, есть, а на копию нету!
- На сигареты она мне дает, - ответил Кочетов и уточнил, - точнее сама покупает. Причем самые дешевые
- А я то… блин… думаю, - скривив губу, произнесла Ло, - чего это возле тебя стоять невозможно.
- Так скажи ей, чтобы она сделала тебе копию. Потребовал я.
- Я говорил, - пробурчал Кочетов, - но она сказала, что это нарушает планы семейного  бюджета на этот месяц.
- Хорошо, - махнул я рукой, - бери мою копию, и начинаем работать. И так начнем с четвертой цифры.
- А почему не сначала. Поинтересовалась Магда.
- Потому что, - пояснил я актрисе, - четвертая цифра требует наличие всей труппы на сцене, а у нас сегодня, что есть большая удача, актерский аншлаг. Так Кочетов бери пистолет и становись вот здесь?
- А зачем нам в пьесе пистолет?
Поинтересовался Мечтаев сценический псевдоним Дример.
- Потому что кое-кто из нас, - я пристально взглянул на актера, - попросил внести в пьесу кровь.
- И я эту кровь, - беря пистолет, сказал Кочетов, - кое-кому, кто забывает вернуть долг, пролью.
- Я тебе все вернул, - вскрикнул Мечтаев, - спроси у своей жены.
- Не трогай мою супругу! Кочетов взбросил пистолет.
- Нет, - надевая шапку, обиженным тоном сказал Мечтаев, - я в такой обстановке работать не могу!
Я бросил вдогонку быстро исчезающему актеру:
- Успокойся, Михаил.
- Я предпочитаю Майкл,  – процедил  Мечтаев, - Майкл Дример. 
- Окей! Окей, - согласился я, - возвращайся на сцену, Майкл. Давайте начнем с реплики. Так, так, так. Вот с этой. Принесите сенатору чашку шоколада.  После этой реплики ты Ло входишь в темпе ча- ча на террасу с подносом в руках. Раз, два, три акшин!
Зазвучала ритмичная музыка. На сцену, вульгарно покачивая бедрами, выплыла Ло. Она остановилась возле столика. Поставила чашку и промямлила:
- Ваш шоколад, сенатор. 
Вместо паузы на сцене установилась пустота.
- Не годится, - закричал я, - из рук вон плохо.
- А что плохо, - удивилась Ло, - я все… как по тексту.
- Правильно, все по тексту, но чего-то не хватает. Нет завершенности. Танец… музыка и вдруг невыразительная пустая реплика. Ваш шоколад, сенатор.  И ее нужно произнести эффектней, а ты бубнишь точно старая бабка. Ваш-ш шо-о-ко-о-ла-а-д
- Могу эффектней!  Ло сильно стукнула каблуком о пол сцены и истошно прокричала:

- Ваш шоколад, сенатор.
Я неудовлетворенно поджал губы:
- Не годится, - покачал я головой,  - первое ты в пылу можешь садануть сенатора каблуком по ноге. Ты это, кстати, умеешь. Второе, тут нужно что-то вроде рекламного лозунга. Шоколад ла- ла. Будете ля-ля... короче в этом роде.
На сцене воцарилась тишина. Актеры, шевеля губами, взялись, придумывать рекламную реплику.
- Чашку кофе предложи…
- У нас не про кофе. Отрицательно покрутил я головой.
- Шоколада в меру пей, будешь здоровей и
- Это хорошо для медицинского плаката, а не для кафе. Возразил я.
- Шоколада ты попей, и чаевые пригони поскорей.
- Ага, дадут тебе сенаторы чаевые, - усмехнулась Ло, - я помню. В одном кафе работала. Так к нам доктор один ходил. Старый песок аж с него сыпался. У него доходу больше ста тысяч годовых, а он у меня сдачу копеечную проверял. Я ему как-то цент не додала. Так он такой скандал учинил, что я вечером уже в другом кафе работала.
- Так не будем отвлекаться, - крикнул я актрисе Сватовой, - продолжим поиск рифмы.
- А что, если, - вступила в обсуждение Эстер, - как в одной считалке… я…. по телику слышала. Вначале Ло задает вопрос сенатору
Ло. На кусте растет?
Сенатор думает и говорит.
Сенатор. Трава?
Ло ему отвечает
Ло. Неправильно и вновь задает вопрос
Ло. На кусте  растут?
Сенатор. Дрова
Ло. Неправильно! На кусте растут?
Сенатор. Может  бобы?
Ло. Правильно!  
Пейте мистер  шоколад.
Будет вам кайфово.
Ну, вообщем что-то в этом роде.
- Отлично, - воскликнул я и поинтересовался у Ло, - запомнила.
Ло кивнула.
- Раз, два, три, - крикнул я, - акшин.
Ло еще вульгарнее крутя бедрами, выплыла на подмостки. И поставив на стол поднос, выкрикнула:
Пейте мистер  шоколад.
Будет вам дристово!
Актеры дружно рассмеялись.
- Ты с ума сошла, - изумленно ахнул я, - ты только этого на сцене не скажи.
- А че… блин… я такого сказала… он же у нас заказывает, что вначале… сосиски с пивом… правильно?
- Правильно, - согласился я, - и что?
- Ты попробуй, - ответила Ло, - после сосисок выпить молока, а я на тебя, на красавца посмотрю.
- Но он же не молоко пьет, - возразил я, - а шоколад.
- А его варят с молоком, - парировала Ло, - какао мама в детстве тебе «Золотой ярлык» варила? А мясо с молоко это понос.  
- Херня, - бросил из темного угла актер Кочетов, - молоко со всем можно и ничего не будет, если оно свежее.  
- С твоим хавальником и гвозди можно есть, - процедила Ло, - ты ж, что не принеси все молотишь. Тебя ж жена твоя не кормит.
- Не надо трогать мою супругу! Заорал Кочетов.
- А то, что. Выпятив грудь, актриса Сватова двинулась на Кочетова.
- Так тихо! Тихо, - встав на пути Ло, крикнул я, - спокойно. Продолжаем репетицию.
- Лариса права, - теребя бородку, вступил в дискуссию актер Лионский, - это я вам как биолог заявляю.
- Правильно, - поддержала Лионского Эстер, - в еврейской традиции мясо с молоком категорически запрещено. Сказано в заповеди "не вари козленка в молоке матери его"
- Ха, - едко усмехнулся Борис Лозман, - это фраза традиционно понимается комментаторами, как метафорическая основа еврейских законов о разделении мясной и молочной пищи, но есть еще один скрытый аллегорический смысл, который не имеет отношения к питанию. 
- Вы евреи чего только не придумаете, - с пафосом в голосе сказала Магда, - вы еще скажите, не вари цыпленка в молоке матери его.
- Так у курицы же нет молока. Опешенно захлопала ресницами Эстер.
- Правильно нет, - победным голосом провозгласила Магда, - ибо сказал Господь, которого вы распяли
-Cами породили сами и распяли. Это наше личное еврейское дело.
Произнес Лионский, лучезарно улыбаясь.
- Это из Ширли-Мырли, - блеснул эрудицией  Борис Лозман, - только мы никого не распинали. Даже записи тибетских лам, с которыми я познакомился в университетской библиотеке,  говорят, что Иисуса убил не еврейский народ, а представители римского правительства…
- Чепуха, - внес свою лепту в разговор Мечтаев, - никакого Христа не было.
Ни один порядочный историк той поры не упоминает это имя. Я уж не говорю о главном их них Иосифе Флавии.
- Конечно, нет, - провозгласила Магда, - а как же им быть, когда вы все, что о Господе нашем… вычеркнули…
- Позвольте, - возмущенно вздернул бровь Мечтаев, - как же мы могли вычеркнуть, когда… рождество праздник язычников поклонявшихся Солнцу…
- Так хватит болтать, - в ультимативной форме приказал я, - продолжаем репетицию. Начнем с четвертой цифры.

 

Субурванцев & Никудышева

Вначале был запах, и только за ним последовало слово. Слово это было «привет»
Я оторвал взгляд от газеты, которую читал, сидя в вагоне поезда городского метрополитена. 

- А, Игорь Николаевич! Рад вас видеть, а что это вы спустились в земляное чрево…  где ваша машина?
Игорь Николаевич пожилой человек, приятной наружности, в прошлом политический обозреватель «вражьего голоса» протянул мне свою темную пахнущую солидолом ладонь, и сказал:  
- Колесо пробило! Черт бы… подрал… наши дороги! Они у нас отвратительней отчетных докладов генеральных секретарей КПСС. 
Я протянул бывшему обозревателю салфетку. Он принял ее с лучезарной улыбкой.
- Благодарю вас, дорогой мой, благодарю. Кстати, как ваша пьеса?
- Недавно сыграли премьеру. Скромно потупив глаза, ответил я.
- Поздравляю с дебютом, - Игорь Николаевич пожал мою ладонь, - надеюсь все прошло на О!? А я собирался, собирался, все хотел придти, но как это всегда бывает неожиданные обстоятельства. Приехал мой старинный приятель… мы с ним некогда служили на  радиостанции «Другие берега» в отделе «Письма с Родины» Скажу вам по секрету… добрую половину… и это…. ёщё… мягко сказано… мы сочиняли с ним редакционном буфете под рюмку другую кальвадоса Pays d'Auge. Ха- ха- охо- охо.
Пассажир, что сидел рядом со мной глупо улыбаясь, перешел на другую скамейку. Игорь Николаевич присел рядом со мной и засыпал меня вопросами:
- В каком зале ставили? Кто спонсор показа?  Много было зрителей? Большой сбор?
На все эти вопросы я ответил короткой несколько глуповатой улыбкой и перевел разговор в русло любимой темы Игоря Николаевича «рыбная ловля»
- Вы лучше скажите, как порыбачили на Багамах? Вы, кажется, туда хотели поехать туда этим летом?
- Хотел, да Бог хотения не дал. Охо-хо! Хе-хе-хе!
Пассажир, что сидел напротив нас нервно подхватился с сидения и глупо улыбаясь, пересел на другое место  в конце вагона.
- Я в этом году поехал в Бангкок. Закончив смех, доложил мне Игорь Николаевич.
- Но там ведь нет моря!?
 - Для рыбалки, дорогой мой, - назидательным тоном, ответил мой знакомый обозреватель «Других берегов», необязательно море. 
- Вам видней, - обиженным тоном, пробурчал я, - вы же у нас специалист, а я плохо  разбираюсь в рыбалке. 
- Вижу, что плохо! Вижу…
- И что же вы там поймали?
Игорь Николаевич на мгновение замер, точно у него на удилище задрожала леска, и сильно выдохнув, сказал:
- Гонорею.
- Где в реке? – Бесхитростно поинтересовался я.
- Охо - хо-хо! Хе- хе! Хи- хи- хи! Громогласно расхохотался бывший политический обозреватель «Других берегов»
Один из пассажиров бросился к стоп крану.
- Все в порядке, - остановил я его, - просто…мой приятель… веселый человек. 
- Ну и насмешили, вы меня батенька, - утирая слезы веселья, выговорил бывший политический обозреватель, - давно так… хе- хе… не смеялся.
- Что ж я такого смешного сказал? С обидой в голосе произнес я.
- А разве гонорея в реке – это не смешно, - ответил Игорь Николаевич, в реке рыбы, а гонорея водится в других местах.
- Тьфу ты, - усмехнулся я, - вот вы о чем, а я думал, что так называется тамошняя экзотическая рыба….  Что ж вы, милый мой, не предохранялись, или у них там с этим напряг?   
- Да, - дернув бровью, заговорил мой собеседник, - попутал бес! …ударил, как говорится, коротким хуком в ребро. Такая, знаете - ли, молоденькая… такая вся целомудренная… попалась… ну, и решил попробовать… натурального… экзотического… да-с… мясца, да и рыбка банконгка…  была не супротив. По возвращению неделю ходил на процедуры. Болезненная штука я вам доложу, батенька вы мой. Ха- ха- ха…. хи- хи-хи…. Ого- го- го- го! 
Пассажир, что сидел позади нас вскочил с кресла и побежал к водительской будке.
В это время поезд остановился и я, не прощаясь, выскочил из вагона. Поезд тронулся, а мне все еще были слышны их – ха – хе - хи… бывшего политического обозревателя «Других берегов»  
- Вот бы познакомить его с Натэлой… отличный бы получился смеховой дуэт. Сказал я в слух.
- Что вы сказали? Поинтересовался пассажир, что спускался вниз.
- Ничего, ничего, - приятельски улыбнулся я, - так пустяки.
 
Да это были пустяки, а скоро начались неприятности.
 
Лежачая на стеллаже Семга (не рыба, а городская русскоязычная «Семейная газета»,  которую я сократил для удобства до «Семги») в этот день не понравилась мне ни цветом, ни качеством. Было в ней что-то зловещее. Нечто напоминающее привокзальные, охваченные  фиолетовыми вечерними сумерками, кусты.  Я принялся листать газетные страницы. Политические новости. Экономические заметки. Раздел страны Балтии и СНГ. Реклама сезонной распродажи. Литературный раздел «Монолит» В разделе новости культуры я увидел интервью с очередным, окупировашим наш город, бардом, а под ним  статью с хлестким заголовком « Веранда разврата»
«Поход в театр, - начиналась статья, - это всегда заряд бодрости, оптимизма, гуманизма, но ничего этого, посмотрев пьесу, я не получил, а  напротив обрел шок и недоумение, граничащие с негодованием! Автор пьесы он же режиссер и исполнитель главной роли
(Не много ли на себя берете, любезный. Не по Сеньке, как говорится, шапка.) как я выяснил позже.  Так вот сей, с позволения сказать, автор под внешним соусом занимательности протащил на театральные подмостки джентльменский набор разврата, насилия и чистой воды мизантропии. Ваша пьеса, автор, носит название «Терраса любви» но скажите мне, почему в пьесе любовь превращена в разврат, а деревянное ограждение вместо того, что служить его прямому назначению, превращено вами в место для сушки сексуального белья? В чем так сказать соль сего театрального пассажа? Почему все ваши герои вместо того, что жить красивой полноценной жизнью, заботиться о матерях, отцах, братьях, сестрах, женах, детях и нашим социальным обществом в целом, озабочены  какими- то странными, на мой взгляд, сексуальными вопросами. Это уже, господин режиссер, граничит не с театральными пассажами, а попахивает статьями уголовного кодекса. Лично я уже, хотел держать это в тайне, но так и быть скажу, обратился в компетентные органы. Пусть они разберутся, что это за пьеса такая, в которой нормальный человек не может почерпнуть для себя ни светлого, ни вечного, не с позволения сказать, доброго. Они должны обратить особое внимание на этот так называемый гротеск, в котором постоянно что-то со знанием дела, я подчеркнул это особо жирной линией, взрывают. Стоит разобраться, не знаком ли наш неуважаемый мной  автор, режиссер и исполнитель с исполнителями террористических актов в городах нашей новой РОДИНЫ. Я не зря написал родина большими буквами. Потому что эта земля дала нам чужакам все и даже больше, надеясь получить от нас любовь, уважение и работу над ее процветанием….
 Однако некоторые из нас вместо этого занимаются распространением вредно - сомнительных идей. Мы приехали сюда не за тем чтобы не задорого, как говорит нам в своей пьесе автор, продать самое ценное, что у нас есть - это наши светлые чувства любви и семейственности, а для того чтобы проповедовать их и нести в массы. Не для того мы здесь чтобы обнажать язвы внутренней эмиграции, а лечить их делом и словом в целях построения гуманного общества.  Вениамин Субурванцев»
Дома я бросил газету на стол и сказал:
- Читай.

