Я приглашу на танец память
"Иосиф Беленький, можно просто дядя Ося", - представился маклер. Дядя Ося оказался вертлявым и разговорчивым. Он умело плел паутину разговора своей живой речью и, играя словами интернациональной страны, пытался доказать, что все вокруг жулики. И только он, Иосиф Беленький, спит и видит, как помочь бедным репатриантам.
- Генацвале, - горячился Ося, - тебе просто катастрофически повезло. Поверь, дарагой, я тебе сделаю такую квартиру, клянусь здоровьем тети Песи, у Ротшильда такой не найдешь. Век будете вспоминать дядю Осю!
Под Осины шутки и прибаутки закончился первый день иммиграции в маленьком захолустном городке, затерянном где-то в самом сердце Ближнего Востока. Что оставалось делать, как не верить оборотистому маклеру?
Ночь прошла в третьесортной гостинице, своим длинным коридором напоминавшей московскую коммуналку. Какой-то сладко-приторный запах не давал уснуть Тимофею Дудикову, прозванному когда-то в андеграундских кругах города Запыльевска Тимохой. Он ворочался, вставал, мешал жене и сыну, курил у окна, вслушиваясь в темноту южной ночи. Где-то у освещенных желтым светом луны сопок дремотно бурчало Галилейское море... В небе уже тухли звезды, эти немые спутники вечности, когда Тимоха заснул.
Тишину солнечного декабрьского утра со щебетом ласточек за окном (вот оказывается та теплая страна, где зимуют ласточки, о которой рассказывал когда-то учитель зоологии), нарушил возникший, как черт из табакерки, юркий маклер. Под окном пыхтела и стреляла мотором пластмассовая машина неизвестной марки, и шофер, в шапке "горный обвал", кричал что-то гортанным иностранным языком вдогонку дяде Осе. На все крики маклер отвечал короткими фразами, сразу засевшими в Тимохиной голове, "Каха-каха" (так-так) и "игие беседер". По выражению лица и визгливому голосу маклера Тимоха пытался понять, что означают эти слова, но, так и не осилив смысловой нагрузки, стал распихивать нехитрый эмигрантский багаж по пластмассовому кузову автомобиля. Дядя Ося дал сигнал к отправке и, стрельнув бензиновым облачком и машина, грохоча довоенной сковородой, бесстыдно вылезшей из матерчатого баула, медленно поползла в гору, на вершине которой находилась обещанная дядей Осей обитель. Минут через двадцать олимовская процессия остановилась у лишенного архитектурных излишеств трехэтажного строения.
Маленькие зарешеченные окна и горький серый цвет стен делали его похожим на "Дом скорби".
У входных покосившихся массивных дверей висел облупившийся херувим (наверное, дом знал и лучшие времена). Привычный к людским переездам, равнодушно наблюдал он, как летят на розовеющий утренний асфальт Тимохины пожитки. Вскоре "Горный обвал" хлопнул пластмассовой дверью своей колымаги и исчез в тесных лабиринтах нижнего города.
Дядя Ося игриво поддел тупоносым башмаком антикварную сковородку, и, подхватив фибровый чемодан с карандашной пометкой "Рабочая обувь", скомандовал:, - "За мной!"
Так Тимоха оказался у двери, выкрашенной в ядовито-зеленый цвет.
Прочитав на лице клиента явное недоумение, посредник объяснил, - "Раньше здесь жил натуралист-ботаник, оттого и цвет такой", но, заметив, что такое объяснение малоубедительно, Ося саркастически добавил - "Э, биджук, ты что, не мужчина, "кистачка" возьмешь и сделаешь под "арэх".
В прихожей оборотистый посредник, косясь на золотые часы, спрятанные в густой шерсти здоровой руки, потребовал свой маклерский процент, и под "Зай гезунд" бесшумно испарился. Тимоха втащил свои баулы и фибровый чемодан в салон. Открывшаяся семейству картина была весьма печальной.