- Я уже читала?
- И как тебе?
- Как обычно.
Я удивленно приподнял бровь.
- Вот тебе на, оказывается статьи про наш театр это обеденное явление, а я этого не знал. 
- Про какой? Такой? Про наш театр?
- Про покупки. Про покупки, - листая газетные листы, ответил я, - про какие, про покупки. Про покупки. Про покупки. Про покупочки мои. Вот, пожалуйста, любуйся. А это все вы подбивали меня. Напиши, да напиши пьесу.  Вот, пожалуйте вам, дописался до позора!
Моя супруга взяла газету в руки и принялась читать. Бросив, наконец, печатное издание на стол она произнесла неожиданно радостным тоном.
- А что… весело написано.
- Ну, да теперь с меня весь город будет смеяться.
Недовольно пробурчал я.
- Ерунда, - погладив меня по колену, сказала жена, - прими горячую ванну, выпей сто грамм и ложись спать. Эту статью даже я не прочитала, а ты уже за весь город говоришь. А даже если и прочли.  Нужен ты кому-то. У людей забот полон рот. Только им делать, как про твою пьесу говорить. Иди в ванну.
- Но ведь после спектакля зрители говорили, - не унимался я, - что им понравилась пьеса.
- Тем более, иди в ванну!
Жена подтолкнула меня в направлении ванной двери.
Воскресным утром следующего дня я проснулся бодрым, свежим и равнодушным к статье Субурванцева. Сварив, как обычно, чашечку кофе, я открыл компьютер и принялся изучать пришедшую мне корреспонденцию.
Письмо от Ариадны Никудышевой я хотел стереть, не читая, ибо помеченные такими именами письма обычно предлагают средства по увеличению мужского достоинства. Однако в последнюю минуту передумал и открыл письмо.
- Уважаемый Владислав, - прочел я, и подумал, - хорошо, что не стер.
Спешу вам сообщить, что я с превеликим удовольствием посмотрела в you tube ваш спектакль «Терраса любви»  Прекрасные актеры, талантливое оформление и со вкусом подобранные костюмы…
- Иди скорей сюда, - громко крикнул я жене, - тут… со всем…  другой коленкор…  про нашу пьесу…  пожаловал.
- Чего случилось, - подходя к монитору, спросила жена, - чего кричишь, как на пожар. 
- Вот, читай, - ткнул я пальцем в экран, - прекрасные актеры, интересная история… и вот, пожалуйста, камень и в твой огород замечательная сценография, великолепные  костюмы…
- Где, где, - отодвигая меня, заинтересованным тоном, выговорила жена, - покажи, покажи…так… так… так… талантливое оформление… м… м… костюмы… сочные диалоги в которых угадывается мастер паузы и контрапункта. Все великолепно кроме плагиата...
- Какого такого плагиата, - отодвинув жену от экрана, воскликнул я, - где это написано!?
- Вот. Палец жены вонзился в монитор.
- Кроме плагиата, - прочел я, - который фигурирует в вашем спектакле. А именно запатентованный мною слоган для кофейной фирмы «Брикс»
«Пейте, люди, шоколад.
Будет вам кайфово»
Жду от вас письма с объяснением этого факта, а также финансовой компенсации за использование чужой интеллектуальной собственности. Поэтесса Ариадна Никудышева.
- Вот это номер и что ж теперь делать? Задал я сакральный русский вопрос.
- Плюнуть.  Посоветовала жена.
- Как плюнуть - это судебное дело. Я законопосл…
- Какое дело, - усмехнулась жена, - я тебе умоляю. Она живет в другой стране, если она даже и надумает судиться, то на одних запросах по твоему поиску  разорится.
- Да чего меня искать, - удивился я, - адрес электронной почты у нее есть, адрес моего сайта тоже имеется и спектакль в you tube лежит. Вот тебе и дело! Нет! нужно ей написать, объяснить, что я не нарочно, что это меня Эстер подбила.
- И подпишись…  экзекутор Иван Дмитриевич Червяков
- Почему Червяков? Я недоуменно уставился на спутницу жизни.
- Потому что тот тоже помер от страху, - спокойно объяснила мне жена, - которого на самом деле не существовало. 
Я покачал головой.
- Червяков не Червяков, а написать надо. В конце – концов, если бы мою пьесу кто – нибудь поставил без моего ведома, я бы тоже возмутился!
- Ну, если охота, - сказала жена, зевая, - пиши, а я часок вздремну. Мне сегодня… всю ночь являлась, какая – то необыкновенно большая собака. Подойдет, полает и бежит прочь.  У меня глаза на потолке. Только засну, как она вновь является. К чему бы это?
Я ткнул пальцем в монитор и сказал:
- К неприятностям.
- Тоже мне, - сладко зевнул, произнесла супруга, - нашел неприятности.
Жена вышла, а я взялся за нелюбимый мной эпистолярный жанр.   
- Дорогая Ариадна. Был весьма обрадован…. В конце я написал
Спешу сообщить вам, что я не вижу плагиата, ибо ваш слоган гласит.
«Пейте, люди, шоколад будет вам кайфово»
У меня же «Пейте, мистер, шоколад будет вам кайфово» 
Через час я получил ответ, который звучал, как приговор:
- Заимствование десяти процента текста уже есть попрание авторских прав!
Я немедленно ответил несколько заискивающим текстом: 
- Дорогая Ариадна. Я, конечно, совершил ошибку. Не спросив вашего разрешения, но не по злому умыслу, так сказать корысти ради, а по недоразумению. За что и прошу вас, меня извинить….
В конце письма я выдал несколько экстравагантный пассаж.
- Милая Ариадна, давайте не будем тянуть нить, которая может завести нас в процессуальные  дебри. Спешу, уведомить вас, что с этой постановки я не имел никакого дохода. Все деньги от сборов ушли на покрытие затрат на снятие зала, изготовление костюмов и тд и тп. Прошу учесть это обстоятельство. 
Через час на моем мониторе высветился текст:
- Это не имеет никакого значения. Вы нарушили статья 146. Нарушение авторских и смежных прав. Не я заметьте, расплела эту нить, а вы, но я готова не уводить ее в дебри законодательных джунглей, если вы выплатите мне означенную сумму.
Увидев приведенные Ариадной цифры, я чуть не лишился рассудка. Однако собрался и написал письмо своему знакомому, связанному с творческим законодательством. 
- Через минуту на мониторе уже висел его (в стиле депеши Совнаркома) текст.
- Сайт закрыть. Спектакль с you tube убрать. Платить. В разумных пределах.
Немного поразмыслив, я отправился со своей проблемой на форум юристов.
- Дорогие друзья, - вежливо обратился я к служителям права, - у меня возникла проблема вот такого свойства… Адрес для переписки. 
Такими словами закончил я письмо. Через час мой почтовый ящик был забит письмами.
- Уважаемый Владислав, готов предоставить вам свои знания и опыт…. Сумма моих услуг прилагается. Адвокат Иннокентий Бочкин.
Цифра за Бочкинские услуги оказалась гораздо больше притязаний поэтессы Ариадны.

Следующее письмо гласило.
- Дорогой Влад, ознакомился с вашим творчеством и готов оказать вам услуги. Вот их прейскурант. 

PS доверительно сообщало.
Если вы натолкнетесь в ваших поисках на не коего И. Бочкина, который выдает себя за известного адвоката, не верьте ни единому его слову, ибо он проходимец и мошенник.
Искренне ваш Аскольд Коробка.  
- Много уважаемый автор, - так начиналось следующее письмо, - разобрав вашу  проблему, я пришла к выводу, что…
Приведенные мною цены за мои услуги, гораздо ниже рыночных.

PS  
Если вы в ваших поисках натолкнетесь на неких И. Бочкина и А. Коробку, которые выдают себя за известных адвокатов, то не верьте ни единому их слову. Проходимцы и мошенники.  
Искренне ваша Лара Шкатулка.
Так  и не решив кому отдать предпочтение, я отправился спать.  На следующее утро, открыв компьютер, я увидел письмо от Ариадны Никудышевой.
- Уважаемый Владислав, я так и не получила от вас разъяснения, касательно моего плана примирения. Ибо вы не прислали означенную сумму на указанный мной счет.

Немного подумав, я написал в посольство страны Ариадны.
- Настоятельно прошу вас оградить меня от нападок вашей поэтессы Никудышевой, ибо никаких нарушений с моей стороны не вижу, а замечаю только хищный оскал и
ненасытную жажды наживы. Своим творчеством, я популизирую отечественную культуру за рубежом. Прошу вашей поддержки в эти трудные для меня минуты.  
Ответа, однако, не получил, а приобрел, подобное рыку Минатавра, эпистолу от поэтессы.

- Не испытывайте мое терпение!  
Вспомнив про минотавра, я послал письмо в общество защиты зубров.
- Дорогие друзья, - написал я, - я всегда был, есть и останусь яростным защитником животных, отдавая предпочтения зубрам. Эти благородные животные всегда находили самый теплый отклик в моей душе. Будучи школьником, я сочинил стихотворение «Мои зубры», которое было положено на музыку и исполнялось сводным детским хором города,  сборы от концертов были переданы руководству «Беловежской пущи»
Кроме того, и сегодня я продолжаю помогать этим благородным животным.  Мой театр не раз отдавал свои сборы в общество зеленых с пометкой для бизонов, поскольку зубры в наших краях, к сожалению, не водятся, но уверен, что общими усилиями мы расселим их  на просторах моей новой Родины….
 Прошу вас в эту трудную минуту оказать мне помощь. Искренне ваш Владислав Максимов. 
Вы не поверите, но больше писем от поэтессы А. Никудышевой я не получал.  

 
  Эпистолярный роман
- Ну, вот, а ты нас обвинял.
Тыча мне в нос голубую бумажку, ворчал актер М. Дример.
Я взял бумажку в руки и, не читая ее, поинтересовался:
- В чем обвинял?
 - Что мы якобы подбили тебя на написание плохой пьесы, а пьеса то оказалась хорошей. 

- Это тебя, - горько усмехнувшись, поинтересовался я у актера, - Эстер подбила на реверанс в мою сторону?
Дример ответил мне вопросом:
-Зачем ей это нужно?
- Пытается загладить свою вину передо мной за этот fucking chocolate!
- Влад, - вскрикнула Магда, - я попрошу в моем присутствии не выражаться. Это…
- Помолчи, - резко остановил ее актер Дример, - никто меня… не просил… я сам нашел. Ты прочти.
- Что?

- Афишу.

- Какую афишу?
- Та, что у тебя  в руках.  
Я взглянул на голубую бумажку. На ней была изображена увитая плющом терраса кафе с прибитой над ней вывеской «Терраса любви. Пьеса Владислава Максимова  в постановке Васюгинского театра  драмы и комедии. Начало в 19 00»
Моргая ресницами, точно бабочка на закрытом окне крыльями, я поинтересовался:
- Где ты это взял?
- Нашел на просторах Интернета! Распечатал и принес тебе.
Я взглянул на афишу:
- Это уже два месяца, как они поставили эту пьесу. Почему же ты раньше не сказал?
- Я это… как его, - быстро отреагировал актер Дример, - только вчера это обнаружил.

С репетиции я не шел, а  воспарял, аки ангел в небесах. В эти мгновения мне казалась, что в руках у меня не афиша  Васюгинского театра  драмы и комедии, а пропуск в райские кущи, в которых меня уже поджидают семьдесят две гурии. Они даже привиделись мне в моем разбуженном Васюгинцами воображении. Особое впечатление на меня произвела   стоящая третьей справа во втором ряду пышногрудая Фатима.
Надо бы предложить отцам церкви ввести в их Рай таких же красавиц или хотя бы изображать ангелов не только краснощекими вьюношами, но и в образе пышногрудых и крутобедрых девиц. Это непременно бы повысило религиозную активность масс.
С этими мыслями я открыл дверь своей квартиры. 
- Победа, - вскричал я, - виктория!
Жены в квартире не оказалось. Рюмка французского «Hennessy» и кубинская сигара Cohiba  разделили веселье русскоязычного драматурга.
Раздавив, наконец,  кубинский бычок в мексиканской пепельнице, я открыл страницу интернационального «Google» и написал адрес.
Васюгинский театр драмы и комедии.
Через мгновение передо мной возник логотип театра и афиша с названием моей пьесы.  Клянусь, она показалась мне выразительней «Сикстинской мадонны» Без труда отыскав электронный адрес главного режиссера Васюгинского театра драмы и комедии Акима Торчилова, я написал ему письмо.
- Дорогой Аким, - начал я заискивающе – подобострастным стилем, - вас беспокоит некто Влад Максимов. В некотором роде автор пьесы «Терраса любви», которую вы осуществили в своем замечательно театре.  Дорогой Аким, сказать, я рад тому, что вы, из миллиона пьес написанных за долгие годы существования драматургического жанра, выбрали именно мою «Террасу любви»  – значит ни сказать ничего!  Я безгранично рад и счастлив. Безмерно вам благодарен и хочу сказать вам огромное спасибо за то, что вы взяли мою пьесу к постановке, а также за то, что вы просто есть…
В заключение своего благодарственного письма хотелось бы спросить вас вот о чем. Скажите, пожалуйста, уважаемый Аким, какова сумма моего авторского гонорара. Простите. Простите, ради Бога, что я обращаюсь к вам с подобным вопросом.  Я понимаю, что искусство превыше денег, но, к сожалению, должен констатировать тот факт, что мы проживаем с вами в меркантильно – материальном мире. Простите за беспокойство. MV
Вскоре пришла жена и, снимая мокрый плащ, спросила:
- Как дела? Что нового?
Я немного подумал и решил не говорить ей ни об афише, ни о письме, а сделать ей сюрприз из своего авторского гонорара. Целую ночь мне снились хранилища швейцарских банков и пещеры Алладина. Всю ночь пересыпал я из одной ладони в другую алмазы, сапфиры, жемчуг и золотой песок, тасовал колоды, состоящие из стодолларовых бумажек,  что составляли мой авторский гонорар.
Утром я долго пил кофе, тщательно брился, подстригал ногти и не включал компьютер. Я ждал, когда уйдет жена, чтобы в одиночестве встретить плывущее ко мне богатство, славу, телевизионные интервью и успех у женщин
- Поторопись, - сказала жена, закрывая за собой дверь, - а то опоздаешь на службу.
- Ок,-  крикнул я из ванной комнаты, - непременно. 
Хлопнул замок входной двери, и я быстро подлетел к умной машине.
Письма от Акима Торчилова в почтовом ящике не оказалось. Не было его там ни на следующий день, ни через неделю ни…
- Уважаемый Аким, - подвинув к себе клавиатуру, начал я нейтральным стилем, - послал вам письмо, но ответа не получил. Надеюсь с вами все в порядке.
С уважение автор пьесы Терраса любви. Владислав Максимов.  
Прошла еще неделя. За ней еще одна.
Придется написать директору театра, - решил я, кладя пальцы на клавиши умной  машины. 
Уважаемый Ростислав Всеволодович, - начал я свое обращение к директору, - дорогой господин Яснопольский. Пишет вам автор пьесы Терраса любви, которая идет сейчас на подмостках управляемого под вашим чутким руководством Васюгинского театра. Я написал письмо вашему режиссеру, который осуществил постановку «террасы», но ответа от него не получил.
На следующий день я обнаружил в своем почтовом ящике письмо с обратным адресом Vasyk-teatr@mail.gu
Хищно потерев ладони, я подвел курсор и кликнул. Однако вместо многозначной суммы и банковского кода, набрав который я смог бы получить свой гонорар, я увидел короткую дефиницию.
«Реж. А. И. Торчилов изъят из обращения. Дир. Р.В. Яснопольский»
- Как изъят. Ав. В. Максимов. Поинтересовался я в том же лаконичном стиле.
- Пом. Максимов на месте. Изъят реж. А.И. Торчилов. Дир. Р.В. Яснопольский. 
- Ав. Максимов это я, - написал я в ответ, - ответьте, куда изъят реж. Торчилов. Ав. В. Максимов. 
- Реж. А.И. Торчилов изъят органами. В целях финансовой проверки Дир. Р. В. Яснопольский.
- Господин дир. Яснопольский. Скажите, а как я могу получить причитающийся мне гонорар. Ав. В. Максимов.
- Обратитесь к финансовому дир. господину Мордашову В.В.  Дир. Яснопольский.
- Уважаемый господин дир. Яснопольский, я написал финансовому дир. господину Мордашову В.В, однако ответа не получил. Ав. Максимов.
- Финансовый дир. Мордашев В.В.  изъят из обращения. Дир. Р.В. Яснопольский.
Тогда я написал  мэру города Васюгинска Антону Григорьевичу Мудригайлову - Свернискулу.

- Уважаемый господин Мудригайлов - Свернискул. Дорогой Антон Григорьевич. Пишет вам автор пьесы Терраса любви, которая идет сейчас на подмостках театра драмы и комедии управляемого вашим чутким руководством города Васюгинска. Дело в том, что я…
Далее я подробно описал суть вопроса и аспекты моей переписки с реж. А. Торчило, дир. Р. В. Яснопольским и финансовым дир. Мордашевым В.В.
Следующим утром в моем ящике обнаружилось письмо с адресом Mud-Vasyk@mail.gu
- Дир. Р.В. Яснопольский изят из обращения. Мэр А.Г. Мудригайлов- Свернискул. 
Тогда я решился и отправил письмо в приемную самого!
Уважаемый господин президент. Пишет вам автор пьесы Терраса любви, которая идет сейчас на подмостках театра драмы и комедии города Васюгинска находящегося на территории управляемой под вашим чутким руководством страны. Дело в том, что я…
Далее я подробно описал суть вопроса и аспекты моей переписки с реж. А. Торчило,  дир. Р. В. Яснопольским, финансовым дир. Мордашевым В.В. и мэром Васюгинска А.Г. Мудригайловым - Свернискулом.
На следующий день я получил письмо с обратным адресом

Pres-hu@mail.gu
- Мэр А.Г. Мудригайлов – Свернискул  изъят из обращения. В.И.О.П. Д. В. Зайцев.
На этом я прервал переписку. Моя жена так и не узнал о моей борьбе за причитающийся мне гонорар.
 Близкие души или сладкая парочка

- Добб-р-р-рый день, - послышался у меня за спиной грассирующий мужской голос, - вы Влад.
- Да. 

- А я Илюша… Кошер.
На Илюшу в свои на вид  шестьдесят явно не тянул. 
- Зачем же вы назначили мне встречу в некошерном ресторане?
- А р-р-разве здесь, - он беспокойно осмотрелся, - што – то не так?
Илюша, бесспорно, не понял шутки или я не правильно расставил акценты.
- Нет, нет, все в порядке. Садитесь. Вам кофе, чай?
- Я бы кофе, но...
Мой новый знакомый тревожно сунул в карман руку, послышался беспокойный звон медяков.
- Не беспокойте, - остановил я его,  - all included! официант, два кофе.
Илюша облегченно вздохнул.
- Прошу вас, - я подвинул Илюше чашку, - пейте, рассказывайте. Судя, по-вашему, выговору, вы из Одессы?
- Да шо вы! Из какой Одессы... я ж кор-р-р-енной москвич.
- Вот как, а где же вы там жили?  
Я назвал несколько мест и понял, что с топографии столицы Илюша знаком также слабо, как и с понятием «кошер ле песах»  Заметив мое смятение, он стал поспешно расставлять точки над I:
- Я… шо… вы хотите, я все… больше… туда – сюда… общественные нагр-р-рузки… даже женится, не успел… как отдушина театр-р-ральная студия при доме культур-р-ре нашего НИИ.
- Ничего страшного… женим!
- Что?
Так Илюша попал в наш театр…
- Добрый день, - окликнул меня грассирующий женский голос, - ви Влад?
- Именно так.
- А я Аннушка… Хомец.
 В свои далеко за пятьдесят  дама явно не тянула на Аннушку.  
- Трудновато вам будет с Кошером.
- Что ви говорите?
Я указал взглядом на столик:
- Присаживайтесь, Аннушка,  Вам чай, кофе?
Дама беспокойно сунула руку в карман плаща, в нем сиротливо затрепетала медь.
- Не волнуйте, Аннушка, all included. Прошу вас.
Я подвинул ей чашку:
- Судя по – вашему выговору вы из Бердичева?
- Что ви… из какого Бердичева… тоже скажете… я коренная москвичка.
- Как и кошер…  
- Какой кошер, - поинтересовалась дама, - ви уже второй раз упоминаете кошера. Я не соблюдаю религиозных предрассудков. Я работала в НИИ. Занималась общественной работой по атеистической линии… даже замуж выйти было некогда… одна отдушина тетар при доме культуре нашего подшефного завода.  
- Ничего страшного, - я слегка коснулся покрытой кладбищенскими бабочками Аннушкиной руки, - обрачуем.
- Что?
- Я говорю, сработаемся…
Вскоре Илюша и Аннушка появились на репетиции.
- Видите – ли, мы ставим детский спектакль.
Объяснил я, когда Хомец и Кошер отложили в сторону свои театральные костюмы.
Хорошо, согласен. А вот так?
- Вам Илюша, я предлагаю роль собаки, а вам Аннушка роль кошки. Так сказать противоположности… вроде ваших фамилий.
- А где ви тут видите… Начала Аннушка.
- Пр-р-роотивоположности. Закончил Илюша.
- Ну, как же, - удивился я, - ведь кошер борется с хомецем. Это в… как это… в еврейской… да…  религиозной традиции.
- Ошибка в том, - встряла в разговор Эстер, - что хомец борется с песахом…
- А что ищут на песах, - остановил я Эстер, -  хомец... для того чтобы был кошер ле песах.
- Правильно, - согласилась Эстер, - но только  НА ПЕСАХ. Все остальное время хомец годится. Он не кошерный только на Песах.
- Что ты этим хочешь сказать?
- Только то, что хомец противопоставлен Песаху, а кошер – трефному, то есть кошер борется с трефным. И евреи обязательно это заметят. Так что фамилии или Песах и Хомец, или Кошер и Треф…
- Какой еще такой треф. Вскрикнула Аннушка. 
- Вот именно… я не играю в карты.  Завершил Илюша.
- Я не про карты, - недовольно проворчала Эстер, - я про традицию.
- Я не соблюдаю традиций. Начала Хомец.
- Тем более, р-р-религиозных. Завершил Кошер.
- Отлично! Я тоже их… плюю. Вы согласны на ваши роли?
Кошер кивнул головой. Хомец махнула ресницами. 
- Ну-с  тогда начнем с пятой цифры. Прошу вас, Илюша.
- Гав- гав! Начал Кошер.
- Мур- мур!  Завершила Хомец.
- Отлично! Молодцы! Таланты, - похвалил я моих новых актеров, как только закончилась репетиция, - но только есть одно но, что поделаешь жизнь, состоит из этих самых но. Так вот мое «но» – это то, что я забыл сказать вам, мои дорогие. Совсем вылетело из головы! Обычно… зная тяжелое положение актеров… я… да… с этого начинаю разговор, а с вами забыл. Даже не знаю, как и начать?
- Говорите. Сказала Аннушка.
- Пр-р-рямо. Закончил Илюша.
- Хорошо, я скажу без обиняков и кривотолков. У нас после каждой репетиции актеры платят по пять долларов за репетицию. За аренду зала… так сказать. Я думаю, что это весьма приемлемая сумма. Гамбургер в Макдональде стоит в два раза дороже.
- Я не хожу. Сказал Кошер.
- В Макдоналдс. Завершила  Хомец.
- Я тоже предпочитаю фаст фуду домашнюю кухню, но иногда с удовольствием ем и гамбургер. Так что будьте добры…
- Как это по пять долларов? Сказала Хомец.
- Это неправильно. Закончил Кошер.
- Мы все платим эту сумму. Хмуро глядя на новеньких, сказала Эстер.
- И не считаем это неправильным. Продекламировал актер Дример.
- Я не говор-р-рю. Сказал Илюша.
- Что это неправильно. Завершила Аннушка.
- Мы считаем, что это неправильный подход к финансированию. Сказали они в унисон.
- Как?
- Почему?

- Каким образом.
Посыпались, как снежные лавины, на Аннушку и Илюшу вопросы. 
- Тем, - начал Илюша, - что зал у вас стоит столько то, а платите столько. 
- А нужно столько. Завершила Аннушка и поднесла к моему носу калькулятор. На нем сверкали цифры 4:15.
- Вы ошиблись, Аннушка, должно быть вот так. Два минус… плюс квадрат целого числа… множим на число пи… выделям, - забормотал  математические термины Кошер, - и получаем.
- Погодите, погодите, - вмешалась Аннушка, - в этом случае делить не нужно. Нужно возвести это в степень, а уж потом разделить и не два, а полтора процента…
- Правильно, правильно, - согласился Кошер, - а затем умножить и отнять квадрат… вот так, пожалуй, правильно. Как вы находите?
- Вполне, -согласилась Аннушка, - приемлемым.  
Перед моим взором предстали цифры 3:40
- Что это? 
- Это время. Сообщил актер Кочетов.
- Какое время, - поинтересовалась Магда, - Боже мой, у меня же встреча с настоятелем Петропавловской церкви! Бегу! Бегу! Прощайте.
- Да нет, это песня  такая. Заявил Маикл Дример.  
- Семь сорок. Поправила его Эстер.
Что семь сорок?
- Песня та называется… еврейская. Эстер недовольно глянула на сладкую парочку.
- Это не песня, - усмехнулся Кочетов, - это время начала ток – шоу «Давай разведемся по-тихому»
- А, - облегченно выдохнула Магда, - а я то думала. Ух- ух. Между прочим, друзья мои,  развод это грех.
- Почему? Поинтересовался молодой актер Борис Лозман.
- Потому что браки, - Магда подняла блюдца своих синих глаз к потолку, - заключаются на небесах. Так говорит нам настоятель церкви отец…
- Я все-таки попросил бы вас, - перебил Магду актер Мечтаев, - разъяснить нам магию этих чисел?
- Никакой магии. Сказала Хомец.
- Чистая арифметика. Завершил Кошер.
- Если поделить всю сумму на всех участников, то получится ровно вот эта цифра.
Произнесли они в один голос.  
- А что правильно. Воскликнул актер Мечтаев и полез в карман за кошельком.  
На следующей репетиции, хмуро поглядывая на новых актеров, я сказал:
- Начнем с третьей цифры.
- Гав-гав. Начал Илюша.
 - Мур- мур. Завершила Аннушка….
- Благодарю, репетиция закончена.
- Пожалуйста. Начал Кошер. 
- Наш взнос. Завершила Хомец.
- Почему так, - принимая в руки мелочь, поинтересовался я, - ведь в прошлый раз было три сорок?
- Потому что сегодня. Взял слово Илюша.
- Нас не восемь, а десять человек. Закончила его Аннушка
- А стало быть. Кошер вытащил калькулятор.
- Нет, нет, Илюша, - удержала его Аннушка, - это подойдет гораздо лучше…  здесь у меня стоит специальная математическая программа.  Аннушка  извлекла из сумки портативный компьютер.
- Десять делим на. Начали они в унисон.
- А что отлично, - глядя на полученную сумму, вымолвил актер Мечтаев, - мне нравится…
- Начнем с цифры три. Сказал я на следующей репетиции.  
- Гав- гав. Пролаял Илюша.
- Мур- мур. Промурлыкала  Аннушка…
Благодарю вас, репетиция закончена.
- Прошу. Сказал Кошер.
- Наш взнос. Завершила Хомец.
- Почему столько, - глядя на несколько медяков в моих ладонях, сказал я, - когда в прошлый раз было иначе?
- Дело в том. Илюша вытащил портативный компьютер.
- Нас было десять, а сегодня. Включая умную машину, продолжила Аннушка.
- Десять плюс… минус квадрат…
Дружно сказали родственные души.
- Милые мои, - остановил я сладкую парочку, - у нас здесь не высшая школа имени Баумана. У нас театр. Нужно платить десять.
- Почему. Взбросил бровь Илюша.
- Десять. Опустила ресницы Аннушка.
- Это математически неверно. Произнесли они вместе.
- Оставшиеся деньги идут на покупку инвентаря, на костюмы, на рекламу, на аренду зала для спектакля.
- Хор-р-рошо.  Сказал Кошер.
- Разделим это. Продолжила Аннушка.
- Восемь множим на… выделяем квадрат, - они вместе забарабанили по клавиатуре умной машины,  - множим на целое число…
- Простите, - мягко остановил я математиков, - но есть одно но, что поделать, если жизнь состоит из этих проклятых но.  Так с сегодняшнего дня, друзья мои, все возвращается на круги своя, то есть взнос десять долларов или, простите за резкость, досвидания! 
- Дос, - сказал Кошер.
- Видания. Завершила Хомец и они вместе вышли из зала.
- Может, кто еще из вас желает заняться математикой, а не театром…
Я хмурым взглядом обвел моих актеров.
- Нет, я в математике не силен. Сказал актер Кочетов.
- Меня больше привлекает физика. – Произнес актер Мечтаев.
- А мне в институте нравился научный атеизм. Горько улыбнулась Магда,
 - Вот поэтому ты и стала верующий. Успокоила ее  Эстер.
На следующей репетиции я начал с цифры восемь
- Му- му. Произнесла Эстер.
- Кукареку! Выкрикнул Мечтаев…
- Попрошу сдать за репетицию.
В этот раз я не услышал ненавистного треска умной машины и впервые за несколько  минувших недель ощутил себя счастливым человеком.
Я слышал, что Аннушка и Илюша нашли друг друга. В том смысле, что они поженились и живут весьма счастливо. 
  Свет рампы

- Игорь Николаевич, - сказал, войдя в репетиционный зал средних лет человек, - от Василия Петровича.
Я поинтересовался
- Простите, от какого Василия… пардон... не понимаю?
- Как же… он ведь…
- А! Так это тот Вася, - перебил незнакомца актер Кочетов, - который нам свет для рампы продал. Тысячу долларов, между прочим, заплатили…
- Ты, скажем прямо, - усмехнулась актриса Сватова, - не дал ни цента.
- Но я нашел спонсора, - парировал актер Кочетов, - а это дорогого стоит.
- Это который, - встрял я в актерскую перепалку, - высокий такой…
- Тощий как скелет. Уточника актриса Сватова.
- И злющий, - добавил штрих к продавцу «света рампы» актер Лошадкин, - точно лагерная собака.
 - Потому что тощий, - внесла свою лепту  Эстер, - потому и злющий.  Мой Марек, когда голодный тоже злой и нервный.
- А что хотел, - поинтересовался я, - Василий Николаевич.
Незнакомец снял шляпу и вытер платком солидную лысину:
- Ничего... особенного… просто он сказал, что вам… люди… нужны.
- Актеры, - поправил я, - а не люди.
- А что актеры не люди!? Взвизгнул  актер Лионский.
- Бывают и скоты, – Спокойной ответил я.
- Еще какие, - поддержала  меня актриса Сватова, - был у меня один бухгалтер…
- Ты как всегда невпопад, - перебил актрису Лионский, - мы про Фому, а ты про Ерему.
- Его не Ерема звали, а Евгений… типа…  как Онегина. Онегин я скрывать не стану… 
- Друзья мои, - остановил я актеров, - давайте не будем портить свой имидж перед незнакомым нам человеком. Простите, как вас?
- Игорь Николаевич.
- Как певца, - с придыханием произнесла Сватова, - там где–то крутится, вертится, седой паромщик.
- Это не из той оперы. Резко остановил Сватову Майкл Дример.   
- Тот Николаев, - улыбнулся Сватовой мужчина, - а я по отчеству Николаевич… хочу записаться… в ваш… театральный кружок.
- Мы не кружок, - обиженно вскрикнул актер Дример, - мы театр!
- Простите, - смущенно произнес Игорь Николаевич, - я не хотел вас обидеть.
- Ничего, ничего, - мягко сказал я соискателю, - можно и кружок. Главное никак назвать, а как играть. Вы простите, имеете театральный опыт?
- А как же, - резво ответил Игорь Николаевич, - и в школе в лит монтаже, и в институте в КВН, и на производстве в заводском ДК. Даже заграницу ездили со своей музыкально – театральной постановкой. В Болгарию.
- Курица не птица, - подал голос актер Лошадкин, - Болгария не заграница. 
- Кое для кого, - встряла в диалог  Эстер, - и Мурманск был заграница. Мы с Мариком как – то решили съездить туда… навестить его дядю.  Так нас туда не пустили. Закрытая зона… для пятой графы…  
- Ну и хорошо, что не пустили, - сказала актриса Сватова, недовольно сверкнув очами, - я там была. Дубак и уголовники вот тебе и весь Мурманск.  
- Ну, так как, - поинтересовался Игорь Николаевич, когда затих актерский диалог, - могу я,  рассчитывать… на место… в вашем круж… простите театре?
- Без проблем, - ответил я, меняя улыбку на серьезный тон, - но только хочу вас предупредить. Возможно, Василий Петрович вас не предупредил, но членство в нашем кружке…
- Театре, - поправил меня Маикл Дример, - театре, Влад.
- Да, да, конечно, в театре, стоит десять долларов в месяц. Костюмы, знаете - ли, инвентарь…
- Свет рампы вот купили. Вставил реплику Актер Кочетов.
- За который, - уточнила Сватова, - ты не внес и  цента.
-А на…
- Довольно, - резко остановил я актера и, обращаясь к соискателю места в театре, спросил, - для вас это не обременительно?  
Игорь Николаевич молча вытащил из кармана упругий лопатник.
Из него застенчиво выглянули разноцветные купюры.
- Сдача, найдется? Спросил он, протягивая стодолларовую бумажку.  
Я полез в безнадежно пустой карман. Потер в нем фантик от дешевой конфеты.
- Простите, но мелких купюр не имею. Сдадите… в следующий раз.
- Хорошо, -  сказал Игорь Николаевич,-  в следующий так в следующий…
 Я не могу сказать, что Игорь Николаевич был талантливым актером, но то, что он был само обаяние – заявляю смело.
- Эстерочка, дорогая, позвольте вашу ручку… не то вы споткнетесь.
- Василий, я вижу у вас закончились сигареты? Позвольте мне вам ее предложить.
- Ларисочка, сегодня дождливо, вы не дай Бог, замочите ваши прелестные ножки и не осчастливите нас своим присутствием на следующей репетиции. Садитесь, я подброшу вас, до дома. 
- Моя жизнь, Влад, до появления вашего театра была сплошными потемками. Вы…без ложного пафоса, Влад, осветили ее светом истины. Куда я только не ходил и в церкви, и в костелы, и индусские храмы, и буддийские монастыри… в поисках оной… и только здесь я обрел свое предназначение... 
В отличие от всех других участников Игорь Николаевич  имел прямой доступ и в святые святых: костюмерную комнату, и хранилище театрального инвентаря. Настолько было сильно мое доверие к нему.  
- Игорь Николаевич, моя супруга забыла сегодня ключ от костюмерной.
- Пожалуйста, голубушка, держите. Игорь Николаевич с обворожительно улыбкой протягивал ключ моей супруге.
После очередной премьеры мы собрались на сцене и долго пили, закусывали, строили планы…

 Гвоздем вечера был  Игорь Николаевич. Он с ловкостью циркача жонглировал тостами, сорил каламбурами, расточал комплименты, фонтанировал идеями и говорил о будущем нашего тетра с уверенностью библейского пророка.
На следующий день мы с женой пришли навести порядок в костюмерной и инвентарной комнатах.
- Интересно, а куда подевался смокинг? А где коллекция моих антикварных шляпок?
А где серебряные украшения?
- А кто вчера заносил в коморку свет рампы, - крикнул я жене, - нигде не могу ее найти.

Здесь кто-то побывал. Ответила мне жена.
- И судя по всему со знанием дела, то есть знал, что брать и где это лежит, - Согласился я с ней.
В воскресенье на репетиции я сообщил актерам:
- Друзья мои, нас ограбили. Пропало много вещей, но главное, как выразился Кочетов «свет рампы» Интересно, кто это мог сделать?
- А что ты так на меня смотришь, - хмуро произнес актер Кочетов, - скорей всего тот, кого нет на репетиции.
- А кого нет?
- Игоря Николаевича, он мне сразу… как-то… не очень понравился. Весь он такой как бы это сказать…?

- Как мыло в бане, - подсказала актриса Сватова, - Ларисочка, Эстерушка. Терпеть таких не могу.

- Но в машину садилась. – Выкрикнул из темного угла актер Лошадкин.

- Ой, батюшки. Ой, матушки. Ох, и отольются тебе, аспид, наши слезки.

- Плачет она, - криво усмехнулся актер Кочетов, - сухими слезами.

- Я плачу внутренне, - резко отреагировала Лариса, - все эти безобразия, братья и сестры, оттого, что забыли люди стыд, совесть и духовные скрепы. Я таких на кол сажала бы…

- Из духовных скреп, - Хихикнул актер Дример.

Лариса встала со стула и направилась к Майклу Дримеру.
- А я… вот… сейчас кое – кому… без скреп, а кулаком, да меж рог…
- Спокойно, спокойно, друзья мои, - стал я крепостью между актерами, - это все материальное, а нам нужно думать о духовном. Начнем с первой цифры. Сватова, твоя первая реплика…
Месяца через два к нам из соседнего города приехал музыкальный коллектив «Астрал».
- Приходи, Влад, - пригласил меня по электронной почте их руководитель, - контрамарку я тебе оставлю.
- Вечер был свободен и мы с женой отправились на концерт. После коды на сцене организовали импровизированный стол, за которым много пили, говорили и строили грандиозные планы. Кто-то сказал смешной тост, я засмеялся, да так, что уронил из рук яблоко. Оно прокатилось по сцене и замерло под прожекторами. Я подошел, нагнулся и увидел на них свои инициалы В.М (Влад Максимов) их в свое время, что бы не сперли» нацарапал актер Лионский.
- Простите, друзья мои, - сказал я, - позвольте поинтересоваться, откуда у вас эти прожектора?
- Вот эти, подойдя ко мне, - переспросил руководитель Астрала, - так это мы были на гастролях ( руководитель Астрала назвал город) и там у Игоря Николаевича купили.
- Как бы там ни было, дорогой мой, - сказал я резким тоном, -  но это мои прожектора, то есть, как говорит мой актер Кочетов, свет  рампы.
- Видишь ли, старик…
Объяснения руководителя оборвал ведущий голос «Астрала»
- Да хрен с ним с этим светом рампы. Давайте- ка лучше накатим еще по соточке…  
Как-то в вечерних новостях в городской хронике я услышал сообщение.
- Городской полицией задержан известный аферист русского происхождения, - на экране возникла фотография, -  Игорь Лучников….
Так я узнал фамилию Игоря Николаевича. С той поры я больше его не видел.