Ядовито-зеленый цвет (цвет жизни) свирепствовал повсюду: двери комнат, кухонный холодильник, газовая плита, платяной шкаф и даже тряпка, служившая входной дверью в душевую - все носило этот жизнеутверждающий цвет. Из обещанной мебели - колченогий стол, два стула викторианской эпохи и чудо электроники 30 годов - выкрашенный в вызывающие желтый цвет немецкий радиоприемник "Грюндик".
Выгоревшие стены со множеством дырок разных диаметров свидетельствовали не то о террористическом акте, не то о бывшем изобилии произведений изобразительного искусства. То тут, то там висели картинки из "Плейбоя" с надписью по-русски "Их нравы". Завершала композицию огромная надпись цвета ультрамарин Тайм Нью Роман - Richard Avedon. За окном "тихой обители" открывался захватывающий вид с видом на общественный туалет, силуэт которого размывал набросившийся на город дождь.
В заботах первых дней пробежала неделя. Как-то сырым промозглым вечером Тимоха вспомнил, что не хлебом единым жив человек и принялся налаживать "Грюндик" для приема эфира. Наторенный практикой бдений у радиоприемников и спидол, он вскоре вышел на местные радиостанции, певшие на языке, из которого Тимофей улавливал только знакомое от дяди Оси "Каха-каха и Йегие беседер. Их в свою очередь перебивал голос муллы, заунывно тянувший "Аллах акбар". Освоившись с местным эфиром, Тимоха перешел к коротковолновому. Где-то между городами Варшава и Москва сквозь треск и шум эфирных помех прорвалась песня:
"Когда зажигаются звезды в небе ночном,
Память непрошеным гостем входит в мой дом"
Трудно передать сюрреалистичность этой картины. Дождливый вечер. Чуждое уху "Йегие беседер"... Завывание муллы. И Т. Дудиков, вчерашний ловец вражьих станций, а сегодня человек лихорадочно пытающийся задержать русские слова на германском "Грюндике".
" В эти минуты твои оживают глаза,
В них, как и прежде, невольно таится слеза.."
И снова треск помех заглушали слова певца.
"Я приглашу на танец Память,
И мы закружимся вдвоем,
И вместе с нами, вместе с нами
Помолодеет старый дом."
- Мой уже не помолодеет, - грустно сказал Т. Дудиков ускользающему в треске помех певцу. Старый дом, да и не дом вовсе, а так крохотная малосемейка, была сдана Тимохой по описи жилкоммунальной конторе N5. К вечеру в ней уже жил какой-то угрюмый субъект. И дороги, туда где, -
"Кружатся даты, свечи горят
В рамке багетной опять оживает твой взгляд", - мне уже нет.
- пел Игорь Тальков. А сейчас на волнах Маяка прозвучит репортаж о готовности канализационной системы Москвы к зимнему периоду…", голос диктора стал трещать, щелкать, тускнеть и вскоре вовсе потонул, в ночной молитве муллы. Тимофей еще немного покрутил настроечный барашек в районе городов Минск-Киев, но эфиром безнадежно завладел мулла. Тогда Тимофей Дудиков рванул болтавшийся у ног электрический шнур. Стало тихо. Тимоха еще немного посидел, глядя как гаснет зеленный огонек "Грундика", затем затушил сигарету и забрался под одеяло.
- Йгие Беседер, - сказал он заворочавшейся жене.
- Савланут (терпение), - сонно протянула она....