   Усатый нянь
Мы встретились с ней в парке.
- Вы, Влад.
Я встал с лавочки и поклонился.
- А я Селена, - продолжила молодая и интересная (в моем вкусе) дама, - от Вики.
- Присаживайте, - я указал на скамейку, - рассказывайте.
- Рассказывать то особо и нечего, - Селена достала из сумочки пачку сигарет, - прошу.
Мы закурили. Некоторое время молча пускали в голубые небеса сигаретный дым.
Я бесформенные клубы. Она в виде идеальных колец. В этом уже угадывался художник.
- Хочу попробовать себя в вашем театре. Я играю на фортепьяно, пою, занимаюсь танцами... Возьмете?
- Разумеется, но вначале я должен посвятить вас в детали… так сказать… нашего театра. Дело в том, что актеры нашего…
На пятой минуте моего выступления Селена демонстративно кашлянула и сказала:
- Простите, Влад, но я должна бежать за детьми. Забрать их из детского сада. Мальчику три, а девочке пять.
Над скамейкой повила пауза.
- Простите, а как же вы с такими маленькими детьми будете посещать репетиции? Кто будет ими заниматься… в часы… вашего отсутствия… муж? 
- У меня нет мужа. Он бросил нас и уехал обратно… там женился и у него уже новые дети, а я тут бьюсь, как рыба об лед.
Селена выразительно заплакала.
- Тихо, тихо, дорогая моя, - я вытащил из кармана салфетку, - утрите слезы они не к лицу вашему прелестному личику. Все пройдет, все забудется.
Селена вытерла слезы и продолжила.
- Я поэтому и хочу…   поступить в театр, чтобы скорее обо всем этом забыть, а детей у меня есть, кому смотреть. Я недавно стала жить с мужчиной. Он, правда, много старше меня, но обеспеченный и очень привязан к моим детям.
Она вытащила из сумочки фотографию.
С фото на меня взглянул мужчина с залихватскими усами.
- Усатый, - сказал я, возвращая ей фото, - нянь.  
Селена непонимающе взглянула на меня, а затем весело рассмеялась:
- Точно! Точно! Я смотрела этот фильм. Только там нянь молодой, а этот уже в возрасте.  
- Старое вино тоже в возрасте, но дорого стоит. Кроме того, и состоятельный, и нянь и чего вам плакать…  
Селена тяжело вздохнула и проникновенно произнесла:
- И вы бы плакали, если бы знали, как это был мужчина… мой прошлый муж….  Настоящий мачо.  
На этой романтической фразе мы и разошлись.
В воскресенье Селена пришла на репетицию и спросила:  
-  Вы, наверное,  хотите, чтобы я вам что-то прочла, спела, станцевал?
- Давай на ты, - предложил я, - мы здесь все друзья, не взирая на разницу в возрасте. Согласна?
Селена кивнула.
- Я бы хотел, - продолжил я, - в новой пьесе какую-нибудь арию, или романтическую  песню. В твоем репертуаре есть нечто подобное?
Селена не ответив мне, подошла к роялю, открыла крышку и положила свои пальцы на клавиатуру, когда прозвучал финальный аккорд, на сцене воцарилась мертвая тишина. Первым захлопал я. Мои актеры поддержали меня криками браво.
Я чувствовал себя охотником, ухватившим за хвост жар птицу.
- Как твои дела, - интересовался я всякий раз у новой актрисы, - как твой бывший муж?
- Объелся груш.
- Понятно. В родное гнездо возвращаться не хочет?
- Я уже не хочу!
- Правильно у тебя же есть Билл.
- Билла больше интересуют дети.
- А как дети к нему относятся?
- Нормально.
Как-то, встретив в вестибюле ожидающего с детьми выхода Селены, моя жена сказала мне с таинственностью в голосе:
- Кажется, этого субъекта больше интересуют дети, чем наша Селена.
- Она мне так и сказала, - ответил я жене, - его тянет к детям, ибо своих у него нет.
- Я бы на твоем месте намекнула бы ей, чтобы она посматривала за этим Биллом в оба глаза. Как бы чего не вышло.
- Что ты имеешь в виду?
- Смотри новости, - ответила жена, - а не только пиши свои пьесы.
- Ты хочешь сказать…
- Именно это я и хочу…
- А как же ей об этом намекнуть…
- Осторожно.
- Может быть, ты… по-женски…  а?
- У тебя с ней сложились более, чем дружеские отношения. В голосе жены прозвучали ревнивые нотки.
- Ты с ума сошла!? Она годится мне в дочери!
- Этот ее Билл… годится ей в дедушки, но она же с ним живет. Мне жаль детей. Это же такая травма.
- Сегодняшние дети видят такое…
- Одно дело видеть, а другое испытать это на себе.  
- Хорошо, - буркнул я, - я с ней поговорю.
Я стал готовить предостерегающую речь. В тезисах я упирал на современные нравы и новостные каналы, когда речь уже была практически готова,  меня впервые в жизни вызвали в полицию.
В 8:50 я вошел в пахнущий лесоповалом кабинет.
- Детектив Уилсон, - представилась мужеподобная дама, неопределенных лет, - присаживайте.
- Благодарю. Я, нарисовав улыбку, сел в кресло. В ягодицу больно стрельнула «распущенная»  пружина и прозвучал вопрос:
- Вы знакомы с миссис Мечик?
- Простите, кто это миссис Мечик?
- Она играет в вашем театре.
- Селена что - ли?
Детектив взглянула на монитор.
- Да, миссис Селена Мечик.
- Знаком.

- Знакомы ли вы с мистером Стивенсоном?
- Простите, кто такой этот мистер Стивенсон? 
- В этом кабинете вопросы задаю я, - хмуро взглянув на меня, вскрикнула детектив Уилсон, - вам это понятно?  
Я вспомнил следователя Славкина допрашивавшего меня в СССР за спекуляцию музыкальными инструментами. Он, тоже сверкая очами,  вскрикивал:
- Тут я! Вопросы! Задаю, а ты проблядь! На них! Должен! Мне отвечать!
Я, ласково взглянув на детектива, ответил:
- Нет, я не знаю мистера Стивенсона, но видел его фото. 
- Миссис Мечик не рассказывала вам, - продолжила свои вопросы детектив, - о своих взаимоотношениях с мистером Стивенсоном?
- Только то, что они вместе живут.
- Упоминала ли миссис Мечик, об отношениях мистера Стивенсона к ее детям?
- Она говорила, что он заботливый… усатый нянь.
-Что значит, - встрепенулась детектив Уилсон, - усатый нянь?
Я принялся пересказывать детективу сюжет фильма.
- Но причем тут мистер Стивенсон?
- Ну, это, - я запнулся подпирая нужное слово, - вроде метафоры. Сравнение…
- Это что, - резко перебила меня детектив Уилсон, - фильм педафилического содержания.

От этих слов я поперхнулся и закашлялся.
Детектив Уилсон протянула мне стакан с водой и продолжила:
 - Где вы смотрели этот фильм? Назовите адрес сайта или владельца кассеты!
- Бог с вами, - поставив стакан, произнес я, - это старый советский фильм.
- Ах, вот оно что. Не зря вашу страну называли империей зла, а как иначе. Если в ней показывают такие фильмы.
- Но фильм вовсе не про это… ну то… о чем вы говорите…
- Так, замолчите, - остановила меня детектив и продолжила осыпать меня вопросами, - говорила ли вам миссис Мечик, что ее сожитель проявлял странный интерес к ее детям?
- Нет.
- Замечали – ли странности в поведении миссис Мечик?
- Нет.
- Проявлялись ли у миссис Мечик странные наклонности?
- Нет.
- Желания сексуального характера?
- Со мной?
- Вы что не понимаете человеческого языка, - вскрикнула детектив, - я вам сказала. В этом кабинете вопросы задаю я.
- Нет.
- Что нет?
- Не вела.
- Не вела что?
- Разговоры сексуального характера.
- Есть ли у миссис Мечик собака?  
- А причем тут собака?
- Еще один ваш вопрос и я определю вас в камеру. Я еще раз повторяю, есть ли у миссис Мечик собака? 
- Кажется, у нее есть кот. У них мыши.
- Какие мыши?
- Серые, - ответил я и, подумав, добавил, - наверное. 
- Вы должны поставить вашу подпись здесь и здесь, - детектив подвинула мне протокол допроса, - и можете быть свободны.
- А в чем собственно дело?
Детектив Уилсон не ответила, а, только сверкнув очами,  распахнула передо мной дверь.

Вскоре состоялся суд. На состоятельного мистера Стивенсон работал лучший адвокат города.
- Господин судья, - сказал он заключительной речи, - при повальной нетерпимости сексуального насилия над детьми априори не может обойтись без крайностей. Под популярный ныне «тренд» - борьбу с педофилией - попадают и отцы, ненароком схватившие «не туда» дочек и прогладивший на улице ребенка одинокий человек. Мистер Стивенсон и есть такой одинокий человек. Мужчина, потянувшийся к детям, как тянется весенний цветок к теплым солнечным лучам…  
Судья в черной мантии и таким же лицом, ударила молотком по столу и объявила:
- Три года полицейского надзора.
  - А что собственно произошло, - поинтересовался я у Селена, - он, что действительно домогался твоих детей?
- Но ты же сам об этом догадывались.
- Откуда ты знаешь?
- Я нашла в гримерке твою речь, она то и подвигла меня на действия против Билла.
- Из этого Билла нужно было сделать кила, - сказала моя жена, - а детей ты бери с собой на репетицию. Мы их тут посмотрим.  
- Отличная мысль, - воскликнул я, - мы воспитаем новых актеров. Новых Станиславских – Данченко.  С этой поры Селена приходит на репетицию с детьми. Я очень люблю этих славных ребят, однако не подхожу к ним более чем на метр и избегаю даже случайного прикосновения к их телам. Об этом меня предупредил в приватной беседе обладатель приятно – залихватских усов муниципальный судья Эриксон.

 

Вячорка

 
В моем кармане заурчал телефон.
- Вы Влад?
- Да.

- Я бы хотел с вами поговорить. Вы, где живете?
Я назвал адрес.
- Отлично, - воскликнула трубка, - это… как раз… два шага от моего офиса. Я к вам сегодня вечерком… часиков в шесть… заскочу.
- А по какому вопросу…
В трубке раздались гудки.
Ровно в 18:00 в дверь постучали. Я открыл и увидел на пороге немолодого мужчину.
- Можно?

Я кивнул. Гость прошел в квартиру: снял плащ, фетровую шляпу, бухгалтерские нарукавники, и виноватым тоном произнес:
- Простите, забыл стянуть на службе.
 Затем незнакомец покосился на свои ботинки и спросил:
- Простите, а тапочки у вас найдутся… я свои, к сожалению, оставил на службе.
- Ничего страшного…
- Нет, нет, - решительно возразил гость, - я, знаете - ли, не люблю следить… ни в быту, ни в бизнесе. Бухгалтерия штука тонкая. Вроде ходьбы по краю лезвия. Ха- ха.

И потом… заметать следы -  заложено в нас природой. Да такое дело. Хмы. Кроме того, я пока шел к вашему дому от стоянки… так… два раза в лужу угодил… и… мгы… один раз в грязь.
Комментировал вечерний гость свой вояж и жизненную позицию, просовывая жилистые ноги в домашние тапочки.
- Ну-с, куда следовать?
 - Проходите, пожалуйста, на кухню. Там удобно и можно будет покурить, кстати, вы курите?
- Смолю как паровоз! Гость аппетитно потер свои сухие ладони.
Мы прошли в кухню.
- Прошу.

Мужчина сел на стул, достал пачку дорогих сигарет и извлек огонь из серебряной зажигалки.
Я подвинул ему чашечку крепкого эспрессо.  
- Сливки? Молоко?
- Нет, нет! …что вы! Кофе с молоком - это как секс с резиновой женщиной…
Он торопливо зажал рукой рот.
- Ой, простите у вас, наверное, дети.
- У меня уже внуки.
- Правда, - удивился гость, - а выглядите, как молодой отец. Вам сколько… простите, набежало?
- Кредит минус дебит, - улыбнулся я, - и в сальдо набегает.
Гость удивленно посмотрел на меня и сказал, виновато оттопырив губу:
- Вот видите, я на пять лет вас моложе, а выгляжу, как разбитое корыто… нет, нужно бросить все к чертовой…  и в спортивный зал… заняться формой… 
-А вы приходите к нам в театр, - сказал я, - у нас вы форму наберете гораздо быстрее. 

- Я за тем к вам и пришел. Да, кстати, я не представился. Я в некотором роде газета. 
- Какая газета?
- Вечерняя. Помните Вечерняя Москва. Вечерний Харьков, а у нас в городе такие газеты называли Вячорками. Вот такая и у меня фамилия  Винцук Иванович Вячорка. Я шеф крупной акаунтовской… или… по-нашему…. бухгалтерской конторы. Имею, так сказать, до вас предложение.
- Какое же бухгалтерская контора может иметь ко мне предложение.  Только что вытряхивать пыль с гроссбухов?
- Отчего же, - улыбнулся Вячорка, - только пыль. Я хочу предложить вам свое спонсорство.

Некоторое время я, выпучив глаза до невыразимо огромных размеров, молча смотрел на мецената, когда глазницы вернулись в свои орбиты, произнес:
- Вот так номер! Сколько я обошел всяческих контор в поисках спонсора! Сколько я услышал в ответ. Нет, нет, нет, ни, ни! 
Из этих отрицательных частиц  можно было составить Войну и Мир с Сагой о Форсайтах. 
Вячорка хитро прищурил глаз и поинтересовался:
- Видите… в моем визите подвох, - и сам же ответил, - и я бы так на вашем месте подумал.

Но уверяю вас… никакого подвоха. Первое – моя жена поклонница вашего театра. Второе – ваша актриса работает в моей фирме, и хочу отметить особо, до посещения вашего театра работала она… из рук вон плохо! Я даже хотел, было дело, ее уволить, а сейчас ее как будто подменили – значит, в вашем театре есть смысл. В-третьих, я делаю это и в своих целях, но это уже мои дела.
- Позвольте, как это ваши, - возразил я, - вы там намудрите, а сидеть буду я.
- Бог с вами, - вздрогнул точно укушенная оводом лошадь Вячорка, - что это за страсти вы такие говорите. Я честно веду свой бизнес. У меня стены офиса увешаны благодарственными письмами из городского совета и федерального правительства.   Так согласны?
- Так это надо обмыть, - я извлек из холодильника бутылку холодной «Московской», - и закусить. На столе заколыхалось серебристое озеро куриного холодца.
- Нет, нет, что, - Вячорка точно как на плакате «Борьба с алкоголизмом» отстранил от себя стакан, - мне еще ехать и далеко… встреча с клиентом… я не могу позволить себе дышать на него алкоголем. Мы еще выпили по чашечке кофе, поболтали о грибах и ягодах, до сбора которых В. И. Вячорка был очень охоч и он ушел.  
- С его деньгами мы переплюнем Бродвей, заверил я жену, - у меня уже есть планы!
- А я сошью новые костюмы, - восхищенно произнесла жена, - из материала, который я видела в торговом центре…. Цена у него не подступиться.
Я категорическим тоном заявил:
- Теперь подступишься!
На следующую репетицию я шел уже не как режиссер любительского театра, а как постановщик  Бродвейского шоу.
Дым я  почувствовал за два квартала, а вскоре увидел и охваченное пламенем здание.
Возле его стен вились толстые шланги. Стальные лестницы устремились к его фронтону. За оградительной линией разбуженным ульем гудел любопытный народ. Для них это было не более, чем любопытное событие, а для меня настоящая трагедия.
 Кто-то  давал советы пожарникам.
- В левое окно. В левое окно суй свой шланг, дубина!
Кто-то держал пари:
- А я говорю, что рухнет крыша.
- Да нет…  там бетон.
- Да какой же на крыше бетон, помилуйте, труха, труха.
- А вы откуда знаете?
- Я ж почетный строитель. У меня даже значок ВЦСПС имеется.
Некоторые пытались отыскать в языках пламени некие знаки судьбы. Я же видел в них сгоревшие надежды и рухнувшие, как крыша, планы. Огонь пожирал не только с трудом добытый реквизит и костюмы он сжигал мою душу.
В толпе зевак я заметил своих актеров.
- Привет, что случилось?
- А ты разве не видишь, - удивился актер Дример, - красный петух полыхает!
-Это они специально сожгли здание, - шепнул мне на ухо актер Кочетов, - это я тебе, как страховой агент заявляю.
- Позволь, - удивился я, - ты же работаешь на оборонку?
- А до нее пахал на страховую компанию. Гоняли меня там  как скаковую лошадь, а кормили как пса. В смысле зарплата, как у карлика это дело.
Актер Кочетов недвусмысленно опустил глаза.
- Значит, получат страховку и отремонтируют зал. Заявил я.
- Пока они его отремонтирую, - усмехнулся Лошадкин, - так все раки на горе уже отсвитят.

- Поверь моему слову, - сказал Кочетов, - никто эту рухлядь ремонтировать не будет.  Получат солидные бабки и пустят в новый бизнес. Кому, согласись, сегодня нужен театр?
- Таким дуракам, как мы. Вздохнув, сказала Эстер.
- Лично я больше дураком быть не намерен. Заявил актер Кочетов.
- Я тоже умываю руки, - проворчал Лошадкин, - пойду лучше в кружок латиноамериканских танцев. Туда такие, я вам скажу, доны приходят. Тут так, а здесь вот так.
Лошадкин жестами обозначил пышные женские формы.
- А в театре чего? Зубри роль, да слушай, как Влад кричит.
- И батюшка Леонид из Святониколаевского собора, - продолжила мысль Магда, -  наш театр иначе как сатанинскими игрищами и не называет.
- А мне скоро на пенсию, - грустно произнес Лионский, - рыбалкой займусь. Я когда пацаном был, то вот таких лещей из нашей речки тягал. Речка махонькая… всякий переплюнет, а лещи в ней водились во какие!
Лионский широко развел руки.
- Как на пенсию, - удивилась актриса Сватова, - ты же собирался на руководящую должность?  Я на тебя глаз положила. …думала, заживу с начальником, а ты на пенсию.
Не… не… Пенсионеры мне не нужны.
- Театр в некотором смысле, - встрял в разговор молчаливый Борис Лозман, - тоже пенсионное заведение.
- Безусловно, - согласился Майкл Дример, - дни Мельпомены в современном мире сочтены. Нужно искать новые визуально – оральные формы и их обязательно найдут.
На этой оптимистической ноте мы и расстались.
Иногда мы перезваниваемся, но о театре больше не говорим. 

 

 

              

Грант

 

Утренняя прохлада проникла в спальню и принесла с собой хлопотливое щебетание воробьев.

Я встал. Закрыл окно. Одернул (преградив путь солнечным лучам)  занавеску  и представил, как вновь сомкнув веки, погружусь в  сон.

- Три- три- три.-протрещал телефон.

- У, чтоб тебя!- я нажал кнопку «Talk» - Слушаю.

- Доброе утро!- провозгласила трубка мужским и звонким, как у петуха, голосом.