Приближалось 7 ноября. В одном из профтехучилищ города Запыльевска готовились к праздничному концерту. Как водится, был собран большой хор и духовой оркестр. Для участников были отменны практические занятия по кручению бобин и выпиливанию лобзиком. С утра до ночи будущие станочники, металлисты, бобинажницы, с "подсадными утками" из подшефного дома культуры и музучилища пели песни о мире и танцевали зажигательные плясовухи народов огромной страны. Руководил всем этим театрально-художественным действом режиссер подшефного Дома Культуры - Леонид Аркадьевич Кролик. Дым в училище и храме искусств стоял коромыслом. Леонид Аркадьевич ругался с осветителем, работниками сцены и костюмером, (бывшим бухгалтером ДК, снятым с должности за растрату, которую "замяли" общими усилиями коллектива) и хищным взглядом провожал мясистые бока завуча по воспитательной работе Сирены Чеславовны Мясоедовой. В короткие творческие паузы Леонид Аркадьевич засылал в ближайший пивной ларек шустрого баяниста Гена по клички Крокодил... В общем, все было, как обычно.
Правда, в этот раз, все были настолько заняты творческим процессом, что совершенно выпустили из вида училищный ВИА "Бригантина" с её молодым руководителем - учителем истории Тимофеем Николаевичем Дудиковым. В свете тогдашних, перемен никто из руководства так и не зашел на второй этаж примыкающего к основному зданию училища общежития, где в маленькой комнатке разучивался репертуар ансамбля.
Надо отметить, что вся эта театрально-поэтическая кутерьма (композиция) была связана не столько с праздником, сколько с тем, что при удачной её раскрутке она могла запросто обернуться чинами и наградами.
Директору училища Иван Антонович Зарубайко в случае успеха - портфелем в областном комитете просвещения. Сирене Чеславовне - стабильным директорским креслом. Леониду Аркадьевичу улыбался солидный денежный куш, плюс халявный ужин. Бобинажницам - дополнительный выходной. Металлистам возможность неучастия в праздничной демонстрации...
За предпраздничными хлопотами пришел праздник.
Начался он, как обычно, "коротенькой" - минут на 20 с небольшим -речью инженера человеческих душ директора ПТУ И. А. Зарубайко. Затем, за достижения в учебно-воспитательной работе, училищу вручили переходящее знамя ВЦСПС, ВЛКСМ, горкома, исполкома представители, которых уже почетно восседали в первых рядах.
Представление открыл сводный хор училища в составе учащихся и преподавательского состава. Солировал Степан Фомич, из хора ветеранов дома культуры, представленный комиссии, как бывший выпускник ПТУ. Хор стройно пропел гимн "пэтэушников". На мажорной коде Фомич вытянул в зал свои старческие руки и, срываясь с драматического тенора на "козлетон" пропел коду - " Вот эти руки, руки молодые. Руками золотыми назовут". Зал взорвался аплодисментами и криками - "Браво" с балкона.
Хор сменила литературно - танцевальная композиция. Под звуки баяниста Гены (Крокодила) латышка ловко плясала с монголом, гуцул водил хоровод в компании с каракалпачкой. Чтецы сменяли плясунов, те в свою очередь певцов. Все шло как по нотам. Руководство области было в восторге, а режиссер Л. А. Кролик, с гармонистом Геной частенько исчезали из зала. С чувством выполненного долга подымались они в будку к осветителю, где в вырванных недрах кино аппарата "Украина", были припрятаны конечные продукты сложной системы - самогонного аппарата... Раз от раза поступь их становилась все менее уверенной....
И.А. Зарубайко цвел, и, блестя многочисленными значками, ерзал на своем кресле. Сирена Чеславовна приятельски перемигивалась с председателем комиссии....
Сгущающиеся за окнами Дома Культуры сумерки сулили всем удовольствия.