- Доброе.  

- Я от Вячорки! 

- Но сейчас утро.

- Не понял?

- Вячорка, - пояснил я, - это вечер, а сейчас утро и раннее.

- Как раннее?- удивился звонкий голос. - Уже восемь!

- Вы… простите… о- хо - хо – хо, - Я сладко зевнул, - кто?  

- Я от Винцука Ивановича Вячорки. Знаете такого?

- Допустим, а вы кто?

- Я- то, - трубка взяла торжественную паузу, -  ….Николай Александрович Романов….

Сон слетел с моих век. Я вытянулся, как выражались старорежимные военные, во фрунт и стал вспоминать слова гимна «Боже царя храни».

-… Усачев, - продолжил звучный голос, - Романов-Усачев. Николай Александрович. Я бы хотел поговорить с вами насчет вашего театра. Я слышал, что он сгорел. Я бы хотел, я бы мечтал...чтобы Ваш театр ....восстал ....как феникс из пепла.

Ожил и вновь излучал креативные флюиды…

- А вы откуда знаете про флюиды?

- Так Вячорка посвятил. Если вы не против этого, то мы могли бы встретиться с вами сегодня. Только желательно во второй половине дня. В первой у меня намечено одно важное мероприятие… нашего сообщества. Скажем в кафе «Sunny» В центре. Знаете такое?

В 17: 00 я вошел в кафе. В нем было прохладно и безлюдно. Официант оторвал взгляд от своего айфона и, мило улыбнувшись, поинтересовался:

- Что вам угодно, мсье?

- Капучино и круассан.

- Одну секундочку…

Я присел за столик возле окна и раскрыл газету. Задребезжал дверной колокольчик. Заскрипел паркет. Утренний звонко – петушиный голос осведомился:

- Вы Влад? 

Я поднял глаза. Хорошо, что мне еще не принесли кофе и круассан. Иначе я непременно подавился бы и не писал сегодня этого рассказа.

- Романов-Усачев.- представился вошедший. Я осторожно поинтересовался:

 - Простите.. кхе- кхе… да, но… мгы- ы… почему вы… как бы…  в таком виде: мундир, портупея, погоны… Вы что… кхе – кхе… прямо со съемок?

- Нет, я с казачьей сходки.

Мой новый знакомый снял фуражку с двуглавым орлом и поправил сабельные ножны.    

- Откуда… да… здесь… эти… как их… да… казаки?

- Казаки повсюду, несут голос казачьей правды!-торжественно провозгласил мой новый знакомый.

- У вас, что… да… и право… есть… носить саблю?

- А пусть только попробуют на нее посягнуть! 

Романов – Усачев слегка обнажил саблю. Официант с кофе и круассаном резко остановился и замер. 

Участник казачьей сходки вернул саблю на место. Гарсон поставил на стол мой заказ.

- Вам что-то угодно, мсье?- обратился он к новому посетителю. 

- Принеси-ка мне, любезный, рюмку водки и бутерброд с красной икрой... 

Романов-Усачев махнул рюмку и аппетитно захрустел поджаренным хлебом.

- Простите. Я запамятовал ваше имя.

- Николай Александрович… меня величают…  Не желаете-ли рюмочку?

- Жарковато сегодня для рюмочки. Я вас слушаю. В смысле, что вы мне хотели предложить… касательно… кхы- кхы…театра?

- Кхе-кхе, - Николай Александрович поправил свои жидкие усики, -так нужно же вначале… по-русскому обычаю выпить, поговорить, а уж затем о делах калякать.

Я постучал по циферблату наручных часов.

- Понял. Цигель, цигель ай лю лю. Времени нет постоять и опомниться, как говорится, коня под уздцы…. По Дону гуляет.  По Дону гуляет…- неожиданно громко пропел  Николай Александрович. Официант поспешно выскочил в зал:

- У вас все в порядке?

- Все, любезный, в порядке. Отдыхай.

Гарсон вернулся за прилавок. Он явно не знал, что ему делать: звонить в службу экстренной помощи или ждать благоприятного завершения моей встречи с тезкой последнего русского императора.

- Я предлагаю вам взять с моей помощью грант. Согласны?

- Возможно, но я не знаю, что это значит.

- Минуточку, - Романов-Усачев достал свой айфон, - минуточку… минуточку… Ага вот. Грант — безвозмездная субсидия предприятиям, организациям и физическим лицам в денежной или натуральной форме на проведение научных или других исследований, опытно-конструкторских работ, на обучение, лечение и другие цели с последующим отчетом об их использовании. Понятно?

- Не совсем.

- Поясняю. У вас был театр, который функционировал много лет и приносил удовольствие русскоязычной общине нашего города. Правильно? Правильно! Однако, для получения гранта… вам… нужно организовать театр на государственном языке. Иначе выбить его будет трудно. Практически невозможно. Я уже все проверил. Театр должен быть на государственном языке.

- Но я не владею государственным языком… в достаточной степени.

- Ерунда, - поправив портупею, успокоил меня Николай Александрович, - театр возможен и без языка. Все можно объяснить жестами.

И потом. Получив деньги,… можно будет… перенаправить их на русский театр. Ну как, согласны?

В Николае Александровиче чувствовался крепкий хозяйственник.

- А как же я буду пользоваться деньгами… ну, которые… мне… ну… короче выдадут?

- Легко, - дружески улыбнулся Романов-Усачев, - вам переведут их на счет. Вы будете их снимать, покупать необходимые вам вещи.. там… скажем…  материал, свет, декорации… ну… кхе-кхе.. одним словом, то, что необходимо, а затем предъявлять чеки в финансовое ведомство. Вот и вся недолга. Соглашайтесь. Пока еще есть такая возможность, но если вы протянете с решением… грант… кхе-кхы… уйдет к другому. Это весьма ограниченные акции. Чуть прозевал, и пролетел грант мимо носа, как фанера над Парижем. Бывали в Париже? Я уезжаю туда на собрание царственной фамилии.

Романов-Усачев достал из кармана фото:

-  Это я с царственными особами… я ведь «голубых» кровей, а это вот сам Владимир Кириллович.

Фото было до такой степени затертым, что там невозможно было рассмотреть даже Николая Александровича, не говоря уж Владимире Кирилловиче...  

Мы встретились у порога финансового ведомства. Бетон. Стекло. Солидность. 

- А что ж вы не в мундире, Николай Александрович, - поинтересовался я. – Вам он к лицу.

- Мундир я надеваю только на казачьи сходки, а в обыденной жизни ношу цивильную одежду. 

- Белый костюм вас значительно молодит, - заметил я, - в нем вы напоминаете неаполитанского певца.

- Я не люблю иностранную музыку.  Только нашу.

 «Не для меня придет весна. Не для меня Дон разольется….» - неожиданно громко запел Николай Александрович. На крыльце появился охранник с озабоченным лицом. Он внимательно осмотрел солидного господина в туфлях крокодиловой кожи,  предупреждающе кашлянул и скрылся в помещении…

Мы поднялись на скоростном лифте далеко в небо и вошли в пахнущий кожей кабинет.

- Добрый день, господин Романов.- Приветствовала Николая Александровича хозяйка кабинета.

- Добрый день, мадам Луазон, - Николай Александрович слегка щелкнул каблуками, - разрешите вам представить моего приятеля и театрального деятеля…

Я пожал жесткую ладонь мадам Луазон. В ней чувствовалась железная хватка финансового хищника.

- Присаживайтесь, пожалуйста, итак,… как я понимаю, вы хотите создать театр, - начала беседу мадам Луазон, - прекрасно. Скажите, у вас есть опыт, мсье Влад?

- Разумеется, - я вытащил пачку фотографий, афиш, газетных вырезок, - пожалуйста.

- О, какая прелесть, - рассматривая фото, сказала м. Луазон, - отлично, замечательно. Сколько экспрессии, огня…  Никогда не слышала, что у нас в городе есть русский театр. А где вы брали на все это средства, мсье Влад? Я имею в виду костюмы, афиши и etc… etc…

- Участники театра сами оплачивали…

- Так зачем же вам, - остановила меня м. Луазон, -  тогда понадобились государственные деньги. Продолжали бы и дальше обходиться своими средствами?

Я замялся. Нить разговора взял в свои жилистые руки Николай Александрович.

- Я и мсье Влад, - произнес он решительно, - поставили перед собой цель объединить культуры наших стран. Создать на основе русского театра театр межнациональный. Театральную труппу, в которую бы входили, как и местные актеры, так и наши, а там, чем черт не шутит, привлечь на сцену и представителей многочисленных общин нашего города. Мы уже набрали труппу. Пусть небольшую, пусть у нас пока еще не Большой театр, но наша реклама в газетах,  социальных сетях делает свое доброе дело. Скажите мне, мадам Луазон, что сильней и крепче может объединить людей, как не культура? В лице её представителя  Мельпомены!!  Мы тратим миллионы из бюджета на борьбу с терроризмом, а с помощью театра и небольшого финансирования, мы покончим с ним навсегда и разом.

- Ну, это вы слегка хватили, мсье Романов, - улыбнулась мадам Луазон, - но мысль интересная. А что вы планируете поставить? Какую пьесу? Какую тему?

- В целях объединения  культур. Мы бы хотели представить на суд зрителя русскую пьесу на государственном языке. Я думаю, что это будет попаданием в яблочко. То есть и своевременно, и оригинально и… Я здесь все подсчитал.

Романов- Усачев протянул мадам Луазон упругую пачку бумаг. 

- Ого..-округлила глаза мадам Луазон.

- Согласен, - кивнул Николай Александрович, - но меньше никак нельзя. Это допустимый минимум. Далее уже идет дилетантщина.

- Вы соврали, Николай Александрович… насчет труппы. У нас ведь никого нет.- сказал я, когда мы вышли на улицу.

- Как говорил покойный атаман нашей сотни Кирилл Владимирович «было бы мясо, а мухи слетятся».       

Мы встретились вновь у финансового здания через неделю.

- Какой изумительный покрой у вашего костюма!- воскликнул я, увидев Николая Александровича.

- Я всегда шью у мсье Гардели из итальянского района. Между прочим, натуральный шелк. 

В кабинете нас вновь приветствовала мадам Луазон. Мы присели за журнальный столик. Молоденькая симпатичная секретарша принесла нам кофе. Все это намекало на положительный результат нашего дела. Так оно и оказалось. Я покидал кабинет мадам Луазон с наполеоновскими планами. В них я построил помещение, расположил в нем вместительный зал, открыл уютное кафе, обустроил раздевалку и оборудовал  санузел.     

Планы дали крен, санузел полетел в тартарары,  когда я стал расплачиваться в магазине «Ткани»

- Извините, - сказал мне продавец, возвращая банковскую карточку, - но ваша  карточка некредитоспособна.

- Не может быть! Попробуйте еще раз…

Я немедленно позвонил Николаю Александровичу.

- Бип- бип…  Абонент недоступен.- коротко сообщила трубка. Я немедленно помчался на квартиру моего компаньона.

В душе у меня похолодело. На дверях квартиры отсутствовала медная табличка с надписью « N.A Romanov- Usachev».

На мой вопрос:

- Где мсье Николя?

Консьерж ответил лаконично, но ясно:

- Выехал.

Мадам Луазон встретила меня приветливо:

- Когда премьера, мсье Влад?

- Не знаю, мадам… -Я посвятил хозяйку кабинета в текущее событие дел.

- Ну, что вам сказать, мсье Влад. До тех пор, пока мы не найдем господина Романова, эти деньги будут висеть на вас.

- Почему я?

- Потому что вы лицо, - мадам Луазон ткнула пальцем в мою подпись, -  юридическое.

В итоге, я потратил пять тысяч на адвокатов и из разряда «подозреваемый»  был переведен в категорию «потерпевший».    

Сегодня, когда я рассказываю эту историю своим знакомым, то Николая Александровича иначе как «Грант» не называю.

  

       Ледокол

 

Николая Александровича Романова-Усачева в итоге изловили. Присвоенные им 15 тысяч он истратил на юного секретаря-референта казачьего сообщества Петра Кандыбу.  Объявление, которое любитель молодых мужских тел Романов-Усачев  дал в соцсетях, «Театру требуются…» сработало...

 

- Добрый день, мсье. Я- Влад.

- Очень приятно, Влад.  Я- Серж.  

Мужчина протянул мне руку. Я пожал ее и заметил, что на ней отсутствуют указательный и большой пальцы.

- Как вы сказали… вас зовут?

- Серж.

- А фамилия?

- Serge Brisglace

- Почти Ледокол.

Мужчина рассмеялся:

-Меня так в детстве называли.

- Вы портной?

- А откуда вы знаете? 

Назревал индийский киношный сюжет.

- Вы говорите по-русски?

- Нет. 

Я улыбнулся:

- Увы, сюжет рассыпался.

- Какой сюжет?

- Дело в том, что… Я  бросился в набежавшую ностальгическую волну. 

                                           - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я постучал, как мне  велели. Два коротких. Один длинный и вновь короткий. Дверь открылась.

- Проходи и быстро!-  приказал мне мужской голос. Я юркнул в темную прихожую.

- Ты от кого?

- От Жанны Грин. 

- С Юбилейного?

- Нет, с Моторного. Она у Портоса в группе играет.

-  А Жанка- Йоника,  шахной квакушки зарабатывающая!  

- Какие квакушки?

- Ну, педали гитарные. Она ж у Портоса мало того, что без башлей лабает. Так он ее еще под солидных папиков кладет.

Я недоуменно заморгал ресницами.

- Ну, че ты бабочками пыхаешь. Аппарат же нынче дорогой. Педаль на сотню тянет.

- Мы без… этого… покупаем…. в смысле, без шахны, а по безналичному расчету.

- А ты что, тоже лабух?

- Ну, да… в «Оптимистах» играю.

- Ты там на лопате шаришь?

Я утвердительно кивнул.

- А я-то думаю, откуда я твой фэйс знаю. Ну, так у вас солидная контора, чувак, а у Портоса – параша. Слышал я их. Три аккорда…  два мимо кассы. Тебя как зовут?

- Влад.

- А я Ледокол.

 - Ленин?

- Ты сюда шутки пришел шутить или по делу?

- По делу. По делу.

- Ну, так показывай свое дело, Владик, и быстрей. У меня знаешь сколько дел? До второго пришествия не переделаешь. Да ты проходи в комнату. 

Я пошел по темной прихожей и вскоре оказался в ярко освещенной утренним солнцем комнате. В прежние времена их называли «залом»

Зал Ледокола представлял собой пошивочный цех- ателье. Возле окна стояла швейная машинка «Зингер». Рядом с ней гладильная доска. Вдоль стен шли полки, заваленные тканями (судя по количеству материала, работы у Ледокола было не до второго пришествия, а до нового Big bang) всевозможных расцветок. Не полки, а палитра художника. В центре зала стоял  огромный стол. На нем живописно разбросанные: ножницы, портняжные метры, циркули, линейки и выкройки. Ледокол, отвечая своей кличке, профессионально расчистил пространство на столе:

- Ну, чего у тебя…. показывай.

В это время из смежной комнаты выпрыгнуло….. божественное создание. На румяных щечках ямочки. На белом височке кокетливый  завиток. Хорошенькое тельце в  легко-эротической (я и сегодня  называю их распиздяйками) накидочке.  

- О, Танечка, проснулась! Прости, милая, что мы тебя разбудили.

Ледокол обнял Божественное создание, а оно нежно прильнуло к его тонко – злым губам.

Рядом с Танечкой от угрюмого Ледокола не осталось и следа. Вместо него сейчас возвышалась романтическая  «бригантина». Как бы дополняя эту идеалистическую  картину, в открытое окно влетела песня «Бригантина поднимает паруса» 

- Сережа, это кто?- выскользнув из объятий, поинтересовалась Танечка. 

Наконец-то я узнал имя Ледокола.

- Это Влад. Он в «Оптимистах» играет.

- О, класс!-  Танечка еще ярче осветила комнату своей белозубой улыбкой, - «Оптимисты»- это круто! А кто вам дал Сережин адрес?

-  Жанна.

- Какая Жанна?

Я раскрыл рот, но меня опередил Ледокол-Сережа.  

- Да, Жанка-Йоника!  

- А эта та, которая…

- Именно она.-  не дал я Танечке возможности рассказать мне еще раз про квакушки.

- Ты у кого джинсовку брал, - трогая материал, спросил меня Ледокол-Сережа, -

У Червонного с Портовой? 

- Нет, у Валика с Юности.  

- И сколько он с тебя слупил? 

- Соточку.

- За метр?- прилаживая деревянный метр к материалу, поинтересовался Ледокол.

- Да.

- Вы с ума сошли, Владик!- вмешалась в деловой разговор Танечка. - вы бы лучше у Сережи взяли. Он бы вам по полусотне уступил. Правда, Сережа?!

Танечка резво метнулась к полкам: 

- Вы только оцените качество материи! Вы такого материала… даже…  в цековском распределителе не найдете! 

- Ну, что делать, - тяжко вздохнул я, - не нести же мне его обратно к Валику. В Юность. 

- Нет, нет, разумеется, нет, - защебетала Танечка, - но в следующий раз обращайтесь к Сереже! И всех ваших знакомых направляйте к нему. Лучше Сережи в городе никто не шьет. О нем знаете, как говорят? Ледокол шьет – Levi’s отдыхает. Вот посмотрите.

Танечка стала бросать на стол: джинсы, рубашки, сарафаны, куртки. 

- Все - последний фасон. У Сережи всегда только последняя мода. Сережин папа все из - за бугра привозит. Он же у нас Герой Соцтруда. Он границу, как ворота, ногой открывает.

- Танечка. Милая, - замурлыкал Сережа-Ледокол, - ну зачем ты так? Мы же Влада плохо знаем.

- Человек из «Оптимистов» не может быть плохим человеком. Кстати, Владик, а у вас девушка есть?

Я неопределенно дернул плечом. 

- Нет? Чудесно! Я вас познакомлю. У меня знакомая есть. Полный отпад!  Такая милая и музыку, как вы, любит. Она вам понравится и вы- ей.  Такой симпатичненький молодой человечек не может не понравиться… хорошенькой девушке. Вы свой телефончик оставьте. Она вам позвонит.

- Милая, - Ледокол обнял Танечку за обворожительную  талию, - Владик не за этим сюда пришел.

- Одно другому не помеха, - гневно возразила Танечка, но, сменив гнев на милость, продолжила, - хотя, с другой стороны, ты прав, милый. 