Наконец очередь дошла до ВИА " Бригантина ". Молодежная аудитория заметно оживилась. Тимофей Николаевич со своими питомцами начал выступление с песни " Старый корабль" - группы "Машина времени". Затем ударил по залу Цоевской "Перемен" -подростки взревели. Трудовая смена ходила ходуном. Станочники требовали Цоя, металлисты "Машину времени", бобинажницы - "Яблоки на снегу". Ворвавшаяся на сцену Сирена Мясоедова потребовала от ВИА что - то о Родине. Тимоха подошел к микрофону и произнес
- Игорь Тальков, патриотическая песня "Россия". Ансамбль взял первые аккорды песни, но вместо привычных слов о житницах, соколах, закромах и трудовых буднях, зазвучало:
Листая старую тетрадь
Расстрелянного генерала
Я тщетно силился понять,
Как ты могла себя отдать
На растерзание вандалам...
Зал притих. Уши-локаторы Ивана Андреевича Зарубайко навострились, как у гончей собаки.
А золотые купола
Кому- то черный глаз слепили:
Ты раздражала силы зла
И, видно так их доняла
Что ослепить тебя решили.
Россия…
Комиссия заерзала на своих стульях и неодобрительно посмотрела на директора. Иван Андреевич зыркнул на Мясоедову. Сирена Чеславовна страдальчески заломила руки и умоляюще взглянула на плохо соображавшего режиссера. Леонид Аркадьевич в свою очередь не замедлил что-то жарко шепнуть на ухо баянисту. Гена встал и неуверенной поступью проследовал за кулисы. На ключевом слове "Россия" динамики музыкальных колонок хрюкнули... Зал погрузился в кромешную темноту. Истошный визг бобинажниц заглушали свист и улюлюканье станочников. Со сцены в темноту кричал что-то антисоветское Тимоха. По залу, грязно ругаясь, шел осветитель. Наконец включился свет. На сцене среди поверженных микрофонов и усилителей ансамбля возвышался зав. учебной частью Ф. А. Обрыдлов. Героически пробравшийся на сцену бывший чемпион области по троеборью угрожающе тряс кулаками-кувалдами, перед лицом побледневшего руководителя ВИА "Бригантина". Через полчаса зал опустел. Мероприятие было безнадежно испорчено. Ни комиссия, ни дирекция, не остались на приготовленный в кабинете у режиссера стол. Только баянист Гена, Леонид Аркадьевич Кролик, да старый солист Степан Фомич с осветителем, крепко выпив первача, допоздна пели песню "Одинокая бродит гармонь"...
Утром на доске объявлений чернел приказ об увольнении учителя истории Тимофея Николаевича Дудикова в связи с несоответствием с занимаемой должностью.
- Иван Андреевич, я же хотел, как лучше. Так сказать в "свете перемен - объяснял Тимоха директору.
- Так и я ведь вас, милейший Тимофей Николаевич, - с кислецой сказал директор, - чай не по 58-й отпускаю. А жаль, - добавил он, и щелкнул резиновым штемпелем в трудовой книжке Т.Н. Дудикова.
Тимоха был в отчаянии, с таким штемпелем найти работу на ниве просвещения было невозможно. Тимофей Николаевич Дудиков хотел было в свете тех, так и не состоявшихся, перемен всколыхнуть общественное мнение. Но люди были заняты куда более насущными делами. Часть из них, сжимая в руках продовольственный талон, стояла в очередях за сахаром. Вторая, прижав к груди заветный вызов, в очередь в ОВИР. Лишенный статьей КЗОТ права на талоны, бывший учитель истории Тимофей Николаевич Дудиков занял очередь в ОВИР. И вскоре оказался в теплой стране, где зимуют ласточки.
Эпилог
Спустя несколько лет, в октябре 1991 года новый стерео приемник "Sony" любезно преподнесенный в качестве "матаны" (подарка) Тимохиной семье за покупку холодильника Амкор голосом диктора, вещавшего на русском языке, сообщил печальную новость, - "Убит Игорь Тальков".
Какое-то время Т.Н. Дудиков переживал эту смерть. И ему даже снились сны, в которых он, как и Игорь Тальков, возвращался в свою страну: - "Страну не дураков, а гениев!". Но их вскоре вытеснили привычные сны о "подрастающем" банковском проценте.