  Ну ладно, мальчики, вы тут оставайтесь, колдуйте, а я побежала, мне пора.

Танечка ушла. В зале еще долго парил колдовской запах французского парфюма и древне - римского разврата...

 Шил мои джинсы Ледокол долго. Он был из разряда портных, которые семь по семь раз отмерят, а уж потом единожды отрежут. Почти каждый день я ходил на примерки, которые в итоге сблизили нас с Ледоколом.

- Ну вот, надевай. Готово!

Я натянул джинсы.

- Ну, …как?

- Сидят, как влитые.

- Фирма веников не вяжет.

Я достал из кармана мятые купюры. Мой портной вытащил из пачки четвертную бумажку и поинтересовался:

- Отметим? Я угощаю.

- Вроде как я должен обмыть брючата?

- Ок, договорились. Начнем с моих, - Ледокол сунул купюру в карман, - а закончим твоими. Так и произошло. Только Ледокол пришел домой в тот же вечер, а я- спустя три дня, и не в джинсах, а в чьих-то мешковатых брюках… 

Мы сблизились. Точнее, не знаю почему, он потянулся ко мне. У Ледокола было две страсти: Танечка и рыбалка. Он мог часами говорить о речках, озерах, заливах, о молодом льде, полыньях, лунках (может, поэтому его называли Ледокол?)  крючках, поплавках, мормышках, лещах, подлещиках и окуньках.  

Сережа позвонил мне вечером:

- Чувак, ты занят… янет… тянет?

Ледокол имел привычку раскрашивать свою речь причудливыми словесными выкрутасами.

-Особо нет, а что…

- Мне клиент… ент.. ент… бутылку рома… и никакого там кубинского, а ямайского… го- го… подогнал.  Бухал когда – нибудь такой… ой- ой.?

- Не - а.

- Я тоже.  Распечатаем… зачатаем…вместе?

Мы встретились в чахлом скверике. Ломаные скамейки. Щербатые дорожки.

- Не лучшее место для ямайского рома.

- Пойдем на линию… ю- ю… мою, - предложил Сережа, - там травка зеленеет и солнышко… го – го… блестит…

Мы пошли по мощеной дороге. Юные одуванчики пробивались сквозь древние камни. Старые деревья пахли молодой листвой. Заходящее солнце пряталось за черепичной крышей больницы железнодорожников. На ее дворе гремели костяшками домино больные...

- Сядем.. присядем… тут, - сказал Ледокол, усаживаясь на ствол упавшего дерева.

Он вытащил из сумки рюмки, закуску, салфетки, нож, вилки и красивую бутылку с яркой наклейкой.

- Пузырь красивый, а как содержимое… ёё… мое? - Сережа-Ледокол разлил приятно пахнущий напиток по серебряным рюмкам.

- Фу! Гу- гу! Содержимое соответствует… ет  - ет… оформлению! Махнем… нем… нем… еще по одной!?

- А чего тормозить!?

Мы выпили. Закусили финским сервелатом и болгарским фаршированным перцем. Мой собутыльник души не чаял во вкусно-деликатесных продуктах.

После четвертой рюмки он, живописно подхватив на вилку шпроту, сказал:

- Влад, я долго думал и понял, что только… тебя…  я могу… мгу… у… попросить о помощи.

- Какой помощи?

- Я скажу. Только дай мне слово, что это  останется между нами?

- О чем разговор, Сережа. Конечно.

- Понимаешь, чувак. Из института меня вы.. перли.. перли… короче… отчислили. Старик мой помогать мне не хочет. Завел, бля, волыну! Я- Герой труда! Член городского Совета. Депутат. Мат. Мат. Короче, он думает, что меня это исправит. Сделает взрослым и серьезным, а меня это только убьет.

Ледокол замолчал. Так же молча, он выпил еще одну рюмку и закурил:

- Короче, мне повестка в армию пришла, а иди туда я не хочу…  и не могу, прикинь, я туда пойду, а за это время, пока я там буду торчать… не понятно на кой хер…  Танечка найдет себе другого. Моя Танечка с другим!  Я этого не переживу, Влад, я повешусь или застрелюсь из «калашникова». Поэтому я решил туда не идти, и ты должен мне в этом помочь…. Я не зря… привел…  тебя на линию. Я… разработал план. Сейчас… мы с тобой… откупорим еще одну банку. Только уже не ямайского, а «Столичную»…. Потом я положу руку на рельсы, а когда ее  отрежет поезд, то ты поможешь мне дойти до больницы. Это, как ты видишь, недалеко. Ну как, поможешь?

Я впервые услышал речь Ледокола без его обычных выкрутасов.

Кайф от дорогого ямайского рома стремительно вылетел из моей головы.  Во рту стало сухо. Руки затряслись. Пятки покрылись инеем. 

Ледокол встал и объявил.

- Через пять минут поезд. Пошли.

- Погоди, - остановил его я, - погоди. Я не могу вот так сразу – это во-первых. Во-вторых, ты представляешь, что такое сунуть руку под поезд! Тебя же может всего туда затащить и уже ты не дембель, а жмур. Прикинь, я пойду как подозреваемый в убийстве. Мне оно нужно? На хер мне такое не вперлось! Третье, машинист поезда сообщит об этой хуете на ближайшую станцию, и тебя заметут, как членовредителя. В том случае, если ты не склеишь ласты. 

- Какое членовредительство?

- А ты разве не знаешь о 249 статье? Уклонение от воинской службы путем членовредительства или иным способом!

- Ты… откуда.. туда… юда…  про нее знаешь?

- У меня отец, между прочим, юрист. И последнее и главное. Тебе может и не нужна будет больница 

Даже если тебя не затащит под поезд и не порежет на куски. Ты можешь умереть от болевого шока.

- Шока? А это откуда ты знаешь?

- У меня… на всякий случай…  бабка врач. Так что твой план не катит, чувак.

- А что мне делать?

- Не знаю, но то, что ты предложил, ни в шахну, ни в то самое место, от которого ты хочешь косануть…

- Ок…

Мы расстались, а через месяц Сережа пригласил меня на папашину дачу. Веселенькая березовая роща. Двухэтажный голубенький дом. Терраса с видом на живописную речку…

 Я занялся шашлыками, а Сережа отправился в сарай:

- Приготовлю бредень, чувак, пройдемся вдоль берега. Тут раков, что у дурака махорки!

Вскоре я услышал сирену машины срочной службы. Тотчас же из сарая высунулась Сережина голова: 

- Чего там, чувак?

Я вышел на улицу:

- Скорая к кому- то едет.

- Ок.-  Ледокол «уплыл»  в сарайный сумерек, а через мгновение раздался страшный вой.

Я бросился в сарай. Рука Ледокола лежала на деревянной колоде. Отдельно от нее покоились два бледных пальца: большой и указательный. Рядом с колодой валялся огромный топор. Мне он показался топором Родиона Раскольникова.

На другой колоде лежала чистая тряпка.

- Подай.- слабым голосом попросил Ледокол….  

Сережу забрала скорая, а я в одиночестве поплелся на железнодорожную станцию.

                                          - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Каждый день я ждал вызова в ментовку и рисовал в своем воображении кряжистого следователя.

- Колись, сука, - орал он, дыша на меня водочным перегаром с чесноком, -  ты отрубил пальцы сыну Героя Соцтруда?

Я даже живо ощущал удары мощного кулака в мою пораженную болезнью Боткина печень.

- Я жду ответа, пидор?!

- Товариш шлетовать, - шамкал я беззубым ртом, - я нишего не шнаю.  Я шыл на даше. Я шарил шашлыки. Я не вишел, как и што проишходило.

- Молчи, падла, - орал следователь, - я заставлю тебя говорить. Ты мне расскажешь, кто тебя, суку, завербовал. 

- Он шам, товариш шледователь! Он шам.

- Ах ты сука, - следователь нестерпимо больно саданул меня хромовым сапогом в пах, - клеветать на сына Героя Соцтруда! На сына депутата Верховного Совета!    

Как-то, рисуя очередную жуткую картину, я возвращался из ресторана «София», в котором работал музыкантом оркестра. На остановке я увидел Ледоколову Танюшу. 

- Танюша, ты откуда так поздно!?

-  Была у Сережи. Потом у его родителей. С Сережей… ведь…  произошел несчастный случай. Ты разве не знаешь?

Танечка всхлипнула.

- Тихо, тихо, Танечка. Я первый раз слышу о Сережином  несчастье, а что стряслось?

- Он… рубил дрова.. хлип – хлип… на даче и случайно.. хли- хлип… лишил себя двух пальцев.

- Что ты говоришь, - воскликнул я, - какое несчастье.

- Вот и я говорю…. несчастье. Представляешь, что такое для портного  лишиться пальцев. 

Уже неделя прошла, а я все никак не могут отойти. Вся дрожу. Вот посмотри.

Танюша протянула мне руки. Ладошки у нее были нежно – зовущими в эротическую даль.

- Я теперь без коньяка не засыпаю. Кстати, ты куда едешь?

- Домой.

- А давай заедем к нам с Сережей. Выпьем, а то мне  как-то одной не в кайф.

- Поехали.- согласился я и тормознул пробегающее мимо нас такси.     

Через полчаса мы вошли в знакомый  зал. Я присел на стул, что стоял у раскройного стола. Таня принесла бутылку армянского коньяка, конфеты, тонко нарезанный лимон.  Мы выпили. Скушали по конфетке. Вновь выпили. Закурили.

- Я думала, что согреюсь, - сказала Танюша, кутаясь в легкую шаль, - а еще больше замерзла.

Я предложил:

- Выпей еще.

- Нет, лучше обними меня.

Танюша, не спрашивая моего разрешения, прыгнула ко мне на колени. После нескольких страстных поцелуев она спросила:

- Хочешь, я тебе стриптиз покажу?

- Тебе же холодно.- Улыбнулся я.

- Это меня согревает.

- Ну, только если…

Танюша ушла. В спальне задвигались шуфлядки шкафа… 

Возня прекратилась. Негромко зазвучала музыка. Дверь отворилась. В зал впорхнула (в умопомрачительной распиздяйке) Танечка и стала профессионально  двигаться в такт музыке.

Я, наконец, понял, отчего некоторые мои знакомые называли ее Тани Стрип. 

Танечка вовлекла меня в свой возбуждающий танец, и после нескольких его тактов я оказался в горизонтальном положении на рабочем столе Ледокола.

- Он же упадет!- воскликнул я.

- Не волнуйся. Сережа делал его специально для этого.

 Танечка зажгла свечи. На стене заметались наши тени. Машинка «Зингер» смущенно глядела в темное окно. Гладильная доска нервозно подпрыгивала. Зловеще сверкали портняжные ножницы…

Я сорвал с нее «распиздяйку». Упругая грудь бросилась к моим жарким губам. Руки мои. ..Дрожащие руки мои коснулись ее тронутого весенним солнцем тела. Пальцы мои…. Длинные музыкальные пальцы мои заскользили по ее длинным ногам. Споткнулись на миг на пушистом холмике и устремились  ввысь к призывным соскам. Я не трогал ее тело. Нет! Нет! Я играл на неведомом прежде инструменте. Никогда. Никогда. Не забудут они этого тела. Этой музыки страсти. Ноздри мои хватали ее парфюм.  Навсегда. До конца моих дней запомнили они этот запах.

Ее чувственные губы касались каждого кусочка моего тела. Каждого атома, каждого нейтрона и нейрона. Тело мое содрогнулось. Фонтан любви устремился в Танечку. Милую, нежную Танечку. Она тихо застонала и нежно оттолкнула меня. Мы замерли. Свечи перестали метаться. Под окном проехал автомобиль, осветив своими фарами «зал» В этом причудливом свете Танечка выглядела богиней, сошедшей в объятия героя.

 

- Мы еще встретимся?- робко спросила Танечка, у двери.

- А Сережа?

- У него на уме только выкройки, лунки, блесны, подлещики, окуньки, а мне хочется любви, а не мормышки.

- Зато он даст тебе будущее, - сказал я, целуя прелестную Танечку, - а я дам только головную боль.

- Ты вспоминай меня, Влад.

- Обязательно, Танечка! Тебя невозможно забыть.

Она закрыла за мной дверь. Две недели я не стирал рубашку. Я так не хотел расставаться с запахом ее чарующего парфюма.  Я долго еще крутил на магнитофоне мелодию, под которую для меня танцевала Танечка. 

                                                - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Шли дни. Меня никто и никуда не вызвал. Вскоре «Оптимистам» в полном составе предложили работать в Беломорской филармонии.

Я уехал из города, а потом- и из страны. Прошло лет двадцать с той поры.

- Sorry, - остановил меня на улице незнакомый мужчина, -  do you speak Russian?

- Да, а в чем дело?

- Я вот смотрю на вас и думаю сам себе: Влад это или кто другой? 

- Простите?

- Я Лео. Сосед Ледокола. Помнишь такого… Ну, он еще джинсы, сарафаны шил. Помнишь?

- Конечно.

Мы поговорили о том-о сем…. Вспомнили общих знакомых. Наконец, я спросил:

- Ну, и как он там, твой сосед… Ледокол?

- В начале перестройки, - начал Лео свой рассказ, - он открыл пошивочный бизнес.

Я перебил Лео вопросом:

- Без пальцев?

- Говорили, что без пальцев он стал шить еще лучше. Короче… он… сильно поднялся. Батя… конечно… ему.. помог. Он ведь мэром города стал…

- Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени?

-О бате… или о Ледоколе?

 - О Сереже. 

- Потому что он уже и есть в past simple.

- А что с ним  случилось?

- Якобы поехал на зимнюю рыбалку… Ты же помнишь, какой он был любитель этого дела.

- О, да! Мормышками он мог достать любого.

- И  вроде как лед треснул… короче… утонул. А как он мог утонуть? Он же Ледокол. Он речку как свои пять пальцев знал. Ходили слухи, что это Танечка его в лунку со своим новым ухажером пристроила. Мы с чуваками на его похоронах играли. Дубак в тот день был. Я две бутылки водки выпил, и только тогда согрелся. Короче, зарыли Ледокола.   А Танечка после его смерти все продала… золотым хвостиком махнула… и уплыла с богатым папиком за бугор. Папик тоже … я слышал, как бы… блесной накрылся.

- А Танечка?

- Она теперь  управляет пошивочной компанией, изготавливающей нижнее белье. Я теперь только трусы ее фирмы ношу.

- А что за фирма?

- Так «Тани Стрип». Неужели не знаешь?

Мы еще поговорили минут пять и разошлись. Дома я, не раздеваясь, открыл поисковую программу и быстро нашел компанию «Tanya- Strip».

На сайте были представлены образцы продукции и краткая история фирмы. Первой главой ее шел мужчина с фамилией и внешностью итальянского актера. Лео ошибся, когда говорил мне о том, что Танечка- руководительница фирмы. Ибо следующей была фотография  милой нежной обманщицы Танечки, а под ней черные скобки с датами ее короткой жизни. Она погибла, как сообщала история фирмы, в автомобильной катастрофе.   С тех пор я стал покупать только продукцию ее компании. Когда сегодня  я надеваю трусы фирмы «Тани – Стрип», я непременно с легкой грустью вспоминаю о моем мимолетном приятеле Сереже- Ледоколе и милой Танечке.

 

 

7941 Saint Urbain Street

 

            «Я по объявлению, - прочел я, открыв утром электронную почту, - хотелось бы с вами обсудить детали?»

- Ок… в кафе «Sunny».

Мы встретились в назначенное время. Зал был пуст. За стойкой дремал официант с айфоном в руках.

Я показал два пальца. Гарсон кивнул и принес две фарфоровые чашки. Дурманящий кофейный дух защекотал ноздри. 

- Жиль Вильон.- коротко представился мужчина. 

 - Влад.

Мы пожали друг  другу руки.

- Вы занимались театром… в своей жизни?

- Нет, я поэт.- Жиль аристократическим жестом отбросил со лба длинные светлые волосы и принялся читать стихи.

Оглушительный, раскатистый голос его испугал официанта.

Читал он (практически не делая пауз) долго.  Наконец затих и, забросив нога за ногу, взглянул на меня. Острый взгляд его прожег меня, как луч инженера Гарина.  

- Кхе- кхе. Да. Ну, что сказать. Голос у вас красивый. Жесты изумительные, а что бы вы хотели делать в театре?

- Я хочу предложить вам свои пьесы… в стихах.

- Я так и подумал, как только вы стали декламировать, - сказал я и, выдержав виноватую паузу, продолжил - но вы знаете. Как это ни досадно, к сожалению, мне нужно все: помещение, актеры, художник, звукорежиссер, театральные костюмы, а пьесы… это уже в последнюю очередь.

- А если я найду помещение, актеров, костюмы… вы поставите мою пьесу?

Я скользнул взглядом по его импозантному  виду и поинтересовался:

- Вы что, можете пробить грант на создание театра?

- Нет, я могу вам предложить нечто другое. Давайте завтра… часов в десять утра…  встретимся вот по этому адресу. Там вы сможете найти актеров, реквизит…

В руках у меня оказалась бумажка с поэтическими рифмами. 

  - 7941 Saint Urbain Street. Это адрес или что – то поэтическое?

- Адрес. 

- Подождите меня на улице, - вставая из стола, попросил я, - я должен расплатиться.

- Нет, что вы, я заплачу! 

- Нет, я пригласил.

- Но я вас прошу поставить мою пьесу, а не вы меня – значит, я и должен платить!

Жиль решительно сунул руку в карман, пошарил в нем и виновато улыбнулся:

- Ну, вот спор решился в мою пользу! 

Он досадно махнул рукой и вышел на улицу. 

- Громкие же у вас друзья, мсье, - выдавая мне сдачу, сказал официант, - где вы их только находите.

- По объявлению. Сдачу оставьте себе.

- Мерси.- кивнул официант и вновь уткнулся в айфон.  Я вышел на улицу. Ветер сорвал с меня бейсболку с эмблемой бейсбольной команды. 

                                                                  - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я толкнул дверь и вошел в темный коридор. На высоком потолке неярко горела  лампа. На стенах - картины бородатых мужчин и старомодных дам.

- Простите, могу  ли я вам чем-то помочь?

Я оторвал взгляд от картины  «Дама в соломенной шляпке» и увидел седую, приятной наружности женщину.

- Простите - это 7941 Saint Urbain Street?

- Да.

- Какое восхитительное здание. И картины.  Это девятнадцатый век?

Седовласая женщина отрицательно помотала головой:

- Восемнадцатый

- Что вы говорите! Какая прелесть. Галантный век! Век Наполеона! 

- Возможно, я не сильна в истории. Я могу вам чем–то помочь?

- У меня здесь назначена встреча.

- С кем?

Я вытащил бумажку и протянул ее служащей:

- Жиль Вильон, - прочла служащая и, возвращая бумажку, продолжила, - он сейчас на процедуре и освободится только часа через два, а вам… простите… он зачем?

- Дело в том, мадам…

Я быстро посвятил седовласку в историю моего «горелого театра» и попытке возродить его из пепла забвения.

- Мсье Вильон обещал помочь мне с помещением, актерами, звукорежиссером и костюмами.

 - Боюсь вас разочаровать, мсье…?

- Влад.

- Мсье Влад, но господин Вильон ничем не сможет вам помочь.

Седовласка грустно улыбнулась.

- Жиль Вильон, как это вам помягче объяснить, не вполне… скажем так… адекватен. Он пациент нашего заведения… для ментально нездоровых людей.

- Нездоровых? Но он выглядит вполне адекватным человеком. Он читал мне свои стихи.

- О, да, - улыбнулась служащая, - это он любит. Мсье Вильон до тридцати лет был поэтом и весьма популярным. Почитатели в прямом смысле носили его на руках.

- Что значит до тридцати…  Вы, что хотите сказать, что он старше? 

- Конечно. Ему уже шестьдесят один год.

- Как шестьдесят… один… На вид ему не более тридцати!

- Болезнь остановила его старение.

- А что это такая за болезнь?

- Вообще- то истории болезней наших пациентов являются медицинской тайной.

Дама помолчала, явно что-то обдумывая, и, наконец, сказала:

- Вы слышали о поэте  Феликсе Леклере?

- К моему стыду, нет.- покраснев, ответил я.

- Ну, никакой это не стыд. Феликс Леклер жил в позапрошлом веке. Зайдите в Интернет и найдите информацию о нем, и вы узнаете биографию  мсье Жиля Вильона. Да, кстати, - сказала дама, когда я потянул на себя входную дверь, - у нас во дворе есть склад старых вещей: мебель, одежда… это все бесплатно… может быть… вы найдете себе что-то для вашего театра.

Я поблагодарил седовласую даму и вышел на улицу.

Сильный порыв ветра снес с моей головы фетровую шляпу и понес ее к автобусной остановке.   

                                                        - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

 

Солнце скрылось за горизонт. Яркий Юпитер известил, что пришла ночь. Я включил битловскую песню «Good night»

«Now it's time to say «good night»

Проникновенно запел Ринго Стар
«Good night, sleep tight
Now the sun turns out his light….»      

И набрал в поисковой строке имя Феликс Леклер.

После короткого раздумья поисковая программа выдала мне несколько тысяч ссылок.

Я открыл страницу «Биография» и чуть не скатился с кресла. С фотографии Феликса Леклера смотрело лицо Жиля Вильона.

Те же длинные светлые волосы, те  же прожигающие глаза, те же печальные стихи, ментальная болезнь, жизнь, смерть в лечебнице для умалишенных… 

На следующий день я отправился на могилу поэта Леклера.

Молодая служащая, одарив меня прелестной (какой, очевидно, встречают праведников в раю) улыбкой, поинтересовалась:

- Чем могу помочь вам, мсье?  

- Я ищу могилу поэта Феликса Леклера.

- А давно он захоронен?

-  Я точно не знаю.

- Ну, что ж, посидите пару минут…  я поищу.

- А чего искать, - сказал работник кладбищенской службы безопасности, - это в седьмом секторе. Старой части.  В третьем  ряду. Могу подбросить. Я как раз… еду…  в ту сторону.

Мы проехали центральной аллеей, свернули на узкую дорогу и остановились в заросшем цветами, кустами, кряжистыми деревьями, старом, заброшенном секторе погоста. 

- Вот она… могила Леклера.- работник пальцем указал на поросшую мхом плиту.

- А вам здесь не страшно… работать?- закрывая  дверь пикапа, поинтересовался я.

- Бояться надо живых.

Работник весело подмигнул мне и нажал на газ. Затих рев мотора. Над кладбищем нависла тишина, о которой кроме как кладбищенская и не скажешь. Я подошел к памятнику. На его плите с трудом можно было разобрать имя покойного. Под датами жизни были выбиты стихотворные строчки. Я провел ладонью по щербатому влажному (как банная скамейка)  камню и прочел только одну:             

«… узнаешь ли меня в незнакомом мире?….»

В это время громко каркнула ворона. Сильный порыв ветра сорвал с цветов лепестки. Над памятником нависла черная туча. Мелькнула яркая молния. Сухой треск грома расколол тишину старого погоста.

Домой я вернулся промокшим до нитки. Долго стоял  под горячей тугой струей душа, но это не помогло. Неделю провалялся я с высокой температурой в постели, бредя поэтической строкой поэта Леклера. «… узнаешь ли меня в незнакомом мире?…»

Прошло несколько месяцев после моего визита на могилу поэта Феликса Леклера. Возрождающийся театр уже занимался реализацией новой пьесы. Для ее постановки потребовались костюмы, мебель, и прочая театральная дребедень… и я вспомнил о складе на  7941 Saint Urbain Street…  

На дворе (уже возвращаясь с приятными находками) скорбного дома я столкнулся с седовласой секретаршей.

- Добрый день, мадам.

- Здравствуйте. Пардон?- седовласка явно не узнала меня. 

-  Я приходил…  как-то к мсье Вильону.

- О, да, да, - расцвела в улыбке седовласка, - конечно, конечно. Я- то думаю, где я вас встречала. Вы… мсье Влад… кажется?

- Именно, - слегка сжав пальцы сухонькой женской руки, сказал я, - а как, кстати, поживает мсье  Вильон?

Лицо секретарши омрачилось:

-  К сожалению мсье Вильон скончался.

И вновь я оказался перед конторкой Адмистрация кладбища LDN.

- Вы опять к Феликсу Леклеру?- улыбнулась кладбищенская служащая.

- Нет, к мсье Вильону.

- Мсье Вильон. Так, где он у нас? Одну секундочку.

- Да чего там искать, - встрял в разговор знакомый уже мне работник кладбищенской безопасности, - это в седьмом секторе. В новой части кладбища. В третьем  ряду.  Я как раз туда еду. Могу подбросить.

Мы отправились по знакомой центральной аллее, свернули на узкую щебеночную дорогу.

- Ну, и погодка, - недовольно бурчал водитель, - третью неделю льет и холодно, точно сейчас и не лето вовсе.

На перекрестке дорог машина остановилась:

- Я уж туда сворачивать не буду, а то потом долго объезжать придется. Отсюда недалеко. Налево седьмая могила.

Машина тронулась. Я нажал на кнопку. Легкий хлопок, и мелкий дождь забарабанил по черному куполу японского зонта.

Я отсчитал шесть могил и остановился возле седьмой. На сером цементном камне темнели буквы. 

 Жиль Вильон.

Поэт.

И строфа из стихотворения:

«Узнаешь ли меня в лазурных волнах незнакомого моря?..»

Я коснулся ладонью серого камня:

- Прощайте, мсье Вильон. Простите, что я не поставил вашу пьесу.  

И  прекратился дождь, и выглянуло солнце, и весело защебетали выпорхнувшие из густого куста воробьи. Поэт вернул в город лето…

Дня через два после этого события  в доме моем зазвонил телефон.

- Слушаю.

- Вы Влад?

- Да, а в чем дело?

- Я журналист русскоязычной газеты «Параллели» Газета хотела бы написать заметку о вашем русскоязычном театре, играющем на иностранном языке. Вы согласны?

- Это интересное предложение. Хорошая реклама. Я должен буду заплатить за эту статью?

- Что вы! Что вы! Никаких денег, - заверил меня журналист, - читатель должен знать об интересных людях нашего сommunity!

- Ок, если вас устроит, то мы можем встретиться сегодня… кафе «Sunny» в17:00…

 

В 17 00 я вошел к кафе. В зале ни души. За стойкой привычный бармен с айфоном в руке.

Я присел у окна и принялся листать рекламный буклет…

- 17:30. Так… ждать нет смысла- сказал я вслух.

- Вам что-то еще?- поинтересовался официант.

- Нет, только расчет.

- Сегодня вы тихо.- молодой человек улыбнулся. 

Не успел он закончить эту фразу и снять улыбку с губ, как дверь в кафе распахнулась, и в нее вошли трое громко говорящих мужчин.

- Я же говорил ехать на тачке!- кричал тот, что был с блокнотом в руке. 

- Ага, этот хорек- редактор заплатит тебе за тачку.- возразил ему мужчина с видео камерой.

- Слышь, Славик, - обращаясь к человеку с блокнотом, сказал мужчина, обвешанный фотоаппаратами, - света тут маловато.

- Ты Влад? - поинтересовался у официанта человек с блокнотом, - мы малехо задержались! Извини.

Официант глупо улыбнулся. 

- Я Влад.

- А, привет, - человек панибратски обнял меня, - ты где сидишь? Там? Отлично!  Ты меня… это… извини,… пробка.

- Ничего.

Мы присели за стол у окна.

Эдик защелкал фотоаппаратами. Толик пристроил видеокамеру.

Делая очередной кадр, Эдик громко шмыгал (точно хрюкал) носом. 

Толик, меняя ракурс съемки, щелкал (словно вампир) языком.

В конце интервью я рассказал Славику о поэтах Феликсе Леклере и Жиле Вильоне:

- ..они родились в один день. Их родителей звали одними и теми же именами. У них было по две сестры. Возлюбленных звали Джанет. Тронулись рассудком в тридцать лет. Старение их закончилось в этом возрасте. В шестьдесят они выглядели на тридцать. Прикинь!? Умерли  в один день в одном и том же возрасте 62 года, и оба похоронены на одном кладбище…

- А че, ништяк матеариалец. Тиснем после твоего театра. Это, как бы… на каком кладбище они похоронены?

Я назвал адрес.

- Эдик, - обратился Славик к фотографу, - ты в курсах, где это? Фото надо будет нащелкать для материала.

- Конечно, знаю, - ответил Эдик, - они у меня фотки для своей рекламы заказывали. О, блин! Натерпелся я там страху. Я кладбища с детства боюсь.

- А мне так, - вступил в разговор Толик, - фиолетово. Мы с пацанами всегда на кладбище квасили. Тишина, покой и ментов нету.

Газетная компания покинула кафе. Я подошел к стойке.

- И где вы только таких шумных находите?- протягивая сдачу, сказал официант.

- Я же вам уже говорил, по объявлению. Кстати, вас как зовут?

- Джордж.

- А меня Влад.

Так я познакомился с официантом кафе «Sunny»

Вскоре вышла статья про наш театр. Затем в газете появился материал о поэтах Леклере и Вильоне.

Он в свою очередь всколыхнул, разбудил местную прессу и телевидение. На городском кладбище защелкали фотоаппараты, зажужжали видеокамеры. Цены на погребальные ямы  взлетели вдвое. Местная киностудия выпустила в свет сериал «На лазурном берегу незнакомого моря»  о жизни поэтов Феликса Леклера и Жиля Вильона. Он побил все мыслимые и немыслимые рейтинги. Однако, ни в СМИ, ни в титрах сериала не упомянули моего имени. Кладбищенская администрация не предложила мне погребальный участок по special price…

Через какое – то время историю поэтов сменила новость о приведениях двух влюбленных геев, простившихся с жизнью в городской гостинице «Принц Эдуард»  В гостинице защелкали фотоаппараты, зажужжали видеокамеры, цены на номера взлетели вдвое.

Недавно я стал неожиданно для себя писать стихи, взгляд мой приобрел пронзительность лазерного луча, а в зеркале я стал замечать отражения поэтов Жиля Вильона и Феликса Леклера. Кроме того, я стал частенько бывать в доме 7941 (адрес  которого в свое время мне дал поэт Жиль Вильон) по Saint Urbain Street. Меня уже знают доктора и, останавливая в коридоре, профессиональным взглядом заглядывают в глаза.  Секретарша дома скорби (приятнейшая во всех смыслах мадам Лавуа) приглашает меня на чашечку French vanilla coffee и приятным голосом просит меня ни о чем не беспокоиться.

Думаю, что скоро я объявлю себя новым королем Вест Индии. 

 

«Анархист, или не ходите, дети, в цирк"​

 

Палящее солнце в зените. Выгоревшее до белизны небо. Поникшие деревья. Требующие воды цветы. Жара. Спасаясь от нее, по выгоревшему небу проворно летит самолет. Ему можно позавидовать. Курс его лежит на спасительный север.   

В зеркале небольшого озера сонно покачивается крыша ресторана «Blue Elephant» Из его окна доносится шершавый баритон.

«C´est en septembre
Quand les voiliers sont dévoilés
Et que la plage tremble sous l´ombre
D´un automne débronzé»

- Вот тебе, бабушка, и сентябрь в жарко – ярких тонах. Без мольберта и художника, - сказал я вслух, обращаясь к проходившей мимо (не понимающей моей речи) старушке, - жаль, я…

Развить мысль мне помешал звонок, что донесся из кармана моих летних брюк. 

- Алло.

- Добрый день. Могу я поговорить с Владом? 

- Я вас слушаю.

 - Привет. Я звоню вам по объявлению. 

Несколько волнующих секунд я молчал, пытаясь сообразить, как обращаться к голосу. Мадам? Мсье? 

- Простите, вас как зовут?

-  Пьер.

Вопрос  пола звонившего был решен.

- Слушаю вас, мсье Пьер?

- Я хочу знать, ты всех берешь в ваше театральное движение? 

- Театр это явление, а не движение.

На другом конце провода возникла пауза. Там  явно не понимали моего глубокомысленного афоризма.  

- Я говорю, мсье, что движения бывают общественно – политическими. Может быть, вы звоните в одно из них, да по ошибке набрали мой номер.

- Нет, я звоню по объявлению.

Пьер стал читать текст моего (точнее, сотворенного Николаем  Александровичем Романовым-Усачевым в стиле манифеста отречении от престола) объявления о наборе в театр.

- Сим сообщаем, что мы, любительский театр…. проводим набор…

Мы встретились в парке.

 Претендент на роль спустил Жожо ( немецкую овчарку, с которой он явился на встречу) с поводка. Пес с громким лаем бросился  на кемаривших на озерном берегу уток.

- Кря - кря. Кря- кя- кя!- птицы метнулись к спасительным водам. 

- Ну, и что у тебя за роль для меня? Только, чтобы мало слов. Я плохо запоминаю. 

- Плохо - это не значит, что совсем нет. Вы же где–то учились,  работаете… 

- Я что, похож на идиота!? 

- Гав- гав. Ры- ры- Гав- ры…- прилетел из кустов лай Жожо.

 - На помощь! Помогите, спасите. Help.

- Тю, Жожо, тихо. – приказал псу хозяин,  - Fuck you! Тихо, я сказал!   Иди сюда.

На поляну выбежал пес. За ним вылетела  дама и разожгла пламя ссоры.

 - …Ficking bastard.

- …Get the fuck out! 

- Fucking idiot!

- Кобыла- с идиотским простодушием заявил Пьер.

Дама и правда напоминала лошадь. Длинное лицо. Крупный зад. 

Я вспомнил известную фразу. «Кому и кобыла невеста», улыбнулся и вышел из парка. 

Мы договорились встретиться у меня дома.

                                          ----------------

            Через три дня Пьер постучал в мою дверь.

- Гав- гав…- Жожо дружески положил свои лапы мне на грудь и лизнул меня в щеку. 

Мы прошли в мой, мягко выражаясь, кабинет. 

– Вот текст пьесы- указал я на листы бумаги на моем рабочем столе.

Пьер взвесил их на своей ладони:

-  Сiboire!  Сalvaire! Sacrament! Я столько никогда не выучу. Я даже короткую басню в школе не мог запомнить. Меня за это секли! Розгами. Тонкими. Длинными. Вжик, и жопа пополам. Вот смотри.

Пьер оголил ягодицу.   

Жожо недобро залаял на хозяйских мучителей.

- У меня не школа, а театр и в нем вас не высекут,- пообещал я. За что был тщательно облизан Жожо. 

Я вытер щеку и продолжил:

- Текста немного. Несколько реплик и монолог. Мы можем его сократить, чтобы вам было меньше учить. 

- А кого я буду играть?

- Бомжа… бывшего некогда финансистом.  

- Терпеть не могу финансистов! Вот скажи мне – зачем нам финансисты!? Что они делают?

Я сделал грустную мину:

- Они резаную бумагу выдают нам за деньги! Вот и вся их деятельность. Это первые кровососы. Crissement cave!

- Гав- гав,- зашелся собачьим матом Жожо и с грозным рычанием вцепился резцами, клыками… в книгу Жана Бодрийяра  "Общество потребления"  

В дверь квартиры постучали. На пороге стояла моя соседка мадам Натали. На ее лице отсутствовала присущая ей всегда обаятельная улыбка:

- Мсье Влад,  нельзя ли тише.

В коридор с лаем вылетел Жожо:

- Гав- гав. Ры- ры. 

Мадам Натали с диким визгом бросилась к спасительным дверям своей квартиры. Жожо поднял лапу и обмочил дверной косяк моей соседки.

После их ухода мне пришлось долго, с пеной и освежителем воздуха  мыть соседскую дверь…

Через неделю мы встретились с Жожо и его хозяином в фойе дома престарелых.  Там пес испугал своим лаем пожилую пару, а его хозяин сократил текст на четверть. После этого назначили встречу на центральном железнодорожном вокзале. Потом в сообществе анонимных алкоголиков, в ассоциации брошенных животных, в организации прав женщин, в клубе любителей бриджа, союзе лесбиянок и федерации игроманов… Мы, как опытные шпионы,  меняли места встреч, но повсюду нас ждали скандалы, лай и сирены полицейских машин. К премьере от начального текста бывшего финансиста осталось несколько предложений, а я, как Жожо на прохожих, стал бросаться на актеров.

                                                                - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- Тут-тук.- стукнула клювом ворона в окно моей спальни.

- Дурная примета.

- Человеческие предрассудки - зарплата психиатров,- переворачивая страницу утренней газеты, ответила жена.

- Тры- тры…- затрещал телефон.

Я включил громкую связь.   

- Гав- гав...- пронеся по квартире злобный лай.

- Кар- кар…- предвестник беды испугано спорхнул с карниза. 

- Влад, спектакль у нас сегодня в 18:00?- поинтересовался Пьер.

- Дорогой мой, не просто спектакль, а премьера. Кстати, и твоя актерская премьера. Поздравляю тебя и жду  в три часа дня. Нужно переодеться, загримироваться…  Не опаздывай.

- Ок.

Спектакль начался вовремя и шел без сучка и задоринки. Сквозь прореху в шторе я наблюдал за сидящими в первом ряду лицами, занимающимися городской культурой. Глаза мадам (заведующая горкультуры) Луазон лучились. Щеки мсье Бубьена ( советника мэра по связям с общественностью) горели. По лбу финансиста (спонсора показа) мсье Бодри текли большие, как бриллианты чистой воды, капли пота. Пьеса явно цепляла, что обещало театру новые гранты. Наконец, пришла сцена бомжа – финансиста. Пьер вышел на сцену. Солидно кашлянул и начал монолог. Говорил он быстро, громко, разборчиво, но только совсем не то, что написал автор пьесы. Речь его, в основном, состояла из лозунгов и призывов:  

-Мир несправедлив! К черту мясокомбинаты - кушай каши и салаты. Долой стены! Дорогу прозрачности! Не водите в цирк детей, в цирке мучают зверей! Государство - главный террорист! Белка, соболь, бурундук - не одежда нам, а друг! Ешь финансистов!

В первых рядах началось недовольное брожение, а лицо финансиста ( спонсора показа) мсье Бодри исказилось гримасой ужаса. Точно его уже натерли специями, обсыпали солью и тащат на жертвенный костер. 

- Рабочим - заводы, студентам - ВУЗы. Нам нужны боевые профсоюзы. 

После этого лозунга двери зрительного зала широко распахнулись, и в них влетела толпа разномастного - с плакатами, красными, черными и   зелеными флагами - народа. Впереди толпы с громким лаем несся Жожо. 

- Гав- гав!

- Нет росту цен на продукты питания!

На мадам Луазон вылили банку черной краски.
 - Мы не носим мех и кожу, жизнь животных нам дороже!

И  голову мсье Бубьена украсил шутовской колпак.

- Права не дают, права берут… 

Финансист Бодри попытался ( избегнув таким образом кары)  слиться с толпой и громко кричал:

- Умри, умри, умри капитализм. 

Однако, вскоре он был разоблачен, и глаз его украсил выразительный фингал. Затрещали кресла, завизжали дамы, заматерились мужчины.

На сцену метнулся крепкого сложения работник службы безопасности. Он попытался схватить Пьера за обшлаг его театрального костюма.

 Но актер- любитель ловко отскочил в сторону и нанес ему сильный удар ногой в лицо. Хрустнула кость, брызнула кровь… 

Работник безопасности мешком рухнул на линолеум сцены. Я бросился к Пьеру:

- Успокойся! Нас же всех посадят!

- Лучше сидеть, чем ползать на брюхе.

Актер ударил меня локтем в глаз, а представитель коммунистической партии плеснул в меня красной краской.

Пьер огляделся и, не найдя нового соперника, легко спрыгнул со сцены. Стоящий внизу еще один представитель безопасности размахнулся, но, получив от актера сокрушительный удар ногой в печень, дико заорал, повалился  и ужом завертелся на грязном полу. Не успел Пьер отскочить от поверженного противника, как кто-то схватил его сзади за волосы. На помощь Пьеру бросился его верный Жожо.  Однако хозяин пса сделал какое-то хитрое движение головой и выскользнул из рук нападавшего. Легко подпрыгнул, совершил умопомрачительное сальто, и крик ужаса пронесся по залу. Зрители оцепенели. Анархическая бригада, грохоча коваными ботинками, устремилась на выход. Последним выскочил Жожо.

- Гав-гав!

Над залом повисла тишина, что устанавливается после финальной реплики интересной пьесы и разрешается громом аплодисментов. 

- А- а- а-…-раздался  истерический женский крик. И тотчас же задвигались стулья, затопали ноги, развязались языки.  Кто-то звонил. Кто-то помогал  раненым…

                                                - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

 

- А я говорил, что черный ворон- предвестник беды, а ты мне- зарплата психиатров!

- Я и сейчас от этого не откажусь, - заявила жена с прямолинейностью анархистки, - сразу было видно… без кофейной гущи и карт Таро,  что это за пассажир. 

- С тобой трудно не согласиться. Сердце мое, безусловно, предчувствовало беду, но творческий азарт. Он же сродни наркомании. Все время хочется вкусить чего-то нового, волнующего.

  Я осторожно потрогал синяк.

- Болит.

- Еще как!

- Возьми бадягу.

- Причем тут бадяга? - удивился я, - Это же что-то из блатного лексикона.

- Блатная бодяга пишется через О, а медицинская через А.

И у меня в руках оказался тюбик с надписью «Бадяга 911» Душевные страдания «Бадяга» снять не смогла, да и с синяком справлялась ниже заявленных на тюбике сроков. 

Как бы там не было, но острый вороний клюв принес-таки беду. Спектакль был безнадежно сорван. Моя режиссура полетела псу под хвост.

Актеры были разочарованы. Зрители сердиты. Я вместо успеха имел испорченный краской мой лучший костюм.

Хотя этот несимпатичный инцидент стал, тем не менее, отличным пиаром нашему театру.

Центральная газета, например, разразилась горячей статьей. «Анархия в храме Мельпомены» 

Телевизионный канал TV-9 порадовал зрителя репортажем  «Кровавый аншлаг»

Я дал несколько интервью. Мое лицо было опубликовано и в фас, и в профили, и... одним словом, во всех городских газетах. Кроме того, я познакомился с блюстителями закона. Хотя адвокат экологической партии  «Зеленый мир» мсье Трифон настоятельно рекомендовал мне не давать показаний. Однако, я пошел на сделку со следствием. Детектив мсье Гренье начал допрос с вопроса.  

- Как же вы взяли его в свой театр?

- Кого?

 - Пьера Трюваля.

Так я узнал фамилию моего несостоявшегося актера.

- Я всех беру! У меня нет ограничений… ни в возрасте, ни в сексуальной ориентации.

- Это понятно, - согласился детектив, - но все любительские театры, певческие хоры, танцевальные коллективы и прочие… культурщики… оповещены о Пьере Трювале.

- А что с ним не так? 

- Дело в том, что он втирается в художественные коллективы и использует театральные площадки… для пропаганды своих анархических идей. Они же в свою очередь, как правило, заканчиваются кровопролитием. Обычно он выходит сухим из воды, но в этот раз ему не выскользнуть из цепких лап правосудия…

Вскоре и впрямь, хотя никто в это не верил, состоялся суд. Актера моего театра закрыли на пять лет. Жожо упрятали в ассоциацию брошенных животных. После нескольких неделей пребывания в обители скорби этих  бедолаг отдают на безжалостные медицинские опыты. Мне стало жаль пса, и я взял его себе. Сейчас это милая тихая и добродушная собака. Любимец моей соседки мадам Натали. 

Лает Жожо всегда к месту и, главное, что лай его больше не напоминает  анархические лозунги.

- К черту мясокомбинаты - кушай каши и салаты. Не водите в цирк детей, в цирке мучают зверей!

 Раз в месяц мы ездим с Жожо на свидание к его бывшему хозяину. В последний наш приезд адвокат анархической организации «Черное знамя» мсье Крувазье, заверил пса:

- Радуйся, собака, мне удалось сократить пребывание твоего хозяина вдвое. Так что, скоро он вернется домой.

Жожо вздохнул и лизнул меня в щеку.  Пес явно не хочет возвращаться под сень черного знамени анархии.

Вот такие метаморфозы и  трансформации.....

 

 

Флатпистол

 

- Вы, русские,- воры и мошенники,-сказал мне на репетиции обиженный мною актер Филипп Кавьяр, - вы только и умеете, что кричать, обманывать, водку пить и воровать!

- А вы?

- Мы совсем другие!

- Да, - усмехнулся я, - ну тогда послушай…  

                                  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- Меня вызвали. Вот… 

- Прямо по коридору, - сказал дежурный, взглянув на протянутую мной бумажку, - затем налево. 

Вскоре я стоял у двери с тремя острыми как пики единицами. Дверь оказалась незапертой. Маленькая, слабо освещенная комната: стол, компьютер, стул.  

- Проходите, пожалуйста, садитесь. Я- детектив Бомбье. Занимаюсь вашим делом.

-  Вы напоминаете мне  слесаря-сантехника Иванова из нашей жилконторы.

Детектив вскинул бровь.  

- Я говорю, что у вас удивительный профундированный бас… густой, сочный. Такой же был у слесаря-сантехника Иванова. Он пел в хоре, которым я руководил.

- Скажите, как вы с ним познакомились?

- … с Ивановым?

Детектив взглянул в компьютер.

- Нет, с  Косто. Какое-то странное имя. Он латинос?

- Думаю, грек…  у меня был знакомый грек Константин, который сам себя всегда называл Косто.

- И как вы с ним познакомились? 

-  Он упал на меня с театральных колосников

- Простите?

- С потолка зала.  

Последовал новый вопрос:

- Какого зала?

- Театрального.

- А что вы делали в зале?

- Видите-ли, мсье, у меня театр. Точнее я- режиссер интернационального театра…

- Ваш театр, - перебил меня детектив, - зарегистрирован?

- Конечно.

Я предъявил мсье Бомбье сертификат. Он покрутил его в руках и вернул  мне.

- Наш театр ограничен в средствах. Поэтому мы вынуждены искать дешевые залы. Иногда бывают скидки. Знаете, кто-то забронировал зал, а потом отказался. Всякое случается. Заболеет кто-то, а то… не дай Бог… и умрет. Так вот, чтобы не терять день администрация зала опускает цену. Однажды мне позвонили из такого зала. Мы собрались и поехали.

- Кто мы?-поинтересовался детектив.

- Я и моя жена.

- Ок.  

- … приехали мы в этот зал. Зашли в него вместе с администратором, и тут его позвали к телефону. Администратор вышел. Мы с женой поднялись на сцену. В этот момент мне на голову рухнул мужчина. Точнее, рядом со мной. Потому что, если бы он рухнул на меня всем своим большим весом, то я бы с вами сегодня не разговаривал. Мы с женой бросились на помощь.

Однако, он без нашей помощи встал на ноги. Отряхнулся. Протянул мне руку и назвал себя Костой. Он якобы забыл наверху что-то. Лампы кажется.  Его театральная группа, как он сказал, выступала в этом зале.

- Как от него пахнет, - с восхищением в голосе сказала мне жена, когда он вышел из зала,  - кстати, мсье Бомбье, запишите… это… как особую примету Косто… я имею в виду… его запах. Мистический. Выносящий мозг. «Парфюмер» читали?

- Я попросил бы вас ближе к делу. 

- Разумеется.  

- Вот бы нам такого актера,.-сказала мне жена.   

- А что ж ты не предложила ему…

Ответить моей супруге помешал администратор зала.   

- Ну, как, - спросил он, заискивающе улыбаясь, - осмотрели? Зал отличный. Гримерка, занавеси, звук, свет.

Администратор включил софиты.

- Не работают. Интересно, а только что светили… Но вы не волнуйтесь. К вашему выступлению все будет в порядке!

В офисе администрации зала мы подписали контракт и вышли на улицу. Мягко светило солнце. Громко щебетали птицы. Ангельски пахли розы.

- Ну что, поедем на природу? В Сан-Лазар. Пообедаем в ресторанчике на берегу озера?-

поинтересовался я у жены и повернул ключ зажигания.

Машина издала звук, который в обществе называют неприличным, и затихла. Я крутил ключ зажигания и вправо, и влево. Быстро и медленно. Двигатель отвечал мертвой тишиной.

- Ну вот и пообедали…

Я вышел из машины.

- Что ты пинаешь колеса? - воскликнула жена, - Открой крышку.  

- С проверки колес начинается осмотр автомобиля. Только после этого открывают капот, который ты называешь крышкой. Так меня учили в автошколе!

Я поднял капот, и  мы с женой точно впервые вскрывшие тело человека хирурги уставились в машинные внутренности. 

- Ну, что там у вас? -мы обернулись: перед нами стоял благоухающий Косто.  Уверяю вас, мсье Бомбье, что он свалился с неба. Ибо ниоткуда-то еще он появиться не мог. На стоянке не было ни души.

-Так  что у вас за проблема?   

Я глубокомысленно поскреб бороду.   

- Давайте- ка я посмотрю, -  Косто красивым театральным жестом извлек из кармана отвертку, - так… провода на месте. Ничего не течет. А здесь у нас что…

- Может быть свечи залило, или стартер заклинило?- блеснул я машиной эрудицией.

- Помолчи. Ради Бога -одернула меня жена.

- А че молчи. Так меня учили в автошколе.

- Знаю я… чему вас там… учили. Скажите, а вы актер? - спросила она у Косто и, не дав ему ответить, продолжила, - у вас поставленный голос, красивые жесты, лицо актера неаполитанской школы. Приходите к нам.

- Куда к вам?

- В наш театр. У нас отличный театр: интернациональный, толерантный…

Тут явно назревал флирт. Я легонько пнул ногу жены.

- Ты чё?!  

- А что… очень хороший парень. Нам такие нужны. Разве нет?

- Ты же его совсем не знаешь. Кто он. Что он. Может он черт знает кто. Вспомни, откуда он появился? 

- С потолка, то есть он ангел. Потому что черти появляются снизу.

- Ты ведешь себя с ним как женщина легкого поведения!

- Что ты сказал…   

Нашу дискуссию перебил случайный автомеханик.

- У вас полетел флатпистол.

- Не понял?

- Это деталь такая. Вот здесь.

Косто ткнул пальцем в дебри машинных внутренностей.

- Есть два варианта. Вызывать эвакуатор и тащить в мастерскую. Транспортировка. Стоимость детали. Плюс три часа работы. Я думаю, вам это встанет… Wow! Второй – я могу сбегать в гараж. Тут недалеко. К моему приятелю. Куплю у него флатпистол и заменю его вам. Работы здесь на пять минут…

- Вы же сказали три часа? 

- Для меня пять минут, а в мастерской с вас меньше, чем за три часа работы не возьмут. Им же заработать нужно. Я же вам, как товарищам по актерскому цеху, заменю бесплатно.

- Спасибо вам огромное! - воскликнула жена, распуская на губах ангельскую улыбку.

Я придал голосу деловую нотку.

- Сколько стоит деталь?  

- Долларов пятьдесят, я думаю.

- Это ничего, - радостно воскликнула жена,- совсем пустяк… я думала, что…  

Я остановил супругу ледяным взглядом.

- Не знаю, если у меня с собой такие деньги.

Я достал свой портмоне. Порылся в нем и виновато поджал губы.

- Всего тридцать долларов,-сказал я, хотя в портмоне лежало пять сотен.  

Жена проворно сунула руку в свою сумочку.

- У меня еще двадцать есть!

Я отнял у нее портмоне.

- Где же тут двадцать? Тут всего пять. Держите.

- Маловато, - покачал головой Косто, - но я сейчас позвоню.

- Мы вам вернем…

Я толкнул жену ногой.

- Че ты пинаешься! Пятьдесят это же… 

- Ть - ши, - шикнул я, - помолчи.    

Я протянул Косто собранные деньги.

- Извините, но это все, что есть.

- Маловато, но погодите, я сейчас ему позвоню. Может он найдет юзаную деталь…

Косто достал из кармана телефон. Набрал номер. Разговор был коротким.

- Все решено. Он согласен на тридцать.

- Огромное вам спасибо! Какое счастье, что мы повстречали вас. Это просто чудо! Фантастика. Каких-то тридцать долларов. В гараже бы с нас взяли ого - го….  Плюс транспортировка! Спасибо вам.

- И вам, мадам, спасибо, спасибо…- голос его пропал за поворотом.

Прошло пять минут.  Десять. На пятнадцатой минуте на стоянку прибежал бледный администратор.

- Скажите, вы не видели тут молодого человека? Высокого. Голубоглазого.

Сердце у меня екнуло:

- А что случилось?

- Он вынес из нашего зала супердорогое оборудование.  

Я грустно улыбнулся.

- Мы тоже его ищем.

- Он что и у вас что-то украл?

- Тридцать долларов.

 - Мне бы ваши проблемы, мсье. Нас он ограбил на оля- ля- ля!

Администратор проворно побежал к зданию.

- Сказал бы я тебе!  

Жена смерила меня презрительным взглядом.

- Из каких – то тридцати долларов?

- Если бы не ты. Он бы и на двадцать согласился.

Вскоре явились полицейские и составили протокол.

- Вас вызовут, - протягивая мне  для подписи протокол, сказал полицейский.

- Да зачем, - отмахнулся я, - тридцать  баксов. Плюнуть и забыть.

- Нет, мсье, - сказал полицейский, - всякое преступление должно быть наказано.

Полицейский автомобиль, мигая - точно дискотека укатил. Я набрал номер телефона знакомого эвакуатора…

- С тебя шесть сот, - передавая мне ключи, объявил автомеханик Сеня, - и это, брат, еще… по-дружески. В другой мастерской с тебя бы слупили штуку.

- А что там сломалось?

- Пиксоль полетел.

- Ясно, а что такое пиксоль и вот еще флатпистол…

- Слышь, Влад, - мило улыбнулся Сеня, - оно тебе надо? Меньше знаешь, лучше тачка бегает…             

Сеня перешел к следующей машине.

- Ну, что тут у вас…

Уголовное дело не закрыто. Косто по-прежнему в розыске. Детектив Бомбье при встрече со мной бодро улыбается

- Не волнуйтесь, мсье, со дня на день преступник будет задержан.

                                                - - - - - - - - - - - - - - -

- Вот такие у вас есть люди.- завершил я рассказ о мошеннике Косто. 

- Он грек, - усмехнулся Филипп, - тоже мне нашел, кого ставить в пример. Все греки-малакасы! Я работал в греческой компании. Я знаю.

Наши люди не такие.

Мне ничего не оставалось, как развести руками.  

После нашего разговора Филипп Кавьяр покинул  мой театр на почве национальной неприязни. Позже я узнал, что Филипп был румыном, которого не раз арестовывала за мелкие кражи полиция.    

  

Оглавление Записная книжка